ну вот, сэра Тимми Горшкового подтвердили фотопруфами

1

2

3

4

и это выглядит именно так ужасно, как я думал, но что теперь поделать. Не знаю как Арми отреагировал, я бы на его месте ржал и плакал попеременно, отвлекаясь на прикладывание к бутылке и мысли о том, что теперь доступ к беззащитной шейке полностью открыт. Шалама с горшком вызывает грустные ассоциации то с цветочками на тонких стеблях, то с Золушкой, которая упорно идет на бал, несмотря на обрезанные злой мачехой кудри, а то и вовсе с "чайными бабами". посмотрите, он же тонет в мехах. куда ему меч. бедная детка.

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

булочка, я старый злой дед и не знаю слов любви, но все же. с хлебобулочным личным праздником :3 румянься дальше в том же духе и пусть в жизни будет как можно меньше поводов для подгораний

держи 19 детройтовских приколюх

и набор авок, некоторые из которых тебе может захотеться носить)

Total Icon Count: 38

Teasers:

001

002

003

004

005

006

007

008

009

010

011

012

013

014

015

016

017

018

019

020

021

022

023

024

025

026

027

028

029

030

031

032

033

034

035

036

037

038

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, Эстер, булочка на пивной тарелке

---

у меня такая девиация, когда любишь подобные русские видео.

оже отлично эксплуатирует тему множественных реальностей, в некоторых из которых все заканчивается очень стеклянно.

@темы: булочка на пивной тарелке, видяшки

---

новый кадр с Тимми-Ником из "Красивого мальчика". Как будет страдать вся эта красота >3

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

студии Quantic Dream Сони должна выплачивать огромные гонорары, за то, что мотивируют геймеров покупать плойки ради их игр. третью плойку я купил ради Хэви Рейн, а после выхода Детройта некоторое время пытался стискивать зубы и держаться, глядя на карнавал конноролаверов в твиттере, но потом сдался и купил ps4 (количество людей, желающих переехать ко мне, резко возросло ).
от контроллера я за пару лет игнорирования плоек отвык, так что результаты первого прохождения Детройта ожидаемо невпечатляющие, но! я все же смог для всех вытащить хорошие концовки. Через пень-колоду, но смог. Андроиды "хотя бы на время" обрели свободу, Коннор обнимается с Хэнком, Кара, Алиса и Лютер пересекли канадскую границу. Коннора и Хэнка я уже, разумеется, зашипперил, потому что как можно пройти мимо спивающегося полицейского с обостренным чувством справедливости и девиантной булочки, которая все старается сделать правильно. Булочка меня, правда, нехило так напугала в сцене с архивом. Где Хэнк, несмотря на статус "симпатия" нам помогать отказался и поэтому мы дошли до того, что оторвали голову одной мертвой лесбиянке из клуба и держали ее перед трупом второй, временно вернув ее к жизни. Чтобы вторая поверила будто первая жива и выдала адрес убежища андроидов. Самая жуткая сцена за всю игру, даже свалку андроидов переплюнула. Еще было очень напряженно в гостях у товарища Златко и его правосланеньких икон и на корабле, во время штурма.
Несмотря на то, что мой Маркус старался вести революцию мирно и лишь однажды спалил беседку, его безоружных сторонников раз шесть расстреливали. Может быть, тест на человечность должен выглядеть иначе? застрелишь беззащитного - очень по-человечески, очень гуманно?
Помогли в итоге каноны мюзиклов, если ты гордый революционер, то пой рядом с баррикадами.
хочу еще как минимум два прохождения. идеальное - где я учту прошлые ошибки, по максимуму сдружу Коннора с Хэнком, выкину из доброй революции баг с беседкой и тд, а потом дарковое, где Коннор будет делать ВСЕ в интересах расследования, а Маркус сразу пойдет на конфронтацию с людьми. С Карой, думаю, ничего особо менять не буду, они с Алисой миляхи и не хочется над ними измываться. Ну да, немного обидно, конечно, что именно условно-женскому персонажу отдали ветку защита ребенка@уборка помещений, это слегонца попахивает сексизмом. С другой стороны, Две души были с женским персонажем во главе угла, нужно же чередовать.

@темы: We will be victorious, булочка на пивной тарелке, игрульки

---

Лука, ну почему ты поступаешь так с нами................

МЫ ТОЖЕ ХОТИМ ЭТО УВИДЕТЬ МЫ ТОЖЕ ЗАСЛУЖИЛИ. ТВОИ ЖЕЛАНИЯ УВАЖАЮТ А КТО БУДЕТ УВАЖАТЬ НАС.

@темы: персиковые мужья

---

Как и было предсказано в древних сказаниях, продолжаем наше путешествие по жизни Ника. Во второй главе он заводит новых друзей и даже думает основать собственный бизнес... Наивное обколотое дитя.

Стотыщ спасибо за редактуру :3

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День четвертый

День четвертый

Ночь мы проводим в каком-то пафосном мотеле с отделкой в стиле арт-деко на Ломбарт-стрит. Снаружи здание украшено яркой мозаичной плиткой. Хотя Лорен там остается лишь до полуночи. Ее родители начинают беспокоиться и пытаются выяснить, где она. Я слышу, как она говорит по телефону с отцом. Ее голос дрожит — из-за судорожных попыток звучать… как, невинно? Типа того. Разумеется, я через это тоже проходил — лгал, что не употребляю наркотики, пытался скрывать случившийся рецидив. Лорен удается убедить родителей — по крайней мере, на этот раз. Думаю, они верят ей, потому что хотят верить. С моими родителями было то же самое. Впервые я загремел в реабилитационный центр, когда мне было восемнадцать. На тот момент я употреблял мет всего полгода, но жизнь моя уже начала разваливаться на части. Я бросил колледж и довёл себя до чего-то вроде нервного срыва — бродил по улицам и говорил с людьми, которых вокруг и не было. Я пришёл в себя лишь в тот момент, когда возле меня остановилась патрульная машина. Офицер угрожал меня арестовать, но в итоге все равно отпустил. Пять дней спустя отец привёз меня в клинику. То было большое здание в викторианском стиле, полуразрушенный особняк на углу Фелл и Штайнер. До сих пор помню, как впервые вошел туда. Полы в здании были устланы истертым красным ковролином, на верхние этажи приходилось подниматься по прогнившей скрипучей лестнице, а кишкообразные кривые коридоры вели в палаты, где рядами стояли одинаковые кровати. Пациентов в клинике на тот момент было около пятидесяти — и все мужчины. Целыми днями мы посещали всякие групповые занятия, где нас просвещали о злоупотреблении психотропными веществами, рассказывали о программе «двенадцати шагов» и объясняли, как вернуться к жизни без наркотиков. Впервые входя в деревянные входные двери клиники, выкрашенные зеленой краской, я дрожал всем телом и чувствовал, что меня вот-вот вырвет, а то и похуже. Рядом был отец, все в том же старом шерстяном свитере, которым укрывал меня от холода, когда я был маленьким. Его волосы — темные пряди вперемешку с седыми — были коротко острижены. Глаза, покрасневшие от сдерживаемых слез, скрывались за квадратными очками. Он, кажется, тоже дрожал.
— Пожалуйста, папа, — умолял я его. — Обещаю, я завяжу. Пожалуйста, не нужно этого.
— Ты не можешь вернуться домой, Ник.
— Но пап, мне здесь не место.
Я ошибался.
Это я выяснил на первом же групповом занятии. Один из пациентов, Джонни, приземистый невзрачный человек с жиденькой растительностью на лице и ирокезом, выкрашенным в черный цвет, рассказывал свою историю. Он говорил о том, как подсел на крэк и кокаин. И проняло меня не из-за каких-то деталей его истории, а из-за того, как он описывал свои чувства. Он говорил, что до того, как подсел на наркотики, всегда чувствовал себя каким-то чужаком, совершенно не похожим на других людей. Кажется, он сказал: «Словно всем остальным выдали инструкцию к жизни, а вот мне забыли. Все вокруг как будто бы отлично знали, что делают, а я и понятия не имел. Так было, пока я не начал пить и принимать наркотики. Как будто раньше мой мир был черно-белым, а теперь вдруг расцвел всеми красками».
Разумеется, мой опыт был созвучен с его, но это не значило, что я собирался меняться. Я любил наркотики. Любил те ощущения, что они мне дарили. Они освобождали меня от ужасающего чувства отчужденности, которое я вечно испытывал. Именно они вручали мне инструкцию к жизни, о которой говорил Джонни. Я не мог, НЕ ХОТЕЛ отказываться от этого.
Но мои родители были полны надежд, а психологи в клинике давали больше привилегий тем, кто шел им навстречу, так что именно этим и я занялся. Говорил им то, что они хотели услышать. Делился соображениями о том, как буду исправлять весь ущерб, который причинил. Рассуждал о своей готовности следовать духовным принципам, лежащим в основе «двенадцати шагов». И, полагаю, отчасти я говорил искренне. Ведь я вовсе не хотел докатиться до состояния других пациентов «Ohlhoff House» — поседевших, беззубых, лишившихся всего на свете. Просто мне казалось, что уж со мной-то такого точно не произойдет. Господи, я ведь с отличием закончил школу. Мои статьи публиковали в печатных изданиях. Я вырос в хорошей семье. К тому же, я был слишком молод, чтобы считаться настоящим наркоманом. Я же просто экспериментировал, правда ведь?
Меня выписали из клиники через месяц, и я поселился в общежитии для пациентов в городе. Без наркотиков я продержался ровно три дня. На четвертую ночь сказал, что еду на встречу, а вместо этого отправился закинуться метом. Машина будто сама меня перевезла через мост прямиком в Окленд. Ночевать в общагу я уже не вернулся. Когда об этом узнали родители, меня заставили пройти другой тридцатидневный реабилитационный курс, в Напе. После этого я продержался без наркотиков больше месяца, но стоило мне отправиться в колледж в Амхерсте, штат Массачусетс, как вскоре опять случился рецидив. Однако на этот раз мне удалось скрыть случившиеся от родителей. Несмотря на то, что мои поступки становились все более безрассудными (я воровал кредитки, выписывал чеки на свое имя), а оправдания — неубедительнее («просто хотел купить подарки для Джаспера и Дейзи»), отец продолжал игнорировать происходящее. Я чах практически у него на глазах. Но к тому моменту, как я окончил первый курс, моя зависимость прогрессировала до той стадии, когда продолжать ее скрывать я уже не мог.
Сперва я только выпивал, курил травку и понемногу принимал кислоту, но затем начал искать, где бы прикупить мета.
Поскольку кристаллов в западной части Массачусетса мне раздобыть не удалось, я начал употреблять героин. На машине своей тогдашней подружки я отправлялся в трущобы Холлихока и просто бродил там туда-сюда, пока мне не начинали предлагать товар. Нетрудно было догадаться, зачем молодой белый паренек ошивается в столь сомнительном районе.
Героин стоил дорого, и вдыхать этот белый гранулированный порошок через нос значило тратить его понапрасну. Именно это и стало моим предлогом для того, чтобы начать колоться. Вводя наркотик непосредственно в вену, я получал большую дозу.
Я украл шприцы из научной лаборатории. Научился делать сам себе уколы, поразглядывав инструкции в Интернете. В Интернете, да. Процедура была непростая. Сперва я промахивался мимо вены и колол себе дозу прямиком в мышцу. Руку жгло невыносимо. Тогда я еще не понимал, что вены расположены у самой поверхности кожи, и втыкал иглу слишком глубоко. Вскоре мои руки покрылись следами от уколов, и я сильно похудел. Когда я вернулся домой на летние каникулы, мне пришлось впервые пережить ломку. Это было совсем как в кино: меня рвало, я дрожал, потел и расцарапывал себе кожу, под которой словно копошились термиты. Сперва я попытался соврать родителям, сказав, что у меня какой-то кишечный грипп. При первой же возможности я улизнул в город и раздобыл у друзей немного мета. Как только я пустил его по вене, тут-то мне, можно сказать, и пришел конец. После столь длительного перерыва мое привыкание к мету полностью сошло на нет, и когда я снова им закинулся, эффект вышел мощнейший. Я тут же впал в забытье и по сей день понятия не имею, чем занимался всю следующую неделю.
Очнулся я у себя в постели, в родительском доме. Из гостиной доносился плач. Голос моего младшего братика дрожал от слез.
— Где же они? Где?
Я ощутил знакомое неприятное чувство в животе.
— Ты уверен, что они лежали здесь? — спросил отец.
— Да, — хныкал Джаспер, — мои пять долларов тут лежали. Дейзи, это ты их взяла!
— НЕТ, НЕ БРАЛА! — Дейзи тоже кричала и была вся в слезах.
Я вылез из постели и принялся собирать вещи. Пусть я и не помнил, как украл деньги, но не сомневался, что это был я. На самом деле, идти мне было некуда, но и здесь оставаться было нельзя. Я запихнул в сумку столько вещей, сколько смог унести. Затем повесил сумку на плечо, уставился в пол и зашагал к входной двери. Но дорогу из гостиной мне перегородили отец и мачеха. Лица у них были раскрасневшиеся и сердито перекошенные.
— Ты что делаешь? — спросил отец, едва сдерживая крик.
— Ухожу.
— Ник, мы знаем, что ты снова принимаешь.
— Да, — ответил я, не поднимая головы. — Я сюда больше не вернусь.
— Чушь собачья! — терпение моей мачехи лопнуло. Она быстрым шагом пересекла комнату и вышла прочь. Где-то громко хлопнула дверь.
— Ты не можешь просто взять и уйти, — сказал отец, едва не плача.
— Я должен.
— Мы сможем тебе помочь.
— Не надо, сам разберусь.
— Нет, Ник, остановись!
Он потянулся ко мне, пытаясь меня остановить. Я со всей силы оттолкнул его.
— Ты какого хрена делаешь?! — заорал я. — Господи, как вы меня достали!

Если честно, мне просто не хотелось останавливаться. Нет, конечно, мне не нравилось воровать, причинять боль отцу и всякое такое. Все это я ненавидел. Но я чертовски боялся слезать с иглы.
Это был какой-то кошмарный замкнутый круг. Чем больше наркотиков я употреблял, тем больше постыдных поступков совершал и тем сильнее мне хотелось закинуться, чтобы об этом забыть. В своей зависимости я зашел слишком далеко и уже не верил, что смогу вернуться обратно.
Принять ответственность за свои поступки, признать вину, исправить вред… черт, да мне теперь даже извиниться стало слишком тяжело. Я мог только двигаться вперед и делать все, что было в моих силах, чтобы не думать о прошлом.
Так что я вышел на улицу, вдохнул горячий летний воздух. До автобусной остановки добрался автостопом, а оттуда уехал к своему приятелю — к Акире.
Именно после этого случая родители действительно перестали верить моим словам. Но у Лорен, судя по всему, ситуация не настолько запущенная. Родители все еще оставляют за ней право на презумпцию невиновности.

Так что она бросает меня одного в номере мотеля, и какое-то время я просто пишу и рисую, слушаю музыку, а затем несколько часов сплю.
Просыпаюсь я голодным. Мет у меня почти закончился. Я звоню Гэку и договариваюсь встретиться с ним в половине первого в Тендерлойне. Затем я еду в Норт-Битч, чтобы позавтракать.

Когда я был маленьким, где-то лет семи или восьми, мы с отцом жили в верхней части Калифорния-стрит. У нас была квартира в многоэтажном здании, окна которой выходили на канатную дорогу и готические башни Собора Грейс. Через дорогу от нашего дома находился небольшой парк с песочницей, качелями и деревянным игровым комплексом. Отец водил меня туда играть по утрам, а потом мы вместе шли в Норт-Битч — итальянский квартал Сан-Франциско. Мы направлялись в кафе «Триесте» на углу Грант, где подавали деревенскую еду. По пути туда я держался за мозолистую руку отца, разглядывая голубей и трещины на тротуаре. В кафе папа обычно заказывал для меня горячий шоколад и слоеную булочку с малиной. Мы садились за столик в углу — я рисовал, а папа что-то писал в своем блокноте. Обычно он пил капуччино. Иногда мы не писали и не рисовали, а просто болтали друг с другом. Я водил пальцами по мозаичной столешнице, нюхал кофе и засыпал папу вопросами обо всем на свете, а он шутил и рассказывал мне всякие истории. Из музыкального автомата доносились оперные мелодии.
После завтрака мы, бывало, шли в «Книжные городские огни» — типографию и по совместительству книжный магазин. Там всегда было сыро и пахло землей. Мы проходили мимо секс-шопов и стрип-баров. С наступлением темноты перед дверями этих заведений появлялись женщины в обтягивающих латекстных нарядах, стараясь заманить к себе случайных прохожих. Помню, что тогда я считал их супергероинями — Чудо-Женщиной, Женщиной-Кошкой, Супергёрл. Иногда я с ними заговаривал, и все они знали, как меня зовут.
Проезжая по Норт-Битч этим утром, я разглядываю улицы, где прошло мое детство. Припарковавшись, иду в кафе «Триесте». Мужчины и женщины, стоящие снаружи, переговариваются и курят. Небо синее, ясное. С залива дует сильный ветер. Я захожу внутрь и заказываю какой-то кофе с сэндвичем. Сажусь в задней части кафе, за все тот же знакомый старый столик. А из автомата звучит всё та же музыка.

Я ввожу себе последнюю дозу мета в тесном и плохо освещённом туалете кафе. Кто-то настойчиво барабанит в дверь кабинки, а я мучительно долго ищу вену. Наконец пытаюсь вколоть себе дозу, но рука у меня дрожит, и наркотик попадает в мышцу. Жжётся просто страшно, и я вою от боли. Правая рука полностью немеет и болит. Громко выматерившись, я ухожу на встречу с Гэком. Рука теперь вся в крови.

Гэк встречает меня у отеля, где живет вместе с отцом. Назван отель в честь какого-то святого, но похож скорее на ад: в окнах выбиты стекла, а краска на стенах совсем облезла. Гэк принес мне пару граммов мета. Я предлагаю ему закинуться вместе, прямо сейчас, так как большую часть последней дозы растратил зря. Он соглашается, и мы идем в отель. Заправляет там индианка в традиционном сари, с точкой на лбу, все как положено. Она требует, чтобы я оставил в залог свое водительское удостоверение, а потом уже поднимался наверх. На ней огромные очки с толстыми стеклами, волосы стянуты в узел на затылке, а вид недовольный.
— Можешь остаться на час, потом придется платить.
Я следую за Гэком на третий этаж по разваливающейся лестнице, покрытой ковровой дорожкой, с облезшей краской на перилах. По коридорам блуждают разные пропащие люди. Они курят сигареты и то и дело окликают нас, предлагая купить у них какой-нибудь хлам.
— Эй, ребят, — обращается к нам обкуренный темнокожий парень с побритой налысо блестящей башкой. — Мне тут надо клавиши загнать. Не купите?
Он протягивает нам небольшой синтезатор.
— Он хоть работает? — спрашивает Гэк.
— Да, чувак, он рабочий. Хочешь проверить?
— Давай. Ник, ты с нами?
— Ладно, ладно, мне пофиг.
Мы идем за этим парнем в его комнату. Выглядит она, ну, как самая настоящая помойка. На кровати нет никакого белья, а матрас вроде бы покрыт пятнами от засохшей крови. На полу всюду пепел, обертки, порножурналы, пивные банки, фольга и видеокассеты. Парень представляется Джимом. Пожимает нам руки. Спихивает на пол часть одежды, разбросанной по кровати. Пристраивает на матрас синтезатор, включает его, наигрывает простенькую мелодию и поет какую-то песню про любовь в стиле R & B. Голос у него глубокий, проникновенный.
— Ладно, берем. Сколько? — спрашивает Гэк.
— За двадцать отдам.
— За двадцать?
— Ну ладно, за десять. Слушайте, чуваки, я всего-то хочу заторчать. Десяти баксов мне на эту ночь хватит.
— Ладно, десять так десять.
Гэк протягивает ему деньги. Каким-то образом он умудряется не глядя вытащить из кармана именно десятку, не посветив оставшимися деньгами.
Парень моментально хватает купюру и прячет в карман джинсов.
— Супер, просто отлично.
Мы возвращаемся обратно в коридор и добираемся до комнаты Гэка.
— Классно получилось, — говорит Гэк, приподнимая синтезатор.
— Ага, прикольно будет на нем побренчать.
— Нет, чувак, ты не понимаешь. Это первый шаг на пути к моей мечте. Я музыкантом хочу стать.
Понятия не имею, что на это ответить. У комнаты Гэка еще больше сходства с помойкой, чем у джимовской. На полу и на кровати валяются кассеты с гейским порно, обертки, окурки, рваные бумажки, обувь, банки из-под арахисового масла и коробки от печенья. Раковина в углу комнаты забита грязными тарелками. На комоде стоит компьютер, собранный из разношерстных деталей. Люминесцентные лампы горят слишком ярко и негромко гудят над головой. Гэк пытается расчистить хоть немного места, чтобы поставить синтезатор.
— Слушай, — говорю я, — а иглы-то у тебя найдутся?
— Да. Вон там в пакете должны быть чистые.
Он указывает на коричневый бумажный пакет, что стоит на прикроватной тумбочке. Я роюсь в нем, нахожу шприцы и готовлю нам с Гэком две охуительно большие дозы. Гэк спрашивает, хочу ли я, чтобы он меня уколол. Я вытягиваю руку, и он быстро, без труда, загоняет иглу точно мне в вену. Есть в этом что-то пугающе эротичное. Он вводит наркотик в мое тело, а я, закашлявшись, чувствую накатывающую волну кайфа. И это восхитительно, правда, просто чудесно.
После того, как Гэк делает укол себе, я спрашиваю:
— Может, хочешь со мной прогуляться?
— Прогуляться?
— Да, чувак. Я в этом городе два года не был.
— Ну ладно, давай.
Мы вновь спускаемся по лестнице. Я забираю свое удостоверение у индианки, после чего мы выбираемся на улицу и быстрым шагом движемся к воде.
— А ты правда тогда с отцом приходил? — интересуюсь я, просто пытаясь найти тему для разговора.
Руки у Гэка рефлекторно подергиваются, и он прячет их в карманы.
— Ага.
— Вы вместе живете?
— Ну, да. Я с ним познакомился всего год назад. Меня усыновили, когда мне только два года было.
— Ну и дела. И как вы с ним встретились?
— Наверное, он просто решил, что хочет меня увидеть, вот и заявился в дом к моим приемным родителям.
— И ты сходу переехал к нему жить?
— Ага. Он клевый. Только парней иногда к нам в свою комнату водит, вот это хреново.
— Парней?
— Ага. Он гей.

Мы продолжаем шагать вперед. Облака быстро плывут по небу над нашими головами, я курю одну сигарету за другой и передаю их Гэку, чтобы он тоже затянулся. Гэк болтает какую-то чепуху — что-то про свои планы на будущее. Не знаю, как мне приходит в голову идея попросить его о помощи. Внезапно я проникаюсь к нему абсолютным доверием, а потому говорю об этом в лоб, пока мы шагаем по Маркет-стрит, приближаясь к громадной тени от Бэй-Бриджа.
— Слушай, — начинаю я, — мне тут кое-что в голову пришло, дай я тебе расскажу. Сейчас у меня на руках около двухсот пятидесяти баксов. Я держался без наркоты восемнадцать месяцев, работал, сумел кругленькую сумму скопить. Но с такой-то привычкой, как моя, я очень скоро всё это спущу, если не придумаю, как подзаработать. Так вот, я подумал… Я ведь тебя еще толком не знаю, верно? И ты меня тоже, но у нас с тобой пока отлично складывается, так что есть у меня на твой счет хорошее предчувствие.
— У тебя тоже, да? — говорит Гэк, остановившись, чтобы поднять с обочины мятый бумажный пакет. Он заглядывает внутрь, убеждается, что там пусто, и бросает пакет обратно на землю.
— Ага, — отвечаю я.
— Я сразу понял, что мы подружимся.
— Правда?
— Ну да, в тот же день, как мы познакомились.
— Может, и я тоже. Знаешь, я тебя в самом деле уважаю. Я тут подумал, что нам стоит хорошенько закупиться метом, поделить на дозы и вместе все это дерьмо продавать.
— Точняк. А еще нам стоит его разбавлять.
— Разбавлять?
— Ну да, чел. Купим кучу действительно качественного товара, поделим на дозы и смешаем с солью для ванн или еще какой хренью. Я все быстренько распродам, торчать сможем почти бесплатно, может, даже квартиру снимем. Я на тебя буду работать. Да мы свою собственную группировку можем основать, чувак! С переговорными устройствами и прочей хренотой.
— Ты об этом подумай как следует, чувак.
— Уж будь уверен.
— А ты знаешь, где можно по нормальной цене товар раздобыть?
— Думаю, да. Мне нужно сделать несколько звонков. Что, прямо сейчас и займемся?
— Хм, ну ладно, давай. Кстати, не знаешь, где можно достать героин?
— Знаю, само собой. О чем сперва договориться?
— Пожалуй, насчет героина.
— Как скажешь, брат. Дай-ка мне свой мобильник. Пуля нам поможет.
— Пуля?
— Ага, я его так называю.
— Лады.
— И сигарету мне еще одну дай.
Я протягиваю ему две.

Пуля — бездомный. Он высокий и худой, совсем худющий, с изъеденным шрамами лицом и сальными волосами. Нос кривой, будто его не раз ломали. Лицо пересекает белесый шрам, а кадык очень сильно торчит. На голове у него кепка, надетая задом наперед, на ногах мешковатые штаны и армейские ботинки. От него несет потом и мочой. Двигается Пуля неуклюжей дерганой походкой, голова и ноги все время мотаются туда-сюда.
— Гэк, братан, ты чего не звонил?
Что бы он ни говорил, это звучит как нытье.
— Чувак, я занят был.
— Но вам же дурь нужна, да, ребят?
— Да, — отвечаю я.
— Ну, есть у меня один номер. Но прежде чем я вам его дам, может, мы сумеем договориться.
Мы с Гэком приехали на встречу к Пуле в «Safeway» на углу Черч и Маркет. Уличные пацаны и «бегунки» часто заключают сделки именно здесь. Во-первых, можно зайти в супермаркет и запросто стянуть немного орехов или сухофруктов из ящиков. Во-вторых, там есть один из этих самоочищающихся уличных туалетов, где очень удобно уколоться.
Уже темнеет, и огни на Твин Пикс мигают, включаются и гаснут, включаются и гаснут снова.
— О чем договориться?
— О том, что с вас дозняк за услугу.
— По рукам.
— Девчонку зовут Кэнди. Вот номер. Смотри не потеряй.
Он записывает цифры на первой странице дневника, который я украл у сестры. Там есть рисунок девочки с двумя косичками, указывающей пальцем на пятнистые квадраты на стене. Под рисунком Дейзи написала: «Мы в Л. А. с Ником. Ходили в музей. Видели всякое про Наполеона». Было это в январе, всего два месяца назад. Родные приехали навестить меня, и мы решили сходить в Музей технологий Юрского периода на Венецианском бульваре. В своем дневнике Дейзи описала музей и даже упомянула, что ела на обед. Потом она написала что-то про то, как взглянула на меня и я ей показался грустным. Как она выразилась, из-за этого у нее в животе «заныло». Читая эти слова, я прекрасно понимаю, что она имела в виду. И у меня в животе точно так же ноет. Интересно, можно ли как-нибудь вернуть ей дневник. Я ведь совершенно не хотел его у нее отбирать, но все же именно это и сделал. Да когда со мной вообще бывает по-другому? Как бы там ни было, я звоню Кэнди. Голос у нее такой тихий, что ее почти не слышно, но мне все же удается назначить ей встречу у видеопроката на углу. Приезжает она туда на желтом Кадиллаке. На ней потрепанная меховая шубка, а волосы выкрашены в черный цвет, с отросшими белыми корнями. На помятом лице густой слой макияжа. На вид ей где-то за тридцать.
— Ты берешь два грамма, верно?
— Да.
Она протягивает мне четыре крохотных шарика, завернутых в глянцевую цветную бумагу. Я отдаю ей восемьдесят баксов.
— Отлично, — подытоживает она. — Ты всегда такими крупными партиями покупаешь?
— Вроде того.
— Что ж, звони в любое время.
Вернувшись в свою машину, я вижу, что Гэк и Пуля отлично проводят время вместе, ржут и подкалывают друг друга.
— Гэк мне тут твой план пересказал, — говорит Пуля. — Собираетесь, значит, основать свою группировку и сами торговать?
— Типа того.
— Что ж, — заявляет он, — без меня вам точно ни за что не справиться.
— Почему это?
— Любой группировке нужна защита.
С этими словами он достает откуда-то здоровый охотничий нож и взмахивает им, разрезая воздух.
Я резко и судорожно вдыхаю.
— Дурь-то купил? — спрашивает Пуля.
— Ага.
— Тогда двигаем отсюда.
Он прячет нож обратно. Мы сворачиваем на какую-то тихую боковую улочку и там закидываемся новой дозой. Гэк героина не хочет, но все равно остается сидеть с нами. Я расплавляю полграмма сладкопахнущего наркотика в том бутыльке, что взял у Лорен, а затем мы втягиваем получившуюся коричневую смесь в два шприца и делаем себе по уколу. Я жду: раз, два, три, четыре. В голове начинает покалывать, и я чувствую, как по телу разливается, пульсируя, волна умиротворения. Мышцы тела расслабляются. Я гляжу на Пулю. Он улыбается во весь рот. Где-то на минуту я совсем отключаюсь от внешнего мира. Ощущения такие, словно все вокруг окутано мягкой пеленой правильности.
Я смеюсь.
— Дурь хороша.
— Точняк.
— Ну что, Гэк, — спрашиваю я, — возьмем Пулю в долю?
— Само собой, брат, он парень что надо!
— А ты как, Пуля, согласен?
— Я с вами.
— Зашибись.
— Надо бы какое-нибудь название придумать, — говорит Гэк. — Мы ж скоро самую крутую банду в Сан-Франциско сколотим. Оглянуться не успеем, как на нас уже все будут работать.
Так мы и сидим там, обсуждаем будущие свершения. Я киваю и поддакиваю, абсолютно ни о чем не волнуясь. Я знаю, просто знаю и все, что наш план сработает.

@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

Sense8 финалочка

попытка впихнуть двухсезонную (условно) сюжетку в двухчасовую серию, изначально была обречена на провал. Так же глупо, как идея впихнуть сюжет "Возвращение в Брайдсхед" в двухчасовой фильм. Но на второй вариант я зол больше, сестры Вачовски-то настучали по головам себе же, не посягая на классические произведения.
Глядя на скомканное полотнище с невероятно сиропным финалом, где последний кадр - как итог всему - радужный страпон - начинаешь задумываться, а так ли плохо, что у твоих любимых сериалов, закрытых раньше срока, нет денег на полнометражки. Сними Фуллер нечто столь же бессмысленное, пусть и со свадьбой уибала в конце, вряд ли это бы принесло мне много радости.
У Вачовски несколько любимых граблей: затянутые экшн-сцены со слоу-моу, которые они лепят одну за другой, пафосно-безумные персонажи, которым хочется сказать "да что ты блять несешь?" (Архитектор, Мать) и желание додать счастья всем, абсолютного, бесконечного. Надежно зафиксированного очередной оргией.
В первом сезоне оргия была прекрасной, ничего не скажу. свежо, интересно, необычно. Во втором сезоне... ну, окейной. Тут же оргия чисто для галочки и она никаких положительных эмоций больше не вызывает. Вместо того, чтобы говорить друг с другом, разбираться в хитросплетениях отношений и что-то решать, люди бездумно ебутся. все со всеми. ну допустим, что после двух сезонов сенсейты готовы в любое время суток трахать друг друга и такое понятие как ориентация потеряло для них значение, ведь они следующая ступень эволюции. Но почему на тройничок вдруг согласен Раджан? Когда гейская пара решила, что им в постели требуется Даниэла? Чего бы еще тогда было не позвать друга Вольфи присоединиться к оргии, лол, их я хотя бы шипперил. Безобоснуйный свальный грех мне не нравится точно так же, как безобоснуйный гет. Может, даже активнее не нравится, как максимально далекому от полигамии собственнику.
Из хорошего - за ностальгию по Парижу и песню в конце спасибо. И за несколько минут смеха из-за самого. тормозного. отряда боевиков на свете, которые не способны догнать на лестнице пожилого мужика в кильте. Ах да, еще не могу обойти вниманием гениальный троп "мы выберемся на крышу исключительно ради того, чтобы потерять одного из наших пленников, а потом вернемся и всем наваляем". Там засветился второй отряд наемников-идиотов, которые вежливо стучали в дверь, прежде чем ворвались в открытую квартиру.

@темы: сериалы, Эстер

---

Траур-траур :С
Тимми таки обстригли под "горшок" для соблюдения исторической достоверности *закатывает глаза*

какая нафиг историческая достоверность, когда у вас в касте сплошь люди как из шоу супермоделей и Лили Роуз наверняка будет чистенькая-накрашенная, а не как реальные дамы из средневековья.
и не пишите мне "да ладно, отрастет" =_______= про кудри Эзры тоже так говорили, но со времен первых Тварей их больше никто не видел.

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

старое-новое фото Тимми с Оскара слишком ослепительно и трагично, чтобы пройти мимо, не оставив у себя.

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

A photo posted by Instagram

какое ужасное видео в инстаче попалось :С
сперва Лиз пролезла вместо кисы, а теперь еще и переставила, чтобы от Арми подальше держался.

@темы: персиковые мужья, видяшки

---

С любовью, Саймон

На тумблере долго велись великие войны про "токсичный" и "педофильский" Назови меня своим именем, в противовес которому выдвигали няшного, здорового и со всех сторон положительного Саймона. Не хочу даже обсуждать насколько это тупо. Разные жанры, разные страны, разные временные рамки и абсолютно другой тон истории. Конечно, легко назвать Саймона "здоровее" ведь он прост как симпатично обструганное полено. Сравнить его можно с Леди Берд, Хорошо быть тихоней, Гонзо и другими многочисленными драмедиями про быт американских школьников. С Гонзо больше всего общего, ровно та же самая структура сюжета. "Гонзо про каминг аут", как выразился стотыщ.
И это никоим образом не в минус Саймону. Я согласен, что ЛГБТ+ тоже нужны дурацкие драмедии о школе, с понимающими родителями, верными друзьями, бессмысленными хулиганами и полубезумными директорами. Но не надо делать вид, что это какое-то великое искусство. Милый одноразовый фильм про первую любовь. С идеализированной в край концовкой и стертой бисексуальностью одного из персонажей... Энивей, один раз посмотреть приятно.
(но мы хотели, чтобы Саймон остался с пианиииистом, ваааай нооооот).
6.5 из 10

Бэтмен и Робин

Раньше знал о его плохости только по обзору Ностальгирующего Критика, теперь убедился лично . То есть, у меня-то бэт-кредитка не вызывает такой ярости топора как у Критика (гэг тем не менее глупый) и мое детство этот фильм точно не разрушит, вот только плох он все равно. Половина декораций и костюмы как будто делались из пластмассы, злодеи переигрывают, Робин тупенький, а любимого моего Жжима Гордона превратили в старую свиноподобную развалину. Я просто не понимаю. Зачем. После мрачных и стильных фильмов Бертона (я бы еще понял если бы до, но оно позже вышло!) зачем возвращаться к комедиане аля телевизионное шоу пятидесятых. Ностальгию это не вызывает, а вот неловкость за создателей - на ура. Ну, фильм можно посмотреть и посмеяться. Даже отыскать в нем несколько эстетичных моментов, вроде слезинки Фриза. Не смотреть можно тоже. За не смотреть агитирую чуть настойчивее, чем за первый вариант.
4 из 10.

Наемник

Шпионский боевики посмотренный ради Дилана. Где старается один лишь Дилан. На моментах с обучением в лагере для бойцов антитеррористического отряда было немного интересно. Потом не было. Драки, штампы, драки. В конце опасную бомбу ухнули в океан, где она и взорвалась, но все продолжили радоваться. Потому что если взрыв в воде... бомба точно не поубивает дочерта рыб и не отравит воду... А, да всем пофиг. Вторичные шпионские боевики непритязательные ребята.
4 из 10.

Здесь курят

А вот это фильм отличный! Едкая умная сатира, с оригинальным посылом (по голливудским меркам). Захотелось и книгу прочитать по которой он снят. Главный герой - малоприятный, но очень харизматичный пиарщик, работающий на одну из крупнейших сигаретных компаний. Он подкупает мужчину, чей образ некогда использовался для рекламы марки сигарет, ныне умирающего от рака, спорит в телешоу с врачами на глазах у столь же умирающего от рака подростка, выступает в суде, оспаривая инициативу сенатора одного из штатов о размещении на пачках сигарет фотографии реального черепа, а каждую пятницу тусит со своими лучшими друзьями - дамой из алкогольной компании и парнем из компании выпускающей оружие. Они как всадники апокалипсиса от 21 века. При этом главный герой вовсе не фанат огромных корпораций. Он делает то, что получается у него лучше всего и выступает за свободу воли. Да, если ты совершеннолетний, то имеешь право травить себя чем угодно, хоть сигаретами, хоть алкоголем. Осознавай риск, но не позволяй кому-то обращаться с тобой как с младенцем, не позволяй другим решать, что ты должен делать. Фильм особенно необычен тем, что главный герой в конце не получает "по заслугам". Он четко и последовательно отстаивает свою точку зрения и добивается поставленных целей. Призывает сына, а вместе с ним и зрителей, не соглашаться слепо с чужим мнением. И рассказывает как работают техники манипулирования общественным сознанием. Все это здорово тем, что далеко от обычной гламурности и нравоучений. А всем пиарщикам смотреть будет приятно вдвойне.
9 из 10.

@темы: фильмы, Эстер, бесстыжая пропаганда

---

знаете, мне начинает казаться, что шуточная версия о подкупе той журналистки, писавшей про "поцелуйную" блондинку не такая шуточная, как мы думали xD
Не прокатит, Лиз, не старайся.

@темы: персиковые мужья

---

иисусий наркобарон

и его верный последователь

что очень удобно, можно грешить, тут же себя прощать и грешить снова.

@темы: шаламэ мое шаламэ, золотистая жопка, персиковые мужья

---

Алиенист

Поразительно безэмоциональная книга. Автор выбрал необычную и даже насквозь фетишированную тему: написал историю про мальчиков-проститутов, переодевающихся в женские платья, продававших себя на улицах Нью-Йорка в 1896 году, которых убивает таинственный маньяк и... И превратил это в максимально сухой рассказ. Как будто читаешь про сводку новостей с биржи, где вместо акций Газпрома мертвые изуродованные мальчики. Написано хорошо, но сопереживать кому-то невозможно из-за авторского стиля и читается этот 500-страничный отчет о поимке выдуманного маньяка тяжело. Сильно подозреваю, что мальчики тут выбраны были в качестве жертв лишь для того, чтобы привлечь внимание почтенной публики, которую не приманишь на убийства обычных проституток (кхе-кхе, Джек).
Так что сравнивая сериал и книгу (а именно из-за сериала я и добрался до первоисточника), первый выигрывает почти по всем фронтам. Разве что недороман между Джоном и Сарой добавили зря. В книге четко сказано, что Джон и не рассматривал возможность отношений с ней, зная насколько она сосредоточена на карьере. Помимо этого, считаю абсолютно ненужной сериальную линию про Эстер. И про Джозефа в конце сериала зря забыли. Ну что, вот сложно было добавить вместо дурацкого разговора между Сарой и Джоном, какие-нибудь пять минут про счастливого Джозефа? Мур его мог забрать к себе домой, например.
По сравнению с судьбой книжного Джозефа (которому по книге лет 12 и там не судьба, а пиздец), это прогресс, конечно, но концовку не дотянули. В остальном, сериал отлично справился. Он неглупый, увлекательный, немножко рассказывает о первых попытках изучения маньяков-психопатов, а с другой руки успевает подкармливать зрителей-фетишистов, пришедших попялиться на мальчиков. Историческая достоверность умеренно драпируется, в целом оставляя Нью-Йорк того времени грязным и гнусным.
Любите детективные истории и мальчиков в платьях - смотрите сериал. Любите детективные истории+околонаучные рассуждения из области психологии и не ждете от книг эмоций-метафор-каких-либо интересных сравнений - читайте книгу.

@темы: сериалы, любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

итаааак. Начинаем путешествие в мир удивительных автобиографических приключений наркомана Ника Шеффа, роль которого сыграет наш обожаемый Шалама, в грядущем фильме "Красивый мальчик". За книгу Ника уплачены мои личные 13 баксов, так что считаю, мы с автором в расчете, могу переводить что хочу Коммерческой выгоды не извлекаю.
Большое спасибо стотыщ проблем за содействие, советы, редактуру и вапще :3
По срокам перевода конкретики нет, он в процессе. Будет выкладываться по мере готовности. Ориентировочно, думаю, глава раз в полторы-две недели~
Если у кого-то возникнет желание тащить на другие ресурсы - тащите, но со ссылкой и упоминанием нас со стотыщ.

Насчет названия: Tweak - сленговое обозначение для метамфетамина и для процесса его употребления. То бишь, у Ника название в стиле "масло масляное", поэтому мы его оставили так.

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

Часть Первая

День 1

До меня доходили слухи о том, что случилось с Лорен. То есть, сам-то я ее никогда хорошо не знал, но мы несколько раз тусовались вместе, когда учились в старшей школе. Точнее, я с ней спал недели две. Она переехала в Сан-Франциско, когда я был в выпускном классе, и мы где-то пересеклись — на вечеринке, что ли. В старшей школе я только курил травку, а по выходным мог употребить немного ЛСД или грибов. Но вот травку я курил каждый день. Мне было семнадцать, передо мной были распахнуты двери престижных университетов по всей стране, так что я решил, что заслуживаю немного поразвлечься. До этого я усердно трудился три с половиной года. Конечно, раньше у меня случались кое-какие проблемы из-за того, что я перебарщивал с травой или с алкоголем, но в тот момент мне казалось, что все это осталось позади. Я же был умным. Я состоял в команде по плаванию. Мои статьи публиковались в «Newsweek». Я был классным старшим братом. Я отлично ладил со отцом и мачехой. Я их любил. Мы с ними были практически лучшими друзьями. Ну да, я начал покуривать травку, но что с того, какой от этого вред? Черт, да мой отец и сам раньше баловался травкой. Как и большинство членов нашей семьи. И наши друзья тоже. Обычное было дело.
Но у меня все сложилось иначе. Когда я учился в старших классах, я сворачивал косяки и выкуривал их в машине, пока ехал в школу. На каждой перемене я улучал момент, чтобы снова заторчать. Мы с приятелями отправлялись на холмы Марин Хиллс, закидывались там ЛСД или ели грибы, а потом бродили среди сухой травы и раскидистых кипарисов, бессвязно смеясь и что-то бормоча. Кроме того, я все чаще напивался, иногда посреди бела дня. В эти моменты я почти всегда вырубался, а потому почти ничего не мог вспомнить о том, что со мной происходило. Алкоголь как будто влиял на меня сильнее, чем нужно.
Когда мне было одиннадцать, мы с семьей поехали в Тахо кататься на сноубордах, и там мы с другом после ужина залезли в шкафчик со спиртным. Мы почти на три четверти заполнили бокал разноцветными и сладко пахнущими напитками, отливая понемногу из каждой бутылки. Мне хотелось узнать, каково это — напиться как следует, по-настоящему.
Вкус оказался ужасным. Мой друг отпил немножко и остановился, решив, что с него хватит. Вот только я не мог остановиться. Я сделал первый глоток, а затем не переставал пить до тех пор, пока бокал не опустел. Понятия не имею, зачем я это вытворил. Что-то вынудило меня так сделать, что-то, чему я не могу дать названия и что до сих пор не в состоянии постичь. Кто-то скажет, что все дело в генах. Дедушка спился до смерти ещё до того, как я на свет появился. Мне говорят, что на него я больше всего и похож — то же удлиненное лицо, те же каплевидные глаза.
В любом случае, той ночью меня рвало, наверное, не меньше часа, а потом я отрубился прямо на полу в ванной. Проснувшись, я почти ничего не помнил о том, что сделал. Пришлось сказать, что отравился едой, чтобы объяснить родителям следы от рвоты.
Это происшествие меня всерьез испугало, и после той поездки я долгое время не прикасался к спиртному. Вместо этого я начал курить травку. Когда мне было двенадцать, я курил каждый день, прячась в кустах на переменах. И в старшей школе все продолжалось примерно по той же схеме. Тогда мы с Лорен на самом деле не были особо близки. Узнав позже, что ее отправили в реабилитационную клинику из-за булимии и пристрастия к кокаину, я не особо-то и удивился. Мы с ней в то время почти постоянно торчали, да и вообще в моем послужном списке водились, мягко говоря, не слишком уравновешенные девушки. Помню, что стыдился водить ее к себе домой. Что очень не хотел знакомить ее с родителями. Мы с Лорен приходили очень поздно ночью, а сбегали рано утром, переговариваясь шепотом, чтобы не разбудить моих младших брата и сестру. Возможно, именно их я сильнее всего и хотел оградить от Лорен. Или не от Лорен, а от того человека, кем сам становился. Мне было стыдно за свое поведение, но я продолжал в том же духе. Это было как сидеть в машине, где педаль газа намертво вдавлена в пол, и тебе больше ничего не остаётся, кроме как цепляться за руль и делать вид, что сохраняешь какое-то подобие контроля над ситуацией.
На самом деле, контроль я утратил давным-давно.
Как бы то ни было, о Лорен я почти и не вспоминал. Так что, когда она подходит ко мне на улице, я даже не сразу ее узнаю. Мы пять лет не виделись. Она окликает меня по имени:
— Ник Шефф!
Я вздрагиваю и оборачиваюсь.

На ней большие солнцезащитные очки от Jackie O, а ее волосы, выкрашенные в черный цвет, стянуты в тугой хвост на затылке. Кожа очень бледная, такого бледно-сероватого оттенка, а черты лица все такие же точеные и изящные.
В Сан-Франциско стоит холодная погода, несмотря на солнце, пробивающееся сквозь туман, и Лорен кутается в черное пальто.
Я разглядываю ее и думаю, думаю... Пока наконец не вспоминаю.
— Л-Лорен, верно?
— Ага. Не притворяйся, что меня не помнишь.
— Да нет, я…
— Проехали. Что ты тут делаешь?
Хороший вопрос.
Всего два дня назад, первого апреля, у меня был юбилей — восемнадцать месяцев без наркотиков. Я добился такого большого прогресса. У меня внезапно вся жизнь наладилась, понимаете? У меня была постоянная работа в реабилитационной клинике в Малибу. Я вернул себе все то, что до этого потерял: машину, квартиру, нормальные отношения с семьей. Казалось, после бесчисленных курсов реабилитации и периодов трезвой жизни я наконец-то избавился от наркозависимости. Но вот я здесь, стою на Хэйт-стрит пьяный, а в голове пусто из-за золпидема, который я украл из медицинского кабинета в своей клинике. Честное слово, меня мои собственные поступки изумляли не меньше, чем всех остальных.
Еще утром в день моего рецидива я понятия не имел, что он произойдет. Хотя тревожные сигналы проскакивали.
В программе «12 шагов» каждому велят найти куратора. Моего звали Спенсер. Это был мужчина лет сорока, мощный, с квадратной челюстью и вечно взъерошенными волосами. Он был женат, воспитывал трёхлетнюю дочь. О процессе реабилитации он говорил со мной часами. Он подсадил меня на велоспорт и вел от одного шага в программе к следующему. Мы вместе колесили на велосипедах по Тихоокеанскому шоссе, по трассе Латиго Каньон или где-нибудь еще. Он рассказывал, как сам избавился от кокаиновой зависимости.
Но я все реже созванивался с ним. Может, думал, что его помощь мне больше не требуется. Изредка я ходил на собрания, и там внутренний голос постоянно твердил мне, насколько я лучше всех остальных — или насколько хуже, в зависимости от настроения. Я почти перестал заниматься физическими упражнениями. Бросил принимать лекарства, которые мне назначили: смесь из стабилизаторов настроения и антидепрессантов. Cнова начал курить. К тому же, была еще Зельда — женщина, в которую, как мне казалось, я был безумно влюблен. Она была на четырнадцать лет меня старше и... ну да, помолвлена с состоятельным агентом по недвижимости, которого звали Майк.
Когда мы с ней стали любовниками, я пытался найти себе оправдания. Убеждал себя, что это ее решение, что спим мы исключительно забавы ради, что ничего такого ужасного в этом нет… Бла-бла-бла. Короче, я был уверен, что смогу выйти сухим из воды. В смысле, сумею остаться эмоционально отстраненным. Не сумел. Для меня она постепенно стала воплощением всего, что, как я думал, принесет мне счастье. Ведь она успела побывать женой известного актера, сама была актрисой и выросла в Лос-Анджелесе, а вырастил ее знаменитый дядя, тоже работавший в киноиндустрии. В Л.А. у нее словно повсюду знакомые. Она там вроде как знаменитость, понимаете? Я просто свихнулся на своём желании быть с ней. Однако, к несчастью, она не собиралась ради меня расставаться со своим бойфрендом, а потом и забеременела от него.
Это меня уничтожило. Я просто не знал, как с этим справиться. Так что плюнул на свою трезвость и пригнал сюда, попивая из бутылки Егермейстер. И вот он я, стою на Хэйт-стрит, а Лорен, девушка в длинном черном пальто, которую я не видел и о которой не вспоминал не меньше пяти лет, спрашивает, что это я тут делаю.
Я примчался сюда из Л.А. накануне и ночь провел в своей старой разваливающейся «мазде», припарковавшись на краю Пресидио — прекрасного района, где сплошь леса да заброшенные дома военных. Простирается этот район вплоть до скал, откуда открывается вид на Тихий океан и залив Сан-Франциско. Один мой приятель, Акира, когда-то жил там. Занимал подвальное помещение на краю Пресидио. Я надеялся, что он никуда не переехал, но побродив вокруг дома и заглянув в грязные запыленные окна, понял, что здание давно стоит заброшенным.
Именно Акира познакомил меня с метом, когда мне было восемнадцать. Он был знакомым какого-то знакомого. Торчал он много на чём, и мы сразу же нашли общий язык. Похоже, так всегда и бывает — мы, наркоманы, каким-то образом чуем друг друга. Похоже, у нас есть что-то типа внутреннего наркоманского радара. Акира был как я, но в то время уже употреблял куда сильнее. У него были вьющиеся волосы, крашеные в красный, и очень темные глаза. Это был худой, изможденный парень с впалым лицом и тонкими грязными пальцами. Когда он предложил мне первую дорожку мета, я ни секунды не сомневался. Пока я рос, вечно слышал — ну вы понимаете — что никогда нельзя употреблять героин. Эти предостережения постоянно везде звучат, и я боялся, что если попробую героин, то тут же на него и подсяду. А вот про мет меня никто не предупреждал. Раньше я пробовал кокс и экстази, совсем немножко, то, что легко добыть и от чего легко отказаться. Но в то утро, когда я впервые занюхнул растолченные в порошок беловатые кристаллы через голубую пластмассовую трубочку… Что ж, мой мир с тех пор уже никогда не был прежним. У меня возникло такое чувство, словно… Боже, так вот оно, то, чего мне не хватало всю жизнь. Наркотик оказался недостающей частью. Первый раз в жизни я почувствовал себя целым. Думаю, следующие четыре года я, употребляя мет, гнался именно за этим первоначальным ощущением. Я отчаянно желал вновь почувствовать эту целостность. Весь остальной мир... не знаю, словно мерк на фоне этого стремления. Мои мечты, надежды, амбиции, отношения с другими людьми — все отдалялось по мере того, как мне в нос попадало всё больше мета. Дважды я вылетал из колледжа, родители выгнали меня из дома, да, в общем-то, вся моя жизнь разваливалась на части. Я вламывался обратно в наш дом без разрешения — воровал банковские чеки отца и сам себе выписывал деньги, чтобы оплачивать свою зависимость. Пока у меня еще была работа в кофейне, я крал сотни баксов из кассы. В конце концов меня арестовали за хранение наркотиков. Брат и сестра смотрели, как меня уводят прочь в наручниках. А когда семилетний братик попытался защитить меня, вырвать из рук вооруженных полицейских, они начали орать, чтобы он не приближался. Его хрупкое тельце рухнуло на асфальт, и он разрыдался — так, что едва мог дышать из-за душивших его слез.
За этим последовала череда пребываний в реабилитационных центрах. Два из них находились в Северной Калифорнии, один в Манхэттене и еще один в Лос-Анджелесе. Последние три года я только тем и занимался, что вступал в программу «двенадцать шагов» и вылетал из нее. И на протяжении всего этого времени жажда наркотиков никогда меня полностью не покидала. Всю дорогу меня сопровождали иллюзии: что в следующий раз все будет по-другому, что я справлюсь лучше. Я не хотел продолжать причинять боль другим людям. И продолжать вредить себе тоже не хотел. Одна из моих девушек однажды спросила: «Не понимаю, почему ты просто не бросишь?» Я не нашелся с ответом.
На самом деле остановиться я не мог. Звучит как отмазка, но это правда. Словно какая-то ненасытная тварь удерживала меня в плену, не позволяя всё это прекратить. Все мои убеждения, благородные порывы, все, что мне было дорого, исчезало после новой дозы. Какое-то внутреннее сумасшествие каждый раз брало вверх.
Но я старательно внушаю себе, всем сердцем уверяюсь в том, что уж на этот раз все будет в порядке. Я убеждаю себя, что после столь долгого периода воздержания (восемнадцать месяцев!) можно и вернуться к умеренному употреблению.
Так что я отправляюсь на Хэйт-стрит и заговариваю с первым же подростком, который хочет стрельнуть у меня сигарету.
Этим парнем оказывается Дестини. Он примерно мой одногодка, ему двадцать или двадцать один. У него спутанные дреды и пронзительные голубые глаза, а черты лица заостренные, из-за чего он смахивает на лисицу или койота. В рукаве своей огромной куртки он прячет банку пива. Разговаривать с ним трудно, он рассеянный и все время отвлекается на что-то, пока я с ним говорю, а я все пытаюсь заставить его сосредоточиться на моих словах. В конце концов он соглашается свести меня с приятелем-наркоторговцем — в обмен на еще одну банку пива.
— Чел, — говорит он напряженным, басовитым голосом, — я тебе все честно говорю, чел, как есть. Мой кореш тебе первоклассную дурь подгонит, без шуток. Кого хочешь спроси, чел, любой тебе скажет, что Дестини людей не дурит. Со мной все ладят, потому что я со всеми лажу.
Так он и мелет языком, пока не прерывается, чтобы «дать пять» стайке хорошеньких девушек, идущих мимо. Что до меня, то смеси из водки и успокоительного хватает, чтобы помочь мне сохранить невозмутимый вид — хотя от слепой жажды ощущений, которые способен подарить только мет, меня почти лихорадит
В прошлом бывали случаи, когда мне продавали на улицах фальшивую наркоту.
Как-то раз я пытался купить дозу героина на Мишен-стрит, а ушел оттуда с пакетом, заполненным черным мылом. Я нервно выкуриваю одну сигарету за другой, пытаясь добиться от Дестини номер телефона его продавца. Как раз перед тем, как объявилась Лорен, Дестини велел мне оставаться на месте и ждать, пока он выяснит номер «кореша» у своего друга. Он убрел куда-то вниз по улице, и тут вместо него появляется Лорен, с вопросом, что я тут делаю. Первым делом я, конечно, думаю ей соврать.
На улице поднимается ветер, и Лорен снимает солнечные очки, так что я вижу ее прозрачно-зеленые глаза.
— Да вот, только что переехал обратно из Л.А., где больше года продержался без наркотиков, но теперь намереваюсь организовать себе срыв, так что пытаюсь купить дозу мета, — вот что я говорю. — Слышал, у тебя была похожая проблема. Это правда?
Если она и удивляется, то не подает виду.
— Да, — отвечает она. Голос у неё негромкий, невесомый. — Сколько собираешься купить?
— Надеюсь, не меньше грамма. А ты что здесь делаешь?
— Приехала доделывать татуировку. Но теперь, наверное, присоединюсь к тебе, ты не против? Может, тебе денег одолжить?
— Мм, нет.
Она снова нацепляет очки.
— Тогда как насчёт машины?
— Хм, да, мы могли бы взять твою. Моя на Лэйк-стрит стоит.
— Договорились.
Насчет денег я не соврал. При себе у меня аж три сотни долларов. Для меня это очень солидно. Вполне достаточно, чтобы обустроиться в Сан-Франциско и снова начать употреблять. В реабилитационном центре в Малибу, где я работал, хватало богатых и, зачастую, знаменитых клиентов. Мне хорошо платили, а пока я оставался чист, то и тратил меньше. В данный момент я могу позволить себе дозу за шестьдесят баксов, а через несколько дней собирался начать искать работу. Как видите, я все продумал. Правда.

Мы стоим вдвоем, наблюдая за людьми, снующими из магазина в магазин.
— Как у тебя вообще дела? — спросил я. — Много времени прошло.
— Пять лет. Как ты верно заметил, у меня были проблемы. Но сейчас я работаю. На свою маму. Уже месяца четыре ничего не употребляла.
— Но теперь снова начнешь.
— Черт, да я просто ждала человека, с которым смогу уйти в загул.
— Серьезно?
— Не знаю.
— Хорошо выглядишь.
— Спасибо. Я тоже рада тебя видеть.
— Ага.
Я кладу руку ей на плечо и чувствую, как она напрягается.
— Вон он.
То ли хромая, то ли спотыкаясь, Дестини идет к нам по улице. Я знакомлю его с Лорен.
— Все на мази, — говорит Дестини. — Сможем встретиться с моим парнем где-то через полчаса. Вот его номер.
Он протягивает мне измятую бумажку.
— Теперь купишь мне пива?
— Конечно.
— Я пока подгоню машину, — говорит Лорен.
Я захожу в алкогомаркет на углу, покупаю две бутылки солодового ликера по сорок унций и очередную пачку сигарет. Лорен тем временем подруливает к нам на зеленом Ниссане, и мы все загружаемся внутрь — я на переднее сидение, Дестини назад. Я протягиваю ему одну бутылку, а затем делаю щедрый глоток из своей. Предлагаю и Лорен, но она отказывается, а вместо этого глотает несколько таблеток клоназепама — по её словам, без них она с катушек слетит. Она и мне дает одну, и я думаю, что, скорее всего, мне с нее ничего не будет, потому что раньше-то я принимал клоназепам горстями, но все равно закидываю таблетку в рот, понадеявшись, что она хоть немного снимет напряжение.
Дестини говорит выехать с Хэйт-стрит, затем дальше, проехать вниз по Маркет и добраться до Тендерлойн. Стройные ряды викторианских домов сменяются корпоративными высотками, а затем уступают место петляющим мрачным улочкам сан-францисского гетто — с его дешевыми мотелями, попрошайками, проститутками, дилерами и наркоманами. Неоновые вывески, которые днем выключены, рекламируют стрип-клубы и пип-шоу. И хотя небо остается безоблачно синим, полуразрушенные здания преграждают путь солнечным лучам, так что все вокруг остается холодным, ветреным и облезлым. Мы тормозим на углу Джонс и Эллис и некоторое время разглядываем группу ходячих мертвецов, ошивающихся неподалеку. Один парень — тощий белый чувак, без волос на голове, но с обильной растительностью на лице, торчит перед банкоматом. Каждые пару минут он запрокидывает голову, крича куда-то в небо «Пожалуйста! Пожалуйста!», а затем снова переводит взгляд на банкомат. Денег не появляется.
— Вон они, — говорит Дестини, выбираясь из машины с банкой в руке. — Большое спасибо, ребятки.
— Да, чувак, и тебе спасибо.
— Веселитесь, — напутствует нас Дестини, понимающе кивнув в сторону Лорен.
Она, кажется, слегка краснеет.
Молодой парнишка здоровается с Дестини, а потом запрыгивает на заднее сидение машины Лорен. Сопровождает его высокий худой белый мужик с седыми волосами и лицом, похожим на комок слоеного теста. Мальчишка худой, но крепко сбитый, с носом-картошкой и бегающими глазками. Одет он в мешковатую потрепанную одежду, а голову его опоясывает черная бандана.
— Йо, как жизнь? Я Гэк, — приветствует нас он.
Здоровяк постарше ничего не говорит.
— Привет, я Ник. А это Лорен.
— Класс, класс. Вам же лед нужен, да? — Голос у него хриплый, слова вылетают изо рта быстрыми очередями.
Я киваю.
— По рукам, — говорит он. — Йо, вот это мой отец, Майк.
Майк глуповато машет рукой.
— В общем так, — продолжил Гэк, — давайте бабло, а я принесу товар. Отец тут подождет.
— Эй, парень, так не пойдет. Я не позволю тебе просто смыться с моими деньгами.
— Да брось, по-другому мы не работаем. Мой отец будет тут сидеть, а еще вот, гляди, я оставлю мобильник, бумажник, скейтборд свой оставлю. Просто пару минут подожди, окей?
Я перевожу взгляд на Лорен. Она качает головой, но я говорю:
— А, к черту, согласен.
Я отдаю ему семьдесят баксов, и он уходит. Какая-то часть меня уверена, что больше я его не увижу, но десятью минутами позже он возвращается с нашей дозой.
Он совсем запыхался.
— Йо, я тебе прилично достал, — говорит он, передавая мне весьма скромных размеров пакетик с белыми кристаллами.
— Чувак, — возражаю я, — да тут почти ни хрена нет.
— Не гони.
Я достаю один из кристаллов и отправляю в рот.
Горьковато-кислый химический вкус заставляет меня содрогнуться, но этот вкус мне определенно знаком.
— Ладно, пойдет, — признаю я. — Берем.
— А иголок не найдется? — спрашивает Лорен.
Я ею прямо горжусь.
Сам-то я еще даже подумать не успел, что надо бы где-то добыть шприцы, а она сразу взяла быка за рога.
— Хм, да. Смотрю, вы, ребята, совсем не шутки шутите.
— Нет, — отвечаем мы хором.
Гэк вытаскивает из кармана пачку из пяти шприцов, скрепленных резинкой.
— Новые? — спрашиваю я.
— А то как же.
— Отлично, — подытоживаю я. — Возьмем, и этот мелкий пакет тоже.
— Чувак, да там дофига.
— Проехали.
— Ну ладно, звоните, если захотите добавки.
— Позвоним, — обещаю я.
После этого Гэк и его папаша вылезают из машины, а мы с Лорен уезжаем прочь с пачкой чистых шприцов и примерно граммом кристаллов метамфетамина.

Я помню дом отца Лорен по тем временам, когда мы были вместе в старшей школе, но бывал там и задолго до того. Это особняк в европейском стиле на Си Клифф. То ли пятиэтажное, то ли четырехэтажное квадратное здание с гигантскими окнами в обрамлении зеленоватых выцветших ставень. Стены дома увиты виноградной лозой, а вдоль лестницы, ведущей к главной двери, высажены белые розы. Окна дома смотрят прямо на океан — шумный и безжалостный, неумолимый.
Лофт на верхнем этаже дома когда-то служил комнатой для игр моему лучшему другу детства, Мише. Кроме того, Миша приходился мне кем-то вроде брата. Понимаете, развод моих родителей произошёл по следующей схеме: отец завел роман на стороне с женщиной по имени Флика, к которой потом ушел от моей матери. А Миша был её сыном. Мы все съехались, когда мне было пять. Миша был мой одногодка — светловолосый и патлатый, голубоглазый, а отец его был известным актером. Миша, бывало, закатывал истерики и мог даже укусить меня, но, несмотря на это, мы крепко сдружились. Его отец жил именно здесь, в доме, который теперь принадлежит отцу Лорен. Здесь я раньше рубился в видеоигры на пару с Мишей, строил космические корабли из Лего, рисовал и играл в другие игры.
Вернувшись сюда вместе с Лорен и рюкзаком, набитым наркотиками, пьяный и пошатывающийся, я не могу избавиться от неприятного ощущения в животе. Я вспоминаю ребенка, которым был когда-то. Я вспоминаю, как гулял по Форт Пойнт вместе с отцом, возвращаясь с причала, что простирается под мостом Золотые ворота. Вспоминаю, как ел суши и тэмпуру в японском квартале, как играл в корабельных доках на пристани Гайд-стрит, как ездил на велосипеде в парк Золотые ворота, как меня водили в старый кинотеатр Кастро, где какой-то мужчина играл на органе перед каждым сеансом. Я вспоминаю чемпионат моей команды из младшей лиги в Саусалито, дни рождения, проведённые в зоопарке Сан-Франциско, походы в музеи и галереи. Тогда я был таким маленьким, что папа мог укрыть меня от холода, просто спрятав под свой свитер. Наши головы высовывались рядышком из шерстяного воротника. Я отчетливо помнил его запах — неповторимый запах отца. Папа всегда был рядом, готовый прийти на помощь — особенно после того, как мама переехала на Юг. Пока я сторонился наркотиков и жил в Л. А., то говорил с ним по телефону почти каждый день. Мы болтали обо всем на свете: начиная от фильмов и картин и заканчивая болтовней о девушках и каких-то незначительных пустяках.
Я гадаю, как скоро теперь начнутся звонки. Как скоро он узнает, что я уехал, сорвался, бросил все.

Комната Лорен находится в подвале, и из мебели там только небольшая кровать под балдахином да телевизор. Повсюду валяются книги, одежда и еще всякая всячина. Окно занавешено шторами, а вдобавок к этому Лорен включает гирлянду из рождественских лампочек, которая вьется над настенными полки.
Она вставляет диск в CD-проигрыватель. Начинает играть музыка, которую я никогда раньше не слышал.
— Ну же, надо поторапливаться, — говорит она. — Мои родители скоро вернутся, я хочу до этого успеть убраться отсюда.
— Окей. Знаешь, в доме моих родителей на Пойнт Рейес сегодня, наверное, никого не будет. Можем поехать туда.
— Мне завтра утром надо на работу, — возражает Лорен.
— Ничего страшного, успеешь вернуться.
— Родители начнут психовать, если уйду на ночь.
— Соври что-нибудь.
— А, к черту, ты прав.
— Можно я возьму? — спрашиваю я, беря в руки стеклянный бутылек, высотой примерно в дюйм, украшенный белыми и зелеными завитками.
— Ага, как хочешь.
— А ватная палочка найдется?
— Да-да, давай быстрей уже.
— Ладно, не нервничай так.
Она роется в своих вещах, затем протягивает мне ватную палочку. Я обдираю вату с одного конца, а затем бреду в ванную и заливаю в бутылек немного воды. После этого высыпаю немного кристаллов из пакетика и измельчаю в порошок твердым корпусом зажигалки, завалявшейся в кармане. Получившийся порошок я стряхнул в бутылек. Щелкаю зажигалкой и держу пламя под бутыльком до тех пор, пока смесь в нем не начинает дымить и пузыриться, а затем кидаю внутрь вату и через нее наполняю два шприца. Тот, где доза поменьше, я передаю Лорен, а сам сжимаю правую руку в кулак, наблюдая, как вздуваются вены. Мое тело, после года без иглы, теперь такое очистившееся, здоровое, что вену можно найти моментально. Я помню, как трудно было раньше вколоть себе новую дозу, когда вены начали спадаться и прятаться под кожей. Но теперь они снова легко проступают на поверхности. Я тяну поршень шприца на себя, наблюдая, как он наполняется кровью, мешаясь с наркотиком, а затем резким движением вгоняю получившуюся смесь в свое тело.
Начинаю кашлять.
Химикат выпускает газ, который, как только, добирается до твоего мозга, сердца или бог весть чего там еще, тут же устремляется прямиком в горло и душит тебя.
Я кашляю, задыхаюсь. Глаза слезятся, кровь в висках стучит с такой силой, словно я сейчас потеряю сознание, дыхание безумно учащается.
— Охренеть, охренеть, — бормочу я. Свет перед глазами меркнет, и больше ничто на свете уже не может сравниться с ощущениями, которые я сейчас испытываю. Быть под кайфом — восхитительно. Я оборачиваюсь и вижу, как Лорен оттягивает поршень на шприце. Когда она тоже вводит себе дозу, я целую ее, целую без всяких слов, а она сразу отвечает на поцелуй, и все это дается так легко. Совсем не то, что бывает, когда ты «чист» и находишься в плену у страхов, беспокойства, собственной нерешительности.
Я целую Лорен настойчивее, но она отталкивает меня и говорит:
— Пошли на пляж!
Мы быстро покидаем дом и шагаем к машине Лорен по дороге, залитой солнечным светом. Мы уже в другом мире, в улучшенной его версии, где все вызывает восторг. Я курю сигарету, беспорядочно жестикулирую и говорю, говорю, болтаю без умолку. Наркотик продолжает волнами распространяться по моему телу. Я стискиваю зубы, а мои ладони начинают потеть. Я рассказываю Лорен, что пишу книгу, что хочу работать в журнале в Л. А. Неожиданно все мои мечты перестают казаться неосуществимыми. Я чувствую, что все это обязательно сбудется: мою книгу опубликуют, я получу любую работу, какую пожелаю, и заберу Лорен с собой в новую жизнь. Никто и ничто на свете не сможет мне помешать.
— Знаешь, — говорит Лорен, — родители уезжают из города на следующей неделе, так что ты можешь пожить вместе со мной, если у тебя нет других вариантов на примете.
— Нет, нет, — ответил я. Да, все складывается идеально — в моем мире, моей душе, в моей судьбе, бла-бла, все в таком духе.
— Уверен, будет круто.
— Их две недели не будет.
И я смеюсь.

На Бейкер Бич почти никого. Мы паркуемся на стоянке и смотрим, как морские волны, разбиваясь о берег, подхватывают с пляжа коричневые песчинки и швыряют их на гладкие зубья скал. Справа высится мост Золотые ворота, а по другую сторону канала виднеется полуостров Марин Хедлендс, весь покрытый зеленью, усеянный эвкалиптами и раскидистыми дубами. Красноватые скалы полуострова спускаются прямиком к бурлящей воде. Когда мы выбираемся из машины, я беру Лорен за ее маленькую нежную холодную ладошку. Мы спускаемся к дюнам, где ветер швыряет песок прямо в лицо, и внезапно я останавливаюсь, быстро раздеваюсь до трусов, мчусь к воде и с головой ныряю в очередную накатившую волну. Я слышу, как Лорен хихикает позади, а потом вокруг меня не остается ничего, только грохот морских волн и холод, холод, холод. Течение сильное, мне приходится сразу же начать с ним бороться. Пригнув голову, я чувствую, как течение тащит меня за собой, прочь из бухты. Но пловец я хороший. Миновав скалы, я попадаю в очередную волну, несущуюся к берегу. Пока я рос, успел вдоволь позаниматься серфингом на разных пляжах вдоль этой береговой линии. Раньше мы с друзьями могли пропадать на берегу по пять-семь часов кряду. В конце концов я выучился настолько хорошо держаться на воде, что без труда мог оседлать большую волну на Оушен-Бич или на пляже в Санта-Круз. Я смотрел, как покачивались на волнах пеликаны и как морские выдры поедали крабов, лежа на спине. Вставал я в те дни рано, уходил из дома еще до того, как солнце начинало светить в окно. Но по мере того, как я все глубже и глубже погружался в свою зависимость, доски для серфинга все чаще оставались пылиться в гараже, нетронутые. Я утратил интерес. Есть в этом что-то невыносимо печальное, но думать об этом я не хочу. В смысле, вот же я, занимаюсь бодисерфингом в волнах на Бейкер Бич, чувствую, как от ледяной воды спирает дыхание в легких. С мышечной памятью у рук и грудной клетки все в порядке. Я оглядываюсь на Лорен, которая уже разделась и улеглась на теплый песок. Оседлав последнюю волну, я возвращаюсь на берег, к ней, и принимаюсь целовать ее белый живот, прислушиваясь к ее смеху и чувствуя, как она дрожит. Затем вскакиваю на ноги и начинаю носиться туда-сюда по пляжу. Я бегаю быстро, замерзая, но не ощущая холода. Я глазею на все подряд: на деревья, ракушки, высокие водоросли в воде. Все вокруг кажется таким новым и невероятным. Моя младшая сестренка, Дейзи, никогда не могла пройти мимо красивого цветка или камешка необычной формы, когда мы гуляли вместе. Она наслаждалась каждым мгновением, и все вокруг казалось ей чудесным. Мет возвращает мне этот детский восторг. Я глазею по сторонам и действительно вижу все. Мир полон чудес. Я со смехом ношусь по пляжу до тех пор, пока окончательно не выдыхаюсь. Тогда я возвращаюсь к Лорен. Она улыбается мне, и я снова начинаю ее целовать.

Той же ночью я веду ее машиной, двигаясь по извилистым проселочным дорогам к нашему дому на Пойнт Рейес. Путь мне отлично известен. Тут я успел выучить каждый поворот. Именно этим путем я когда-то возвращался из школы каждый день. Мы проезжаем небольшие городки Сан Ансельмо и Фэрфакс, объезжаем кружным путем Государственный парк Сэмюэля П. Тейлора с красными вековыми деревьями, а потом едем мимо зеленых пастбищ, которые в темноте и под покровом тумана почти не разглядишь.
Наконец мы сворачиваем на нашу улицу, идущую в гору, по обеим сторонам которой высится густой лес. Мотор автомобиля начинает барахлить, но все же осиливает оставшуюся часть пути — доставляет меня домой. Дом моих родителей не какое-нибудь огромное поместье, но проектировал его какой-то известный архитектор. Он построен вроде бы в японском стиле. Минималистичный дизайн, повсюду зеркала и окна. Эти окна выходят на сад, который занимает не меньше полуакра земли: с дикими, разросшимися виноградными лозами, живой изгородью, дубами и тополями. Пройти через эти заросли можно по петляющим дорожкам, покрытым гравием. В теплое время года здесь повсюду что-нибудь цветет. Убедившись, что подъездная дорожка пуста и свет в доме не горит, я пробираюсь к дому и принимаюсь проверять двери и окна. Везде заперто.
Мне приходится перелезть через выцветшие деревянные ворота и изучить несколько задних дверей, пока я не нахожу самую хлипкую. Ее я открываю, просто дернув на себя и выбив нижнюю петлю. Включив кое-где свет, но не слишком ярко, я добираюсь до входной двери и впускаю Лорен.
— Боже, — говорит она, — я помню эти картины.
Моя мачеха — художница, так что все стены нашего дома увешаны огромными узорчатыми полотна. На картинах, нарисованных масляными красками, снова и снова повторяется один и тот же набор изображений: глаза, органы, ветви, смутные силуэты.
— Они прекрасны, — ответил я. — Такие жутковатые, правда?
— Ага.
Мы проходим в гостиную, и я вставляю в стереосистему диск с какой-то электронной музыкой, который оставил тут, когда в последний раз заезжал домой. Затем я откупориваю бутылку саке, которую нашел в стенном шкафу, и наливаю себе бокал. Лорен тем временем разглядывает книги по искусству и другие разные штуки на полках. Я смотрю на фотографии брата с сестрой, выставленные на подоконнике. Вот Джаспер в своей форме для лакросса, улыбается. Вот Дейзи, всего на два года младше Джаспера, наряженная эльфом, с накладной бородой, а ее собственными волосами заплетены в косичку. А вот и вся семья в сборе: моя мачеха, ее родители, ее брат, сестра, мой отец, мои дядя с тетей, мои брат с сестрой, кузины и... о, ну вот, в дальнем углу справа стою и я сам.
Передвигаясь по дому, я чувствую себя грязным, словно кусок угля, пачкающим все, до чего дотрагиваюсь. Даже не могу спокойно смотреть на эти проклятые фотографии — от этого слишком больно. Я залпом опорожняю бокал.
— Пойдем в душ, — предлагаю я.
— Идем. А не хочешь сперва еще закинуться?
— Само собой.
Вколов себе по новой дозе, мы отправляемся в ванную.

Мы трахаемся в моей старой кровати до тех пор, пока у меня кожа на коленях не стирается. После этого я выкуриваю сигарету за сигаретой и раздумываю, что бы украсть. Решаю забрать гитару и несколько курток, но ничего крупнее.
А, да, еще мне нужен ежедневник, так что я прихватываю черную книжицу с наклейками героинь из Крутых девчонок на обложке.
Позже выясняется, что это дневник моей сестры.

@темы: Эстер, любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно., «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

начни свой день с чашечки горячей котопсовой любви :333


особенно меня умиляет возглас Тимми, конечно) После стольких месяцев и несмотря на постоянное тупилово-торможение от Арми, котик его до сих пор сооу любит.

а это только лишний раз подтверждает, что Тимофей - кусачий парень :3

@темы: персиковые мужья

---

вот же пристал этот Викенд, окучивает кисаньку по-всякому >___>

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

Glorious 25th May
To truth, justice, reasonably priced love and a hard-boiled egg!