за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Пара вынужденно-бессонных ночей таки вернула меня к ангсту. Ура, наверное.
Кусок нашего со стотыщ обикин-ау от событий на Мустафаре. PG-13, 3 страницы, драма, hurt/comfort
Я для тебя останусь светом
Оби-Ван безвольно обвисает в его руках. Точнее, воля у него есть. Нет смысла. Нет цели. Нет ничего, кроме жара и пепла, в котором сгорела его прошлая жизнь. Оби-Ван сомневается, что она, подобно фениксу, когда-либо восстанет вновь.
— Важнее всего для меня спасение моего падавана, — заявил он на давней, одной из первых его совместных миссий с Энакином, — дела Республики менее значимы.
Мейсон Винду (покойный) осудил бы его за столь вольную расстановку джедайских приоритетов. Магистр Йода (слава Силе, живой), по привычке ударил бы его своей тростью по колену, и этого тоже было бы достаточно, чтобы понять его позицию. Боль учит лучше любых слов.
Больше нет Республики. Нет и падавана.
Он вглядывается в желтые глаза (покойного?) Энакина, и все в нем, что еще способно реагировать на происходящее, восстает против последнего суждения. Вот же он, Энакин. Надо сказать: Дарт Вейдер. Ситх. Убийца невинных. Надо завалить разум картинами из недавнего прошлого, вспомнить всех до единого мертвых учеников, которым уже не суждено стать настоящими джедаями. А у него перед глазами стоит тот единственный, что был дороже всего на свете. Тот, улыбчивый и беспокойный, вечно рвущийся в гущу событий и переоценивающий свои силы.
Тот, что вновь поспешил с выводами и оступился, слепо бросившись в бой. Оби-Ван опять не успел прийти ему на помощь. Это случалось с ними раз за разом, год за год. Ошибки, опоздания, выговоры, неловкое молчание в комнате заседаний Совета, примирения, недомолвки. Они оба отодвигали момент полной и безоговорочной откровенности, как чувствовали, что за ним пролегает пропасть. Пусть это решим не мы, а те, другие мы, что будут старше и мудрее — заключили они молчаливый уговор. Пусть пройдут годы, и мы успеем сделать как можно больше хорошего для Галактики. Для Галактики и друг для друга.
Вот они. Неумудренные сединами, как они рассчитывали, все еще молодые. Если где-то вы видите Оби-Вана, то ищите поблизости Энакина. Так повелось с давних пор и продолжалось до сегодняшнего дня. Неужели раньше, чем наступит полночь, останется кто-то один?
Энакин держит его крепко, обеими руками вцепившись в воротник туники. Энакин одет точно так же, как во время их последней беседы, и Оби-Ван вдруг задумывается о том, все еще ли в нагрудном кармане Энакина лежит тот черный речной камень, что Оби-Ван подарил ему на тринадцатый день рождения. Энакин… до недавних пор, во всяком случае, говорил, что камень служит ему талисманом. В камне не застревали пули, с ним не было связано ничего героического или опасного, но он был, и сколько бы мечей ни терял Энакин, камень он хранил бережно. Это казалось важным для них обоих.
Вряд ли камень что-то значит для Дарта Вейдера.
Что сказать, Оби-Ван умеет делать себе больно, когда больнее, казалось бы, некуда.
Он тянется к Энакину через Силу и встречает там именно то, чего ожидает его рациональная половина. Огонь вместо привычного тепла, ненависть, боль, страх и черную гнетущую пустоту. Оби-Ван чувствует эту пустоту, как собственную. Где заканчивались его чувства и начинались чувства Энакина, после многих лет слаженной работе в паре, они не всегда могли точно определить это и не считали, что должны это делать. Единые и неделимые.
Но сейчас ты ушел туда, куда я не могу за тобой последовать.
Энакин нетерпеливо встряхивает его, словно одного из собственноручно собранных дроидов, отлично работавшего и вдруг сломавшегося.
— Почему ты не сражаешься?!
— Не могу. Не после всего, что было между нами, — честно признается Оби-Ван.
Несмотря на то, что Оби-Ван ненавидел говорить о своих чувствах, Энакину иногда удавалось пробиться к нему и заставить откровенничать.
— Что, просто так позволишь убить себя? — спрашивает Энакин.
«Дарт Вейдер» сознание Оби-Вана упорно отторгает. Перед ним стоит Энакин Скайуокер, пытающийся разозлиться до такой степени, когда убийство бывшего наставника перестанет быть проблемой. Но пока Энакин говорит, а не нападает.
— Я подвел тебя, — горько произносит Оби-Ван, и это тоже правда. То, что он считает правдой. Кровь каждого убитого падавана, каждого джедая и на его руках. Если видите Скайуокера, значит,Оби-Ван где-то неподалеку… — Меня не было рядом с тобой, когда ты больше всего в этом нуждался. Если ты сможешь убить меня, Эни, значит, так тому и быть.
У него нещадно болит голова, кажется, что это трещат столпы, на которых покоится его личность, рассыпаются в мелкую крошку правила, заученные им с самого раннего детства.
Падаван был важнее Республики.
Бывший падаван, бывший джедай — важнее прямого приказа магистра Йоды? Энакин — его приказ шестьдесят шесть, и, кажется, в его программном коде обнаружен сбой. Он не способен справиться с выполнением этого приказа.
— Не называй меня так! — требует Энакин. Эни. Его живая рука дрожит.
— Но новое имя совсем тебе не подходит, — просто отвечает Оби-Ван.
Его ответ еще сильнее распаляет гнев Энакина.
— Вставай, сражайся! Тебе же наверняка велели меня убить. Совет, волю которого ты беспрекословно выполняешь!
Совет, стоя перед которым я столько раз оправдывался за твои проступки, юлил или не рассказывал всей правды, чтобы защитить тебя от очередного строгого наказания.
Думал, хватит и того, что отчитаю тебя сам.
Энакин требует, чтобы он встал и сражался, с той же настойчивостью, с какой когда-то выпрашивал поцелуй. Один поцелуй, а за ним следующий и, как следствие: "Я хочу, чтобы первый раз был с вами, учитель, я вам больше всех доверяю"…
Воспоминания мелькают вразнобой, неизменно лишь одно, каждое из них связано с Эни.
Оби-Ван качает головой.
— Даже Совет не сможет заставить меня сделать это. Я же… столько лет тебя знаю. Нет, не могу. Все равно люблю тебя.
Слова сами слетают с языка. Любовь среди джедаев тоже под запретом, но это далеко не первый раз, когда он говорит Энакину о ней. Последний?
— Я теперь убийца, ты забыл? Это я их убил, не кто-то другой! — выкрикивает Энакин, но и после этого не достает свой меч, чтобы добавить новую жертву к длинному списку погибших.
Оби-Ван повторяет эхом:
— Убийца. Предатель. Ученик Дарта Сидиуса. А я смотрю на тебя и вижу того мальчика, что мечтал летать среди звезд. Есть и моя вина в том, что случилось с тобой.
Он действительно смотрит и не лжет о том, что видит.
Маленький восторженный мальчик, первым протянувший ему руку для рукопожатия. "Приятно познакомиться! Ты тоже рыцарь-джедай? Здорово!" Когда все было просто — в тот момент. Мальчик, не Избранный, не падаван и, уж конечно, не будущий предатель и убийца. Мальчик, настолько солнечный, что было бы кощунством заподозрить его в чем-либо дурном.
Скрещиваются не световые мечи, взгляды. Энакин отводит взгляд первым, а затем и вовсе закрывает глаза, болезненно нахмурившись. Оби-Ван знает, чувствует: Энакину передаются его эмоции. Нити, которые должны были порваться в тот момент, когда Энакин присягнул на верность Дарту Сидиуса, ощущаются натянутыми до предела.
Энакин медленно оседает на землю, по-прежнему цепляясь за воротник его туники, утягивая его за собой, и вдруг кричит, громко, отчаянно, до хрипоты.
Энакину, его Энакину очень больно. Оби-Ван реагирует без промедления. Крепко обняв Энакина, он укачивает его, как ребенка, точно как в те ночи, когда маленький Эни просыпался с криком из-за очередного кошмара или плакал, скучая по маме. Оби-Вану в первый год их знакомства тоже часто хотелось плакать. Слишком сильно он тосковал по Квай-Гону.
Что сказал бы его учитель сейчас, что велел бы сделать с тем, кого лично нарек Избранным?
Это не имело значения. Оби-Ван мог поступать только как Оби-Ван. Он обещал падавану, что они найдут свой собственный путь и что на нем не останется места для сравнений с Квай-Гоном. Их путь, как оказалось, вел прямиком во мрак, но Оби-Ван не мог бросить Энакина одного на этой дороге.
Энакин не отталкивает его. Утыкается носом в плечо, всхлипывая и дрожа. Если смотреть через Силу, то видно, что Энакина буквально разрывает на части. Свет - тот, что согласно всем правилам должен был окончательно угаснуть в нем, то вспыхивает, то затухает, мерцая во мраке его души, на первый взгляд непроглядном.
Когда это Энакина волновали правила?
Убить Оби-Вана сейчас — дело нескольких секунд. Активировать меч и сделать единственный выпад, стряхнуть с себя мертвое тело, а после отправиться с докладом к Дарту Сидиусу и, несомненно, услышать от него слова похвалы.
Но Оби-Ван обнимает его — точно как раньше. Гладит по спине, легко касаясь. Знает обо всем (знает! После стольких лет недосказанности, подозрений и уклончивых ответов!) и все равно не видит в нем чудовище.
Не сопротивляется смерти.
Мертвый дракон, обитающий в сердце Энакина, складывает крылья и опускает голову, подставляя ее под руку любимого человека.
Убить Оби-Вана Кеноби сейчас — дело нескольких секунд.
Энакин Скайуокер знает, что не сможет сделать этого, даже если в запасе у него будут миллионы световых лет.
Кусок нашего со стотыщ обикин-ау от событий на Мустафаре. PG-13, 3 страницы, драма, hurt/comfort
Я для тебя останусь светом
Оби-Ван безвольно обвисает в его руках. Точнее, воля у него есть. Нет смысла. Нет цели. Нет ничего, кроме жара и пепла, в котором сгорела его прошлая жизнь. Оби-Ван сомневается, что она, подобно фениксу, когда-либо восстанет вновь.
— Важнее всего для меня спасение моего падавана, — заявил он на давней, одной из первых его совместных миссий с Энакином, — дела Республики менее значимы.
Мейсон Винду (покойный) осудил бы его за столь вольную расстановку джедайских приоритетов. Магистр Йода (слава Силе, живой), по привычке ударил бы его своей тростью по колену, и этого тоже было бы достаточно, чтобы понять его позицию. Боль учит лучше любых слов.
Больше нет Республики. Нет и падавана.
Он вглядывается в желтые глаза (покойного?) Энакина, и все в нем, что еще способно реагировать на происходящее, восстает против последнего суждения. Вот же он, Энакин. Надо сказать: Дарт Вейдер. Ситх. Убийца невинных. Надо завалить разум картинами из недавнего прошлого, вспомнить всех до единого мертвых учеников, которым уже не суждено стать настоящими джедаями. А у него перед глазами стоит тот единственный, что был дороже всего на свете. Тот, улыбчивый и беспокойный, вечно рвущийся в гущу событий и переоценивающий свои силы.
Тот, что вновь поспешил с выводами и оступился, слепо бросившись в бой. Оби-Ван опять не успел прийти ему на помощь. Это случалось с ними раз за разом, год за год. Ошибки, опоздания, выговоры, неловкое молчание в комнате заседаний Совета, примирения, недомолвки. Они оба отодвигали момент полной и безоговорочной откровенности, как чувствовали, что за ним пролегает пропасть. Пусть это решим не мы, а те, другие мы, что будут старше и мудрее — заключили они молчаливый уговор. Пусть пройдут годы, и мы успеем сделать как можно больше хорошего для Галактики. Для Галактики и друг для друга.
Вот они. Неумудренные сединами, как они рассчитывали, все еще молодые. Если где-то вы видите Оби-Вана, то ищите поблизости Энакина. Так повелось с давних пор и продолжалось до сегодняшнего дня. Неужели раньше, чем наступит полночь, останется кто-то один?
Энакин держит его крепко, обеими руками вцепившись в воротник туники. Энакин одет точно так же, как во время их последней беседы, и Оби-Ван вдруг задумывается о том, все еще ли в нагрудном кармане Энакина лежит тот черный речной камень, что Оби-Ван подарил ему на тринадцатый день рождения. Энакин… до недавних пор, во всяком случае, говорил, что камень служит ему талисманом. В камне не застревали пули, с ним не было связано ничего героического или опасного, но он был, и сколько бы мечей ни терял Энакин, камень он хранил бережно. Это казалось важным для них обоих.
Вряд ли камень что-то значит для Дарта Вейдера.
Что сказать, Оби-Ван умеет делать себе больно, когда больнее, казалось бы, некуда.
Он тянется к Энакину через Силу и встречает там именно то, чего ожидает его рациональная половина. Огонь вместо привычного тепла, ненависть, боль, страх и черную гнетущую пустоту. Оби-Ван чувствует эту пустоту, как собственную. Где заканчивались его чувства и начинались чувства Энакина, после многих лет слаженной работе в паре, они не всегда могли точно определить это и не считали, что должны это делать. Единые и неделимые.
Но сейчас ты ушел туда, куда я не могу за тобой последовать.
Энакин нетерпеливо встряхивает его, словно одного из собственноручно собранных дроидов, отлично работавшего и вдруг сломавшегося.
— Почему ты не сражаешься?!
— Не могу. Не после всего, что было между нами, — честно признается Оби-Ван.
Несмотря на то, что Оби-Ван ненавидел говорить о своих чувствах, Энакину иногда удавалось пробиться к нему и заставить откровенничать.
— Что, просто так позволишь убить себя? — спрашивает Энакин.
«Дарт Вейдер» сознание Оби-Вана упорно отторгает. Перед ним стоит Энакин Скайуокер, пытающийся разозлиться до такой степени, когда убийство бывшего наставника перестанет быть проблемой. Но пока Энакин говорит, а не нападает.
— Я подвел тебя, — горько произносит Оби-Ван, и это тоже правда. То, что он считает правдой. Кровь каждого убитого падавана, каждого джедая и на его руках. Если видите Скайуокера, значит,Оби-Ван где-то неподалеку… — Меня не было рядом с тобой, когда ты больше всего в этом нуждался. Если ты сможешь убить меня, Эни, значит, так тому и быть.
У него нещадно болит голова, кажется, что это трещат столпы, на которых покоится его личность, рассыпаются в мелкую крошку правила, заученные им с самого раннего детства.
Падаван был важнее Республики.
Бывший падаван, бывший джедай — важнее прямого приказа магистра Йоды? Энакин — его приказ шестьдесят шесть, и, кажется, в его программном коде обнаружен сбой. Он не способен справиться с выполнением этого приказа.
— Не называй меня так! — требует Энакин. Эни. Его живая рука дрожит.
— Но новое имя совсем тебе не подходит, — просто отвечает Оби-Ван.
Его ответ еще сильнее распаляет гнев Энакина.
— Вставай, сражайся! Тебе же наверняка велели меня убить. Совет, волю которого ты беспрекословно выполняешь!
Совет, стоя перед которым я столько раз оправдывался за твои проступки, юлил или не рассказывал всей правды, чтобы защитить тебя от очередного строгого наказания.
Думал, хватит и того, что отчитаю тебя сам.
Энакин требует, чтобы он встал и сражался, с той же настойчивостью, с какой когда-то выпрашивал поцелуй. Один поцелуй, а за ним следующий и, как следствие: "Я хочу, чтобы первый раз был с вами, учитель, я вам больше всех доверяю"…
Воспоминания мелькают вразнобой, неизменно лишь одно, каждое из них связано с Эни.
Оби-Ван качает головой.
— Даже Совет не сможет заставить меня сделать это. Я же… столько лет тебя знаю. Нет, не могу. Все равно люблю тебя.
Слова сами слетают с языка. Любовь среди джедаев тоже под запретом, но это далеко не первый раз, когда он говорит Энакину о ней. Последний?
— Я теперь убийца, ты забыл? Это я их убил, не кто-то другой! — выкрикивает Энакин, но и после этого не достает свой меч, чтобы добавить новую жертву к длинному списку погибших.
Оби-Ван повторяет эхом:
— Убийца. Предатель. Ученик Дарта Сидиуса. А я смотрю на тебя и вижу того мальчика, что мечтал летать среди звезд. Есть и моя вина в том, что случилось с тобой.
Он действительно смотрит и не лжет о том, что видит.
Маленький восторженный мальчик, первым протянувший ему руку для рукопожатия. "Приятно познакомиться! Ты тоже рыцарь-джедай? Здорово!" Когда все было просто — в тот момент. Мальчик, не Избранный, не падаван и, уж конечно, не будущий предатель и убийца. Мальчик, настолько солнечный, что было бы кощунством заподозрить его в чем-либо дурном.
Скрещиваются не световые мечи, взгляды. Энакин отводит взгляд первым, а затем и вовсе закрывает глаза, болезненно нахмурившись. Оби-Ван знает, чувствует: Энакину передаются его эмоции. Нити, которые должны были порваться в тот момент, когда Энакин присягнул на верность Дарту Сидиуса, ощущаются натянутыми до предела.
Энакин медленно оседает на землю, по-прежнему цепляясь за воротник его туники, утягивая его за собой, и вдруг кричит, громко, отчаянно, до хрипоты.
Энакину, его Энакину очень больно. Оби-Ван реагирует без промедления. Крепко обняв Энакина, он укачивает его, как ребенка, точно как в те ночи, когда маленький Эни просыпался с криком из-за очередного кошмара или плакал, скучая по маме. Оби-Вану в первый год их знакомства тоже часто хотелось плакать. Слишком сильно он тосковал по Квай-Гону.
Что сказал бы его учитель сейчас, что велел бы сделать с тем, кого лично нарек Избранным?
Это не имело значения. Оби-Ван мог поступать только как Оби-Ван. Он обещал падавану, что они найдут свой собственный путь и что на нем не останется места для сравнений с Квай-Гоном. Их путь, как оказалось, вел прямиком во мрак, но Оби-Ван не мог бросить Энакина одного на этой дороге.
Энакин не отталкивает его. Утыкается носом в плечо, всхлипывая и дрожа. Если смотреть через Силу, то видно, что Энакина буквально разрывает на части. Свет - тот, что согласно всем правилам должен был окончательно угаснуть в нем, то вспыхивает, то затухает, мерцая во мраке его души, на первый взгляд непроглядном.
Когда это Энакина волновали правила?
Убить Оби-Вана сейчас — дело нескольких секунд. Активировать меч и сделать единственный выпад, стряхнуть с себя мертвое тело, а после отправиться с докладом к Дарту Сидиусу и, несомненно, услышать от него слова похвалы.
Но Оби-Ван обнимает его — точно как раньше. Гладит по спине, легко касаясь. Знает обо всем (знает! После стольких лет недосказанности, подозрений и уклончивых ответов!) и все равно не видит в нем чудовище.
Не сопротивляется смерти.
Мертвый дракон, обитающий в сердце Энакина, складывает крылья и опускает голову, подставляя ее под руку любимого человека.
Убить Оби-Вана Кеноби сейчас — дело нескольких секунд.
Энакин Скайуокер знает, что не сможет сделать этого, даже если в запасе у него будут миллионы световых лет.
@темы: эники-беники, Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?»
Держи немного презентов от наставника, веди себя хорошо, не нарушай (
