25 серий за три дня.
Чтооож, это был безумно. И здорово. Нам аниме, как понимаете, адски зашло, мы уже понастроили теорий заговоров насчет титанов и тех, кто стоит за нами, посмотрели стотыщ картинок Эрен/Армин, и я сподобился сменить порно заставку на телефоне, чего не происходило примерно полгода.
Двадцать пять серий и все, думал наивный я. Хаха, а пятьдесят одну главу манги не хочешь? А ждать пятьдесят вторую? А про выход OVA в декабре слышал? После камерных фандомов вроде "Механизмов" или "Первого подразделения" я буквально тону в море информации по этому необъятному фандому, экстравертно объедаясь сведениями и не зная за что сначала хвататься. Информация, бескрайние поля со свежайшей неисследованной информацией, как вас не хватало!
В первую очередь, мне нравится, что эта история реалистична. Тут полно фантастических допущений, но автор явно не понаслышке знаком с психологией. Почти нет однобоких персонажей и простых решений. Если что-то может пойти не по плану, так и случится. Некоторые люди погибнут просто так, некоторые погибнут из-за одного неправильного решения, в неоднозначной ситуации. Мир ад и погибель, ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть, чтобы победить монстров, нужно отбрасывать в сторону человечность и полагаться на себя - мне нравятся эти высказываемые тезисы.
Да, снова история про победу над драконом, которая открывает безрадостные перспективы для Эрена. Частые превращения в титана ему точно однажды аукнуться. Совсем не удивлюсь, если после окончательной победы над титанами его тоже захотят казнить, за компанию, последним. Чтобы исключить угрозу.
Ну и мне очень нравится, как работает связка Эрен/Армин, где Армин это голос разума, способный докричаться до Эрена даже в те минуты, когда он, казалось бы, давно прошел точку невозврата и катится с горки в объятия полнейшей безнадежности. Обожаю персонажей, в которых самая сексуальная часть тела, это мозг. Армин может быть слаб физически и на девочку похож, но слабаком его ни в коем случае не назовешь. Эрен сильный и упрямый, но преждевременно впадает в отчаяние и страдашки и ему лучше не действовать без руководства.
Ливай-Риваль (черт, снова переводческие споры из-за букв) отличный умный психопат с наполеоновскими амбициями и, наверное, с наполеоновскими же комплексами (на самом деле, глядя на него я думаю про Геббельса, но вы и так скоро начнете уставать от приплетания Геббельса к каждому второму посту). Он идет третьим по любимости.
Микаса, чье имя я упорно не могу запомнить и снова и снова гуглю, прежде чем писать, богична сама по себе и совсем не по душе мне, как предлагаемая пара для Эрена. Ей бы не помешало избавиться от помешанности строго на Эрене. Меня даже малость покоробило, когда она в последней серии в туннеле хватает Эрена и тащит вперед, а Армин, который, как она прекрасно знает, бегает хуже, вынужден справляться сам. Неравноценная какая-то дружба. К тому же, я почитал посты на тумблере, посмотрел, что режиссер аниме переделал некоторые сцены именно под Эрен/Микаса и вознегодовал.

Где это, м?
Нигде. Задействуйте, как обычно, силу воображения.
Завожу фандомный тэг, официально расписываюсь в том, что вписался в этот долгосрочный блудняк.
Да, и я вчера открыл только мангу и сразу угорел от начала пилотного, скажем так, выпуска:

Страничка

Не поспоришь, дикая природа в полном порядке!

@темы: тумбля, Shingeki no Kyojin, люблю тебя шизофренически (с)

---

Телекинез

То есть, Кэрри. Не думаю, кстати, что стоило менять название, Кинг у нас вообще-то известен. Ломает ли эта экранизация стереотип о неудачных экранизациях книг маэстро? Нет, конечно же, нет.
Что есть хорошее:
1.Нагнетание обстановки до выпускного бала. И то, наверное, сугубо для поклонников книги, остальные не знают чего именно ждать.
2.Актриса-Кэрри старалась. Хотя не и не считаю, что она несимпатичная. По-моему, очень красивая. Тоненькая, нежная, волосы чудесные. Хоть бы ей прыщи нагримировали для приличия.
Что есть плохого:
1.Действие перенесли в настоящее время. Зачем? Серьезно, кто сейчас, когда интернет раздается из каждого фонарного столба, поверит, что девушка до шестнадцати лет не знает о таком явлении, как месячные? На ютубе видео про телекинез она может посмотреть, а рекламы прокладок и тампонов обходили ее стороной?
2. Измененная концовка. Почему! Где ярость и разрушения, где смерть на дороге, на руках у Сью? И я даже не хочу говорить о том, что Сью внезапно беременна и о том, что Кэрри ей в стиле лучших уличных гадалок говорит, что это девочка, и о том, что на последних кадрах ее могила идет трещинами... Ууу, штамп на штампе.
Кэрри распяла мать, как Иисуса повтыкав в руки кухонные ножи, символизм восьмидесятого уровня прямо.
Вот у нас опять черно-белый мир, Сью, которая сама доброта и раскаивается, вот Крис и Билли, воплощение зла. Без мысленных монологов и обрывков мыслей самой Кэрри, этот карточный домик стоять не будет.
Кино не страшное и не эмоциональное, никакое. Смело можно пропустить.
-----------
Здорово было бы приобрести свой игровой автомат, не правда ли? Вроде этого: gaminator.com.ua/gaminator/620-gaminator/. Семьсот долларов и после можно получать доллары с других людей, давая им возможность припасть к живительному миру азартных игр.

@темы: игровые автоматы, фильмы

---

Дела наши плохи, Теодор Христиан.
- Ой, что-то не нравятся мне тумблеровские АУ, где Эрен становится гигантом, - говорю я.
- Это, ммм, и не АУ, а канон. - отвечает стотыщ.
ШТО, кричу я. А потом мы смотрим серию и кричим ШТО вместе. И ПИЗДЕЦ и НО КАК. Где-то между пиздецом и но как теряется несколько часов жизни, и в конце концов мы обнаруживаем себя на десятой серии. Нуокей, у нас новое ОТП, где один парень временами превращается в огромном монстра и про секс с монстром даже есть додзя, которую я хотел бы развидеть. Нормально. Чего только не бывает.
Олливетти: мы должны договориться
Олливетти: пока всё не пошло по пизде ещё раз
Олливетти: эта последняя
Malcolm F. Tucker: ДА
Олливетти: мне рано вставать завтра
Malcolm F. Tucker: МЫ ДОЛЖНЫ
Malcolm F. Tucker: перестать есть кокаин
Malcolm F. Tucker: тык?
Олливетти: xDD
А где-то в три часа ночи стотыщ кидает мне вконтакте эту песню:

(название раскрывает всю суть) и говорит "нужен гифсет".

@темы: Эстер, shingeki no kyojin, Музыка странного сна (с), гифкопад, Логи

---

Malcolm F. Tucker: Я ПРОСТО ХОТЕЛ ПОСМОТРЕТЬ НА ОТП
Malcolm F. Tucker: АЛЬБРЕХТ ФРИДРИХ УИЛЛ ДЖЕМ ЛАПОЧКИ МОИ КТО ЖЕ ЗНАЛ ЧТО ГИГАНТЫ ТАКАЯ ПИЗДА
Олливетти: ГИГАНТСКАЯ ПИЗДА
Вернулся в мир аниме, как будто и не уходил. Подпевая опенингу, радостно иду по пизде, прихватив с собой стотыщ.
Если после Ганнибала хочется есть людей, то после Вторжения Гигантов есть не хочется вообще. Никогда. Думаю, сегодня я обойдусь без ужина.
Это 25 серий про вторжение огромных человекоподобных существ без половых органов (вопрос "откуда же они, блин, взялись и как размножаются?" пока остается для нас открытым), от которых люди сто лет прятались за стенами. Прятались за Стенами, вспомните мир Игры Престолов, представьте Стену, вычтите лед. Какие-нибудь подвалы на манер бомбоубежищ, местные жители, конечно, не пробовали строить, нафиг надо заморачиваться.
Прошло сто спокойных лет, стенные стражники разленились и превратились в сборище пьянчуг, отряды разведчиков никаких ощутимых успехов не достигали. А потом гиганты завели среди себя супер-огненного-гиганта-без-кожи, он легким движением руки сделал в одной из Стен пролом и все окончательно заеблось.
Там есть они и они вылитые Джем и Уилл из Адских Механизмов:

И там есть те, кто похож на Альбрехта и Фридриха, но их я пока видел только мельком.
И там есть всякие странные личности, вроде девочки Саши, помешанной на поглощении еды.
И там есть пафос, красивые сражения и запоминающиеся фразы.
С трудом остановили себя после четырех серий. Этот фандом мне определенно по душе и кинкам.

@темы: Эстер, тумбля, shingeki no kyojin, люблю тебя шизофренически (с), адские механизмы, Логи

---

#четвертая серия Дракулы
ЧЕРВЕНКА. ЧЕРВЕНКА. Он только появился, зачем! То есть, мы прекрасно поняли зачем, отличная "сложная стратегия", угу, но как же жаль.



Malcolm F. Tucker: он хотел порадовать господина(
Malcolm F. Tucker: принести ему голову бабы, чтобы не грустил
Malcolm F. Tucker: извиниться за то, что лишил семью яблочных пирогов
Malcolm F. Tucker: а тут
Олливетти: эх(

@темы: сериалы, Эстер, тумбля, Логи

---

Это, наверное, последний фик по Подразделению (ну пожалуйста, Подразделение, оставь в покое мою жизнь xD) и он позитивнее других.

Фэндом: Первое подразделение
Персонажи: Аллан Фишер/ Томас ЛаКур
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Драма, Психология, Повседневность, AU
Размер: Мини, 4 страницы
Описание: Томас ЛаКур и его успешные и безуспешные попытки вторжения в личное пространство Фишера.
Примечания автора: Идейное продолжение "Еще ночь".

Работа над ошибками

В жизни Томаса не так уж часто случались ошибки, связанные с его безответной любовью к Аллану. Их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Начиная с самой главной - не стоило влюбляться в Аллана. К сожалению, даже обладая хорошей памятью на детали и всеми бессонными ночами года, Томас не сумел поймать за хвост нужный момент - тот, с которого все началось. Возможно, это случилось тогда, когда Аллан впервые спас ему жизнь, а потом отмахнулся от благодарностей, сказав, что прикрывать спину напарнику, делящемуся с ним обедами - это его святая обязанность.
Или в тот, когда Аллан на минутку перестал строить из себя крутого мачо, резко затормозил у обочины проселочной дороги, стукнул в сердцах обеими руками по рулю и признал, что давно заблудился и не представляет, куда им нужно ехать. До места преступления они в тот день добрались слишком поздно, труп успели увезти, а большую часть потенциальных улик затоптали, зато Томас наконец увидел, какое лицо скрывается за маской его самоуверенного наглеца-напарника. И это лицо ему понравилось.
Что говорить о главной ошибке, она случилась давно, а последствия продолжали отравлять жизнь. Возможно, первую ошибку могло исправить время. Или взаимность. На взаимность Томас практически не рассчитывал. Особенно после того, как совершил вторую серьезную ошибку.
Казалось бы, чушь, мелочь, ерунда. Нелестно отозваться о прическе своего напарника. Перед тем, как это случилось, они некоторое время не виделись, и, пока он находился в вынужденной изоляции, делая вид, что верит в "тебе нужно подлечить нервы, потом мы обязательно вызовем тебя обратно в строй", у ЛаКура хватало времени, чтобы вспоминать и прическу, и всего Аллана целиком.
Сначала Томас думал, что от разлуки будет польза. Что он сможет отдохнуть от кое-чьих идиотских шуток и постоянных требований обратить внимание на прекрасного себя. Что без подпитки нежные чувства завянут и перестанут оплетать его лианами привязанности и беспомощности. Ничего подобного не произошло. В сутках сделалось, по меньшей мере, часов сорок, и каждый час был наполнен тоской по Фишеру. Куда бы Томас ни пытался направить свои мысли, все дороги вели в Рим, а Римом был Фишер. Тот самый, что не звонил, не писал и, кажется, совершенно не скучал без того, кого называл лучшим другом.
Возможно, его не существовало, он был просто выдумкой в голове безмерно одинокого Томаса.
Томас подозревал, что, попробуй он напиться, на следующее утро Фишер обнаружил бы на своем автоответчике десяток пьяных звонков, выполненных в унизительно-умоляющей манере.
Поэтому Томас не пил. Не пил, не подсаживался на наркотики и не искал других способов сократить продолжительность своей жизни. Он даже курить не начал. Не в привычном смысле этого слова, во всяком случае. Когда минул месяц безысходного ничегонеделания, он купил любимые сигареты Фишера, высыпал их на поднос и поджег все разом, а сам упал в кресло, судорожно втягивая носом знакомый запах, кашляя и проклиная жизнь. Квартиру после этой нелепейшей выходки пришлось проветривать целую неделю (две недели, если ориентироваться по растянутым в воображении Томаса суткам), но окончательно запах так и не исчез. Лишнее напоминание о безумии. Любовь добавляет безумия в жизнь любого человека, а тем, кто был безумен до встречи с ней, достается вдвойне.
Да, это были тяжелые времена. Когда в насквозь прокуренной квартире ЛаКура раздался звонок и знакомый голос... нет, не Фишера (и не стоило прыгать к телефону через всю комнату отчаянным прыжком изголодавшегося гепарда), а Ульфа, объявил ему, что внутреннее расследование завершилось и он, Томас, отныне окончательно избавлен от пятна на репутации и может снова приступить к работе ("срочно, нам нужна твоя светлая голова"), ЛаКур далеко не сразу поверил в свою удачу. Наверное, к пятнадцатому "Это точно? Вы не передумаете?" с его стороны Ульф стал сомневаться в правильности принятого решения и светлости головы своего подчиненного, но виду не подал.
Томас вернулся к работе. Томас вернулся к Фишеру. Фишер вернулся к Томасу, когда чуть ли не вприпрыжку вбежал в кабинет и положил руку на его плечо. Время, проведенное в разлуке, утратило свое значение, краски сделались ярче, мелкие повседневные заботы отъехали на второй план, освобождая место для главного героя его жизни. Реальный Фишер был лучше, чем Фишер из воспоминаний, и, что важнее, он вел себя точно так же, как раньше, не превратившись, вопреки опасениям, в непонятного чужака.
Они встретились, и мир снова сделался приемлемым местом для проживания.
ЛаКуру стоило бы поприветствовать Фишера возмущенным "Почему ты мне не писал и не звонил, говнюк?", но гормоны радости оказали серьезное давление на мозг, и, до нелепости счастливо улыбаясь, ЛаКур схватил напарника за руку. По пальцам пробежали электронизированные мурашки, напряжение возросло, в груди сладко и знакомо защемило. Жизнь неотвратимо налаживалась.
Вскоре после этой сцены счастливого воссоединения, тянувшей, как минимум, на один "Золотой глобус", когда коллеги убедились, что от идиотов, улыбающихся друг другу и пропускающих мимо ушей все разговоры по делу, толку не будет, Томаса и Аллана вежливо выпроводили на улицу, дышать свежим воздухом и наслаждаться обществом друг друга.
Прислонившись к обшарпанной стене дома, Аллан курил, и пахло от него намного лучше, чем пахло в квартире Томаса после памятного эксперимента с сигаретами, потому что когда курил Аллан, к запаху табака примешивался запах другой, личный, выдаваемый каждому человеку при рождении. Аллан курил, от него вкусно пахло, и он улыбался Томасу своей знаменитой сияющей улыбкой, благодаря которой соблазнил немало девушек.
Вот тут-то Томас и сделал вторую серьезную ошибку. Гормоны радости, улыбка Фишера и зародившаяся в душе уверенность, что он действительно нужен этому человеку, важен для него, может быть, даже незаменим, хором сказали ЛаКуру, что ему необходимо сделать что-то неожиданное и сумасшедшее.
— Привет! — сказал Фишер, не подозревавший о назревающей опасности и чуть сжал плечо ЛаКура.
— Привет! — сказал Томас, протянул руку и погладил Фишера по волосам. Не погладил даже, так, скользнул ладонью по прилизанной шевелюре. По его меркам, это был очень отважный поступок. Раньше он никогда вот так запросто не вторгался в личное пространство Фишера и не трогал его без крайней на то необходимости.
Фишер инстинктивно вжал голову в плечи и стал похож на бродячего кота, шарахающегося в сторону от добрых рук прохожих.
Совсем не та реакция, на какую рассчитывал ЛаКур.
— Фишер, черт... — растерянно промолвил он, что можно было перевести как "Зачем я это сделал?!"
— В смысле... — добавил он, чувствуя, как под непонимающим взглядом Фишера уверенность плавится быстрее, чем мороженое в пустыне.
— Что? — настороженно поинтересовался Фишер, кажется, готовый услышать, что его голову оккупировал выводок миниатюрных террористов.
ЛаКур неопределенно помахал рукой, переживая внутри себя краткий приступ паники, и пошел вперед, показывая, что разговор закончен.
— Да неважно, — выдавил он, что могло быть переведено как "Ну и идиот же я".
Фишера такой ответ не удовлетворил.
— Что не так с моей прической? — настойчиво поинтересовался он, отлепившись от стены и последовав за ЛаКуром.
— Она, эээ... Она устарела!
Приемлемое объяснение для странного поведения. Томас ухватился за него и повторил на разные лады еще пару раз. Фишер, кажется, слегка обиделся, но все равно согласился выпить с ним вечером.
И когда они сидели в баре плечом к плечом, а отлакированные волосы Фишера соблазнительно блестели в свете тусклых ламп над барной стойкой, ЛаКур повторил свою ошибку и снова, на этот раз медленнее, провел рукой по его волосам.
Происходящее походило на игру. На заявление каких-то прав. ЛаКуру нравилось думать, что он имеет право вот так гладить Фишера, а потом скрести ногтями по ладони, дотрагиваясь до клейкого следа от лака и цокать языком. "Фишер, ты как будто был в спячке лет двадцать, совсем не следишь за модой".
Так хитро. Так запретно. Трогать Фишера и делать вид, что это ради того, чтобы лишний раз осудить его прическу. Потрясающее коварство. Чем больше пива оказывалось в желудке у ЛаКура, тем больше он восхищался собственной изворотливостью. Перетащить Фишера на следующую ступеньку их отношений, да так, что тот и не заметил! Ай да Томас! Пьяный Фишер не сопротивлялся и не очень хорошо, наверное, понимал, что ему говорят. Смотрел на ЛаКура мутным взглядом, пытался уснуть на его плече, бубнил что-то о том, что он зачесывает волосы назад, потому что хочет быть похож на мафиози.
Томас ликовал.
Ликовал он и несколько дней спустя, когда повторил свой трюк с уже трезвым Фишером. Сделал вид, что собирается уйти из комнаты, а по полпути остановился и ухватил напарника за волосы. Эффект неожиданности проявил себя с лучшей стороны. Фишер едва не подавился соком, который провокационно пил через соломинку, но новую насмешку над своей прической проглотил молча.
Оказавшись в коридоре, ЛаКур радостно улыбнулся в пустоту и победно вскинул кулаки, словно мальчишка, забивший победный гол.
"Может быть, в безответной любви существуют лазейки для получения удовольствий", — решил он.

Через неделю Фишер явился на работу с короткой стрижкой. Никакого лака и почти никаких волос.
— З-зачем ты...? — обомлел ЛаКур, увидев нового Фишера, приобретшего отчетливое сходство с ежом.
— Просто так, — хмуро произнес Фишер и не сказал больше ничего.
"Просто так" звучало красноречиво.

ЛаКур плохо помнил, как добрался в тот день до дома. Он не считал, что настало время закупиться любимым лаком Фишера (кстати, он понятия не имел, что это был за лак) и начать обмазывать им ладони, действуя по аналогии с незабываемым сигаретным экспериментом, но он определенно чувствовал себя расстроенным. Излишне переживающим из-за гибели очередного замка на песке.
— Ему неприятны мои прикосновения, — громко провозгласил Томас в тишине пустой квартиры и отпил из горлышка бутылки. Пиво в тот день не отражало должным образом степень его страданий, и поэтому ЛаКур пил вино.
— Он подстригся, чтобы лишить меня возможности прикасаться к себе, — прибавил Томас чуть позже и сделал новый глоток.
"Похоже на тосты, худшие тосты на Земле".
Томас пил до поздней ночи, празднуя окончательную капитуляцию с поля боя на любовном фронте, и заснул прямо в кресле, кое-как свернувшись в клубок и положив голову на подлокотник.
А на следующее утро жизнь продолжилась как ни в чем и не бывало.

Позже, много-много позже, когда они сидели, в буквальном смысле, на чемоданах, в переполненном зале аэропорта, и Томас занимался тем, что следил за изменениями в таблице вылетов и прилетов на огромном светящемся табло, а Аллан показывал неприличный жест табличке с перечеркнутой сигаретой, Томас успокаивающе погладил своего бывшего напарника по волосам, а как только сделал это, то вспомнил об одном, на первый взгляд совершенно незначительном, происшествии из их общего прошлого.
— А ты помнишь, — произнес он задумчиво, зарываясь пальцами в темные жесткие волосы за затылке Фишера, — как я погладил тебя в первый раз и сказал, что твоя прическа устарела?
Фишер, отвлекшись от своей безжалостной войны с табличкой, почесал указательным пальцем переносицу, собираясь с мыслями.
— Я еще тогда лаком волосы зализывал, да?
— Да, да. От твоего лака на ладонях оставались следы. Мне казалось, что это забавно.
— Но ты же повторял, что я похож на звезду из мюзиклов пятидесятых годов, улыбался презрительно и как только не наезжал на мои несчастные волосы!
ЛаКур чуть смутился.
— Конечно, повторял. Что мне еще оставалось, не говорить же прямо, что я хочу тебя погладить. Это был единственный разумный предлог, какой я смог выдумать.
— Серьезно? — Фишер обернулся и посмотрел ему в глаза.
— Н-ну да. А что?
— Я из-за этого чуть налысо не побрился! — негодующе воскрикнул Фишер, повысив голос. — Я! Переживал! Что тебе не нравится! Прическу сменил, хотя волос было жаль! А ты, оказывается, заигрывал!
На них начали оборачиваться другие пассажиры. Несколько подростков оторвали взгляды от экранов смартфонов. Полная женщина, стоявшая рядом с чемоданом Томаса, на всякий случай отошла в сторону и презрительно улыбнулась ему самому.
— Тише, тише, — зашикал ЛаКур. — А сам-то ты тоже сначала не обрадовался. Отшатнулся от меня, как от прокаженного. Если бы иначе отреагировал, мне бы и не понадобилось "наезжать".
— Ну, это было неожиданно. Я растерялся. Ты же не говорил, что я тебе нравлюсь... в этом смысле.
— Дурак, — ласково произнес ЛаКур и взлохматил его волосы.
— Сам дурак, — фыркнул Фишер, не пытаясь, впрочем, отстраниться.
— Признаем, что мы оба были феерическими идиотами?
— Да, договорились. Ох, сколько же времени мы потеряли... — к сожалением протянул Фишер.
— Зато наверстываем сейчас.
Кивнув, Фишер обнял его и быстро поцеловал в губы. Они оба не являлись поклонниками публичных проявлений любви и на юных ненасытных влюбленных тоже не походили, но все же не умели справляться с подобными порывами чувств. И не очень-то пытались справиться. Они совершали побег из страны. Речь не шла о поддельных паспортах, дело было в том, что об их неожиданном отъезде знали единицы, а о том, почему они уезжали вдвоем - только Гэбби с Джонни.
Фишер и ЛаКур чувствовали себя преступниками и пробовали на вкус свободу, сопутствующую всякому преступлению против общественной морали, и узнавали друг друга заново, на этот раз не как друзей, а как любовников. Все барьеры непонимания были сломаны и остались за спиной, и это значило, что они могли прикасаться друг к другу в любое время суток, просто так, без повода.
Может быть, их поведение было безрассудным. Но не ошибочным, уж в этом Томас был уверен. Он пьянел от уверенности в том, что ошибок, связанных с Фишером, не существовало.

@темы: фикур, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?»

---

16.11.2013 в 13:07

Пишет  Полковник Сассакр:

Совершенно случайно нашла эту цитату Эндрю Скотта во вконтакте.

“There isn't a huge amount of footage of Russians speaking English as a second language, so I started looking at Vladimir Putin videos on YouTube. But then Putin introduced anti-gay legislation this summer – so, being a gay person, I switched to Rudolf Nureyev videos instead.”

О___________О
ВОТ ЭТО ПОВОРОТ!!!!1111
И главное, что я не прослоупочила - новость только сегодня появилась :>

Как бы то ни было, желаю Андрюше счастья =)

Отлично, Эндрю, добро пожаловать в клуб
Just: этим уже никого не удивишь
Just: россия делает из людей геев
Malcolm F. Tucker: точно xDD
Malcolm F. Tucker: Теперь очередь Хиддлстона xD

@темы: перепосты перепостов, бесстыжая пропаганда, Логи, Котэ

---

Прошел дополнение к Биошоку.

Спойлерс

Вороны, почему вас нет рядом.
Элизабет, почему ты опять сделала это. Элизабет, почему в нашей семье так много насилия.
Фрапс, почему ты решил, что будет смешно оставаться включенным и ничего не снять.
Подозреваю, что люди, игравшие в первую часть Биошока поняли больше, потому что для меня эти Большие папочки и маленькие девочки без глаз - пф, пустой звук.
Визуально все еще очень красиво.
Но милая девочка, избивавшая незнакомого мужчину книгами, ее больше нет, а та хладнокровная сволочь, что появилась вместо, мне не по душе.

Кто ты и где моя дорогая нежная Элизабет с мечтами о Париже?(
Знаете, на что отдельно негодую? Почему эта сучка носит медальон с птицей! Я покупал тебе клетку, битч, это был единственный выбор, что давала игра и вот, пожалуйста, даже он не имеет значения!
Безумный художник дохрена похож на Дали.
Про гейскую парочку на тумблере не написал только ленивый, ну да, они мило смотрятся на фоне, не неся абсолютно никакой смысловой нагрузки.
Если во второй части ДЛС Букера ОПЯТЬ убьют,я самую малость, заскучаю.

@темы: тумбля, игрульки

---

НАШ МАЛЕНЬКИЙ И НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ ПАБЛИК.
Начинаю думать, что все это дотянет до второго сезона.
Спасибо, котики, дайровским котикам особая благодарность, именно отсюда началось наше триумфальное шествие Цитируя себя же: Доктор Лектер тоже оценил степень вашей охуенности и утопил в вашу честь Титаник (или он сделал это из-за того, что с Уиллом пытался заигрывать один из пассажиров, истина где-то рядом).


Обычная порция травы:


Бонусы:

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, Эстер, We will be victorious, Уибал, quid pro quo

---

Иногда я добавляю людей, которые шлют мне заявки на дружбу вконтакте (людей из серии "знакомлюсь ради секса"), чтобы потом шокировать их откровениями о существовании бисексуалок и мучить на пару со стотыщ.
Но сегодняшний экземпляр это нечто особенное:

Глубоко ж меня затянуло, а. Как угораздило родиться в таком днищевском мире.

@темы: бесстыжая пропаганда, Не знаю, что это сейчас было, но пойду полежу под креслом (с)

---

И Я ТАКОЙ НАИВНЫЙ ЗАХОЖУ В ТВИТТЕРОВСКУЮ ФЛЕНТУ И УМИРАЮ.
СПАСИБО ФУЛЛЕРУ ЗА ЭТО.

@темы: quid pro quo

---

Люпин нацист. Мой мир рухнул. Мало того, что Эндер достигает критического сходства с Альбрехтом в фильме "Мальчик в полосатой пижаме", так у него еще и отец-Люпин.
А в "Бункере" снимался Ван Хелсинг из нового Дракулы.
Но я не хочу окружать себя новыми мертвыми немецкими мальчиками. зашто. Кажется, в дневниках Геббельса есть особая магия, притягивающая ко мне всевозможные фильмы про Вторую Мировую.

@темы: фильмы

---

А мы тем временем продолжаем смотреть свежего Дракулу и если воспринимать все как комикс по мотивам, то дело идет нормально, но боже мой, какой треш там с логикой.
- Мы из Ордена, мы охотимся на вампиров, у нас есть их кровь. Мы дадим эту кровь тебе, о наш враг (а Сумеречные Охотники в это время займутся разведением маленьких демонят в подвалах, угу), ведь пытки и убийство это не так плохо, как вечная жизнь, крутые костюмы, секс с членами нашего Ордена и неограниченный простор для самосовершенствования. Дадим кровь, подвесим к потолку и сделаем вид, что не знаем, как кровь вампиров действует на людей и какой силой их наделяет. Это же не мы на них охотимся, в самом деле.

А эта дама из Ордена, которая думает половыми органами. Женщина, подозрительный кусачий мужчина шляется ночью по твоему дому, зловеще заползает в твою кровать, ведет себя донельзя странно, а ты только и думаешь, как бы лишний раз заняться с ним сексом! У него даже кожаных штанов нет.

Жаль гейскую парочку, поскольку они были милыми и ничем не заслужили такой участи. Я бы оставил аристократичного мальчика Дракуле, Мину - Люси, стопку книг про женскую эмансипацию - Джонатану, а Ван Хельсинг и бывший король Кварты пили бы на пару и играли на красивой пианине Дракулы. Хотя Дракула/Ван Хельсинг это тоже неплохо, Дракула постоянно вторгается в его личное пространство и бесцеремонно хватает за разные части тела. За волосы, пххх
Кстати, только мне кажется, что Ван Хелсинг перед третьим эпизодом зашел в соседний павильон и стащил жилетку и галстук у Ганнибала?

@темы: сериалы, тумбля

---

Сейчас мои восторги поймут два с половиной человека, тем не менее... КРОССОВЕР ГАННИБАЛА С БИОШОКОМ:

Malcolm F. Tucker: нуарный уилл-элизабет xD
Олливетти: лооол xD
Олливетти: и он тоже будет швырять в Ганнибала книгами
Malcolm F. Tucker: да xDD и открывать порталы в другие миры
Malcolm F. Tucker: доставать из них собак xD
Олливетти: xD скучно же одному
Malcolm F. Tucker: всю башню своими собаками засрал, наверное xD
Malcolm F. Tucker: и птиц-кроуфорд

@темы: Эстер, quid pro quo, Логи, игрульки

---

Игра Эндера

Что сказать, в книге все выглядит еще хуже, чем в фильме. В первую очередь, из-за возраста Эндера. Ему восемь, девять, одиннадцать... Об этом факте забываешь, когда смотришь на то, как он себя ведет и что с ним делают чудесные взрослые. В середине книги правильно указано, что это и не дети вовсе, это солдаты. Настоящего детства у них не было и вряд ли случится после окончания войны. Они не плачут, стараются не вспоминать о доме, выполняют любые приказы, живут на износ и знают, что никто в мире им на помощь не придет, рассчитывать надо на себя. Книга о том, как вырастить спасителя человечества, предварительно сделав его самым несчастным человеком.
Не будь им ПО ВОСЕМЬ ЛЕТ, я бы, конечно, додумал Эндеру любовь с Алаем или с Бобом, но... no no no. Они не похожи на детей, а дружба не похожа на дружбу, но окей. Послушаюсь автора и соглашусь, что это она.
Взрослые представлены уродами, жукеры, напротив, безобидные няшечки, линия с Питером ну была и была, в фильме вот и без нее прекрасно обошлись. Страшно то, что в фильме у Эндера один экзамен-не экзамен, а в книге он планомерно в течение трех месяцев расходует человеческий космический флот, иногда выигрывает на чистой удаче, глупо теряет корабли и не подозревает, сколько народу из-за него взаправду умирает. Удивительно, что он не сломался после того, как правда всплыла на поверхность.

– Эндрю, я думаю, тебе смертельно надоел этот жуткий монитор. Так вот, у меня хорошие новости. Сегодня ты с ним расстанешься. Мы просто вытащим его. Это не больно, ни капельки.
Эндер кивнул. Это была ложь, конечно, про «ни капельки». Поскольку взрослые врали так всякий раз, когда собирались сделать ему по-настоящему больно, он нисколько не сомневался в том, что будет. Иногда ложь говорила больше, чем правда.
*
— Вот тут ты ошибаешься. Он и в самом деле милый. Но не беспокойся. Это мы быстро исправим.
— Иногда мне кажется, тебе нравится ломать всех этих маленьких гениев.
— Это особое искусство, и я очень, очень хорошо им владею. Нравится ли мне это? Пожалуй. Ведь я снова собираю их по кусочкам и делаю лучше, чем прежде.
— Ты чудовище.
— Спасибо. Значит ли это, что я заслужил прибавку?
— Всего лишь медаль. Наш бюджет не резиновый.

*
Неожиданно Алай поцеловал Эндера в щеку и прошептал ему на ухо:
— Салам.
Затем покраснел, отвернулся и ушел на свою койку в другом конце спальни. Эндер догадался, что в слове и поцелуе было что-то запретное. Возможно, религия, объявленная вне закона. Или это слово имело некое тайное значение только для самого Алая. Но что бы оно ни означало, Эндер понял: для Алая оно было священным. Этим словом он как бы открылся перед Эндером. Точно так же когда-то поступила мать Эндера — когда он был совсем маленьким, еще до того, как ему на шею посадили монитор. Она тогда думала, что он спит, и, положив руки ему на голову, начала молиться над ним. Эндер никогда не говорил об этом даже с ней, но бережно хранил это воспоминание о святости, о маме, которая любила его даже в те минуты, когда считала, что никто не видит и не слышит ее. Вот и Алай доверил ему дар, настолько священный, что даже Эндеру не дозволялось знать о его значении.
*
Алай расхохотался, а Эндер смотрел, как они вместе вспоминают то самое сражение, когда их спас этот маневр, как они обошли старших и…
А потом они вспомнили, что Эндер все еще стоит рядом.
— Извини, Эндер, — сказал Шен.
«Извинить… За что? За дружбу?»
— Знаете, я ведь тоже был там, — сказал Эндер.
И они снова извинились. Вернулись к делу. Вернулись к уважению. И Эндер понял, что им даже не пришло в головы включить его в свой смех, в свою дружбу.
«Но с чего бы они решили, что я хочу быть с ними? Разве я смеялся? Разве я присоединился к ним? Я просто стоял и наблюдал, будто учитель.
Вот кто я для них. Учитель. Легендарный солдат. Но никак не один из них. Не тот, кого можно обнять и прошептать на ухо: „Салам“. Это осталось в прошлом, в мире, где Эндер казался жертвой. Где он был уязвим. А теперь я очень хороший, профессиональный, всеми уважаемый, но совершенно одинокий солдат».
Пожалей себя, маленький Эндер. Лежа на койке, он одним пальцем отстучал на клавиатуре слова: «БЕДНЫЙ ЭНДЕР». Потом посмеялся над собой и быстро стер их с экрана.

*
«Вот что я делаю с тобой, маленький Боб. Я причиняю тебе боль, чтобы ты стал замечательным солдатом. Чтобы развить твой ум. Чтобы ты удвоил, утроил свои усилия. Я буду постоянно выбивать у тебя землю из-под ног, ты не сможешь предвидеть, что случится в следующую минуту, а потому всегда будешь готов к любому повороту событий, будешь готов импровизировать, победить, несмотря ни на что. И еще ты будешь очень несчастен. Вот зачем тебя мне отдали, Боб. Чтобы ты стал таким, как я. Чтобы ты еще в детстве превратился в старика.
А я… Я, наверное, стану таким, как Графф? Толстым, вечно недовольным, бесчувственным? Буду манипулировать судьбами мальчишек, чтобы наша фабрика выпускала совершенных генералов и адмиралов, готовых возглавить защищающий нашу родину флот… Все радости кукольного мастера. Пока не появляется солдат, который сильнее других, который может больше. Но этого нельзя допускать. Он ведь портит симметрию. Нужно поставить его в строй, сломать его, изолировать, бить до тех пор, пока он не станет таким, как все.
Увы, малыш Боб, что сделано, то сделано. Но я буду следить за тобой с бульшим сочувствием, чем ты думаешь, и, когда придет время, ты узнаешь, что на самом деле я твой друг и ты стал ровно таким солдатом, каким и мечтал стать».
*
— Слушайте, я не полный невежда. Я просмотрел его досье. Эндер Виггин довел этого вашего Бонзо до ручки. А здесь нет военной полиции, чтобы навести порядок. Это категорически неприемлемо.
— Когда Эндер Виггин примет командование нашими флотами, когда от его решений будет зависеть существование всего человечества, сможет ли военная полиция прийти ему на помощь, если он влипнет по самые уши?
— Не вижу связи.
— А она очевидна: Эндер Виггин должен верить, что ни при каких обстоятельствах и ни за что на свете ни один взрослый даже шагу не сделает, чтобы помочь ему. Он должен всем сердцем верить, что может опираться только на себя и других детей. Если мы не сумеем этого добиться, он так и не достигнет пика своих способностей.
*
Эндер встал под душ, намылился и дал сегодняшнему поту стечь в систему водоочистки. «Все смыто, как будто бесследно. Но потом все это пройдет через фильтры, и утром за завтраком все мы будем пить кровь Бонзо. Да, в ней не останется жизни, но это все равно будет его кровь. Его кровь и мой пот, пролившиеся из-за их глупости или жестокости — или почему еще они все это допустили?..»
*

Боб размышлял об этом, пробираясь коридорами в свою комнату. Свет погас, как только он опустился на койку. Боб в темноте разделся и запихнул комбинезон в невидимый шкафчик. Он чувствовал себя ужасно. Сначала думал, что это просто страх — страх не справиться с собственной армией. Но нет. Он знал, что будет хорошим командиром. Бобу хотелось плакать. А плакал он только в самые первые дни — от тоски по дому. Потом перестал. Он пытался дать название чувству, которое стояло комком в горле и заставляло всхлипывать против воли. Он укусил руку, чтобы подавить это чувство, заменить его болью. Не помогло. Он больше никогда не увидит Эндера.
Вот она, причина боли. Он ее обозначил, а значит, теперь мог управлять ею. Лежа на спине, Боб заставил себя расслабиться, успокоиться, и слезы быстро высохли. Он плавно погрузился в сон. Рука его замерла на подушке возле рта — так, словно Боб собирался грызть ногти или сосать палец. Лоб пересекла упрямая морщина. Дыхание стало медленным и ровным. Он был солдатом, и, если бы кто-нибудь спросил его, что он станет делать, когда вырастет, Боб не понял бы вопроса.

*
— Никто, Эндер. Я скажу тебе кое-что. Дерись и проиграй — вот тогда ты будешь не виноват. Но если ты откажешься даже попытаться, значит это все ты. Ты убил нас всех.
— Так или иначе я буду убийцей.
— А кем еще ты можешь быть? Человечество развивало свои мозги вовсе не затем, чтобы прохлаждаться у озерца. Первое, чему мы научились, — это убивать. И хорошо, что научились, иначе бы нас не было, а Землей правили бы тигры.
*
— Значит, мы воюем просто потому, что не можем поговорить?
— Если другой человек не способен рассказать тебе свою историю, можно ли быть уверенным, что он не замышляет убийство?
*
— Конечно мы обманули тебя. В том-то все и дело, — согласился Графф. — Иначе ты бы просто не справился. Видишь ли, мы зашли в тупик. Нам нужен был человек, способный на сопереживание, человек, который научился бы думать, как жукеры, понимать их и принимать. Человек, способный завоевать любовь и безоглядное доверие подчиненных, чтобы наша армия работала как единая совершенная машина. Как армия жукеров. Но тот, кто наделен даром сопереживания, не может быть убийцей. Он не способен побеждать любой ценой. А нам нужен был именно такой человек. Если бы ты все знал, ты бы ни за что не победил. И наоборот. Будь ты готов на нечто подобное, ты бы никогда до конца не понял жукеров.
*
Эндер заметил, что Алай говорит о нем в прошедшем времени. Он был молодец.
— А теперь, Алай? Какой я теперь?
— Ты все еще самый лучший.
— В чем?
— Э… Во всем. Миллионы солдат готовы идти за тобой на край Вселенной.
— Я не хочу идти на край Вселенной.
— А куда ты хочешь идти? Они последуют за тобой.
«Я хочу домой, — подумал Эндер, — только не знаю, где теперь мой дом».
*
— Я так долго жил с моей болью, что теперь не могу без нее.
-----------
Жители Петербурга, обратите внимание на сайт http://kuplyu-v-spb.ru/catalog/remont_i_stroitelstvo_15/sankt_peterburg_78/. Это доска объявлений с удобной внутренней навигацией, есть поиск по разделам, категориям товаров и по районам. Свое объявление вы можете подать совершенно бесплатно.

@темы: доска объявлений петербург, Любите книги. Пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

Это сильно померкло на фоне других событий дня, который войдет в историю, как День-Пытавшийся-Убить-Меня, но я написал фик по Академии Смерти и он стал шестым в несуществующем фандоме Академии Смерти. Вот он, а вот я, а вот виски, а вот и кресло и под этим креслом я хочу пролежать до завтра.

Фэндом: Академия Смерти
Персонажи: Фридрих/Альбрехт
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Повседневность, Учебные заведения
Размер: Мини, 5 страниц
Описание: Иногда лучшее, что ты можешь сделать - умереть.

Нас учили умирать стоя

Патриотизм значит просто убей иноверца.
Эта трещина проходит через мое сердце

Иногда лучшее, что ты можешь сделать - умереть.
С трибун и из громкоговорителей, из книг и газет, от родителей и наставников они узнают эту простейшую истину. Ты можешь не запоминать все буквы в алфавите, но уж будь любезен отдать свою жизнь государству, когда представится возможность. Будь идеальным винтиком в механизме под названием Третий Рейх, а если не можешь, то умри, не создавая лишних трудностей, сгинь как можно раньше, не позорь семью. Захвати с собой парочку врагов, подставься под удар, защищая других, или, в крайнем случае, выбери несчастный случай. Детали меняются, суть правила - нет. Не можешь жить достойно - уйди красиво.
Альбрехт видит этот приказ (в форме пожелания) в глазах родного отца каждый раз, когда решается встретиться с ним взглядом. Альбрехт неуместен. Посмел, явно по злому умыслу, уродиться в мать и унаследовать от нее хрупкое телосложение и слабое здоровье. Альбрехт маленький, щуплый и не может заниматься спортом.
Не может - неправильное слово. В мире, где живет его отец, это слово означает либо "недостаточно старается", либо "упрямится мне назло". Альбрехт считает, что просто живет, стараясь никому не мешать, но все равно получается так, что он живет назло и вредит нормальным людям.
Когда Альбрехту исполняется семь лет, отец дарит ему мяч и ведет на луг за домом, чтобы научить играть в футбол.
Когда мяч попадает Альбрехту в живот, мальчик опрокидывается на спину, словно жук, которого щелкнули пальцем, и смотрит в небо. Небо в тот день очень красивое, редкие облака пятнами разбросаны по безбрежной синеве, и Альбрехт, наверное, оценил бы эту красоту, если бы не думал о том, что кислород в его легких заканчивается, а ребра притворяются сломанными. И, что самое плохое, про обе проблемы нужно молчать, иначе отец сочтет слабаком.
Хотя о чем это он. Его сочтут слабаком в любом случае. Альбрехт сдается в плен этой мысли и плачет, не от боли и страха, а осознавая, что он все равно проиграет. Сейчас и позже. Он проиграл еще в момент рождения.
Отец отворачивается от него. Отец молча подбирает мяч и отшвыривает в сторону дороги. Альбрехту кажется, что его отшвырнут вслед за мячом, но отец просто уходит и ни разу не оглядывается.
Альбрехт неправилен, неудобен, плох. Он отличается от других, здоровых и полноценных. Он не заслуживает любви, недостаточно хорош для столь сильного чувства. Слуги заискивают перед ним - это далеко не любовь. Мать жалеет его - когда хочется плакать, а отца нет дома, можно пойти к ней, сесть на колени перед креслом и уткнуться лбом в юбку, а потом ждать, когда она начнет гладить по волосам и шептать что-то утешающее - это немного облегчает жизнь, но тоже не является проявлением любви. "Лишь бы отец не увидел, что ты снова плачешь" - шепчет мама, и слова мутным илом оседают на душе. Он не имеет права на иные чувства, кроме патриотизма.
У него нет друзей в школе. Откуда бы им взяться? Ряды послушных мальчиков, вскидывающие руки в знак приветствия, действующие, как одно целое, учатся там. Альбрехт не может стать частью их общины, по правде говоря, одинаковые мальчики пугают его. "Хайль Гитлер" походит на заклинание, опасное заклинание, из-за которого у людей стекленеют глаза, отключается разум и на смену мыслям приходит преданность, тупая собачья преданность, не нуждающаяся в основаниях.
Но неправильным считается он, а не они. Альбрехт прекрасно помнит об этом, не позволяет себе спорить с толпой.
"Собери побольше людей вокруг себя, пусть маршируют строем. Иди в самом центре, и тогда не обратят внимания на то, что ты шагаешь не в ногу" - записывает в тетрадь одиннадцатилетний Альбрехт.
В мире, где люди не любят его, он всеми силами старается убедить себя, что не нуждается в них.
У Альбрехта есть свои заклинания. Слова. С упоением предаваясь главному увлечению всей жизни, мальчик везде таскает за собой блокнот и карандаш. Строя запутанные дороги из букв, шлифуя их ластиком, переставляя слова местами и зачитывая вслух, стараясь понять, как фразы звучат лучше, он думает, что может контролировать хоть что-то. Он не умеет делать ничего полезного, такие, как он, даже не будучи евреями, отлично смотрятся в газовых камерах и на виселицах. Но он умеет писать, и до чего же это приятное и захватывающее чувство - осознавать, что у тебя получается, действительно получается накровоточить на бумагу своими чувствами, передарить их выдуманным героям или оставить себе. Провернуть нехитрый обман, позволяющий говорить правду. Написать свою точку зрения от имени врага и притвориться, что ты совершенно с ней не согласен.
Страна нуждается в миллионах солдат, а не в одном хилом мальчике, претендующем на звание второго Геббельса. Альбрехт отлично понимает и это, но не собирается останавливаться. Возможно, научись он говорить с той же страстью, с какой пишет, одноклассники изменили бы мнение о нем, перестали считать избалованным сыночком, с которым и связываться опасно (а ну как пожалуется важному папочке), и приглашать играть не стоит.
Но, заслужи он их уважение, он оказался бы не рядом с ними, а на ступеньку выше. Что тоже не имеет никакого отношения к искренней дружбе и любви. Альбрехт сживается с мыслью, что эти чувства будут доставаться кому угодно, витать в воздухе и на страницах книг, манить, как манит все недоступное, и не случаться с ним.

А потом в его жизни появился Фридрих.
Или он появился в жизни Фридриха. Это случилось одновременно, и их сближение с первой же встречи, с первого обмена ничего не значившими фразами казалось неизбежным. Альбрехту не нужно было прикладывать усилий, не нужно было вылезать из кожи и притворяться кем-то другим, чтобы понравиться Фридриху. Идеальному, по меркам их учителей, парню, первостатейному светловолосому арийцу. Альбрехт видел во Фридрихе того сына, о котором всегда мечтал его отец. И этот факт, по логике вещей, должен был бы построить стену между ними, но Фридрих не считал себя лучше других, он, кажется, и вовсе не задумывался о том, что имеет на это право. Он просто оставался рядом, помогал в мелочах, творил чудеса, и все это как бы между делом.
"Я прочитаю твои школьные сочинения", — сказал он. Вот так легко, как будто это обычное дело - интересоваться чужими сочинениями, теми, на которые даже родственники не обращают внимания.
"А может быть, прав он. Вдруг не я ненормален, а мир, что нас окружает" — размышлял Альбрехт по ночам, тяжело вздыхал и смотрел на соседнюю постель, чтобы убедиться, что его друг все еще существует. Фридрих храпел, следовательно, он оставался материальным. Альбрехт очень боялся, что мир отнимет у него Фридриха, превратит в еще одну пустоглазую куклу, пешку в шахматной партии на доске международных игр. Вот посмотрит он однажды на друга и увидит в его глазах не целый мир - мир, куда можно прийти в любой момент и знать, что ты в безопасности, - а свое отражение. Тогда, он уверен, жизнь потеряет смысл, не помогут никакие написанные слова.
А пока мир не безнадежен, Альбрехт пишет для Фридриха, и слова льются потоком, теснятся в голове, расталкивая друг друга локтями, спеша побыстрее оказаться на бумаге. Писать для Фридриха еще лучше и проще, чем для себя.
С ним все проще, только вот дышать тяжело. Когда он смотрит на Фридриха или случайно дотрагивается до него, то кислорода не остается, это похоже на удар мячом, но только прямо по сердцу и боли нет.
Фридрих хороший. Настоящее в нем еще не вытравлено, слепое следование приказам не привито. Альбрехт хотел бы общаться с Фридрихом всегда. Глупая мечта, из тех, что не сбываются. Зато реально то, что у них в запасе есть несколько лет.
Так Альбрехт думает до тех пор, пока не стреляет в живого человека.
*
Фридрих искренне удивляется тому, откуда в этом человеке, его ровеснике, берется столько сил. В академии их (из лучших и самых благородных побуждений, само собой) лишают детства ради того, чтобы превратить в солдат. Их учат ценить физическую силу превыше умственной, учат отказываться от чувств, потому что лишние сантименты - это яд для души настоящего бойца. Но в этих объяснениях точно кроется подвох, фальшь, ведь вот же живое опровержение - тонкий, находящийся на грани Альбрехт, железная воля которого поражает воображение.
Фридрих не верит ни единому слову взрослых с тех пор, как наблюдает за личной войной Альбрехта. Он хотел бы принять участие в этой войне. Снести голову отцу Альбрехта, принести её ему на серебряном блюде и сказать: "Смотри, он больше никогда не назовет тебя трусом, не заставит усомниться в себе".
Ох, если бы проблемы решались таким образом. Фридрих догадывался, что отец Альбрехта будет с ним до самой смерти, даже если погибнет, его тень все равно продолжит нашептывать сыну, что тот тотально бесполезен.
Альбрехт не является бойцом в привычном понимании этого слова, но всегда попадает в цель. Не раз и не два он заставляет душу Фридриха желать упасть перед ним на колени и попросить добить или обнять, сделать что-нибудь, что угодно.
Фридрих - человек действия, мало времени уделяющий самоанализу. После того, как выясняется, что Альбрехт повел себя как полный эгоист, решив, что имеет право нарываться на смерть, Фридрих не думает долго - он бьет, пихает, хватает за руки и валит своего хрупкого товарища на пол, как тогда, когда их заставили драться друг с другом.
Но раньше он не плакал на груди у тех, с кем дрался, не гладил их по мокрым щекам и не твердил им: "Пожалуйста, не уезжай, я без тебя не смогу".
Даже в такой ситуации Альбрехт сильнее его. И нет ничего удивительного в том, что именно Альбрехт целует его первым и отнюдь не робко, а с решимостью человека, уверенного в том, что терять ему больше нечего. Для Фридриха все еще открыта дорога в мир большого спорта, но он решительно шлет эту дорогу в задницу и целует Альбрехта в ответ. Его до чертиков пугает будущее, в котором не будет Альбрехта.
Странная история, он знает его несколько месяцев, это не дружба с детства, закаленная передрягами, стычками, клятвами быть всегда вместе. Это вообще не дружба.
*
Альбрехт целует его и понимает, что не только вышел за рамки допустимого, а разрушил их до основания. Сейчас он совершает самый смелый поступок в жизни. Это смелее, чем написать правдивое сочинение и решиться поспорить с отцом.
Самый смелый и самый ужасный поступок.
На его руках кровь русского мальчика, а теперь он убивает Фридриха ("если кто-нибудь откроет дверь..."), лишает его хорошего, сытого будущего, известности и почета. И себя - того отвратительного будущего, где его ждет только боль и смерть. Будущее Альбрехта похоже на мелкую монету, валяющуюся в грязи, какую и бездомный не полезет поднимать.
Как неравноценно, как несправедливо. И почему же он ненадолго забывает обо всем этом и чувствует настоящую эйфорию?

— Нам нельзя долго целоваться, — говорит Альбрехт, пряча лицо на груди у Фридриха, и думает в этот момент не о себе, он все равно считай, что вычеркнут из списка живущих, а о Фридрихе. — Губы распухнут, и кто-нибудь может заметить.
Назло всему миру, Фридрих целует его снова, в висок, и у Альбрехта не остается сил сопротивляться.
Судьба дает им немного удачи напоследок - пятнадцать минут на холодном полу в общей ванной. Достаточно, чтобы упиться болью, одиночеством и любовью, поделенными на двоих.
Впрочем, они не уверены насчет последнего. У них нет времени, чтобы разобраться в своих чувствах. Больше всего чувство, разъедающее их изнутри, походит на голод - голод по вниманию, по теплу и единству, по "мы", а не "я".

Они целуются еще раз, позже, на улице. Там неудобно плакать, слезы примерзают к щекам. Альбрехт считает, что он весь, несмотря на теплую одежду, кошмарно холодный, и если Фридрих поцелует его здесь, то примерзнет к нему, как примерзают языками к фонарным столбам всякие дураки. И уж тогда их непременно кто-нибудь увидит. Фридрих отмахивается от этого сомнительного предположения и слизывает слезы с его щек. От такого искреннего проявления нежности щиплет в носу и хочется расплакаться повторно, но Альбрехт сдерживается.
— Что ты теперь будешь делать? — серьезно спрашивает Фридрих, чуть отстранившись от него, и с надеждой смотрит в глаза.
Привык к тому, что у Альбрехта всегда есть план. Пусть драться он не может, зато представляет, что будет делать дальше.
"Есть два варианта. Умру. Или умру. Пожалуй, умру. Здесь или там, лучше бы, конечно, здесь, умирать на поле боя страшнее. Другим солдатам придется силой отправлять меня в бой, как только я снова возьму в руки оружие, то наверняка впаду в истерику".
— Не знаю, — говорит Альбрехт вслух.
"Тебе не нужно знать".

Вернувшись в спальню поздно вечером, они долго не могут уснуть и переглядываются в темноте. Никто не обращает на них внимания, никто не интересуется, где они пропадали столько времени. С Альбрехтом теперь опасно вести разговоры, он сумасшедший, попытавшийся плыть против течения, ну а Фридрих... Понятно, что человеку грустно, ведь ему придется расстаться с другом. Фридрих не виноват в том, что Альбрехт оказался безумцем.
Провожаемые взглядами, они забираются на свои верхние полки, ждут, пока глаза привыкнут к темноте, и смотрят друг на друга. Фридрих представления не имеет, какие слова нужно использоваться, чтобы утешить Альбрехта, Альбрехт твердо знает, что таких слов не существует. Ему страшно засыпать и не хочется думать о завтрашнем дне, поэтому он продолжает смотреть на Фридриха. А Фридрих протягивает ему руку. У него теплые руки с мозолями на ладонях. Альбрехт поворачивается на бок и тянется навстречу, прикладывает пальцы к пальцам. Его собственные намного меньше и тоньше, не державшие ничего тяжелее ружья. К ружью как раз не стоило прикасаться. Альбрехту мерещится, что его пальцы снова запачканы чужой кровью, и он сильнее вцепляется в руку Фридриха, как бы прося его развеять наваждение.
"А вдруг это будет мерещиться мне каждый вечер, а что, если вечеров впереди много..."
Фридрих не задает вопросов, в этом нет необходимости, он держит Альбрехта за руку, долго, до тех пор, пока его бедный измученный друг (?) не начинает дышать ровно и размеренно. Во сне он не так печален, зато во сто крат беззащитнее. Совсем ребенок. Фридрих касается губами белоснежных костяшек пальцев, прежде чем отпускает обмякшую руку.

Альбрех позволяет себе помедлить перед прыжком, искоса глядит на Фридриха. Он выплыл, конечно же, выбрался на берег, и он... справится. Не сразу поймет, возможно, но справится. Альбрехт не должен упускать шанс, он делает именно то, чего от него окружающие ждали с детства. Умирает.
Это совсем не страшно. Оказавшись под водой, он смотрит вниз. Глубина манит, походит на предгрозовое небо, а Альбрехт и рад окунуться в это небо. Альбрехт устал, кажется, что он прожил не семнадцать лет, а девяносто. Лучше бы, конечно, вообще не рождался, избавил людей от многих проблем, никого не вынуждал бы скорбеть по себе. "Никто и не будет. Кроме одного человека". Альбрехт не переоценивает силу своего влияния, без него, думает он, Фридрих принесет Академии победу, и все, включая отца, будут восхищаться им. Это замечательно. И больно. Скорее, нужно скорее отпустить веревку, сделать глубокий вздох и перестать думать.
Говорят, что самоубийцы не попадают в Рай. Как и убийцы. Замечательно, он и не хотел бы оказаться там. Лучше остаться здесь, ничего не чувствовать и не знать. Как хорошо, что у него не будет похорон, он уберег Фридриха от спектакля ложного горя, от созерцания напыщенных выступлений у гроба и мертвых цветов на могиле.
Жаль только, что Фридрих не готов сразу отпустить его. Через толщу воды и льда сложно различить черты лица и услышать голос, но Альбрехт отлично понимает, что кричит Фридрих, и видит, как он плачет. Их руки соприкасаются еще раз, в последний раз. Не напрямую, что символично, их с самого начало разделяло многое, заслон из запретов. Лед кажется пустяком по сравнению с непробиваемой твердью общественного мнения.
"Дай мне уйти, - мысленно просит Альбрехт, чувствуя, как легкие наполняются обжигающе-ледяной водой и все тело коченеет. - У нас все равно не было шанса".

Альбрехт уходит красиво.
Фридрих посвящает ему намеренное поражение на соревнованиях и последовавшее за этим позорное исключение из Академии. Что куда лучше, чем любой, даже самый проникновенный, некролог на страницах школьной газеты.

@темы: Не знаю, что это сейчас было, но пойду полежу под креслом (с), сунул в канта фихте ницше - гиммлер, геббельс, геринг, гитлер.(с), «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?»

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Зашел в магазин за пиццей@получил моральную травму.
Центр города, блять, день белый.
У стойки администратора стоит быдло в удобных тренировочных штанах и толкает парня в кашемировом пальто (парню лет 16, быдлу около 25), требуя чтобы парень немедленно ушел. Почему? А потому что, пьяное быдло думает, что парень не соответствует его представлениям о прекрасном, привитым в армии.
А что же администратор, а что же другие мужчины-покупатели? Всем похуй. Вот просто всем и администратору в первую очередь. Уходите из магазина и деритесь сколько угодно, говорит он и заискивающе улыбается быдлу, мол, чувак, я понимаю, ты его одной левой сделаешь, так держать.
А что же я? А я, конечно, чувствую пинок от обостренного чувства справедливости, и влезаю в этот чудный разговор, а вслед за мной подключаются еще две женщины. Спасибо, мужчины России, что вы такие мужчины и такие смелые. Быдло недоумевает зачем мы вмешиваемся - ведь он-то служил в армии, а парень нет, так что ежу ясно, кто должен отдавать приказы.
Кончилось дело тем, что парень в пальто ушел, а быдло на радостях купило себе энергетик, тоже заказало пиццу и побраталось с администратором, дважды пожав ему руку.
Спасибо вам за правильно расставленные приоритеты, администратор!
Спасибо, мир, что снова разочаровываешь меня.

@темы: Расслабься и забей. Ногами. До смерти (с)

---

08.11.2013 в 11:05

Пишет  Тини~:

Спасибо ленте за идеальное видео! Первое видео по НВ к которому я не придираюсь.

Охуенно-то как. Клип, почему ты не попался 31-того!

@темы: перепосты перепостов, welcome to night vale, видяшки

---

Спасибо похУилл, который шипперит уибал за идею.)

Бонусом

А это у нас старая подборка с ФБ, где я выступал доброжелателем (будучи не очень доброжелательным, по правде говоря xD).
Скрины еще без обводки букв и с плохим качеством, так что смотрю на них сейчас печально и как бы с недоумением:

Классика

Наш любимый сериал

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, Уибал, quid pro quo