за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
сделал на завтра, но пришел к выводу, что это слишком и на завтра лучше сделаю что-нибудь менее МОНСТРУОЗНОЕ. Почему бы не искать для гифок по обикину Откровения Августина на английском, мм, действительно.
"Разве эта печаль так легко и глубоко проникла в самое сердце мое не потому, что я вылил душу свою в песок, полюбив смертное существо так, словно оно не подлежит смерти?"
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
- Если вас постигнет неудача, они вернутся в потенциум. Все сохранено. Семена-партнеры очень важны для нас. - Я не знаю этого слова, - сказал Анакин Оби-Вану. - Что такое потенциум? * Анакин рванул вперед, и Оби-Ван с трудом поспевал за ним. Мальчик вытянул руки вперед, словно собрался обниматься с шариками. В широком зале все покрытые шипами мячики прекратили свое движение. Если не считать слабого дуновения утреннего бриза через отверстие в потолке, в зале установилась тишина и покой. - Это наши семена-партнеры! - воскликнул Анакин. Дверь за ними бесшумно затворилась. Они остались наедине с семенамипартнерами, если только это были они. Оби-Ван прилагал все усилия, чтобы раскрыть свое сознание, но Анакин явно ни в чем не сомневался. - Чего ты ждешь? - прокричал мальчик. Его голос не отразился эхом от стен - толстый ковер шипастиков поглотил все звуки. - Мы должны позволить им проявить инициативу. Анакин издал нетерпеливый стон. Он вдруг оказался двенадцатилетним мальчиком, и не более того. Как будто не было трех лет обучения в Ордене. Оби-Ван положил руки на плечи Анакина и почувствовал, как дрожит от напряжения тело мальчика - сейчас он был молодым животным, совершенно неподдающимся убеждению. * С быстротой, возможной только благодаря прирожденному гению юности, Анакин превратился в пассивную антенну и прислушался к шарикам внутри зала.
Смотрю на эту книгу как дедушка Фрейд
Анакин пару раз моргнул и открыл глаза, уставившись на Оби-Вана с абсолютно спокойным выражением лица. Каким-то образом ему удалось сохранить внутреннее спокойствие даже в моменты, когда ему угрожала серьезная опасность. - Ты не ранен, - сказал ему Оби-Ван. - Они цепляются, но не причиняют боль, - Я знаю, - ответил Анакин, - они настроены дружелюбно. Так много партнеров хотели слиться с нами… все сразу!
Что делать если твой ученик уже в 12 лет сливается с шипастиками, гугл поиск срочна
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Теперь я в ужасе сделал "откат-откат" и пошел читать серию про приключения Оби-Вана и мелкого Энички. В первой книге ему 12, Оби-Вану - 27, а я опытный педофил и...
- Что-то ты задумчивый. - Но ведь это не запрещено, правда? - спросил Анакин. - Если только ты не начинаешь грустить, - сказал Оби-Ван. Выражение лица магистра было одновременно раздраженным и обеспокоенным. Анакин вдруг сорвался со своего места и набросился на мастера, заключая его в крепкие объятия, немало напугав при этом Оби-Вана. Оби-Ван прижал мальчика к себе и позволил времени спокойно течь, не нарушая его хода. Некоторые падаваны были похожи на спокойные пруды, а их умы - на простые тексты. Только после обучения и упорных тренировок им удавалось достичь той глубины и сложности, которые служили символами их зрелости. Анакин с самого первого дня, когда они встретились, был глубокой и сложной тайной, и все же Оби-Ван еще ни с кем не чувствовал такого сильного единения - даже с Квай-Гоном Джинном. (с) Планета-бродяга
Замечательно, а сколько счастья впереди, аж на десять книг xD
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Этой книги даже на лайвлибе не было указано, все сам, все сам! Так вот, история "первые месяцы Империи, взгляд со стороны того, что еще недавно было Энакином". А заодно кучки выживших джедаев, чудом переживших Приказ 66 и пытающихся бросить вызов Империи. Оказалось, что насчет позиции Палпатина касательно остатков Ордена я думал неправильно. Ему все равно, он (не без оснований) считает, что они ничего не смогут сделать с установившимся порядком и не собирается вести на них целенаправленную охоту. А вот у Вейдера зудит, он навоображал себе, что джедаи представляют серьезную угрозу и гоняется за ними по Галактике, со снисходительного палпатиновского позволения. К концу книги в Вейдере не остается ну совсем уж ничего от мальчика Энички, одна тупая жажда власти и древних знаний ситхов, хотя еще в начале он логично вопрошает Сидиуса нахуа знания эти сдались тому, кто все равно не может их применить и получать удовольствие от жизни тоже не может, поскольку стал ходячей страшилкой императора, его цепной собачкой Баскервилей. Раздвоение личности - верный путь к установлению какого-никакого баланса в своей душе, этот фокус я отлично знаю еще по Токийскому Гулю. В Мести ситхов намечалось четкое разделение на "Энакин" и "ситх Дарт Вейдер", тут оно достигает апогея. Воспоминания о прошлом успешно подавлены, старая личность растворена в кислоте, новая... Лучше бы умер на Мустафаре, чем вот так.( Крайне неприятно следить за тем, как он увязает в самообмане все глубже, знает, что Сидиус им манипулирует, а поделать с этим все равно ничего не может. Незнакомых джедаев, на мой вкус, в книге слишком много, примерно как вдовы в "Кеноби", все равно им стараешься не симпатизировать, потому что догадываешься, что большинство из них не жильцы. Чубакка еще мелькает. И сенатор Органа. Вейдер чуть было не столкнулся с Леей, когда прилетел во дворец Органы за одним беглым политиком. Более того, видел Лею по видеосвязи! Если бы не был столь зациклен на мести и поисках могущества, мог бы что-то почувствовать относительно ее, наверное.
Длинные жалобы Вейдера на его (панцирь) костюм Вейдер шагал в направлении люка. «Но разве это ходьба?» задумался он. После стольких лет конструирования и восстановления дроидов, ремонта двигателей лэндспидеров и космических истребителей, совершенствования механизмов, управлявших самой первой из его искусственных рук, он находился просто-таки в смятении из-за некомпетентности медицинских дроидов, ответственных за воссоздание его тела в корускантской лаборатории Сидиуса. Его легированные голени были обтянуты полосками той же брони, из которой была сделана и перчатка, скрывавшая протез его правой ладони. Обрубки его настоящих конечностей оканчивались слоями трансплантированной кожи; механизмы, приводившие в движение руки и ноги, соединялись с особыми модулями, служившими интерфейсами к повреждённым нервным окончаниям. Но вместо дюрастила меддроиды использовали низкокачественный сплав, а кроме того, не слишком аккуратно припаяли полоски, защищавшие электродвижущие шины. В итоге те постоянно натыкались на мелкие препятствия, особенно в местах сочленений — на коленях и лодыжках. Искусственные ноги не слишком уютно чувствовали себя в высоких сапогах, заострённым механическим пальцам не хватало чувствительности, из-за высоких каблуков Вейдеру приходилось передвигаться с повышенной осторожностью, иначе он рисковал споткнуться и кувырнуться вверх тормашками. К тому же, эти нескладные сапоги были настолько тяжёлыми, что он чувствовал себя так, будто врос корнями в землю, ну или, по крайней мере, попал на планету с повышенной гравитацией. Что хорошего в этом всём, если ему приходилось прибегать к Силе просто чтобы перемещаться с места на место! С тем же успехом он мог бы заказать себе репульсорное кресло и вообще забыть о ходьбе. Протезы рук обладали абсолютно теми же дефектами. Только правая ощущалась ЕСТЕСТВЕННО — хотя тоже являлась протезом — а пневматические механизмы, поддерживавшие сочленения, временами имели замедленную реакцию. Тяжеловесный плащ и нагрудная пластина так сковывали движения, что он едва мог поднять руки над головой, и кроме того, ему пришлось подстраивать технику владения мечом, чтобы компенсировать все неудобства. Он вполне мог бы отрегулировать поршни и серводвигатели своих предплечий так, что его руки стали бы достаточно сильны, чтобы смять рукоятку светового меча. Силой одних лишь рук он мог оторвать от земли взрослого человека, но Сила и так давала ему эту способность, особенно во время приступов ярости, как уже было на Татуине и в других местах. Помимо всего прочего, рукава его бронированного костюма не обтягивали протезы, как должны бы, а перчатки длиной по локоть провисали и образовывали складки на запястьях. Разглядывая свои ладони, он думал: «Но разве это зрение?» Казалось, герметичная маска обладала всеми «прелестями», какие только были возможны: выпученными глазами, треугольной решёткой рта, коротким, похожим на рыло носом и бесцельно скошенными скулами. Вкупе с безвкусно выполненным куполообразным шлемом, маска придавала ему неприглядный облик древнего ситского военного дроида. Тёмные полусферы, скрывавшие глаза, отфильтровывали свет, который мог нанести ещё больший ущерб и без того повреждённым роговицам и сетчаткам, но в режиме увеличения они пропускали только красный цвет; кроме того, Вейдер не мог разглядеть носков своих сапог, не склонив голову почти на девяносто градусов. Прислушиваясь к жужжанию сервомоторов, управлявших его конечностями, он думал: «Но разве это слух?» Меддроиды восстановили хрящи наружного уха, но барабанные перепонки, расплавленные в жаре Мустафара, восстановлению не подлежали. Звуковые волны отныне поступали непосредственно на импланты в его внутреннем ухе, и звуки регистрировались, как будто приходили из-под воды. Что хуже, у имплантированных сенсоров была неважная звукоразличающая способность, и многие звуки окружающей среды регистрировались таким образом, что невозможно было определить нужное направление и расстояние до источников. Временами сенсоры изводили его эффектами обратной связи или же прикладывали эхо к малейшему из шумов. Втягивая в лёгкие воздух, он думал: «Но разве это дыхание?» Вот где меддроиды по-настоящему подвели его. От прикрученного к его груди блока управления отходил толстый кабель, который вводился в тело и был подсоединён к дыхательному аппарату и регуляторам сердцебиения. В исполосованную жуткими шрамами грудь был вживлён вентилятор, а вместе с ним — трубки, ведущие непосредственно к повреждённым лёгким, а также к горлу. Таким образом, если грудная пластина или управляющие панели на пояснице дадут сбой, он по-прежнему будет в состоянии дышать — ОГРАНИЧЕННОЕ ВРЕМЯ. Но панель состояния постоянно издавала звуковые сигналы — как правило, совсем без причины — а помаргивание огоньков служило постоянным напоминанием о его уязвимости. Непрекращающееся дыхание в голос изводило его во время отдыха и сна. А сам сон, в те редкие моменты, когда он приходил, превращался в жуткую чехарду искажённых образов и воспоминаний. По крайней мере, меддроиды вживили эти резервные дыхательные трубки достаточно низко, чтобы его обожжённые голосовые связки при поддержке усилителя по-прежнему могли формировать звуки и слова. Но без усилителя, наделявшего голос синтетическими басовыми тонами, всё, на что он был способен, — это слабый шёпот. Он был в состоянии принимать пищу через рот, но только когда находился внутри гипербарической камеры, где он мог отсоединить треугольный респираторный клапан, придававший маске особую рельефность. Так что, ему было куда проще получать подпитку внутривенно и ещё полагаться на катетеры, сборные контейнеры и рециркуляторы, чтобы избавиться от жидких и твёрдых отходов. Но из-за всех этих устройств ему было ещё сложнее двигаться, не говоря уже о том, чтобы двигаться с лёгкостью и грацией. Бронированный нагрудник, защищавший лёгкие, тянул вниз, как и усеянный электродами воротник, поддерживавший шлем. Тот в свою очередь предохранял от повреждений кибернетические устройства, заменявшие ему верхние позвонки, защищал от воздействий чувствительные системы маски и скрывал под собой рваные шрамы на безволосом черепе, ставшие следствием не столько произошедшего на Мустафаре, сколько попыток экстренной трепанации, которые предпринимались меддроидами во время полёта на Корускант на борту челнока Сидиуса. Синткожа, заменявшая участки выжженной, нещадно зудела, а тело требовало систематической промывки и отшелушивания омертвелой плоти. У него даже случались приступы клаустрофобии: в эти секунды ему отчаянно хотелось избавиться от костюма, вырваться из заточения. Он должен был построить специальную камеру, в которой смог бы вновь почувствовать себя человеком… Если это возможно. В конце концов, он подумал: «Разве это жизнь?» То была камера-одиночка. Тюрьма своего рода. Непрекращающаяся пытка. Он был не более чем развалиной. Обладал могуществом, в котором не было никакого толку… Изо рта вырвался подавленный вздох. Собравшись с силами, он шагнул в люк.
Вейдер в разрушенном джедайском Храме С каждым днём воспоминания Энакина угасали в сознании Вейдера — все, кроме воспоминаний о том, что случилось в Храме. Они были так же свежи, как и солнечный рассвет, который Вейдеру довелось наблюдать этим утром из окна своих высотных покоев. Настоящий сон по-прежнему был для него утопией, тщетно преследуемой целью. Но и видения больше не приходили. Способность предвидеть события — эта палка о двух концах — вероятно, была выжжена пламенем Мустафара. Но Вейдер помнил. Помнил ясно как день, как в офисе Палпатина он собственными руками превратил себя в раба. Помнил взгляд старика, умоляющего о пощаде, помнил его сладкие речи о спасении Падме, помнил, как он бросился ему на помощь. Помнил изумлённое лицо Мейса Винду, когда ситские молнии швырнули его через раму разбитого окна. Помнил Энакина, склонившегося перед Сидиусом, который нарекал его Дартом Вейдером. «Отправляйся в Храм джедаев», сказал тогда Сидиус. «Мы застигнем их врасплох. Сделай то, что должно быть сделано, лорд Вейдер. Без колебаний. Без пощады. Только тогда ты познаешь тёмную сторону настолько, что будешь в состоянии спасти Падме». И тогда он отправился в Храм. С той же самой неколебимой решимостью, с какой Оби-Ван явился за ним на Мустафар. Ставя перед собой единственную цель: смерть врагу. Мысленный взор рисовал ему картины, на которых он вместе с 501-м легионом солдат маршировал сквозь ворота Храма: мгновения кровавого пиршества, буйства тёмной стороны. Какие-то моменты он помнил лучше других: как скрещивает клинки с мастером фехтовального искусства Кином Драллигом; как обезглавливает своих первых наставников, обучавших его мастерству обращения с Силой; и, разумеется, те моменты, когда он хладнокровно, один за одним убивает всех детей — надежду и опору Ордена джедаев. Ещё до того, как это случилось, он задавался вопросом: способен ли он на такое? В состоянии ли он — ещё новичок в обращении с тёмной стороной — призвать на помощь всё могущество Силы, чтобы та вела его клинок? В ответ тёмная сторона нашёптывала: «Они — сироты. У них нет ни друзей, ни семьи. Тут ничего не поделаешь. Будет лучше, если они просто погибнут». Но даже сейчас от этого воспоминания кровь застывала в его жилах. * Сердце колотилось в груди Вейдера, аппарат искусственного дыхания усиленно подкачивал воздух в лёгкие. Вейдер понял: ради сохранения здоровья и душевного равновесия ему придётся избегать мест, подобных этому. Мест, которые доводят его гнев до исступлённого безумия. Осознав, что ему, вероятно, никогда больше не доведётся ступить ногой на твёрдую поверхность Набу или Татуина, он издал столь мучительный стон, что остатки постаментов посыпались друг на друга, словно костяшки; бронзовые бюсты слетели с них и покатились по заляпанному кровавыми пятнами полированному полу. Испытывая моральное опустошение, он опёрся плечом на потрескавшуюся колонну и простоял в такой позе, казалось, вечность.
Вейдер и Таркин, аки "некоторые ситхи умеют нормально общаться со своими генералами" Чего-чего, а выражения признательности Вейдер никак не ожидал. Но если Таркин был намерен продолжить игру, Вейдер был не прочь в ней поучаствовать, тем более что в итоге она сводилась лишь к выявлению количества регалий. В этом — всё будущее Империи, понял он. Постоянная грызня между соратниками по лагерю, которые стремятся пробиться к вершине и примоститься у ног Сидиуса. * — Вы сказали, что у вас были свои причины пропустить корабль через кордон к планете. — Да-да, я как раз к этому подхожу. — Встав в полный рост, Таркин принялся расхаживать вдоль стола. — Полагаю, вы, как никто другой, способны… привести беглых джедаев в руки правосудия без чьей-либо помощи. Но я хочу предложить на ваше рассмотрение несколько более масштабный проект. Если вы согласитесь принять моё предложение, я готов предоставить в ваше распоряжение всё, что вам понадобится: корабли, оборудование, людские ресурсы. — Каково ваше предложение, мофф Таркин? Прекратив мерить комнату шагами, Таркин повернулся к гостю. — Всё очень просто. Джедаи — ваша главная цель, как, собственно, и должно быть. Разумеется, Империя не может позволить, чтобы потенциальные бунтовщики разгуливали на свободе. Но… — он занёс перед собой костлявый указательный палец, -… мой план позволит Империи выгадать намного больше от ваших свершений. Реактивировав голопроектор, Таркин привлёк внимание гостя к изображению конструкции размером с маленькую луну — секретному проекту Императора, скрытому от посторонних глаз в глубоком космосе. Вейдер знал, что Император вверил некоторые аспекты строительства этого объекта лично в руки Таркина. Похоже, Таркин замахнулся на нечто большее. — Каким образом моя охота на нескольких беглых джедаев вписывается в ваши махинации с императорским оружием? — осведомился Вейдер. — Мои «махинации», — с усмешкой повторил Таркин. — Что ж, назовём это так. А теперь о том, что мы в действительности имеем. Реализация проекта заметно отстаёт от графика. Это связано, в частности, с техническими трудностями, с задержками в поставках, с ненадёжностью подрядчиков и, что наиболее существенно, с нехваткой квалифицированной рабочей силы. — Взгляд Таркина задержался на госте. — Вы должны понять, лорд Вейдер: всё, что я делаю, исходит лишь из стремления угодить Императору. «И в этом истинная власть Сидиуса», заметил про себя Вейдер. «Способность заставлять других делать всё возможное, лишь бы ему угодить». — Я вам верю, — промолвил он. Таркин изучал его мгновение. — Так вы поможете мне добиться этой цели? — Вполне возможно. Прищурив глаза, Таркин кивнул: в какой-то мере это даже напоминало почтительный поклон. — Стало быть, мой друг, наше истинное партнёрство только начинается.
Оби-Ван идет себе в столовую мирно бухнуть водички, а вместо этого получает по голове новостью о том, что его падший ученик выжил. Оби-Ван терзается, думая, что, возможно, еще мог бы убедить Энакина вернуться на Светлую Сторону и тут узнает, что Энакин преспокойно разрушил планету вуки. Черт, Оби-Ван, мне так безмерно жаль, что тебе приходилось проходить через этот ад. Узнать подобную новость в гребаной СТОЛОВОЙ, это прямо как мой отец узнал про развал МММ в поезде. Несколько месяцев назад, когда они с Энакином шли по следу, который, как они надеялись, должен был привести к логову Дарта Сидиуса, Оби-Ван сказал своему бывшему ученику, что в галактике существует немало куда более неприятных для проживания мест, нежели Татуин, и сейчас он не собирался отказываться от своих слов. Он легко переносил присутствие вездесущего песка, столь раздражавшего Энакина, а картина заката двойных татуинских солнц вообще казалась ему завораживающей. Изоляция его вполне устраивала. Во многом ещё и потому, что Энакин поддался посулам Палпатина и на какоето время даже превратился в личного слугу нового Императора. С тех пор случилось многое, но лишь один образ запечатлелся в памяти ОбиВана настолько, что грозил сохраниться там до самой смерти: образ Энакина — Дарта Вейдера, как его нарёк Сидиус — в тот момент, когда он стоял, преклонив колено перед Повелителем тьмы, и клялся ему в верности — сразу вслед за тем, как он устроил кровавую резню в Храме джедаев. Возможно, существовал и другой подобный образ: Энакин, лежащий на берегу лавовой реки весь в огне и проклинающий своего бывшего учителя последними словами. Был ли Оби-Ван прав, оставив Энакина медленно умирать на Мустафаре? Возможно, у Энакина ещё оставался шанс искупить вину, как до последнего верила Падме? Эти вопросы терзали его и причиняли боль даже более острую, чем он когда-либо мог предположить. И теперь, спустя все эти месяцы, вот он здесь, на Татуине, родной планете Энакина, приглядывает за новорождённым сыном Энакина Люком. Единственной причиной, ради которой Оби-Ван видел смысл жить дальше. Так или иначе, приглядывает он за ним издалека. В этот день он подобрался к Люку так близко, как не подбирался уже несколько недель. В лавке на противоположной стороне улицы Беру Ларс покупала сахар и голубое молоко, и Люк сидел в её наплечной сумке; ни Беру, ни её муж Оуэн не догадывались о тайном присутствии Оби-Вана, бдительно следившего за их перемещениями с террасы кантины. Поднеся к губам стакан с водой, чтобы немного пригубить из него, Оби-Ван краем уха уловил нечто любопытное в очередном голоновостном репортаже и повернул голову к экрану, однако в этот момент трансляция прервалась всплеском статических помех. — Что он сказал? — спросил Оби-Ван у посетителя, сидевшего в двух столах от него. — На Кашиике уничтожена банда джедаев, — поведал мужчина. Он был примерно того же возраста, что и Оби-Ван, и носил комбинезон того типа, какой предпочитали портовые рабочие в Мос Айсли. Неужели репортёр ГолоСети имел в виду тех джедаев, что прибыли на Кашиик с Йодой…? «Нет», понял Оби-Ван, когда изображение столь же внезапно восстановилось. Репортёр рассказывал о событиях последних дней! О джедаях, которые, по всей видимости, пережили Приказ 66 и были впоследствии обнаружены на Кашиике! Он продолжал слушать, и внутри него всё больше холодело. Империя обвиняла Кашиик в заговоре против власти… Тысячи вуки погибли; сотни тысяч были заключены под стражу… Оби-Ван в смятении зажмурил глаза. Они с Йодой перенастроили храмовый маяк, чтобы предостеречь выживших джедаев держаться подальше от Корусканта. О чём же думали эти несколько обнаруженных на Кашиике безумцев, которые собрались в одном месте и привлекли к себе внимание, вместо того, чтобы залечь на дно, как им было велено? Неужели они надеялись собрать достаточно сил, чтобы свергнуть Палпатина? Конечно, именно об этом они и думали, осознал Оби-Ван. Они не понимали, что Палпатин с самого начала манипулировал армиями в войне; что трон все эти годы занимал сит; что джедаи, как и многие другие, не понимали простой истины: эта Республика не стоила того, чтобы за неё сражаться. Палпатин не искоренял идеалы демократии и свободы. Джедаи долгие годы выполняли весьма сомнительные задания многих Верховных канцлеров, но всегда во имя поддержания мира и справедливости. И никто из них так и не смог понять, что демократия гибла как раз усилиями Сената, жителей Корусканта и других бессчётных миров и звёздных систем, которые устали подчиняться старым порядкам. А в галактике, где воля народов диктуется сверху, а цели оправдывают любые средства, нет места джедаям. Месть ситов свершилась — окончательно и бесповоротно. Когда Оби-Ван вновь поднял взгляд, на искажённой полосами помех картинке возникло изображение фигуры, с ног до головы закутанной в чёрное. Человек или, возможно, гуманоид — расовая принадлежность имперца в маске не упоминалась — по всей видимости, сыграл довольно значимую роль в охоте на «бунтовщиков»джедаев и в их уничтожении, а также в порабощении пособников-вуки. Должно быть, мозг самого Оби-Ван стал источником очередного всплеска статических помех, сопроводивших упоминание репортёром имени существа в маске. Всё ещё ощущая внутренний холод после сообщения о гибели джедаев, от нового известия он едва не окоченел. Нет, он не мог слышать то, что сейчас услышал! Он стремительно развернулся портовому рабочему. — Что он сказал? Кто это? — Лорд Вейдер, — ответил мужчина, чуть ли не с головой ушедший в стакан с бренди. Оби-Ван покачал головой. — Нет, это невозможно! — Человек пустыни, ты не спрашивал меня, возможно ли это. Ты спросил меня, что он сказал. В каком-то оцепенении Оби-Ван поднялся с места, опрокинув стол. — Эй, полегче, друг, — воскликнул мужчина, тоже поднимаясь. — Вейдер, — пробормотал Оби-Ван. — Вейдер жив. Прочие посетители кантины, повернувшись на звук, изучающе оглядели возмутителя спокойствия. — Держи себя в руках, — шепнул мужчина Оби-Вану. Он подозвал владельца кантины. — Плесни ему выпить — да не воды какой-нибудь. Запиши на мой счёт. — Поставив стол на место, он усадил Оби-Вана на стул и сам опустился на соседний. Владелец кантины поставил на стол перед Оби-Ваном стакан с выпивкой. — Он в порядке? — В полном, — откликнулся человек из Мос Айсли. — Ведь так, приятель? Оби-Ван кивнул. — Тепловой удар. Очевидно, владелец кантины этим удовлетворился. — Я принесу ещё воды. Новый друг Оби-Вана подождал, пока владелец не скрылся из виду, после чего негромким голосом осведомился: — Ты точно в порядке? Оби-Ван вновь кивнул. — В полном. В голосе мужчины проскользнули заговорщицкие нотки: — Если хочешь и дальше оставаться в порядке, давай потише насчёт Вейдера, усёк? И не вздумай задавать о нём вопросы — даже в этом Силой забытом месте. Оби-Ван оглядел мужчину. — Что ты о нём знаешь? — Только одно. Моему другу — торговцу твёрдыми породами древесины — не посчастливилось оказаться на Кашиике, когда имперцы нанесли свой удар по городу Качиро. Но, похоже, удача всё же не до конца отвернулась от него, потому что он сумел поднять корабль в небо и совершить прыжок. Но он утверждает, что краем глаза видел этого парня — Вейдера — который кромсал своим мечом вуки, словно те были мягкими игрушками. А затем сошёлся в схватке на мечах с джедаями. — Портовый работник украдкой оглядел кантину. — Этот твой Вейдер — ОН сжёг Кашиик, приятель. Из того, что я понял из рассказов своего друга, многие годы пройдут, прежде чем очередной груз ценной древесины врошир снова поднимется с планеты. — А что же вуки? — спросил Оби-Ван. Незнакомец уныло пожал плечами. — Поди догадайся. — Бросив несколько кредитов на стол, он поднялся. — Ну, держись подальше от неприятностей, друг. Эти песчаные пустоши — не такие глухие, как тебе, возможно, кажется. Когда владелец принёс стакан воды, Оби-Ван опустошил его одним залпом, после чего закинул на плечи походный мешок и оставил приятную прохладу террасы, выйдя на главную улицу Анкорхеда, озарённую резким светом двойных солнц. Он двигался будто в оцепенении, причиной которого навряд ли являлся яркий свет или послеполуденная жара. Каким бы невероятным это ни казалось, Энакин каким-то образом уцелел на Мустафаре и вновь принял ситский титул Дарта Вейдера. Как же глуп был Оби-Ван, притащив сюда Люка! Татуин — родина Энакина, могила его матери, родной дом его единственных родственников.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Соблазнял Палпатин Энакина, соблазнял, а то, что я читаю сейчас выглядит как похмельное утро xD Палпатин подразочаровался в ученике и больше не видит смысла пускать в ход свое обаяние, ну а про то насколько несчастлив Вейдер можно и не говорить.
Из "Возвышения Дарта Вейдера" — И с этого момента я сам буду следить за своим здоровьем, — донёсся из интеркома голос Вейдера. — Следить за здоровьем, — придирчиво повторил Сидиус. — Когда придёт время модифицировать этот… панцирь, учитель, — пояснил Вейдер. — А. Ну разумеется. Человекоподобный 2-1Б как раз выполнял очередную инструкцию пациента, когда вдруг из левого предплечья Вейдера фонтаном забили искры, а по его груди заметались голубые электрические разряды. Разъярённо взревев, Вейдер взмахнул левой повреждённой рукой, и дроида отбросило к дальней стене операционной. — Идиотские, тупые машины! — вскрикнул он. — Идиотские! Тупые! Сидиус разглядывал своего ученика в беспокойстве. — Что так взволновало тебя, мой мальчик? Мне известно о несовершенстве твоего костюма, и мне понятно твоё негодование. Но ты зря расходуешь свой гнев на дроида. Ты должен сберечь его до лучших времён, когда он сможет приносить тебе пользу. — Они сбежали. — Вейдер поднял своё исполосованное шрамами лицо, чтобы встретиться взглядом с наставником. — Но они бы уже были мертвы, не будь этого проклятого костюма, из-за которого я почти не способен двигаться! Они бы не сбежали, будь мой звёздный разрушитель оборудован соответствующим образом! Будь у меня истребитель, который должен выстроить для меня Синар! Сидиус подождал, пока Вейдер закончит, после чего встал и сделал несколько шагов в направлении прозрачной перегородки. — То есть, мой ученик, я так понимаю, что двое джедаев выскользнули из твоих рук, и теперь ты готов винить в этом всех и каждого. — Учитель, будь вы там, вы бы… — Помолчи, — перебил его Сидиус, — а то нанесёшь себе ещё больший вред. — Он дал Вейдеру несколько секунд, чтобы тот успокоился. — Для начала, позволь мне ещё раз акцентировать твоё внимание на том, что джедаи для нас — ничто, пустое место. В том числе и Йода с Оби-Ваном, даже если они выжили. Уверен, расправы избежали десятки джедаев, и в своё время у тебя будет шанс избавить галактику от этого отребья. Но куда важнее для нас то, что их Орден расколот. Его больше нет, лорд Вейдер. Я ясно выразился? — Да, учитель, — пробормотал Вейдер. — Зарываясь на удалённых мирах в снега и пески, уцелевшие джедаи лишь унижаются перед ситами. Ну и тем лучше: пусть ещё тысячу лет лелеют своё невежество и высокомерие. Сидиус бросил на Вейдера раздражённый взгляд. — И вновь тебя выдают твои мысли. Вижу, я так и не смог до конца убедить тебя. Подняв взгляд, Вейдер указал на своё лицо и укутанное в чёрный плащ тело, затем похожим жестом указал на Сидиуса. — Посмотрите на нас. Разве это лица победителей? Сидиус усиленно сдерживался, чтобы ничем не выдать своей злости и раздражения. — Лорд Вейдер, мы — нечто куда большее, чем просто существа из грубой плоти. Разве ты не слышал об этом? — Слышал, — подтвердил Вейдер. — Даже слишком часто. — Но от меня ты узнаешь всю правду. Вейдер поднял глаза. — Точно так же, как узнал всю правду о том, как спасти Падме? Сидиуса не так-то просто было захватить врасплох. Весь последний месяц он ждал, когда его ученик наконец бросит это обвинение. — Я не имею отношения к смерти Падме Амидалы. Она умерла лишь потому, что ты прогневался на её предательство, мой юный ученик. Взгляд Вейдера уткнулся в пол. — Вы правы, учитель. Я сам привёл в исполнение то, чего боялся больше всего на свете. Я виновен в её гибели. В голосе Сидиуса послышались нотки сострадания: — Иногда Сила имеет на нас свои планы, мой мальчик. К счастью, я вовремя явился на Мустафар, чтобы спасти тебя. — Спасти меня, — бесстрастно повторил Вейдер. — Да-да, конечно, учитель. И похоже, я должен быть признателен вам за это. — Поднявшись со стола, он подошёл к перегородке и встал напротив Сидиуса. — Но какой толк от власти, если она не приносит никакой отдачи? Какой толк от власти, если она не приносит услады? Сидиус и ухом не повёл. — В конечном счёте ты поймёшь, что власть — сама себе услада. Путь к тёмной стороне таит в себе множество опасностей, но это единственный путь, достойный того, чтобы им следовать. И не имеет значения то, как мы выглядим или кем нам пришлось пожертвовать. Мы победили, и галактика отныне наша. Вейдер зафиксировал взгляд на наставнике. — Графу Дуку вы обещали то же самое? Сидиус сверкнул злобным оскалом, но лишь на мгновение. — Дарт Тиранус знал, на что шёл, лорд Вейдер. Будь он более искусен в обращении с тёмной стороной, ты был бы сейчас мёртв, а моей правой рукой был бы ОН. — А если вы повстречаете кого-то, кто сильнее меня? На лице Сидиуса застыло некое подобие улыбки. — Пусть твоё тело покалечено, в галактике нет никого сильнее тебя, мой мальчик. Такова твоя судьба. Мы оба это предвидели. Вместе мы непобедимы. — Мне даже не хватило сил, чтобы одолеть Оби-Вана, — заметил Вейдер. С Сидиуса было довольно. — Да, не хватило, — сказал он. — А теперь представь, что мог сделать с тобой Йода, будь он на месте Оби-Вана, — в его голосе звучала жестокая искренность. — Оби-Ван победил, потому что прибыл на Мустафар с единственным намерением: убить Дарта Вейдера. Если бы джедаи всё это время проявляли подобную неколебимую решимость, если бы они концентрировались на том, что необходимо сделать, а не на своих страхах перед тёмной стороной, одолеть их было бы не в пример сложнее. Мы могли бы не справиться. Мы могли бы потерять всё. Ты понимаешь? Вейдер совершил несколько глубоких вдохов. — То есть, полагаю, мы ещё отделались малой кровью. И я так же должен быть признателен вам за это. — Да, — отрывисто бросил Сидиус. — Должен.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
всем привет и все такое Правил тут только два: - обращаться ко мне в мужском роде - не хаять то, что мне по душе, хайте на здоровье в собственных днявочках. ну и не удивляйтесь если из одного фандома я резко ныряю в другой, мультифандомность такая мульти.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Дэдпул Очень понравилось, больше чем ожидал. Весело, со сломанной четвертой со сломанными шестнадцатью стенами, камео особняка Людей Икс и фотографий Джекмана, с массой различных шуточек-хуюточек и непринужденным долбоебизмом главного героя. Оч понравились также и его друг-бармен, ставивший на его смерть ("Я бы мог пойти с тобой... но не хочу"), чернокожая слепая старушка-соседка, собиравшая шкафчик из Икеи, его девушка (которая по совместительству играет роль Ли в Готэме), его ручной таксист-индус и его белый единорог для дрочки. Орали с Кайло на два голоса, когда случилась порнушная отсылка к ЗВ. Выбирают, значит, Дэдпул и его девушка следующую позу для секса вспоминают про ЛЮКА С ЙОДОЙ НА ЗАКОРКАХ. ой все. Также эти великие экспериментаторы пробовали страпон. Для Дэдпула, конечно же, не для девушки. Тема пансексуальности нимножк намечена в диалогах. Уже вижу, как Дэдпула будут шипперить с Фрэнсисом из фильма, который главзло. Вот тут и пытки и придушения и "скажи мое имя", все что угодно для любителей дарка. Единственное к чему могу придраться, это к не очень шуткам про феминизм и "членодевке", но эти высказывания в принципе вписываются в образ главного героя. Запретных тем для шуток у него нет. Сцену после титров показали всего одну, хотя было заявлено вроде как две. В целом, Дэдпул это именно тот супергерой, отрицающий любой намек на геройство, которого хочется видеть после пафосных Людей Икс, Мстителей, Бэтмена и прочего. Он не пощадит безоружного врага в последнюю минуту потому что не находит в этом смысла, спасибо ему за это.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
И это снова я с обикиновским драбблом по отыгрышу. По-моему, я заболел, никогда столько милого подряд не писал Преслэш, PG-13, романтико-юмор с вкраплением драмы. Оби-Ван готовит завтрак и очень старается не думать о неподобающих снах с участием своего падавана.
Неловкое утро Оби-Ван передвигался по маленькой кухне короткими перебежками, умело маневрируя между столом, стульями, плитой, стойкой и Энакином. Больше всего проблем, само собой, создавал Энакин, следовавший за ним по пятам и прожигавший спину любопытствующим взглядом. Собственно, странный кухонный танец Оби-Ван исполнял именно из-за Энакина. Он ни в коем случае не хотел коснуться падавана. Даже одним пальцем или краешком локтя. Только не сейчас, когда воспоминания о недавнем сне были столь свежи. О недопустимом сне. Возмутительном. Возмутительно-приятном для единственного зрителя, несмотря на очевидную неправильность всего, что в нем происходило. Наверное, он чем-то провинился перед Силой, раз ему достаются такие. Сны и падаваны. Падаваны, которые растут слишком быстро, неконтролируемо. Оби-Ван не понимал, как он мог, все время находясь рядом, пропустить момент, когда Энакин из маленького дерзкого мальчика превратился в очень красивого (по-прежнему дерзкого) юношу, неизменно приковывающего к себе взгляды окружающих вне зависимости от их пола, расы и возраста. К своему ужасу, Оби-Ван обнаружил, что проклятье внешности Энакина влияло и на него. С недавних пор он начал подмечать какие-то бесполезные мелочи в поведении падавана, не имеющие отношения к их службе на благо Галактики. Наставник, хороший наставник, а Оби-Ван пытался быть лучшим, не должен был отвлекаться от важных дел и выпадать из реальности, стоило его падавану светло улыбнуться или произнести с придыханием: «Учитель».
— Учитель? — вопросительно сказал Энакин без намека на придыхание. — Да? — настороженно воззрился на него Оби-Ван. На подсознательном уровне он ожидал вопросов про содержание сна, хоть и понимал, что и самый избранный из избранных падаванов не смог бы среди ночи залезть к нему в голову и узнать подробности блудливого кошмара со своим участием. Это несправедливо, Избранный — и так достаточно почетно, мидихлорианы, от которых мальчик был зачат, не должны были заодно наделять его внегалактической красотой. Сколько времени они, интересно, пробыли в каком-то особом мидихлорианском редакторе, вылепляя, словно умелые скульпторы, идеальные черты его лица? — Учитель, вы только что сожгли наш завтрак, — недоуменно пояснил Энакин, приподняв одну бровь. Проклятье! Энакин говорил правду. Хватило одного взгляда на сковородку с тем, что могло бы стать неплохой яичницей, чтобы понять, что этому уже не суждено случиться. Сила с ним, с завтраком, тут спасти бы саму сковородку, от которой шел сильный запах гари. Оби-Ван поспешно погасил огонь на плите, а пострадавшую сковородку бросил в раковину и включил холодную воду. — Почему же ты сразу не сказал, что она горит?! — обернулся он к Энакину. — Хотел узнать, когда вы сами это заметите, — простодушно признался Энакин и прибавил, немного выждав: — Не сочтите за претензию… Но что мы теперь будем есть? Оби-Ван одарил падавана тяжелым взглядом. Ему хотелось прочитать Энакину лекцию о том, что ученикам нельзя смеяться над своими учителями и нельзя ставить над ними эксперименты, пользуясь тем, что они слишком глубоко ушли в свои мысли, но он осознавал, что тоже заслуживал выговора. — Кажется, у нас еще оставались пайки. — Привстав на цыпочки, Оби-Ван занялся изучением содержимого настенного шкафчика. — Перекусим хлебом. Вот еще одна неприятная мелочь: Энакину для выполнения этой задачи вставать на цыпочки не пришлось бы.Мидихлорианы и тут не постеснялись в проявлении любви, сделав Скайуокера высоким. — Вы сегодня сам не свой, — сказал Энакин, примостившись на стул. — Что-то случилось? — Нет-нет, — выпалил Оби-Ван. — Я… не выспался, поэтому все валится из рук. — Плохо спали? — Энакин состроил сочувственную мордочку. — Плохо. Очень. Оби-Ван решил, что если будет отвечать правдиво, но односложно, то благополучно минует все проблемы, сопряженные с обсуждением данной темы. А там, глядишь, и сон выветрится из памяти. — Почему? — Ну, знаешь как это бывает… — туманно выразился Оби-Ван. — Сперва долго лежишь без сна, а потом тебе под утро начинает сниться всякая ерунда… В результате просыпаешься усталым. От тебя сложно не устать, Эни, ты и во сне отличался такой же активностью, как наяву. Может, тебе это известно. Вряд ли, конечно, наши сны схожи. В твоих единственной гостьей должна быть Падме Амидала. От этой мысли Оби-Вану стало чуть печально, но это явно ни в какое сравнение не шло с грустью, овладевшей его падаваном. — Зато вам не снятся кошмары, — сказал Энакин. Взгляд у него сделался пустым, отстраненным. Вспоминает что-то из собственных сновидений? — Тебе снились кошмары? — обеспокоенно спросил Оби-Ван. — Опять о маме. Вы же помните, чем все кончилось. — Да, конечно. Отказавшись на время от поисков пайков, Оби-Ван шагнул к ученику, ведомый желанием как-то облегчить его боль. Что значила его бессмысленная эротическая фантазия в сравнении с кошмарами человека, потерявшего близкого. Оби-Ван не мог заставить себя быть строгим в этом вопросе, он не осуждал Энакина за скорбь по матери, за неспособность «отпустить» воспоминания о ней, как это полагалось делать джедаям. Он, выросший в Храме, не помнивший даже лица своей матери, не считал, что вправе судить о том, через что приходилось проходить Энакину, прожившему бок о бок с мамой целых десять лет. И опоздавшего к ней всего на несколько дней. — Сон был о ней одной? — осторожно спросил Оби-Ван. После того, как сбылся прошлый повторяющийся кошмар падавана, он опасался, что у того будут и другие видения. — Пока да. К счастью, — горько произнес Энакин. — Да, — эхом отозвался Оби-Вана. Пока. К счастью, хотя какое уж тут счастье. — А я к тому же сжег твой завтрак. Извини. Сражаясь с острым приступом вины, Оби-Ван и внимания не обратил на то, как стремительно покраснел падаван, стоило погладить его по плечу. Энакин опустил голову, скрывая смущение. — Ничего страшного, — сказал он. — Джедайское смирение и все такое. — Как видишь, джедайское смирение и все такое не всегда срабатывает и со мной. Распереживался из-за глупого сна, в котором не происходило ничего трагического. — О чем был этот сон? — полюбопытствовал падаван. Оби-Ван поступил так же как и ученик: покраснел и отвел взгляд. Ему было легче скрывать румянец, спасибо бороде. — Это не имеет особого значения… Могу сказать, что там был ты. Но сон я считаю глупым не из-за твоего в нем присутствия. Еще недавно Оби-Ван собирался скрывать этот клочок информации, но теперь был готов поставить под угрозу репутацию непогрешимого учителя, лишь бы отвлечь падавана от печальных воспоминаний. Энакин всегда, с детства, любил поговорить о себе. Стратегия Оби-Вана сработала. Глаза Энакина вновь вспыхнули, на красиво очерченных губах заиграла легкая улыбка. — И что я делал? Лишний раз представив, что именно делал Энакин (с улыбкой, именно так он и улыбался!) Оби-Ван без труда добрался до следующего уровня смущения. Начал запинаться. — М-м-мы с тобой… тренировались. Вместе. Как обычно. И я совершал досадные промахи, а ты все требовал продолжения боя… Ничего интересного, одним словом. — Извините, что даже во сне не даю вам передохнуть, учитель, — бодро отозвался Энакин. — Совсем, совсем не даешь… Легко проведя рукой по коротким волосам падавана, Оби-Ван вновь занялся поисками продовольствия. Энакин проводил его голодным, жадным до мимолетных прикосновений взглядом.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Думаю, есть смысл сваливать все в один пост, так что буду поднимать.
Сплошные самобичевания Бена: 1Бену сказали, что смотреть на солнце дико вредно@Бен снял капюшон и смотрит на солнце. Оригинальнейший способ селфхарма.
2 Так и не уверен, связано это с вейдеровским шлемом или отсылает к той резне, что Энакин устроил в тускеновском селении. Первая версия больше по душе.
То, как Оби-Ван относится к детям и зверюшкам это просто что-то невероятное, он самый милый человек в Галактике: Уроки Квай-Гона насчет ценности любой жизни не прошли даром:
4 Разбил на части, чтобы не было совсем огромным (все равно огромное) Ну, имею сказать, что сама по себе книга средняя, не идет ни в какое сравнение с "Местью ситхов" и сюжетные ходы там особым разнообразием не блещут. Писатель, как говорит в предисловии, хотел сделать вестерн на Татуине, его и сделал. Вестерн средней руки про неунывающую вдову с детьми, владелицу большого магазина. Торгует она водой, едой и оружием. В свободное время бегает за отшельником Беном, в которого вцепилась мертвой хваткой после первой же их встречи, хотя всем кроме нее очевидно, что Бен ей не особо нужен. Бен просто напоминает ей обо всех похеренных замужеством мечтах. Когда-то она хотела улететь с Татуина и поступить в университет. А отшельнику Бену не нужно ничего вообще, даже дверь для дома. Он бы мечтал о смерти, но нельзя, долг. Надо присматривать за малышом Люком. Вот и сидит он целыми днями в своем убежище, размышляет, страдает. Постигает политику невмешательства, которая дается ему с трудом. Конечно, какой же джедай может спокойно смотреть на людские страдания. И не только на людские. Даже когда Бену рассказывают о резне учиненной Энакином в тускенском лагере (о которой он не знал и это ужасно, Палпатину Энакин признался, а ему нет), он в первую очередь заостряет внимание на погибших детях. Любил бы Оби-Вана за одно это трогательное отношение к детям.( Представляю, как он носился с маленьким Эни, когда к нему привык. Квай-Гон ему так и не ответил. Полагаю, что не из посмертой вредности, а потому что Бен слишком зациклен на своей боли. И что же было дальше? За двадцать лет Бен так и не смог заставить себя выбросить меч Энакина, от боли тоже не избавился. И после "Мести ситхов" смешно с того, как Миллер подчеркивает все время, что Энакин был Оби-Вану как брат или как сын. ой ну да, конечно. Мужик, убери от меня свою повышенную гетеронормативность, ступай почитай Стовера. Теперь у меня по плану "Возвышение Дарта Вейдера", про те же первые месяцы после создания Империи, но со стороны Энички, так что если кто-то рассчитывает, что скоро я перестану громко орать про обикин, то зря.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Когда ты вернёшься, Все будет иначе, и нам бы узнать друг друга, Когда ты вернёшься, А я не жена и даже не подруга. Когда ты вернёшься, Ко мне, так безумно тебя любившей в прошлом, Когда ты вернёшься – Увидишь, что жребий давно и не нами брошен.