за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
пока нас не накрыло лавиной фоточек и инфы с фестиваля в Торонто, предлагаю всем желающим почитать восьмую главу истории Никки-долбоеба)
Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День шестнадцатыйДень шестнадцатый
Лорен пиздец как боится встречи с родителями. Мы добиваем остатки поганого разбавленного мета, и я поверить не могу, что больше его не осталось. Гэк, может, что-то еще продал, но это вряд ли. Я готовлю завтрак, помогаю убрать на кухне. Лорен уже успела переговорить с родителями рано утром. Они собираются приехать где-то к шести. Я в любом случае не буду рисковать, уберусь отсюда пораньше, чтобы точно с ними не встретиться. Лорен говорит, что если я не позвоню ей сегодня вечером, то она меня прибьет нахрен. Я пытаюсь взглянуть на нее с позиции стороннего наблюдателя. Она здорово изменилась за прошедшие две недели. Так сильно похудела, что небольшая голова кажется огромной по сравнению с тоненькой шеей. На пустом лице с потускневшим взглядом ярко выделяются выступившие скулы. Руки покрыты синяками, кроваво-багровыми пятнами вперемешку с россыпью белых шрамов, в одних местах распухшими, а в других, наоборот, жутко сморщившимися. Губы поблекшие, растрескавшиеся. Я целую их и чувствую ее язык, сухой от никотина.
— У нас все будет хорошо, — говорит она.
Я забираю свои вещи и иду туда, где припарковал машину. Она уже вся засыпана листьями и всяким мелким мусором. Под «дворниками» зажаты сразу четыре парковочных талона. Задняя шина сдулась, а запаски у меня нет.
Возвращаюсь к Лорен. С ее телефона вызываю эвакуатор. Когда мы добираемся до заправки, местный управляющий — пожилой белый мужчина с длинными волосами, зачесанными назад — пытается уговорить меня на замену всех шин. Я отвечаю, что мне нужно только вернуть машину в рабочее состояние.
— Остальные тоже менять пора, — втолковывает он мне гулким хриплым голосом.
— Ничего, я рискну.
— Далеко не уедете.
Я благодарю его за заботу.
Пока его работники чинят шину, отхожу позвонить Гэку. За эвакуатор и ремонт шины пришлось отдать что-то около двухсот баксов. Меня тревожит, как быстро исчезают деньги.
Я где-то на углу между бульваром Гири и 21-й улицей. В послеполуденные часы здесь почти никого нет.
Гэк говорит, что продал три дозы, а все остальное употребил сам. Выручил по меньшей мере шестьдесят баксов.
Когда я забираю его, он в приподнятом настроении из-за того, что нашел штаны на заднем дворе какой-то церкви. На штанах полно карманов, что, по мнению Гэка, просто охуенно. Штаны вроде как армейские: темные, оливково-зеленые, с прорехами на коленях. Через дырки проглядывают его бледные коленки.
— Как там Эрин?
— Ох, чел, — говорит он, и его голос слегка дрожит, — ей совсем погано. Дурь та была вовсе не крутая. Названивала мне, просила отвезти в больницу. Бедняга, ей пришлось прямо так в школу идти.
— Но с ней все будет в порядке?
— Ну да.
Мы едем вслед за патрульной машиной к какой-то закусочной с пончиками неподалеку от Бэй-Бридж. Гэк, как всегда, идет внутрь, а я остаюсь ждать в машине. Как же я устал. Как будто всей наркоты мира не хватит, чтобы меня взбодрить.
Смотрю, как какой-то черный мужик с пышной бородой, одетый в еще более пышную парку, выпрашивает деньги на углу улицы. Так я тоже раньше делал. Нет ничего хуже. Даже проституция до такого не дотягивает. По крайней мере, тогда есть ощущение, будто предлагаешь товар, который хоть какую-то ценность представляет. Просить милостыню — значит во всеуслышание заявлять о своей неспособности к выживанию. Все равно, что сказать: «Я самая слабая особь в стаде». Или даже хуже, паразит на теле общества. Пытаться поймать взгляд прохожего, выпрашивая у него подачку — мало что на свете может соперничать с этим по унизительности.
И сидя тут сейчас, я не могу отделаться от мысли, что других вариантов, кроме этого, у меня скоро не будет. Обманывать или попрошайничать — вот и все, что мне останется. Кроме того, я чертовски измотан. Когда я раньше оказывался на улице, то во мне было столько энергии. Помню, как жил у Акиры, когда он позволил мне поселиться в гараже. По идее, мне нужно было освободить место от всего хлама, что там скопился, но сделать это требовалось тайком от его матери, так что я просто запихнул весь хлам на стропилины вверху и положил матрас прямо под ними. Однажды ночью все это свалилось мне, спящему, прямо на голову. Кровь была повсюду. Утром я проснулся с запекшейся кровавой коркой на лбу. Я надел рубашку и фартук, которые мне выдали, когда я работал в итальянском ресторане. Рубашка и фартук были частью рабочей униформы, но я их так и не вернул. Так вот, я оделся, взял пакет со льдом и начал свой путь через парк Пресидио, по улицам Клемент и Гири. Я содрал корку, и из раны снова начала течь кровь.
Я подходил к людям и говорил что-то типа:
— Пожалуйста, помогите, со мной на работе произошел несчастный случай. Мне надо немного денег на такси до дома.
За полчаса я собрал примерно пятнадцать баксов, но потом меня остановила какая-то русская женщина с платиновыми волосами.
— Да в этом никакого смысла нет, — заявила она. — Если с тобой что-то стряслось на работе, почему тебе там сразу не помогли?
Я округлил глаза.
— Отличный вопрос.
Тут-то с этой схемой вымогательства и было покончено. Наверное, ее и пробовать-то не стоило.
Но я просто не могу представить, что сейчас снова придется заниматься такой вот херней. К тому же, это раньше мне хватало пятнадцати баксов в день на наркоту. С тех пор, как все мы уже поняли, у меня сильно вырос аппетит.
Гэк возвращается напуганным. Говорит, что нам нужно валить — и побыстрее. Когда Гэк шел по аллее, к нему прицепился какой-то парень и велел вывернуть карманы, но Гэк швырнул ему в лицо свой скейт и пустился наутек. Я так резко даю по газам, выезжая с парковки, что шины визжат. Гэк тяжело дышит.
— Ну почему с нами все время случается какая-то херня? — спрашиваю я. — Скоро все накроется.
— Да не, — убеждает меня Гэк. — Все путем.
Пока мы едем к Черч энд Маркет, я прошу Гэка приготовить для меня дозу.
— Тебе самому не надо? — интересуюсь я.
Он пожимает плечами.
— Ладно, хрен с тобой, давай. И сделай побольше, чел. Я теперь даже кайф нормально словить не могу.
— Та же фигня.
Мы делаем друг другу уколы на автостоянке у Сафуэй.
Меня действительно пробирает, что не может не радовать. Я даже закашливаюсь. Гэк фасует дурь на порции как есть. Что-то туда подмешивать я больше не согласен. Буду продавать маленькими пакетиками, но вот с этой хренью больше связываться не собираюсь.
Гэк берет двадцать пакетиков и уходит попробовать их продать. Я пытаюсь делать заметки в своей записной книжке. То есть, в дневнике Дейзи. Мысли разбегаются. Полная херня выходит.
Так что вместо этого я начинаю рисовать, периодически поглядывая на парочку, сидящую в соседней машине. Парень там выглядит совершенно изможденным, хоть на вид ему не дашь и тридцати. Девчонка пухленькая, с каре. Волосы окрашены в черный цвет. Машина у них та еще рухлядь. Обыкновенная красная развалина на колесах, похожая на мою. Через какое-то время я замечаю, что они колются. Точнее, парень делает укол ей, а потом себе.
Я выхожу из машины, прислоняюсь к капоту и закуриваю. Смотрю, как они оба ловят кайф, а потом парень поднимает глаза и замечает, что я за ними наблюдаю.
— Чего надо? — спрашивает он, опустив стекло.
— Да ничего, не кипишуй. Просто подумал, не надо ли вам еще на потом.
— Что?
— Могу вам продать реально хороший мет, если хотите. Я не коп, ничего такого.
Он оборачивается к своей девушке.
— Что думаешь, детка, хочешь немного льда?
— Льда? А он как, хороший? — спрашивает она.
— Этот парень говорит, что да.
— Хороший товар, пацан? — интересуется она уже у меня, посмеиваясь.
— Можешь попробовать, если хочешь.
— Не шутишь?
Я снова повторяю им, что товар хороший. Говорю, что как раз только что сам им закинулся. Мы болтаем, словно старые друзья. Они соглашаются купить товара на сорок баксов, и я так благодарен им за это, что даю действительно большую порцию. Я даже диктую им номер Лорен. Если захотят еще, пускай просто позвонят.
Они благодарят меня, а я их. Ко мне снова возвращается уверенность в своих силах. Может быть, все действительно наладится.
Но потом я вижу Гэка, который идет ко мне, бормоча что-то себе под нос и сжимая кулаки.
— Поехали, — говорит он.
— Что случилось?
— Здесь нам больше ничего не продать.
— Что ты…
— Все из-за того говнюка, он слишком много пиздит.
— Чувака с ирокезом?
— Да. Он всем вокруг рассказывает, что я разбавленное дерьмо продаю. И никто не хочет покупать мой товар. Я его обязательно найду, все дерьмо из него выбью. Надо ехать в Хэйт.
— В Хэйт?
— Ага. Говорят, он там будет.
Я подчиняюсь.
Гэк почему-то уверен, что если отметелит парня с ирокезом, то это докажет всем его честность. Когда я рассказываю ему, как продал товар парочке, он только вздыхает с таким видом, словно имеет дело с идиотом.
— Да ну, чувак, это не дело. Эти ребята тебе уже никогда не позвонят. Нельзя просто с кем-то поболтать, вместе накуриться и думать, что ты ему теперь нравишься. Людям на такое насрать.
— Но…
— Я-то другой. Но нас таких мало. Эй, притормози-ка, кажись, я вижу одного.
— Кого?
— Одного из наших.
Я заглушаю мотор. Мы находимся у парка Пэнхэндл. Неподалеку отсюда живет мой прежний дилер, Анника. Здесь нет ничего, кроме стройных рядов викторианских зданий. Ну, может, еще алкомаркет где-то затесался. Тротуар потрескавшийся, тут и там через него пробиваются пучки травы. Повсюду валяется собачье дерьмо. Улица провоняла им. Я наблюдаю за тем, как Гэк идет к какому-то сгорбленному коротышке. У коротышки неряшливая борода, он кутается в черную куртку, на голове шапка. Он что-то пьет из коричневого бумажного пакета и курит самокрутку — или, скорее, косяк.
После недолгих переговоров он топает вместе с Гэком к моей машине.
— Ник, это Бен. Бен надежный чел.
Бен садится на заднее сидение. Машина заполняется сладковатым запахом травки от его косяка. Я беру косяк и делаю большую затяжку, а потом передаю его Гэку.
— Бен, поможешь нам найти того пацана, который про нас слухи распускает? Хотим ему пиздюлей надавать.
— Ага, без проблем. Но мне к четырем надо быть в Дейли Сити, там встреча для вышедших по УДО.
— Чувак, — говорю я, — давай я тебя подвезу.
— А как же этот мудак болтивый? Надо это дерьмо разгрести, Ник.
— Да похуй, — отвечаю я. — К черту этого парня. Он все равно рано или поздно нам попадется на глаза. Зачем тратить силы и специально его выискиваать? Больно много чести.
— Вообще-то да, — соглашается Гэк, — может, ты и прав.
— Точно тебе говорю.
Так что мы катим вдоль пляжа в Дейли Сити. В какой-то момент, когда мы едем мимо Джуд-стрит и какой-то там Тридцатой авеню, Гэк просит меня остановиться. Мы где-то рядом с домом его девушки, и он хочет ей позвонить, позвать ее погулять. Он отправляется на поиски телефонной будки, а я остаюсь с Беном. Бен разговорчивостью не отличается, только сообщает, что недавно вышел из тюрьмы. Еще он упоминает какое-то письмо, которого ждет. Судя по всему, бывший сокамерник обещал прислать ему дарственную на крупную недвижимость в Англии. По удивительному стечению обстоятельств, они оказались дальними родственниками. Мне вся эта история кажется полной фигней, но вслух я ничего не говорю. Вместо этого я буравлю взглядом каждый магазин с китайской или корейской едой. Меня мучает жажда, но я не хочу ничего покупать. После того, как я заправил машину, а также закупился сигаретами и дурью, на счету осталось всего пятьсот баксов. Серьезный повод для беспокойства. Этой суммы хватит едва ли на неделю — и то если я постараюсь экономить.
Вот и получается, что ничего съестного мне больше нельзя покупать.
На заднем сидении машины валяется пустая бутылка из-под воды, я беру ее и иду в химчистку. В последнее время я привык к тому, что люди мне с первого взгляда не доверяют. Никто в городе даже не позволит своей уборной воспользоваться. И вообще прохожие на улицах обычно держатся холодно, относятся ко всем к подозрением. Я нервничаю, направляясь в химчистку, но, как я уже говорил, мне дико хочется пить, а деньги больше тратить нельзя.
Так что я захожу внутрь, а местная работница выглядывает из-за стойки, хмурится и разглядывает меня сквозь очки с толстыми стеклами.
Она интересуется, что мне нужно, на ломаном английском.
— Ничего. Я, эм, просто зашел попросить немного воды.
— Воды?
— Да, пожалуйста. Я очень хочу пить. Не могли бы вы наполнить для меня эту бутылку? Или я сам могу, только покажите, где.
— Ты хотеть пить воду?
— Да, пожалуйста.
— Нет, ты должен идти купить.
— Ну пожалуйста, мне нужно всего лишь немного воды из-под крана.
— Нет, ты уходишь.
Она указывает мне на выход своим длинным тонким пальцем.
— Иди.
На секунду наши взгляды встречаются, после чего я разворачиваюсь и молча выхожу наружу. Солнце висит в небе очень высоко. Я засовываю руки в карманы толстовки, а затем вдруг слышу, как меня кто-то окликает:
— Мальчик. Мальчик.
Обернувшись, я вижу, что ко мне спешит женщина из химчистки. В руке у нее маленькая бутылочка с водой.
— Ты брать это.
— Что? Почему?
— Ты брать.
Я благодарю ее. А она просто разворачивается и уходит обратно на свое рабочее место.
Мне отчего-то хочется плакать. Не знаю почему.
Возвращается Гэк, я пересказываю ему эту историю, но ему, похоже, плевать. Он так и не дозвонился Эрин, поэтому решил пойти вместе с нами в Дейли Сити. Встреча Бена длится примерно секунд пять. Ему вроде как просто надо там отметиться. Здание, куда он заходит — большое, квадратное, зеленого цвета, официозное на вид.
Машина перегревается, с ней явно что-то не в порядке. Когда мы паркуемся, от двигателя начинает валить пар. То есть, слышится шипение и виден дымок. Я открываю капот машины и заглядываю внутрь, но я в этом ничерта не разбираюсь. Полагаю, это только вопрос времени, когда машина сломается окончательно. Придется ездить на ней до тех пор, пока она не перестанет двигаться. Недолго уже осталось.
На обратном пути Бен заявляет, что сильно проголодался.
— Если доберемся до Глайд к пяти, успеем на раздачу еды, — говорит он.
— До Глайд?
— Ага.
Церковь Глайд Мемориал мне знакома еще с детства. В начальной школе мы ездили туда, чтобы помогать на кухне для бездомных. Разумеется, мы это дело ненавидели. В основном мы только разливали суп по тарелкам и убирали пустые подносы. Мы были еще слишком маленькие, чтобы нам можно было доверить нарезку продуктов или приготовление горячего. Я помню, как стоял на раздаче хлеба. Мужчины и женщины из очереди не смотрели ни на меня, ни друг на друга. Большинство из них выглядели нормально, совсем не жутко. Иногда они просили лишнюю порцию хлеба или побольше сока. Нам не разрешалось так делать, но я всегда им помогал.
Не помню, что я тогда думал, видя, что взрослых людей приходится вот так кормить. Не уверен даже, что особо задумывался о том, почему они стали бродягами. Разумеется, будучи городским жителем, я постоянно видел бездомных. Я помню, что жалел их — этих мужчин и женщин, кутающихся в одеяла, ночующих на твердой мостовой. Я считал, что они чем-то больны или что-то в этом роде. Но я не помню, к каким именно выводам приходил. В одном я уверен твердо: никогда и представить не мог, что стану одним из них.
Но вот я здесь, стою в очереди с маленьким желтым талончиком в руке. Солнца не видно, его загораживают деревянные здания из гнилых досок. Я стою в очереди вместе с людьми, большинство из которых старше меня. Мы стоим, сбившись в кучку, но при этом никто ни с кем не соприкасается, не смотрит на других, не пытается заговорить. Я пялюсь на втоптанный в тротуар кусок жвачки, почерневший от грязи. Внезапно я начинаю сильно параноить из-за того, что мимо может проехать кто-то из старых знакомых. Может, учитель или даже мои родители. Я просто хочу побыстрее попасть внутрь, понимаете? Здание церкви тянется все выше, и выше, и выше, пространство между кирпичами в стенах забито грязью. В потемневших витражных окнах не отражается свет, а со шпиля колокольни свисают фиолетовые флажки. Мы заходим через боковую дверь и спускаемся вниз по голым лестницам, без намека на ковровое покрытие. Стены украшены многочисленными изображениями Иисуса, а также объявлениями про собрания для людей, злоупотребляющих психотропными веществами, про тесты на СПИД и т. д. Я иду за Беном, а Гэк следует за мной. Мы не разговариваем.
Всеми, кто находится в этом зале, владеет стыд. Я беру поднос. Две молодые темнокожие женщины и белый мужчина постарше, в «вареной» футболке, накладывают на тарелки бобы, капусту, белый рис и ломти черствого хлеба. Я прошу положить мне все и благодарю их. Мы садимся за один из длинных пластиковых столов. Едим быстро. Мы находимся в подвале, поэтому единственным источником света здесь являются люминесцентные лампочки на потолке. Еда в самом деле вкусная. Я съедаю все до последней крошки.
Когда Лорен наконец отвечает на звонок, голос у нее звучит ужасно. Она истерически рыдает, задыхается и делает судорожные вдохи. Родители угрожают вышвырнуть ее из дома, если она не согласится отправиться в клинику. У нее есть примерно неделя, чтобы принять решение. После этого они собираются встретиться с Жюлем, чтобы вместе с ним обсудить возможные варианты лечения. Они хотят, чтобы и я присутствовал на этой встрече.
— Я? Но почему?
— Потому что я тебя люблю и мы хотим помочь тебе.
— Ох, Лорен, ну я даже не знаю.
— Если мы пройдем через это вместе, все будет хорошо.
— Я не собираюсь обратно в клинику.
— Все равно приходи, — просит Лорен, громко сглотнув. — Может, найдется другой выход.
— А до этого как быть?
Лорен говорит, что должна оставаться дома. Может, на пару встреч выберется. А после них, возможно, встретится со мной. Если не получится, то нам останется только подождать и посмотреть, что будет дальше. Я вешаю трубку.
Вдруг накрывает осознанием, что тусить мне больше не хочется. Так что я говорю Гэку и Бену, что мне пора идти. Мы договариваемся встретиться завтра. Бен дает мне номер какого-то отеля, куда я могу позвонить и оставить для него сообщение. Я забираюсь в машину и еду обратно к автостоянке между 15-той и парком Лейк. Оттуда я собираюсь дойти до Пресидио, поискать, не найдется ли заброшенная казарма, куда я смогу забраться. Я часто фантазировал, как буду жить в одном из этих зданий. Все они одноэтажные, часть построена из кирпича, а часть — из светлого дерева. На запертых дверях висят массивные замки. Но прежде чем я успеваю туда добраться, тепловой датчик за стеклом буквально взрывается. Я слышу шипение, а затем из-под капота начинает валить серо-черный дым. Машина вскоре начинает глохнуть прямо у въезда на стоянку, и мне с трудом удается дорулить до одного из парковочных мест. Блять, блять, блять. Я запихиваю в сумку кое-какие вещи: отвертку, дневник, ручку, парочку CD-дисков, портативный плеер и большие студийные наушники. Я включаю один из дисков от Fantomas Record. На этом диске альбом с песнями в стиле дэт-металл, но со всякими внезапными всплесками звука и паузами, а также странно обработанным вокалом исполнителей, наложенным поверх хардкорных мелодий.
Я шагаю по Пресидио. Мимо деревьев, клонящихся вниз, и мимо уличных фонарей, горящих ярким оранжевым светом. Дорожки петляют через густой лес. Тени выглядят очень четкими и причудливыми. Мне все кажется, что кто-то идет по пятам, и я нервно оглядываюсь. Это напоминает мне о районе неподалеку от дома моего прежнего дилера в Окленде. В центре-то Окленда вполне безопасно, а вот в пригороде творится полный пиздец. Никто даже не знает про те места, так что можно однажды случайно забрести туда, а назад не вернуться, и никто потом не выяснит, что с тобой сталось. Я помню, как шел там, слушая СD Джона Колтрейна. На CD были мелодии периода студии «Импульс», записанные уже после того, как он бросил героин и решил посредством своего творчества говорить с Богом.
Музыка ужасно странная. И вот я слушал как раз этот CD, пока шел по пригородному району. Мне казалось, что все вокруг пялятся на меня, и поэтому я совсем не удивился, когда со мной поравнялась большая машина. Кадиллак или что-то вроде того. Я сделал вид, что не замечаю ее, и просто продолжал шагать вперед. Но машина ускорилась, а затем развернулась на 180 градусов и остановилась прямо передо мной. Из нее вылезли трое здоровенных парней с банданами на головах, в футбольных куртках, и направились ко мне. Вы же представляете, как ходят такие парни? Вроде как вальяжно, вразвалочку, выпятив грудь, но при этом сразу ясно, что с ними лучше не связываться. Я подумал, что мне пиздец. У меня же был при себе тот чертов рюкзак, набитый дисками, наркотиками и деньгами, и похоже было, что со всем нажитым добром придется распрощаться. Что делать, я не знал.
Парни все приближались. Я развернулся и бросился бежать. А они, блять, взяли и пустились в погоню. И вся эта ситуация — я, обдолбанный, убегаю от потенциальных грабителей, при этом продолжая слушать Колтрейна — была до того нелепой, что я начал ржать. Серьезно, я просто дико ржал и не мог остановиться. Но по-прежнему пытался убежать и из-за этого веселился еще больше. Преследователи просто остановились, посмотрели на меня с недоумением, а потом и сами начали смеяться. Они смеялись, и я тоже смеялся. До тех пор, пока не отбежал на безопасное расстояние.
Но здесь, в Пресидио, кругом ни одной живой души. Я не понимаю, почему так. Для меня это загадка. В Сан-Франциско полно бездомных, но до леса они не добираются. Помню, как разговаривал с пожилым потрепанным бродягой, устроившимся рядом с кафе «Steps of Rome» на улице Колумбус.
Я сказал ему что-то типа:
— Чувак, ты чего тут на асфальте спишь? Можно же всего за доллар купить билет на автобус, через двадцать минут доберешься до национального парка.
Мужик повернулся ко мне и удивленно спросил:
— Тут где-то есть национальный парк?
— Да, чел, Пресидио. Бля, да это все знают.
— И как мне туда попасть?
Я объяснил, но на следующий день снова увидел его на Колумбус — он пристроился спать на том же самом сраном месте.
Вот и выходит, что я брожу по местным тропкам и узким мощеным дорожкам в полном одиночестве.
Тут полно заброшенных домов, но мне по-прежнему кажется, будто кто-то наблюдает за мной. Слишком уж тут спокойно. Слишком пустынно. Ко мне возвращается знакомое чувство, я снова кажусь себе темным пятном на девственно-белом холсте. Здесь невозможно слиться с окружающей обстановкой. А чуть позже, когда я иду по одной из улиц, то прямо-таки кожей чувствую позади свет фар. Я быстро оглядываюсь, смотрю украдкой, но и одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ко мне медленно приближается машина. Я ускоряю шаг, но потом снова замедляюсь. Не хочу выглядеть подозрительно. Вновь оборачиваюсь. К горлу подкатывает тошнота и кровь стынет в жилах, когда я замечаю на крыше машины полицейскую мигалку. Она уже поравнялась со мной и держится рядом. Я пытаюсь припомнить, есть ли в сумке какие-то наркотики. Вроде бы нет, но зато там лежит отвертка, а все руки у меня в следах от уколов. Интересно, могут ли за это арестовать. Такое ощущение, что копы имеют право арестовать тебя за все, что угодно.
Я снимаю наушники и смотрю на машину. На окошке со стороны пассажирского сидения у них установлен один из светящихся габаритных огней, и светит эта хуйня прямо мне в лицо, обдавая белым ярким светом. Я останавливаюсь и опускаю взгляд. Руки свисают по бокам, не делаю никаких резких движений. Машина ползет так медленно, кажется, будто вовсе не двигается. Я не вижу ничего, кроме белого света. Жду. Сердце стучит, стучит, стучит. А потом они проезжают мимо. Вот так просто. Даже ничего мне не сказали. Я весь дрожу.
Я возвращаюсь обратно в свою машину и пытаюсь поспать на заднем сидении. Примерно каждые двадцать минут я просыпаюсь с уверенностью, что копы стучат в окошко. Когда наступает утро, меня три раза рвет. Доза героина успокаивает желудок, но не избавляет меня от страха.
Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День шестнадцатыйДень шестнадцатый
Лорен пиздец как боится встречи с родителями. Мы добиваем остатки поганого разбавленного мета, и я поверить не могу, что больше его не осталось. Гэк, может, что-то еще продал, но это вряд ли. Я готовлю завтрак, помогаю убрать на кухне. Лорен уже успела переговорить с родителями рано утром. Они собираются приехать где-то к шести. Я в любом случае не буду рисковать, уберусь отсюда пораньше, чтобы точно с ними не встретиться. Лорен говорит, что если я не позвоню ей сегодня вечером, то она меня прибьет нахрен. Я пытаюсь взглянуть на нее с позиции стороннего наблюдателя. Она здорово изменилась за прошедшие две недели. Так сильно похудела, что небольшая голова кажется огромной по сравнению с тоненькой шеей. На пустом лице с потускневшим взглядом ярко выделяются выступившие скулы. Руки покрыты синяками, кроваво-багровыми пятнами вперемешку с россыпью белых шрамов, в одних местах распухшими, а в других, наоборот, жутко сморщившимися. Губы поблекшие, растрескавшиеся. Я целую их и чувствую ее язык, сухой от никотина.
— У нас все будет хорошо, — говорит она.
Я забираю свои вещи и иду туда, где припарковал машину. Она уже вся засыпана листьями и всяким мелким мусором. Под «дворниками» зажаты сразу четыре парковочных талона. Задняя шина сдулась, а запаски у меня нет.
Возвращаюсь к Лорен. С ее телефона вызываю эвакуатор. Когда мы добираемся до заправки, местный управляющий — пожилой белый мужчина с длинными волосами, зачесанными назад — пытается уговорить меня на замену всех шин. Я отвечаю, что мне нужно только вернуть машину в рабочее состояние.
— Остальные тоже менять пора, — втолковывает он мне гулким хриплым голосом.
— Ничего, я рискну.
— Далеко не уедете.
Я благодарю его за заботу.
Пока его работники чинят шину, отхожу позвонить Гэку. За эвакуатор и ремонт шины пришлось отдать что-то около двухсот баксов. Меня тревожит, как быстро исчезают деньги.
Я где-то на углу между бульваром Гири и 21-й улицей. В послеполуденные часы здесь почти никого нет.
Гэк говорит, что продал три дозы, а все остальное употребил сам. Выручил по меньшей мере шестьдесят баксов.
Когда я забираю его, он в приподнятом настроении из-за того, что нашел штаны на заднем дворе какой-то церкви. На штанах полно карманов, что, по мнению Гэка, просто охуенно. Штаны вроде как армейские: темные, оливково-зеленые, с прорехами на коленях. Через дырки проглядывают его бледные коленки.
— Как там Эрин?
— Ох, чел, — говорит он, и его голос слегка дрожит, — ей совсем погано. Дурь та была вовсе не крутая. Названивала мне, просила отвезти в больницу. Бедняга, ей пришлось прямо так в школу идти.
— Но с ней все будет в порядке?
— Ну да.
Мы едем вслед за патрульной машиной к какой-то закусочной с пончиками неподалеку от Бэй-Бридж. Гэк, как всегда, идет внутрь, а я остаюсь ждать в машине. Как же я устал. Как будто всей наркоты мира не хватит, чтобы меня взбодрить.
Смотрю, как какой-то черный мужик с пышной бородой, одетый в еще более пышную парку, выпрашивает деньги на углу улицы. Так я тоже раньше делал. Нет ничего хуже. Даже проституция до такого не дотягивает. По крайней мере, тогда есть ощущение, будто предлагаешь товар, который хоть какую-то ценность представляет. Просить милостыню — значит во всеуслышание заявлять о своей неспособности к выживанию. Все равно, что сказать: «Я самая слабая особь в стаде». Или даже хуже, паразит на теле общества. Пытаться поймать взгляд прохожего, выпрашивая у него подачку — мало что на свете может соперничать с этим по унизительности.
И сидя тут сейчас, я не могу отделаться от мысли, что других вариантов, кроме этого, у меня скоро не будет. Обманывать или попрошайничать — вот и все, что мне останется. Кроме того, я чертовски измотан. Когда я раньше оказывался на улице, то во мне было столько энергии. Помню, как жил у Акиры, когда он позволил мне поселиться в гараже. По идее, мне нужно было освободить место от всего хлама, что там скопился, но сделать это требовалось тайком от его матери, так что я просто запихнул весь хлам на стропилины вверху и положил матрас прямо под ними. Однажды ночью все это свалилось мне, спящему, прямо на голову. Кровь была повсюду. Утром я проснулся с запекшейся кровавой коркой на лбу. Я надел рубашку и фартук, которые мне выдали, когда я работал в итальянском ресторане. Рубашка и фартук были частью рабочей униформы, но я их так и не вернул. Так вот, я оделся, взял пакет со льдом и начал свой путь через парк Пресидио, по улицам Клемент и Гири. Я содрал корку, и из раны снова начала течь кровь.
Я подходил к людям и говорил что-то типа:
— Пожалуйста, помогите, со мной на работе произошел несчастный случай. Мне надо немного денег на такси до дома.
За полчаса я собрал примерно пятнадцать баксов, но потом меня остановила какая-то русская женщина с платиновыми волосами.
— Да в этом никакого смысла нет, — заявила она. — Если с тобой что-то стряслось на работе, почему тебе там сразу не помогли?
Я округлил глаза.
— Отличный вопрос.
Тут-то с этой схемой вымогательства и было покончено. Наверное, ее и пробовать-то не стоило.
Но я просто не могу представить, что сейчас снова придется заниматься такой вот херней. К тому же, это раньше мне хватало пятнадцати баксов в день на наркоту. С тех пор, как все мы уже поняли, у меня сильно вырос аппетит.
Гэк возвращается напуганным. Говорит, что нам нужно валить — и побыстрее. Когда Гэк шел по аллее, к нему прицепился какой-то парень и велел вывернуть карманы, но Гэк швырнул ему в лицо свой скейт и пустился наутек. Я так резко даю по газам, выезжая с парковки, что шины визжат. Гэк тяжело дышит.
— Ну почему с нами все время случается какая-то херня? — спрашиваю я. — Скоро все накроется.
— Да не, — убеждает меня Гэк. — Все путем.
Пока мы едем к Черч энд Маркет, я прошу Гэка приготовить для меня дозу.
— Тебе самому не надо? — интересуюсь я.
Он пожимает плечами.
— Ладно, хрен с тобой, давай. И сделай побольше, чел. Я теперь даже кайф нормально словить не могу.
— Та же фигня.
Мы делаем друг другу уколы на автостоянке у Сафуэй.
Меня действительно пробирает, что не может не радовать. Я даже закашливаюсь. Гэк фасует дурь на порции как есть. Что-то туда подмешивать я больше не согласен. Буду продавать маленькими пакетиками, но вот с этой хренью больше связываться не собираюсь.
Гэк берет двадцать пакетиков и уходит попробовать их продать. Я пытаюсь делать заметки в своей записной книжке. То есть, в дневнике Дейзи. Мысли разбегаются. Полная херня выходит.
Так что вместо этого я начинаю рисовать, периодически поглядывая на парочку, сидящую в соседней машине. Парень там выглядит совершенно изможденным, хоть на вид ему не дашь и тридцати. Девчонка пухленькая, с каре. Волосы окрашены в черный цвет. Машина у них та еще рухлядь. Обыкновенная красная развалина на колесах, похожая на мою. Через какое-то время я замечаю, что они колются. Точнее, парень делает укол ей, а потом себе.
Я выхожу из машины, прислоняюсь к капоту и закуриваю. Смотрю, как они оба ловят кайф, а потом парень поднимает глаза и замечает, что я за ними наблюдаю.
— Чего надо? — спрашивает он, опустив стекло.
— Да ничего, не кипишуй. Просто подумал, не надо ли вам еще на потом.
— Что?
— Могу вам продать реально хороший мет, если хотите. Я не коп, ничего такого.
Он оборачивается к своей девушке.
— Что думаешь, детка, хочешь немного льда?
— Льда? А он как, хороший? — спрашивает она.
— Этот парень говорит, что да.
— Хороший товар, пацан? — интересуется она уже у меня, посмеиваясь.
— Можешь попробовать, если хочешь.
— Не шутишь?
Я снова повторяю им, что товар хороший. Говорю, что как раз только что сам им закинулся. Мы болтаем, словно старые друзья. Они соглашаются купить товара на сорок баксов, и я так благодарен им за это, что даю действительно большую порцию. Я даже диктую им номер Лорен. Если захотят еще, пускай просто позвонят.
Они благодарят меня, а я их. Ко мне снова возвращается уверенность в своих силах. Может быть, все действительно наладится.
Но потом я вижу Гэка, который идет ко мне, бормоча что-то себе под нос и сжимая кулаки.
— Поехали, — говорит он.
— Что случилось?
— Здесь нам больше ничего не продать.
— Что ты…
— Все из-за того говнюка, он слишком много пиздит.
— Чувака с ирокезом?
— Да. Он всем вокруг рассказывает, что я разбавленное дерьмо продаю. И никто не хочет покупать мой товар. Я его обязательно найду, все дерьмо из него выбью. Надо ехать в Хэйт.
— В Хэйт?
— Ага. Говорят, он там будет.
Я подчиняюсь.
Гэк почему-то уверен, что если отметелит парня с ирокезом, то это докажет всем его честность. Когда я рассказываю ему, как продал товар парочке, он только вздыхает с таким видом, словно имеет дело с идиотом.
— Да ну, чувак, это не дело. Эти ребята тебе уже никогда не позвонят. Нельзя просто с кем-то поболтать, вместе накуриться и думать, что ты ему теперь нравишься. Людям на такое насрать.
— Но…
— Я-то другой. Но нас таких мало. Эй, притормози-ка, кажись, я вижу одного.
— Кого?
— Одного из наших.
Я заглушаю мотор. Мы находимся у парка Пэнхэндл. Неподалеку отсюда живет мой прежний дилер, Анника. Здесь нет ничего, кроме стройных рядов викторианских зданий. Ну, может, еще алкомаркет где-то затесался. Тротуар потрескавшийся, тут и там через него пробиваются пучки травы. Повсюду валяется собачье дерьмо. Улица провоняла им. Я наблюдаю за тем, как Гэк идет к какому-то сгорбленному коротышке. У коротышки неряшливая борода, он кутается в черную куртку, на голове шапка. Он что-то пьет из коричневого бумажного пакета и курит самокрутку — или, скорее, косяк.
После недолгих переговоров он топает вместе с Гэком к моей машине.
— Ник, это Бен. Бен надежный чел.
Бен садится на заднее сидение. Машина заполняется сладковатым запахом травки от его косяка. Я беру косяк и делаю большую затяжку, а потом передаю его Гэку.
— Бен, поможешь нам найти того пацана, который про нас слухи распускает? Хотим ему пиздюлей надавать.
— Ага, без проблем. Но мне к четырем надо быть в Дейли Сити, там встреча для вышедших по УДО.
— Чувак, — говорю я, — давай я тебя подвезу.
— А как же этот мудак болтивый? Надо это дерьмо разгрести, Ник.
— Да похуй, — отвечаю я. — К черту этого парня. Он все равно рано или поздно нам попадется на глаза. Зачем тратить силы и специально его выискиваать? Больно много чести.
— Вообще-то да, — соглашается Гэк, — может, ты и прав.
— Точно тебе говорю.
Так что мы катим вдоль пляжа в Дейли Сити. В какой-то момент, когда мы едем мимо Джуд-стрит и какой-то там Тридцатой авеню, Гэк просит меня остановиться. Мы где-то рядом с домом его девушки, и он хочет ей позвонить, позвать ее погулять. Он отправляется на поиски телефонной будки, а я остаюсь с Беном. Бен разговорчивостью не отличается, только сообщает, что недавно вышел из тюрьмы. Еще он упоминает какое-то письмо, которого ждет. Судя по всему, бывший сокамерник обещал прислать ему дарственную на крупную недвижимость в Англии. По удивительному стечению обстоятельств, они оказались дальними родственниками. Мне вся эта история кажется полной фигней, но вслух я ничего не говорю. Вместо этого я буравлю взглядом каждый магазин с китайской или корейской едой. Меня мучает жажда, но я не хочу ничего покупать. После того, как я заправил машину, а также закупился сигаретами и дурью, на счету осталось всего пятьсот баксов. Серьезный повод для беспокойства. Этой суммы хватит едва ли на неделю — и то если я постараюсь экономить.
Вот и получается, что ничего съестного мне больше нельзя покупать.
На заднем сидении машины валяется пустая бутылка из-под воды, я беру ее и иду в химчистку. В последнее время я привык к тому, что люди мне с первого взгляда не доверяют. Никто в городе даже не позволит своей уборной воспользоваться. И вообще прохожие на улицах обычно держатся холодно, относятся ко всем к подозрением. Я нервничаю, направляясь в химчистку, но, как я уже говорил, мне дико хочется пить, а деньги больше тратить нельзя.
Так что я захожу внутрь, а местная работница выглядывает из-за стойки, хмурится и разглядывает меня сквозь очки с толстыми стеклами.
Она интересуется, что мне нужно, на ломаном английском.
— Ничего. Я, эм, просто зашел попросить немного воды.
— Воды?
— Да, пожалуйста. Я очень хочу пить. Не могли бы вы наполнить для меня эту бутылку? Или я сам могу, только покажите, где.
— Ты хотеть пить воду?
— Да, пожалуйста.
— Нет, ты должен идти купить.
— Ну пожалуйста, мне нужно всего лишь немного воды из-под крана.
— Нет, ты уходишь.
Она указывает мне на выход своим длинным тонким пальцем.
— Иди.
На секунду наши взгляды встречаются, после чего я разворачиваюсь и молча выхожу наружу. Солнце висит в небе очень высоко. Я засовываю руки в карманы толстовки, а затем вдруг слышу, как меня кто-то окликает:
— Мальчик. Мальчик.
Обернувшись, я вижу, что ко мне спешит женщина из химчистки. В руке у нее маленькая бутылочка с водой.
— Ты брать это.
— Что? Почему?
— Ты брать.
Я благодарю ее. А она просто разворачивается и уходит обратно на свое рабочее место.
Мне отчего-то хочется плакать. Не знаю почему.
Возвращается Гэк, я пересказываю ему эту историю, но ему, похоже, плевать. Он так и не дозвонился Эрин, поэтому решил пойти вместе с нами в Дейли Сити. Встреча Бена длится примерно секунд пять. Ему вроде как просто надо там отметиться. Здание, куда он заходит — большое, квадратное, зеленого цвета, официозное на вид.
Машина перегревается, с ней явно что-то не в порядке. Когда мы паркуемся, от двигателя начинает валить пар. То есть, слышится шипение и виден дымок. Я открываю капот машины и заглядываю внутрь, но я в этом ничерта не разбираюсь. Полагаю, это только вопрос времени, когда машина сломается окончательно. Придется ездить на ней до тех пор, пока она не перестанет двигаться. Недолго уже осталось.
На обратном пути Бен заявляет, что сильно проголодался.
— Если доберемся до Глайд к пяти, успеем на раздачу еды, — говорит он.
— До Глайд?
— Ага.
Церковь Глайд Мемориал мне знакома еще с детства. В начальной школе мы ездили туда, чтобы помогать на кухне для бездомных. Разумеется, мы это дело ненавидели. В основном мы только разливали суп по тарелкам и убирали пустые подносы. Мы были еще слишком маленькие, чтобы нам можно было доверить нарезку продуктов или приготовление горячего. Я помню, как стоял на раздаче хлеба. Мужчины и женщины из очереди не смотрели ни на меня, ни друг на друга. Большинство из них выглядели нормально, совсем не жутко. Иногда они просили лишнюю порцию хлеба или побольше сока. Нам не разрешалось так делать, но я всегда им помогал.
Не помню, что я тогда думал, видя, что взрослых людей приходится вот так кормить. Не уверен даже, что особо задумывался о том, почему они стали бродягами. Разумеется, будучи городским жителем, я постоянно видел бездомных. Я помню, что жалел их — этих мужчин и женщин, кутающихся в одеяла, ночующих на твердой мостовой. Я считал, что они чем-то больны или что-то в этом роде. Но я не помню, к каким именно выводам приходил. В одном я уверен твердо: никогда и представить не мог, что стану одним из них.
Но вот я здесь, стою в очереди с маленьким желтым талончиком в руке. Солнца не видно, его загораживают деревянные здания из гнилых досок. Я стою в очереди вместе с людьми, большинство из которых старше меня. Мы стоим, сбившись в кучку, но при этом никто ни с кем не соприкасается, не смотрит на других, не пытается заговорить. Я пялюсь на втоптанный в тротуар кусок жвачки, почерневший от грязи. Внезапно я начинаю сильно параноить из-за того, что мимо может проехать кто-то из старых знакомых. Может, учитель или даже мои родители. Я просто хочу побыстрее попасть внутрь, понимаете? Здание церкви тянется все выше, и выше, и выше, пространство между кирпичами в стенах забито грязью. В потемневших витражных окнах не отражается свет, а со шпиля колокольни свисают фиолетовые флажки. Мы заходим через боковую дверь и спускаемся вниз по голым лестницам, без намека на ковровое покрытие. Стены украшены многочисленными изображениями Иисуса, а также объявлениями про собрания для людей, злоупотребляющих психотропными веществами, про тесты на СПИД и т. д. Я иду за Беном, а Гэк следует за мной. Мы не разговариваем.
Всеми, кто находится в этом зале, владеет стыд. Я беру поднос. Две молодые темнокожие женщины и белый мужчина постарше, в «вареной» футболке, накладывают на тарелки бобы, капусту, белый рис и ломти черствого хлеба. Я прошу положить мне все и благодарю их. Мы садимся за один из длинных пластиковых столов. Едим быстро. Мы находимся в подвале, поэтому единственным источником света здесь являются люминесцентные лампочки на потолке. Еда в самом деле вкусная. Я съедаю все до последней крошки.
Когда Лорен наконец отвечает на звонок, голос у нее звучит ужасно. Она истерически рыдает, задыхается и делает судорожные вдохи. Родители угрожают вышвырнуть ее из дома, если она не согласится отправиться в клинику. У нее есть примерно неделя, чтобы принять решение. После этого они собираются встретиться с Жюлем, чтобы вместе с ним обсудить возможные варианты лечения. Они хотят, чтобы и я присутствовал на этой встрече.
— Я? Но почему?
— Потому что я тебя люблю и мы хотим помочь тебе.
— Ох, Лорен, ну я даже не знаю.
— Если мы пройдем через это вместе, все будет хорошо.
— Я не собираюсь обратно в клинику.
— Все равно приходи, — просит Лорен, громко сглотнув. — Может, найдется другой выход.
— А до этого как быть?
Лорен говорит, что должна оставаться дома. Может, на пару встреч выберется. А после них, возможно, встретится со мной. Если не получится, то нам останется только подождать и посмотреть, что будет дальше. Я вешаю трубку.
Вдруг накрывает осознанием, что тусить мне больше не хочется. Так что я говорю Гэку и Бену, что мне пора идти. Мы договариваемся встретиться завтра. Бен дает мне номер какого-то отеля, куда я могу позвонить и оставить для него сообщение. Я забираюсь в машину и еду обратно к автостоянке между 15-той и парком Лейк. Оттуда я собираюсь дойти до Пресидио, поискать, не найдется ли заброшенная казарма, куда я смогу забраться. Я часто фантазировал, как буду жить в одном из этих зданий. Все они одноэтажные, часть построена из кирпича, а часть — из светлого дерева. На запертых дверях висят массивные замки. Но прежде чем я успеваю туда добраться, тепловой датчик за стеклом буквально взрывается. Я слышу шипение, а затем из-под капота начинает валить серо-черный дым. Машина вскоре начинает глохнуть прямо у въезда на стоянку, и мне с трудом удается дорулить до одного из парковочных мест. Блять, блять, блять. Я запихиваю в сумку кое-какие вещи: отвертку, дневник, ручку, парочку CD-дисков, портативный плеер и большие студийные наушники. Я включаю один из дисков от Fantomas Record. На этом диске альбом с песнями в стиле дэт-металл, но со всякими внезапными всплесками звука и паузами, а также странно обработанным вокалом исполнителей, наложенным поверх хардкорных мелодий.
Я шагаю по Пресидио. Мимо деревьев, клонящихся вниз, и мимо уличных фонарей, горящих ярким оранжевым светом. Дорожки петляют через густой лес. Тени выглядят очень четкими и причудливыми. Мне все кажется, что кто-то идет по пятам, и я нервно оглядываюсь. Это напоминает мне о районе неподалеку от дома моего прежнего дилера в Окленде. В центре-то Окленда вполне безопасно, а вот в пригороде творится полный пиздец. Никто даже не знает про те места, так что можно однажды случайно забрести туда, а назад не вернуться, и никто потом не выяснит, что с тобой сталось. Я помню, как шел там, слушая СD Джона Колтрейна. На CD были мелодии периода студии «Импульс», записанные уже после того, как он бросил героин и решил посредством своего творчества говорить с Богом.
Музыка ужасно странная. И вот я слушал как раз этот CD, пока шел по пригородному району. Мне казалось, что все вокруг пялятся на меня, и поэтому я совсем не удивился, когда со мной поравнялась большая машина. Кадиллак или что-то вроде того. Я сделал вид, что не замечаю ее, и просто продолжал шагать вперед. Но машина ускорилась, а затем развернулась на 180 градусов и остановилась прямо передо мной. Из нее вылезли трое здоровенных парней с банданами на головах, в футбольных куртках, и направились ко мне. Вы же представляете, как ходят такие парни? Вроде как вальяжно, вразвалочку, выпятив грудь, но при этом сразу ясно, что с ними лучше не связываться. Я подумал, что мне пиздец. У меня же был при себе тот чертов рюкзак, набитый дисками, наркотиками и деньгами, и похоже было, что со всем нажитым добром придется распрощаться. Что делать, я не знал.
Парни все приближались. Я развернулся и бросился бежать. А они, блять, взяли и пустились в погоню. И вся эта ситуация — я, обдолбанный, убегаю от потенциальных грабителей, при этом продолжая слушать Колтрейна — была до того нелепой, что я начал ржать. Серьезно, я просто дико ржал и не мог остановиться. Но по-прежнему пытался убежать и из-за этого веселился еще больше. Преследователи просто остановились, посмотрели на меня с недоумением, а потом и сами начали смеяться. Они смеялись, и я тоже смеялся. До тех пор, пока не отбежал на безопасное расстояние.
Но здесь, в Пресидио, кругом ни одной живой души. Я не понимаю, почему так. Для меня это загадка. В Сан-Франциско полно бездомных, но до леса они не добираются. Помню, как разговаривал с пожилым потрепанным бродягой, устроившимся рядом с кафе «Steps of Rome» на улице Колумбус.
Я сказал ему что-то типа:
— Чувак, ты чего тут на асфальте спишь? Можно же всего за доллар купить билет на автобус, через двадцать минут доберешься до национального парка.
Мужик повернулся ко мне и удивленно спросил:
— Тут где-то есть национальный парк?
— Да, чел, Пресидио. Бля, да это все знают.
— И как мне туда попасть?
Я объяснил, но на следующий день снова увидел его на Колумбус — он пристроился спать на том же самом сраном месте.
Вот и выходит, что я брожу по местным тропкам и узким мощеным дорожкам в полном одиночестве.
Тут полно заброшенных домов, но мне по-прежнему кажется, будто кто-то наблюдает за мной. Слишком уж тут спокойно. Слишком пустынно. Ко мне возвращается знакомое чувство, я снова кажусь себе темным пятном на девственно-белом холсте. Здесь невозможно слиться с окружающей обстановкой. А чуть позже, когда я иду по одной из улиц, то прямо-таки кожей чувствую позади свет фар. Я быстро оглядываюсь, смотрю украдкой, но и одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ко мне медленно приближается машина. Я ускоряю шаг, но потом снова замедляюсь. Не хочу выглядеть подозрительно. Вновь оборачиваюсь. К горлу подкатывает тошнота и кровь стынет в жилах, когда я замечаю на крыше машины полицейскую мигалку. Она уже поравнялась со мной и держится рядом. Я пытаюсь припомнить, есть ли в сумке какие-то наркотики. Вроде бы нет, но зато там лежит отвертка, а все руки у меня в следах от уколов. Интересно, могут ли за это арестовать. Такое ощущение, что копы имеют право арестовать тебя за все, что угодно.
Я снимаю наушники и смотрю на машину. На окошке со стороны пассажирского сидения у них установлен один из светящихся габаритных огней, и светит эта хуйня прямо мне в лицо, обдавая белым ярким светом. Я останавливаюсь и опускаю взгляд. Руки свисают по бокам, не делаю никаких резких движений. Машина ползет так медленно, кажется, будто вовсе не двигается. Я не вижу ничего, кроме белого света. Жду. Сердце стучит, стучит, стучит. А потом они проезжают мимо. Вот так просто. Даже ничего мне не сказали. Я весь дрожу.
Я возвращаюсь обратно в свою машину и пытаюсь поспать на заднем сидении. Примерно каждые двадцать минут я просыпаюсь с уверенностью, что копы стучат в окошко. Когда наступает утро, меня три раза рвет. Доза героина успокаивает желудок, но не избавляет меня от страха.
@темы: фотошоп сделал мне хорошо, Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина
В остальном же, было здорово. Хорошо, что ГуроГоголя не сделали ванилью, а отвели именно ближе к грейденсу. Шутки про негрейденс были правы с самого начала. Как и я, когда после первого эпизода сравнивал девочку с женщиной с поленом из Твин Пикса, ххха. Очаровательная вышла ведьмочка. 
Никто и не пытался стараться. За кадром где-то умерла главная героиня первого фильма? ну и уй с ней, зрители же понимают, что нам просто перестало хватать денег на Стрип, не будем даже объяснять от чего она скончалась. дочка хотела посмотреть мир? плевать, больше не хочет. У нее были какие-то близкие подружки? лень искать тех актрис, обойдется. 
