за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Тимотей вчера ночью долго интриговал всех в твиторе, чтобы в конце концов сбросить постер к "Красивому мальчику". Красивому мальчику - красивый постер <3 а сегодня ночью должен быть трейлер, которого я жду куда больше, конечно. смешно, что промо-кампанию Жарких ночей Тимми игнорит и их новые фотки даже не лайкал. Расчетливая киса отлично знает за то, что может снова наполучать наград, а что проходной проект xD
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
опять Арми с ведущим заигрывает, одно из любимых его хобби xD вообще не согласен, что он вздыхает при упоминании персикового фильма потому что устал о нем говорить. во время промо-тура уставал, конечно, но сейчас он по-моему откровенно тоскует и вздыхает потому что опять напомнили как было хорошо тогда. "сейчас" не выдерживает с тогда никакого сравнения.
4 и это выглядит именно так ужасно, как я думал, но что теперь поделать. Не знаю как Арми отреагировал, я бы на его месте ржал и плакал попеременно, отвлекаясь на прикладывание к бутылке и мысли о том, что теперь доступ к беззащитной шейке полностью открыт. Шалама с горшком вызывает грустные ассоциации то с цветочками на тонких стеблях, то с Золушкой, которая упорно идет на бал, несмотря на обрезанные злой мачехой кудри, а то и вовсе с "чайными бабами". посмотрите, он же тонет в мехах. куда ему меч. бедная детка.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
булочка, я старый злой дед и не знаю слов любви, но все же. с хлебобулочным личным праздником :3 румянься дальше в том же духе и пусть в жизни будет как можно меньше поводов для подгораний
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
студии Quantic Dream Сони должна выплачивать огромные гонорары, за то, что мотивируют геймеров покупать плойки ради их игр. третью плойку я купил ради Хэви Рейн, а после выхода Детройта некоторое время пытался стискивать зубы и держаться, глядя на карнавал конноролаверов в твиттере, но потом сдался и купил ps4 (количество людей, желающих переехать ко мне, резко возросло ). от контроллера я за пару лет игнорирования плоек отвык, так что результаты первого прохождения Детройта ожидаемо невпечатляющие, но! я все же смог для всех вытащить хорошие концовки. Через пень-колоду, но смог. Андроиды "хотя бы на время" обрели свободу, Коннор обнимается с Хэнком, Кара, Алиса и Лютер пересекли канадскую границу. Коннора и Хэнка я уже, разумеется, зашипперил, потому что как можно пройти мимо спивающегося полицейского с обостренным чувством справедливости и девиантной булочки, которая все старается сделать правильно. Булочка меня, правда, нехило так напугала в сцене с архивом.читать дальше Где Хэнк, несмотря на статус "симпатия" нам помогать отказался и поэтому мы дошли до того, что оторвали голову одной мертвой лесбиянке из клуба и держали ее перед трупом второй, временно вернув ее к жизни. Чтобы вторая поверила будто первая жива и выдала адрес убежища андроидов. Самая жуткая сцена за всю игру, даже свалку андроидов переплюнула. Еще было очень напряженно в гостях у товарища Златко и его правосланеньких икон и на корабле, во время штурма. Несмотря на то, что мой Маркус старался вести революцию мирно и лишь однажды спалил беседку, его безоружных сторонников раз шесть расстреливали. Может быть, тест на человечность должен выглядеть иначе? застрелишь беззащитного - очень по-человечески, очень гуманно? Помогли в итоге каноны мюзиклов, если ты гордый революционер, то пой рядом с баррикадами. хочу еще как минимум два прохождения. идеальное - где я учту прошлые ошибки, по максимуму сдружу Коннора с Хэнком, выкину из доброй революции баг с беседкой и тд, а потом дарковое, где Коннор будет делать ВСЕ в интересах расследования, а Маркус сразу пойдет на конфронтацию с людьми. С Карой, думаю, ничего особо менять не буду, они с Алисой миляхи и не хочется над ними измываться. Ну да, немного обидно, конечно, что именно условно-женскому персонажу отдали ветку защита ребенка@уборка помещений, это слегонца попахивает сексизмом. С другой стороны, Две души были с женским персонажем во главе угла, нужно же чередовать.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Как и было предсказано в древних сказаниях, продолжаем наше путешествие по жизни Ника. Во второй главе он заводит новых друзей и даже думает основать собственный бизнес... Наивное обколотое дитя.
Ночь мы проводим в каком-то пафосном мотеле с отделкой в стиле арт-деко на Ломбарт-стрит. Снаружи здание украшено яркой мозаичной плиткой. Хотя Лорен там остается лишь до полуночи. Ее родители начинают беспокоиться и пытаются выяснить, где она. Я слышу, как она говорит по телефону с отцом. Ее голос дрожит — из-за судорожных попыток звучать… как, невинно? Типа того. Разумеется, я через это тоже проходил — лгал, что не употребляю наркотики, пытался скрывать случившийся рецидив. Лорен удается убедить родителей — по крайней мере, на этот раз. Думаю, они верят ей, потому что хотят верить. С моими родителями было то же самое. Впервые я загремел в реабилитационный центр, когда мне было восемнадцать. На тот момент я употреблял мет всего полгода, но жизнь моя уже начала разваливаться на части. Я бросил колледж и довёл себя до чего-то вроде нервного срыва — бродил по улицам и говорил с людьми, которых вокруг и не было. Я пришёл в себя лишь в тот момент, когда возле меня остановилась патрульная машина. Офицер угрожал меня арестовать, но в итоге все равно отпустил. Пять дней спустя отец привёз меня в клинику. То было большое здание в викторианском стиле, полуразрушенный особняк на углу Фелл и Штайнер. До сих пор помню, как впервые вошел туда. Полы в здании были устланы истертым красным ковролином, на верхние этажи приходилось подниматься по прогнившей скрипучей лестнице, а кишкообразные кривые коридоры вели в палаты, где рядами стояли одинаковые кровати. Пациентов в клинике на тот момент было около пятидесяти — и все мужчины. Целыми днями мы посещали всякие групповые занятия, где нас просвещали о злоупотреблении психотропными веществами, рассказывали о программе «двенадцати шагов» и объясняли, как вернуться к жизни без наркотиков. Впервые входя в деревянные входные двери клиники, выкрашенные зеленой краской, я дрожал всем телом и чувствовал, что меня вот-вот вырвет, а то и похуже. Рядом был отец, все в том же старом шерстяном свитере, которым укрывал меня от холода, когда я был маленьким. Его волосы — темные пряди вперемешку с седыми — были коротко острижены. Глаза, покрасневшие от сдерживаемых слез, скрывались за квадратными очками. Он, кажется, тоже дрожал. — Пожалуйста, папа, — умолял я его. — Обещаю, я завяжу. Пожалуйста, не нужно этого. — Ты не можешь вернуться домой, Ник. — Но пап, мне здесь не место. Я ошибался. Это я выяснил на первом же групповом занятии. Один из пациентов, Джонни, приземистый невзрачный человек с жиденькой растительностью на лице и ирокезом, выкрашенным в черный цвет, рассказывал свою историю. Он говорил о том, как подсел на крэк и кокаин. И проняло меня не из-за каких-то деталей его истории, а из-за того, как он описывал свои чувства. Он говорил, что до того, как подсел на наркотики, всегда чувствовал себя каким-то чужаком, совершенно не похожим на других людей. Кажется, он сказал: «Словно всем остальным выдали инструкцию к жизни, а вот мне забыли. Все вокруг как будто бы отлично знали, что делают, а я и понятия не имел. Так было, пока я не начал пить и принимать наркотики. Как будто раньше мой мир был черно-белым, а теперь вдруг расцвел всеми красками». Разумеется, мой опыт был созвучен с его, но это не значило, что я собирался меняться. Я любил наркотики. Любил те ощущения, что они мне дарили. Они освобождали меня от ужасающего чувства отчужденности, которое я вечно испытывал. Именно они вручали мне инструкцию к жизни, о которой говорил Джонни. Я не мог, НЕ ХОТЕЛ отказываться от этого. Но мои родители были полны надежд, а психологи в клинике давали больше привилегий тем, кто шел им навстречу, так что именно этим и я занялся. Говорил им то, что они хотели услышать. Делился соображениями о том, как буду исправлять весь ущерб, который причинил. Рассуждал о своей готовности следовать духовным принципам, лежащим в основе «двенадцати шагов». И, полагаю, отчасти я говорил искренне. Ведь я вовсе не хотел докатиться до состояния других пациентов «Ohlhoff House» — поседевших, беззубых, лишившихся всего на свете. Просто мне казалось, что уж со мной-то такого точно не произойдет. Господи, я ведь с отличием закончил школу. Мои статьи публиковали в печатных изданиях. Я вырос в хорошей семье. К тому же, я был слишком молод, чтобы считаться настоящим наркоманом. Я же просто экспериментировал, правда ведь? Меня выписали из клиники через месяц, и я поселился в общежитии для пациентов в городе. Без наркотиков я продержался ровно три дня. На четвертую ночь сказал, что еду на встречу, а вместо этого отправился закинуться метом. Машина будто сама меня перевезла через мост прямиком в Окленд. Ночевать в общагу я уже не вернулся. Когда об этом узнали родители, меня заставили пройти другой тридцатидневный реабилитационный курс, в Напе. После этого я продержался без наркотиков больше месяца, но стоило мне отправиться в колледж в Амхерсте, штат Массачусетс, как вскоре опять случился рецидив. Однако на этот раз мне удалось скрыть случившиеся от родителей. Несмотря на то, что мои поступки становились все более безрассудными (я воровал кредитки, выписывал чеки на свое имя), а оправдания — неубедительнее («просто хотел купить подарки для Джаспера и Дейзи»), отец продолжал игнорировать происходящее. Я чах практически у него на глазах. Но к тому моменту, как я окончил первый курс, моя зависимость прогрессировала до той стадии, когда продолжать ее скрывать я уже не мог. Сперва я только выпивал, курил травку и понемногу принимал кислоту, но затем начал искать, где бы прикупить мета. Поскольку кристаллов в западной части Массачусетса мне раздобыть не удалось, я начал употреблять героин. На машине своей тогдашней подружки я отправлялся в трущобы Холлихока и просто бродил там туда-сюда, пока мне не начинали предлагать товар. Нетрудно было догадаться, зачем молодой белый паренек ошивается в столь сомнительном районе. Героин стоил дорого, и вдыхать этот белый гранулированный порошок через нос значило тратить его понапрасну. Именно это и стало моим предлогом для того, чтобы начать колоться. Вводя наркотик непосредственно в вену, я получал большую дозу. Я украл шприцы из научной лаборатории. Научился делать сам себе уколы, поразглядывав инструкции в Интернете. В Интернете, да. Процедура была непростая. Сперва я промахивался мимо вены и колол себе дозу прямиком в мышцу. Руку жгло невыносимо. Тогда я еще не понимал, что вены расположены у самой поверхности кожи, и втыкал иглу слишком глубоко. Вскоре мои руки покрылись следами от уколов, и я сильно похудел. Когда я вернулся домой на летние каникулы, мне пришлось впервые пережить ломку. Это было совсем как в кино: меня рвало, я дрожал, потел и расцарапывал себе кожу, под которой словно копошились термиты. Сперва я попытался соврать родителям, сказав, что у меня какой-то кишечный грипп. При первой же возможности я улизнул в город и раздобыл у друзей немного мета. Как только я пустил его по вене, тут-то мне, можно сказать, и пришел конец. После столь длительного перерыва мое привыкание к мету полностью сошло на нет, и когда я снова им закинулся, эффект вышел мощнейший. Я тут же впал в забытье и по сей день понятия не имею, чем занимался всю следующую неделю. Очнулся я у себя в постели, в родительском доме. Из гостиной доносился плач. Голос моего младшего братика дрожал от слез. — Где же они? Где? Я ощутил знакомое неприятное чувство в животе. — Ты уверен, что они лежали здесь? — спросил отец. — Да, — хныкал Джаспер, — мои пять долларов тут лежали. Дейзи, это ты их взяла! — НЕТ, НЕ БРАЛА! — Дейзи тоже кричала и была вся в слезах. Я вылез из постели и принялся собирать вещи. Пусть я и не помнил, как украл деньги, но не сомневался, что это был я. На самом деле, идти мне было некуда, но и здесь оставаться было нельзя. Я запихнул в сумку столько вещей, сколько смог унести. Затем повесил сумку на плечо, уставился в пол и зашагал к входной двери. Но дорогу из гостиной мне перегородили отец и мачеха. Лица у них были раскрасневшиеся и сердито перекошенные. — Ты что делаешь? — спросил отец, едва сдерживая крик. — Ухожу. — Ник, мы знаем, что ты снова принимаешь. — Да, — ответил я, не поднимая головы. — Я сюда больше не вернусь. — Чушь собачья! — терпение моей мачехи лопнуло. Она быстрым шагом пересекла комнату и вышла прочь. Где-то громко хлопнула дверь. — Ты не можешь просто взять и уйти, — сказал отец, едва не плача. — Я должен. — Мы сможем тебе помочь. — Не надо, сам разберусь. — Нет, Ник, остановись! Он потянулся ко мне, пытаясь меня остановить. Я со всей силы оттолкнул его. — Ты какого хрена делаешь?! — заорал я. — Господи, как вы меня достали!
Если честно, мне просто не хотелось останавливаться. Нет, конечно, мне не нравилось воровать, причинять боль отцу и всякое такое. Все это я ненавидел. Но я чертовски боялся слезать с иглы. Это был какой-то кошмарный замкнутый круг. Чем больше наркотиков я употреблял, тем больше постыдных поступков совершал и тем сильнее мне хотелось закинуться, чтобы об этом забыть. В своей зависимости я зашел слишком далеко и уже не верил, что смогу вернуться обратно. Принять ответственность за свои поступки, признать вину, исправить вред… черт, да мне теперь даже извиниться стало слишком тяжело. Я мог только двигаться вперед и делать все, что было в моих силах, чтобы не думать о прошлом. Так что я вышел на улицу, вдохнул горячий летний воздух. До автобусной остановки добрался автостопом, а оттуда уехал к своему приятелю — к Акире. Именно после этого случая родители действительно перестали верить моим словам. Но у Лорен, судя по всему, ситуация не настолько запущенная. Родители все еще оставляют за ней право на презумпцию невиновности.
Так что она бросает меня одного в номере мотеля, и какое-то время я просто пишу и рисую, слушаю музыку, а затем несколько часов сплю. Просыпаюсь я голодным. Мет у меня почти закончился. Я звоню Гэку и договариваюсь встретиться с ним в половине первого в Тендерлойне. Затем я еду в Норт-Битч, чтобы позавтракать.
Когда я был маленьким, где-то лет семи или восьми, мы с отцом жили в верхней части Калифорния-стрит. У нас была квартира в многоэтажном здании, окна которой выходили на канатную дорогу и готические башни Собора Грейс. Через дорогу от нашего дома находился небольшой парк с песочницей, качелями и деревянным игровым комплексом. Отец водил меня туда играть по утрам, а потом мы вместе шли в Норт-Битч — итальянский квартал Сан-Франциско. Мы направлялись в кафе «Триесте» на углу Грант, где подавали деревенскую еду. По пути туда я держался за мозолистую руку отца, разглядывая голубей и трещины на тротуаре. В кафе папа обычно заказывал для меня горячий шоколад и слоеную булочку с малиной. Мы садились за столик в углу — я рисовал, а папа что-то писал в своем блокноте. Обычно он пил капуччино. Иногда мы не писали и не рисовали, а просто болтали друг с другом. Я водил пальцами по мозаичной столешнице, нюхал кофе и засыпал папу вопросами обо всем на свете, а он шутил и рассказывал мне всякие истории. Из музыкального автомата доносились оперные мелодии. После завтрака мы, бывало, шли в «Книжные городские огни» — типографию и по совместительству книжный магазин. Там всегда было сыро и пахло землей. Мы проходили мимо секс-шопов и стрип-баров. С наступлением темноты перед дверями этих заведений появлялись женщины в обтягивающих латекстных нарядах, стараясь заманить к себе случайных прохожих. Помню, что тогда я считал их супергероинями — Чудо-Женщиной, Женщиной-Кошкой, Супергёрл. Иногда я с ними заговаривал, и все они знали, как меня зовут. Проезжая по Норт-Битч этим утром, я разглядываю улицы, где прошло мое детство. Припарковавшись, иду в кафе «Триесте». Мужчины и женщины, стоящие снаружи, переговариваются и курят. Небо синее, ясное. С залива дует сильный ветер. Я захожу внутрь и заказываю какой-то кофе с сэндвичем. Сажусь в задней части кафе, за все тот же знакомый старый столик. А из автомата звучит всё та же музыка.
Я ввожу себе последнюю дозу мета в тесном и плохо освещённом туалете кафе. Кто-то настойчиво барабанит в дверь кабинки, а я мучительно долго ищу вену. Наконец пытаюсь вколоть себе дозу, но рука у меня дрожит, и наркотик попадает в мышцу. Жжётся просто страшно, и я вою от боли. Правая рука полностью немеет и болит. Громко выматерившись, я ухожу на встречу с Гэком. Рука теперь вся в крови.
Гэк встречает меня у отеля, где живет вместе с отцом. Назван отель в честь какого-то святого, но похож скорее на ад: в окнах выбиты стекла, а краска на стенах совсем облезла. Гэк принес мне пару граммов мета. Я предлагаю ему закинуться вместе, прямо сейчас, так как большую часть последней дозы растратил зря. Он соглашается, и мы идем в отель. Заправляет там индианка в традиционном сари, с точкой на лбу, все как положено. Она требует, чтобы я оставил в залог свое водительское удостоверение, а потом уже поднимался наверх. На ней огромные очки с толстыми стеклами, волосы стянуты в узел на затылке, а вид недовольный. — Можешь остаться на час, потом придется платить. Я следую за Гэком на третий этаж по разваливающейся лестнице, покрытой ковровой дорожкой, с облезшей краской на перилах. По коридорам блуждают разные пропащие люди. Они курят сигареты и то и дело окликают нас, предлагая купить у них какой-нибудь хлам. — Эй, ребят, — обращается к нам обкуренный темнокожий парень с побритой налысо блестящей башкой. — Мне тут надо клавиши загнать. Не купите? Он протягивает нам небольшой синтезатор. — Он хоть работает? — спрашивает Гэк. — Да, чувак, он рабочий. Хочешь проверить? — Давай. Ник, ты с нами? — Ладно, ладно, мне пофиг. Мы идем за этим парнем в его комнату. Выглядит она, ну, как самая настоящая помойка. На кровати нет никакого белья, а матрас вроде бы покрыт пятнами от засохшей крови. На полу всюду пепел, обертки, порножурналы, пивные банки, фольга и видеокассеты. Парень представляется Джимом. Пожимает нам руки. Спихивает на пол часть одежды, разбросанной по кровати. Пристраивает на матрас синтезатор, включает его, наигрывает простенькую мелодию и поет какую-то песню про любовь в стиле R & B. Голос у него глубокий, проникновенный. — Ладно, берем. Сколько? — спрашивает Гэк. — За двадцать отдам. — За двадцать? — Ну ладно, за десять. Слушайте, чуваки, я всего-то хочу заторчать. Десяти баксов мне на эту ночь хватит. — Ладно, десять так десять. Гэк протягивает ему деньги. Каким-то образом он умудряется не глядя вытащить из кармана именно десятку, не посветив оставшимися деньгами. Парень моментально хватает купюру и прячет в карман джинсов. — Супер, просто отлично. Мы возвращаемся обратно в коридор и добираемся до комнаты Гэка. — Классно получилось, — говорит Гэк, приподнимая синтезатор. — Ага, прикольно будет на нем побренчать. — Нет, чувак, ты не понимаешь. Это первый шаг на пути к моей мечте. Я музыкантом хочу стать. Понятия не имею, что на это ответить. У комнаты Гэка еще больше сходства с помойкой, чем у джимовской. На полу и на кровати валяются кассеты с гейским порно, обертки, окурки, рваные бумажки, обувь, банки из-под арахисового масла и коробки от печенья. Раковина в углу комнаты забита грязными тарелками. На комоде стоит компьютер, собранный из разношерстных деталей. Люминесцентные лампы горят слишком ярко и негромко гудят над головой. Гэк пытается расчистить хоть немного места, чтобы поставить синтезатор. — Слушай, — говорю я, — а иглы-то у тебя найдутся? — Да. Вон там в пакете должны быть чистые. Он указывает на коричневый бумажный пакет, что стоит на прикроватной тумбочке. Я роюсь в нем, нахожу шприцы и готовлю нам с Гэком две охуительно большие дозы. Гэк спрашивает, хочу ли я, чтобы он меня уколол. Я вытягиваю руку, и он быстро, без труда, загоняет иглу точно мне в вену. Есть в этом что-то пугающе эротичное. Он вводит наркотик в мое тело, а я, закашлявшись, чувствую накатывающую волну кайфа. И это восхитительно, правда, просто чудесно. После того, как Гэк делает укол себе, я спрашиваю: — Может, хочешь со мной прогуляться? — Прогуляться? — Да, чувак. Я в этом городе два года не был. — Ну ладно, давай. Мы вновь спускаемся по лестнице. Я забираю свое удостоверение у индианки, после чего мы выбираемся на улицу и быстрым шагом движемся к воде. — А ты правда тогда с отцом приходил? — интересуюсь я, просто пытаясь найти тему для разговора. Руки у Гэка рефлекторно подергиваются, и он прячет их в карманы. — Ага. — Вы вместе живете? — Ну, да. Я с ним познакомился всего год назад. Меня усыновили, когда мне только два года было. — Ну и дела. И как вы с ним встретились? — Наверное, он просто решил, что хочет меня увидеть, вот и заявился в дом к моим приемным родителям. — И ты сходу переехал к нему жить? — Ага. Он клевый. Только парней иногда к нам в свою комнату водит, вот это хреново. — Парней? — Ага. Он гей.
Мы продолжаем шагать вперед. Облака быстро плывут по небу над нашими головами, я курю одну сигарету за другой и передаю их Гэку, чтобы он тоже затянулся. Гэк болтает какую-то чепуху — что-то про свои планы на будущее. Не знаю, как мне приходит в голову идея попросить его о помощи. Внезапно я проникаюсь к нему абсолютным доверием, а потому говорю об этом в лоб, пока мы шагаем по Маркет-стрит, приближаясь к громадной тени от Бэй-Бриджа. — Слушай, — начинаю я, — мне тут кое-что в голову пришло, дай я тебе расскажу. Сейчас у меня на руках около двухсот пятидесяти баксов. Я держался без наркоты восемнадцать месяцев, работал, сумел кругленькую сумму скопить. Но с такой-то привычкой, как моя, я очень скоро всё это спущу, если не придумаю, как подзаработать. Так вот, я подумал… Я ведь тебя еще толком не знаю, верно? И ты меня тоже, но у нас с тобой пока отлично складывается, так что есть у меня на твой счет хорошее предчувствие. — У тебя тоже, да? — говорит Гэк, остановившись, чтобы поднять с обочины мятый бумажный пакет. Он заглядывает внутрь, убеждается, что там пусто, и бросает пакет обратно на землю. — Ага, — отвечаю я. — Я сразу понял, что мы подружимся. — Правда? — Ну да, в тот же день, как мы познакомились. — Может, и я тоже. Знаешь, я тебя в самом деле уважаю. Я тут подумал, что нам стоит хорошенько закупиться метом, поделить на дозы и вместе все это дерьмо продавать. — Точняк. А еще нам стоит его разбавлять. — Разбавлять? — Ну да, чел. Купим кучу действительно качественного товара, поделим на дозы и смешаем с солью для ванн или еще какой хренью. Я все быстренько распродам, торчать сможем почти бесплатно, может, даже квартиру снимем. Я на тебя буду работать. Да мы свою собственную группировку можем основать, чувак! С переговорными устройствами и прочей хренотой. — Ты об этом подумай как следует, чувак. — Уж будь уверен. — А ты знаешь, где можно по нормальной цене товар раздобыть? — Думаю, да. Мне нужно сделать несколько звонков. Что, прямо сейчас и займемся? — Хм, ну ладно, давай. Кстати, не знаешь, где можно достать героин? — Знаю, само собой. О чем сперва договориться? — Пожалуй, насчет героина. — Как скажешь, брат. Дай-ка мне свой мобильник. Пуля нам поможет. — Пуля? — Ага, я его так называю. — Лады. — И сигарету мне еще одну дай. Я протягиваю ему две.
Пуля — бездомный. Он высокий и худой, совсем худющий, с изъеденным шрамами лицом и сальными волосами. Нос кривой, будто его не раз ломали. Лицо пересекает белесый шрам, а кадык очень сильно торчит. На голове у него кепка, надетая задом наперед, на ногах мешковатые штаны и армейские ботинки. От него несет потом и мочой. Двигается Пуля неуклюжей дерганой походкой, голова и ноги все время мотаются туда-сюда. — Гэк, братан, ты чего не звонил? Что бы он ни говорил, это звучит как нытье. — Чувак, я занят был. — Но вам же дурь нужна, да, ребят? — Да, — отвечаю я. — Ну, есть у меня один номер. Но прежде чем я вам его дам, может, мы сумеем договориться. Мы с Гэком приехали на встречу к Пуле в «Safeway» на углу Черч и Маркет. Уличные пацаны и «бегунки» часто заключают сделки именно здесь. Во-первых, можно зайти в супермаркет и запросто стянуть немного орехов или сухофруктов из ящиков. Во-вторых, там есть один из этих самоочищающихся уличных туалетов, где очень удобно уколоться. Уже темнеет, и огни на Твин Пикс мигают, включаются и гаснут, включаются и гаснут снова. — О чем договориться? — О том, что с вас дозняк за услугу. — По рукам. — Девчонку зовут Кэнди. Вот номер. Смотри не потеряй. Он записывает цифры на первой странице дневника, который я украл у сестры. Там есть рисунок девочки с двумя косичками, указывающей пальцем на пятнистые квадраты на стене. Под рисунком Дейзи написала: «Мы в Л. А. с Ником. Ходили в музей. Видели всякое про Наполеона». Было это в январе, всего два месяца назад. Родные приехали навестить меня, и мы решили сходить в Музей технологий Юрского периода на Венецианском бульваре. В своем дневнике Дейзи описала музей и даже упомянула, что ела на обед. Потом она написала что-то про то, как взглянула на меня и я ей показался грустным. Как она выразилась, из-за этого у нее в животе «заныло». Читая эти слова, я прекрасно понимаю, что она имела в виду. И у меня в животе точно так же ноет. Интересно, можно ли как-нибудь вернуть ей дневник. Я ведь совершенно не хотел его у нее отбирать, но все же именно это и сделал. Да когда со мной вообще бывает по-другому? Как бы там ни было, я звоню Кэнди. Голос у нее такой тихий, что ее почти не слышно, но мне все же удается назначить ей встречу у видеопроката на углу. Приезжает она туда на желтом Кадиллаке. На ней потрепанная меховая шубка, а волосы выкрашены в черный цвет, с отросшими белыми корнями. На помятом лице густой слой макияжа. На вид ей где-то за тридцать. — Ты берешь два грамма, верно? — Да. Она протягивает мне четыре крохотных шарика, завернутых в глянцевую цветную бумагу. Я отдаю ей восемьдесят баксов. — Отлично, — подытоживает она. — Ты всегда такими крупными партиями покупаешь? — Вроде того. — Что ж, звони в любое время. Вернувшись в свою машину, я вижу, что Гэк и Пуля отлично проводят время вместе, ржут и подкалывают друг друга. — Гэк мне тут твой план пересказал, — говорит Пуля. — Собираетесь, значит, основать свою группировку и сами торговать? — Типа того. — Что ж, — заявляет он, — без меня вам точно ни за что не справиться. — Почему это? — Любой группировке нужна защита. С этими словами он достает откуда-то здоровый охотничий нож и взмахивает им, разрезая воздух. Я резко и судорожно вдыхаю. — Дурь-то купил? — спрашивает Пуля. — Ага. — Тогда двигаем отсюда. Он прячет нож обратно. Мы сворачиваем на какую-то тихую боковую улочку и там закидываемся новой дозой. Гэк героина не хочет, но все равно остается сидеть с нами. Я расплавляю полграмма сладкопахнущего наркотика в том бутыльке, что взял у Лорен, а затем мы втягиваем получившуюся коричневую смесь в два шприца и делаем себе по уколу. Я жду: раз, два, три, четыре. В голове начинает покалывать, и я чувствую, как по телу разливается, пульсируя, волна умиротворения. Мышцы тела расслабляются. Я гляжу на Пулю. Он улыбается во весь рот. Где-то на минуту я совсем отключаюсь от внешнего мира. Ощущения такие, словно все вокруг окутано мягкой пеленой правильности. Я смеюсь. — Дурь хороша. — Точняк. — Ну что, Гэк, — спрашиваю я, — возьмем Пулю в долю? — Само собой, брат, он парень что надо! — А ты как, Пуля, согласен? — Я с вами. — Зашибись. — Надо бы какое-нибудь название придумать, — говорит Гэк. — Мы ж скоро самую крутую банду в Сан-Франциско сколотим. Оглянуться не успеем, как на нас уже все будут работать. Так мы и сидим там, обсуждаем будущие свершения. Я киваю и поддакиваю, абсолютно ни о чем не волнуясь. Я знаю, просто знаю и все, что наш план сработает.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Sense8 финалочка
попытка впихнуть двухсезонную (условно) сюжетку в двухчасовую серию, изначально была обречена на провал. Так же глупо, как идея впихнуть сюжет "Возвращение в Брайдсхед" в двухчасовой фильм. Но на второй вариант я зол больше, сестры Вачовски-то настучали по головам себе же, не посягая на классические произведения. Глядя на скомканное полотнище с невероятно сиропным финалом, где последний кадр - как итог всему - радужный страпон - начинаешь задумываться, а так ли плохо, что у твоих любимых сериалов, закрытых раньше срока, нет денег на полнометражки. Сними Фуллер нечто столь же бессмысленное, пусть и со свадьбой уибала в конце, вряд ли это бы принесло мне много радости. У Вачовски несколько любимых граблей: затянутые экшн-сцены со слоу-моу, которые они лепят одну за другой, пафосно-безумные персонажи, которым хочется сказать "да что ты блять несешь?" (Архитектор, Мать) и желание додать счастья всем, абсолютного, бесконечного. Надежно зафиксированного очередной оргией. В первом сезоне оргия была прекрасной, ничего не скажу. свежо, интересно, необычно. Во втором сезоне... ну, окейной. Тут же оргия чисто для галочки и она никаких положительных эмоций больше не вызывает. Вместо того, чтобы говорить друг с другом, разбираться в хитросплетениях отношений и что-то решать, люди бездумно ебутся. все со всеми. ну допустим, что после двух сезонов сенсейты готовы в любое время суток трахать друг друга и такое понятие как ориентация потеряло для них значение, ведь они следующая ступень эволюции. Но почему на тройничок вдруг согласен Раджан? Когда гейская пара решила, что им в постели требуется Даниэла? Чего бы еще тогда было не позвать друга Вольфи присоединиться к оргии, лол, их я хотя бы шипперил. Безобоснуйный свальный грех мне не нравится точно так же, как безобоснуйный гет. Может, даже активнее не нравится, как максимально далекому от полигамии собственнику. Из хорошего - за ностальгию по Парижу и песню в конце спасибо. И за несколько минут смеха из-за самого. тормозного. отряда боевиков на свете, которые не способны догнать на лестнице пожилого мужика в кильте. Ах да, еще не могу обойти вниманием гениальный троп "мы выберемся на крышу исключительно ради того, чтобы потерять одного из наших пленников, а потом вернемся и всем наваляем". Там засветился второй отряд наемников-идиотов, которые вежливо стучали в дверь, прежде чем ворвались в открытую квартиру.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Траур-траур :С Тимми таки обстригли под "горшок" для соблюдения исторической достоверности *закатывает глаза* какая нафиг историческая достоверность, когда у вас в касте сплошь люди как из шоу супермоделей и Лили Роуз наверняка будет чистенькая-накрашенная, а не как реальные дамы из средневековья. и не пишите мне "да ладно, отрастет" =_______= про кудри Эзры тоже так говорили, но со времен первых Тварей их больше никто не видел.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
С любовью, Саймон читать дальшеНа тумблере долго велись великие войны про "токсичный" и "педофильский" Назови меня своим именем, в противовес которому выдвигали няшного, здорового и со всех сторон положительного Саймона. Не хочу даже обсуждать насколько это тупо. Разные жанры, разные страны, разные временные рамки и абсолютно другой тон истории. Конечно, легко назвать Саймона "здоровее" ведь он прост как симпатично обструганное полено. Сравнить его можно с Леди Берд, Хорошо быть тихоней, Гонзо и другими многочисленными драмедиями про быт американских школьников. С Гонзо больше всего общего, ровно та же самая структура сюжета. "Гонзо про каминг аут", как выразился стотыщ. И это никоим образом не в минус Саймону. Я согласен, что ЛГБТ+ тоже нужны дурацкие драмедии о школе, с понимающими родителями, верными друзьями, бессмысленными хулиганами и полубезумными директорами. Но не надо делать вид, что это какое-то великое искусство. Милый одноразовый фильм про первую любовь. С идеализированной в край концовкой и стертой бисексуальностью одного из персонажей... Энивей, один раз посмотреть приятно. (но мы хотели, чтобы Саймон остался с пианиииистом, ваааай нооооот). 6.5 из 10
Бэтмен и Робин читать дальшеРаньше знал о его плохости только по обзору Ностальгирующего Критика, теперь убедился лично . То есть, у меня-то бэт-кредитка не вызывает такой ярости топора как у Критика (гэг тем не менее глупый) и мое детство этот фильм точно не разрушит, вот только плох он все равно. Половина декораций и костюмы как будто делались из пластмассы, злодеи переигрывают, Робин тупенький, а любимого моего Жжима Гордона превратили в старую свиноподобную развалину. Я просто не понимаю. Зачем. После мрачных и стильных фильмов Бертона (я бы еще понял если бы до, но оно позже вышло!) зачем возвращаться к комедиане аля телевизионное шоу пятидесятых. Ностальгию это не вызывает, а вот неловкость за создателей - на ура. Ну, фильм можно посмотреть и посмеяться. Даже отыскать в нем несколько эстетичных моментов, вроде слезинки Фриза. Не смотреть можно тоже. За не смотреть агитирую чуть настойчивее, чем за первый вариант. 4 из 10.
Наемник читать дальшеШпионский боевики посмотренный ради Дилана. Где старается один лишь Дилан. На моментах с обучением в лагере для бойцов антитеррористического отряда было немного интересно. Потом не было. Драки, штампы, драки. В конце опасную бомбу ухнули в океан, где она и взорвалась, но все продолжили радоваться. Потому что если взрыв в воде... бомба точно не поубивает дочерта рыб и не отравит воду... А, да всем пофиг. Вторичные шпионские боевики непритязательные ребята. 4 из 10.
Здесь курят читать дальшеА вот это фильм отличный! Едкая умная сатира, с оригинальным посылом (по голливудским меркам). Захотелось и книгу прочитать по которой он снят. Главный герой - малоприятный, но очень харизматичный пиарщик, работающий на одну из крупнейших сигаретных компаний. Он подкупает мужчину, чей образ некогда использовался для рекламы марки сигарет, ныне умирающего от рака, спорит в телешоу с врачами на глазах у столь же умирающего от рака подростка, выступает в суде, оспаривая инициативу сенатора одного из штатов о размещении на пачках сигарет фотографии реального черепа, а каждую пятницу тусит со своими лучшими друзьями - дамой из алкогольной компании и парнем из компании выпускающей оружие. Они как всадники апокалипсиса от 21 века. При этом главный герой вовсе не фанат огромных корпораций. Он делает то, что получается у него лучше всего и выступает за свободу воли. Да, если ты совершеннолетний, то имеешь право травить себя чем угодно, хоть сигаретами, хоть алкоголем. Осознавай риск, но не позволяй кому-то обращаться с тобой как с младенцем, не позволяй другим решать, что ты должен делать. Фильм особенно необычен тем, что главный герой в конце не получает "по заслугам". Он четко и последовательно отстаивает свою точку зрения и добивается поставленных целей. Призывает сына, а вместе с ним и зрителей, не соглашаться слепо с чужим мнением. И рассказывает как работают техники манипулирования общественным сознанием. Все это здорово тем, что далеко от обычной гламурности и нравоучений. А всем пиарщикам смотреть будет приятно вдвойне. 9 из 10.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
знаете, мне начинает казаться, что шуточная версия о подкупе той журналистки, писавшей про "поцелуйную" блондинку не такая шуточная, как мы думали xD Не прокатит, Лиз, не старайся.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Алиенист
Поразительно безэмоциональная книга. Автор выбрал необычную и даже насквозь фетишированную тему: написал историю про мальчиков-проститутов, переодевающихся в женские платья, продававших себя на улицах Нью-Йорка в 1896 году, которых убивает таинственный маньяк и... И превратил это в максимально сухой рассказ. Как будто читаешь про сводку новостей с биржи, где вместо акций Газпрома мертвые изуродованные мальчики. Написано хорошо, но сопереживать кому-то невозможно из-за авторского стиля и читается этот 500-страничный отчет о поимке выдуманного маньяка тяжело. Сильно подозреваю, что мальчики тут выбраны были в качестве жертв лишь для того, чтобы привлечь внимание почтенной публики, которую не приманишь на убийства обычных проституток (кхе-кхе, Джек). Так что сравнивая сериал и книгу (а именно из-за сериала я и добрался до первоисточника), первый выигрывает почти по всем фронтам. Разве что недороман между Джоном и Сарой добавили зря. В книге четко сказано, что Джон и не рассматривал возможность отношений с ней, зная насколько она сосредоточена на карьере. Помимо этого, считаю абсолютно ненужной сериальную линию про Эстер. И про Джозефа в конце сериала зря забыли. Ну что, вот сложно было добавить вместо дурацкого разговора между Сарой и Джоном, какие-нибудь пять минут про счастливого Джозефа? Мур его мог забрать к себе домой, например. По сравнению с судьбой книжного Джозефа (которому по книге лет 12 и там не судьба, а пиздец), это прогресс, конечно, но концовку не дотянули. В остальном, сериал отлично справился. Он неглупый, увлекательный, немножко рассказывает о первых попытках изучения маньяков-психопатов, а с другой руки успевает подкармливать зрителей-фетишистов, пришедших попялиться на мальчиков. Историческая достоверность умеренно драпируется, в целом оставляя Нью-Йорк того времени грязным и гнусным. Любите детективные истории и мальчиков в платьях - смотрите сериал. Любите детективные истории+околонаучные рассуждения из области психологии и не ждете от книг эмоций-метафор-каких-либо интересных сравнений - читайте книгу.