не выложил вчера фотки кисы в розовом, а они мне нравятся





особенно черепушка на худи (скромном худи за 600 баксов, да), одновременно отсылающая как к Никки, так и Генриху. И то, что киса уже обзаводится именными чемоданами. Понты, которых она достойна

---------------
Услышал про сериал Ординатор, хочу попробовать посмотреть. Это новый сериал про больницу, во многом похожий на горячо любимого мной Доктора Хауса. Глядеть тут можно http://theresident.ru/. Люблю истории про врачей, искренне заинтересованных в выживании своих пациентов и готовых пробовать новые, в том числе и необычные методы лечения. Плюс тут есть столкновение разных мировоззрений, новый врач ведет борьбу с собственным же начальством.

@темы: сериалы, шаламэ мое шаламэ, ординатор

---

owwww~

@темы: булочка на пивной тарелке, видяшки

---

пока нас не накрыло лавиной фоточек и инфы с фестиваля в Торонто, предлагаю всем желающим почитать восьмую главу истории Никки-долбоеба)

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День шестнадцатый

День шестнадцатый

Лорен пиздец как боится встречи с родителями. Мы добиваем остатки поганого разбавленного мета, и я поверить не могу, что больше его не осталось. Гэк, может, что-то еще продал, но это вряд ли. Я готовлю завтрак, помогаю убрать на кухне. Лорен уже успела переговорить с родителями рано утром. Они собираются приехать где-то к шести. Я в любом случае не буду рисковать, уберусь отсюда пораньше, чтобы точно с ними не встретиться. Лорен говорит, что если я не позвоню ей сегодня вечером, то она меня прибьет нахрен. Я пытаюсь взглянуть на нее с позиции стороннего наблюдателя. Она здорово изменилась за прошедшие две недели. Так сильно похудела, что небольшая голова кажется огромной по сравнению с тоненькой шеей. На пустом лице с потускневшим взглядом ярко выделяются выступившие скулы. Руки покрыты синяками, кроваво-багровыми пятнами вперемешку с россыпью белых шрамов, в одних местах распухшими, а в других, наоборот, жутко сморщившимися. Губы поблекшие, растрескавшиеся. Я целую их и чувствую ее язык, сухой от никотина.
— У нас все будет хорошо, — говорит она.
Я забираю свои вещи и иду туда, где припарковал машину. Она уже вся засыпана листьями и всяким мелким мусором. Под «дворниками» зажаты сразу четыре парковочных талона. Задняя шина сдулась, а запаски у меня нет.
Возвращаюсь к Лорен. С ее телефона вызываю эвакуатор. Когда мы добираемся до заправки, местный управляющий — пожилой белый мужчина с длинными волосами, зачесанными назад — пытается уговорить меня на замену всех шин. Я отвечаю, что мне нужно только вернуть машину в рабочее состояние.
— Остальные тоже менять пора, — втолковывает он мне гулким хриплым голосом.
— Ничего, я рискну.
— Далеко не уедете.
Я благодарю его за заботу.
Пока его работники чинят шину, отхожу позвонить Гэку. За эвакуатор и ремонт шины пришлось отдать что-то около двухсот баксов. Меня тревожит, как быстро исчезают деньги.
Я где-то на углу между бульваром Гири и 21-й улицей. В послеполуденные часы здесь почти никого нет.
Гэк говорит, что продал три дозы, а все остальное употребил сам. Выручил по меньшей мере шестьдесят баксов.
Когда я забираю его, он в приподнятом настроении из-за того, что нашел штаны на заднем дворе какой-то церкви. На штанах полно карманов, что, по мнению Гэка, просто охуенно. Штаны вроде как армейские: темные, оливково-зеленые, с прорехами на коленях. Через дырки проглядывают его бледные коленки.
— Как там Эрин?
— Ох, чел, — говорит он, и его голос слегка дрожит, — ей совсем погано. Дурь та была вовсе не крутая. Названивала мне, просила отвезти в больницу. Бедняга, ей пришлось прямо так в школу идти.
— Но с ней все будет в порядке?
— Ну да.
Мы едем вслед за патрульной машиной к какой-то закусочной с пончиками неподалеку от Бэй-Бридж. Гэк, как всегда, идет внутрь, а я остаюсь ждать в машине. Как же я устал. Как будто всей наркоты мира не хватит, чтобы меня взбодрить.

Смотрю, как какой-то черный мужик с пышной бородой, одетый в еще более пышную парку, выпрашивает деньги на углу улицы. Так я тоже раньше делал. Нет ничего хуже. Даже проституция до такого не дотягивает. По крайней мере, тогда есть ощущение, будто предлагаешь товар, который хоть какую-то ценность представляет. Просить милостыню — значит во всеуслышание заявлять о своей неспособности к выживанию. Все равно, что сказать: «Я самая слабая особь в стаде». Или даже хуже, паразит на теле общества. Пытаться поймать взгляд прохожего, выпрашивая у него подачку — мало что на свете может соперничать с этим по унизительности.
И сидя тут сейчас, я не могу отделаться от мысли, что других вариантов, кроме этого, у меня скоро не будет. Обманывать или попрошайничать — вот и все, что мне останется. Кроме того, я чертовски измотан. Когда я раньше оказывался на улице, то во мне было столько энергии. Помню, как жил у Акиры, когда он позволил мне поселиться в гараже. По идее, мне нужно было освободить место от всего хлама, что там скопился, но сделать это требовалось тайком от его матери, так что я просто запихнул весь хлам на стропилины вверху и положил матрас прямо под ними. Однажды ночью все это свалилось мне, спящему, прямо на голову. Кровь была повсюду. Утром я проснулся с запекшейся кровавой коркой на лбу. Я надел рубашку и фартук, которые мне выдали, когда я работал в итальянском ресторане. Рубашка и фартук были частью рабочей униформы, но я их так и не вернул. Так вот, я оделся, взял пакет со льдом и начал свой путь через парк Пресидио, по улицам Клемент и Гири. Я содрал корку, и из раны снова начала течь кровь.
Я подходил к людям и говорил что-то типа:
— Пожалуйста, помогите, со мной на работе произошел несчастный случай. Мне надо немного денег на такси до дома.
За полчаса я собрал примерно пятнадцать баксов, но потом меня остановила какая-то русская женщина с платиновыми волосами.
— Да в этом никакого смысла нет, — заявила она. — Если с тобой что-то стряслось на работе, почему тебе там сразу не помогли?
Я округлил глаза.
— Отличный вопрос.
Тут-то с этой схемой вымогательства и было покончено. Наверное, ее и пробовать-то не стоило.
Но я просто не могу представить, что сейчас снова придется заниматься такой вот херней. К тому же, это раньше мне хватало пятнадцати баксов в день на наркоту. С тех пор, как все мы уже поняли, у меня сильно вырос аппетит.

Гэк возвращается напуганным. Говорит, что нам нужно валить — и побыстрее. Когда Гэк шел по аллее, к нему прицепился какой-то парень и велел вывернуть карманы, но Гэк швырнул ему в лицо свой скейт и пустился наутек. Я так резко даю по газам, выезжая с парковки, что шины визжат. Гэк тяжело дышит.
— Ну почему с нами все время случается какая-то херня? — спрашиваю я. — Скоро все накроется.
— Да не, — убеждает меня Гэк. — Все путем.
Пока мы едем к Черч энд Маркет, я прошу Гэка приготовить для меня дозу.
— Тебе самому не надо? — интересуюсь я.
Он пожимает плечами.
— Ладно, хрен с тобой, давай. И сделай побольше, чел. Я теперь даже кайф нормально словить не могу.
— Та же фигня.
Мы делаем друг другу уколы на автостоянке у Сафуэй.
Меня действительно пробирает, что не может не радовать. Я даже закашливаюсь. Гэк фасует дурь на порции как есть. Что-то туда подмешивать я больше не согласен. Буду продавать маленькими пакетиками, но вот с этой хренью больше связываться не собираюсь.
Гэк берет двадцать пакетиков и уходит попробовать их продать. Я пытаюсь делать заметки в своей записной книжке. То есть, в дневнике Дейзи. Мысли разбегаются. Полная херня выходит.
Так что вместо этого я начинаю рисовать, периодически поглядывая на парочку, сидящую в соседней машине. Парень там выглядит совершенно изможденным, хоть на вид ему не дашь и тридцати. Девчонка пухленькая, с каре. Волосы окрашены в черный цвет. Машина у них та еще рухлядь. Обыкновенная красная развалина на колесах, похожая на мою. Через какое-то время я замечаю, что они колются. Точнее, парень делает укол ей, а потом себе.
Я выхожу из машины, прислоняюсь к капоту и закуриваю. Смотрю, как они оба ловят кайф, а потом парень поднимает глаза и замечает, что я за ними наблюдаю.
— Чего надо? — спрашивает он, опустив стекло.
— Да ничего, не кипишуй. Просто подумал, не надо ли вам еще на потом.
— Что?
— Могу вам продать реально хороший мет, если хотите. Я не коп, ничего такого.
Он оборачивается к своей девушке.
— Что думаешь, детка, хочешь немного льда?
— Льда? А он как, хороший? — спрашивает она.
— Этот парень говорит, что да.
— Хороший товар, пацан? — интересуется она уже у меня, посмеиваясь.
— Можешь попробовать, если хочешь.
— Не шутишь?
Я снова повторяю им, что товар хороший. Говорю, что как раз только что сам им закинулся. Мы болтаем, словно старые друзья. Они соглашаются купить товара на сорок баксов, и я так благодарен им за это, что даю действительно большую порцию. Я даже диктую им номер Лорен. Если захотят еще, пускай просто позвонят.
Они благодарят меня, а я их. Ко мне снова возвращается уверенность в своих силах. Может быть, все действительно наладится.
Но потом я вижу Гэка, который идет ко мне, бормоча что-то себе под нос и сжимая кулаки.
— Поехали, — говорит он.
— Что случилось?
— Здесь нам больше ничего не продать.
— Что ты…
— Все из-за того говнюка, он слишком много пиздит.
— Чувака с ирокезом?
— Да. Он всем вокруг рассказывает, что я разбавленное дерьмо продаю. И никто не хочет покупать мой товар. Я его обязательно найду, все дерьмо из него выбью. Надо ехать в Хэйт.
— В Хэйт?
— Ага. Говорят, он там будет.
Я подчиняюсь.
Гэк почему-то уверен, что если отметелит парня с ирокезом, то это докажет всем его честность. Когда я рассказываю ему, как продал товар парочке, он только вздыхает с таким видом, словно имеет дело с идиотом.
— Да ну, чувак, это не дело. Эти ребята тебе уже никогда не позвонят. Нельзя просто с кем-то поболтать, вместе накуриться и думать, что ты ему теперь нравишься. Людям на такое насрать.
— Но…
— Я-то другой. Но нас таких мало. Эй, притормози-ка, кажись, я вижу одного.
— Кого?
— Одного из наших.
Я заглушаю мотор. Мы находимся у парка Пэнхэндл. Неподалеку отсюда живет мой прежний дилер, Анника. Здесь нет ничего, кроме стройных рядов викторианских зданий. Ну, может, еще алкомаркет где-то затесался. Тротуар потрескавшийся, тут и там через него пробиваются пучки травы. Повсюду валяется собачье дерьмо. Улица провоняла им. Я наблюдаю за тем, как Гэк идет к какому-то сгорбленному коротышке. У коротышки неряшливая борода, он кутается в черную куртку, на голове шапка. Он что-то пьет из коричневого бумажного пакета и курит самокрутку — или, скорее, косяк.
После недолгих переговоров он топает вместе с Гэком к моей машине.
— Ник, это Бен. Бен надежный чел.
Бен садится на заднее сидение. Машина заполняется сладковатым запахом травки от его косяка. Я беру косяк и делаю большую затяжку, а потом передаю его Гэку.
— Бен, поможешь нам найти того пацана, который про нас слухи распускает? Хотим ему пиздюлей надавать.
— Ага, без проблем. Но мне к четырем надо быть в Дейли Сити, там встреча для вышедших по УДО.
— Чувак, — говорю я, — давай я тебя подвезу.
— А как же этот мудак болтивый? Надо это дерьмо разгрести, Ник.
— Да похуй, — отвечаю я. — К черту этого парня. Он все равно рано или поздно нам попадется на глаза. Зачем тратить силы и специально его выискиваать? Больно много чести.
— Вообще-то да, — соглашается Гэк, — может, ты и прав.
— Точно тебе говорю.
Так что мы катим вдоль пляжа в Дейли Сити. В какой-то момент, когда мы едем мимо Джуд-стрит и какой-то там Тридцатой авеню, Гэк просит меня остановиться. Мы где-то рядом с домом его девушки, и он хочет ей позвонить, позвать ее погулять. Он отправляется на поиски телефонной будки, а я остаюсь с Беном. Бен разговорчивостью не отличается, только сообщает, что недавно вышел из тюрьмы. Еще он упоминает какое-то письмо, которого ждет. Судя по всему, бывший сокамерник обещал прислать ему дарственную на крупную недвижимость в Англии. По удивительному стечению обстоятельств, они оказались дальними родственниками. Мне вся эта история кажется полной фигней, но вслух я ничего не говорю. Вместо этого я буравлю взглядом каждый магазин с китайской или корейской едой. Меня мучает жажда, но я не хочу ничего покупать. После того, как я заправил машину, а также закупился сигаретами и дурью, на счету осталось всего пятьсот баксов. Серьезный повод для беспокойства. Этой суммы хватит едва ли на неделю — и то если я постараюсь экономить.
Вот и получается, что ничего съестного мне больше нельзя покупать.
На заднем сидении машины валяется пустая бутылка из-под воды, я беру ее и иду в химчистку. В последнее время я привык к тому, что люди мне с первого взгляда не доверяют. Никто в городе даже не позволит своей уборной воспользоваться. И вообще прохожие на улицах обычно держатся холодно, относятся ко всем к подозрением. Я нервничаю, направляясь в химчистку, но, как я уже говорил, мне дико хочется пить, а деньги больше тратить нельзя.
Так что я захожу внутрь, а местная работница выглядывает из-за стойки, хмурится и разглядывает меня сквозь очки с толстыми стеклами.
Она интересуется, что мне нужно, на ломаном английском.
— Ничего. Я, эм, просто зашел попросить немного воды.
— Воды?
— Да, пожалуйста. Я очень хочу пить. Не могли бы вы наполнить для меня эту бутылку? Или я сам могу, только покажите, где.
— Ты хотеть пить воду?
— Да, пожалуйста.
— Нет, ты должен идти купить.
— Ну пожалуйста, мне нужно всего лишь немного воды из-под крана.
— Нет, ты уходишь.
Она указывает мне на выход своим длинным тонким пальцем.
— Иди.
На секунду наши взгляды встречаются, после чего я разворачиваюсь и молча выхожу наружу. Солнце висит в небе очень высоко. Я засовываю руки в карманы толстовки, а затем вдруг слышу, как меня кто-то окликает:
— Мальчик. Мальчик.
Обернувшись, я вижу, что ко мне спешит женщина из химчистки. В руке у нее маленькая бутылочка с водой.
— Ты брать это.
— Что? Почему?
— Ты брать.
Я благодарю ее. А она просто разворачивается и уходит обратно на свое рабочее место.
Мне отчего-то хочется плакать. Не знаю почему.
Возвращается Гэк, я пересказываю ему эту историю, но ему, похоже, плевать. Он так и не дозвонился Эрин, поэтому решил пойти вместе с нами в Дейли Сити. Встреча Бена длится примерно секунд пять. Ему вроде как просто надо там отметиться. Здание, куда он заходит — большое, квадратное, зеленого цвета, официозное на вид.
Машина перегревается, с ней явно что-то не в порядке. Когда мы паркуемся, от двигателя начинает валить пар. То есть, слышится шипение и виден дымок. Я открываю капот машины и заглядываю внутрь, но я в этом ничерта не разбираюсь. Полагаю, это только вопрос времени, когда машина сломается окончательно. Придется ездить на ней до тех пор, пока она не перестанет двигаться. Недолго уже осталось.
На обратном пути Бен заявляет, что сильно проголодался.
— Если доберемся до Глайд к пяти, успеем на раздачу еды, — говорит он.
— До Глайд?
— Ага.
Церковь Глайд Мемориал мне знакома еще с детства. В начальной школе мы ездили туда, чтобы помогать на кухне для бездомных. Разумеется, мы это дело ненавидели. В основном мы только разливали суп по тарелкам и убирали пустые подносы. Мы были еще слишком маленькие, чтобы нам можно было доверить нарезку продуктов или приготовление горячего. Я помню, как стоял на раздаче хлеба. Мужчины и женщины из очереди не смотрели ни на меня, ни друг на друга. Большинство из них выглядели нормально, совсем не жутко. Иногда они просили лишнюю порцию хлеба или побольше сока. Нам не разрешалось так делать, но я всегда им помогал.
Не помню, что я тогда думал, видя, что взрослых людей приходится вот так кормить. Не уверен даже, что особо задумывался о том, почему они стали бродягами. Разумеется, будучи городским жителем, я постоянно видел бездомных. Я помню, что жалел их — этих мужчин и женщин, кутающихся в одеяла, ночующих на твердой мостовой. Я считал, что они чем-то больны или что-то в этом роде. Но я не помню, к каким именно выводам приходил. В одном я уверен твердо: никогда и представить не мог, что стану одним из них.
Но вот я здесь, стою в очереди с маленьким желтым талончиком в руке. Солнца не видно, его загораживают деревянные здания из гнилых досок. Я стою в очереди вместе с людьми, большинство из которых старше меня. Мы стоим, сбившись в кучку, но при этом никто ни с кем не соприкасается, не смотрит на других, не пытается заговорить. Я пялюсь на втоптанный в тротуар кусок жвачки, почерневший от грязи. Внезапно я начинаю сильно параноить из-за того, что мимо может проехать кто-то из старых знакомых. Может, учитель или даже мои родители. Я просто хочу побыстрее попасть внутрь, понимаете? Здание церкви тянется все выше, и выше, и выше, пространство между кирпичами в стенах забито грязью. В потемневших витражных окнах не отражается свет, а со шпиля колокольни свисают фиолетовые флажки. Мы заходим через боковую дверь и спускаемся вниз по голым лестницам, без намека на ковровое покрытие. Стены украшены многочисленными изображениями Иисуса, а также объявлениями про собрания для людей, злоупотребляющих психотропными веществами, про тесты на СПИД и т. д. Я иду за Беном, а Гэк следует за мной. Мы не разговариваем.

Всеми, кто находится в этом зале, владеет стыд. Я беру поднос. Две молодые темнокожие женщины и белый мужчина постарше, в «вареной» футболке, накладывают на тарелки бобы, капусту, белый рис и ломти черствого хлеба. Я прошу положить мне все и благодарю их. Мы садимся за один из длинных пластиковых столов. Едим быстро. Мы находимся в подвале, поэтому единственным источником света здесь являются люминесцентные лампочки на потолке. Еда в самом деле вкусная. Я съедаю все до последней крошки.

Когда Лорен наконец отвечает на звонок, голос у нее звучит ужасно. Она истерически рыдает, задыхается и делает судорожные вдохи. Родители угрожают вышвырнуть ее из дома, если она не согласится отправиться в клинику. У нее есть примерно неделя, чтобы принять решение. После этого они собираются встретиться с Жюлем, чтобы вместе с ним обсудить возможные варианты лечения. Они хотят, чтобы и я присутствовал на этой встрече.
— Я? Но почему?
— Потому что я тебя люблю и мы хотим помочь тебе.
— Ох, Лорен, ну я даже не знаю.
— Если мы пройдем через это вместе, все будет хорошо.
— Я не собираюсь обратно в клинику.
— Все равно приходи, — просит Лорен, громко сглотнув. — Может, найдется другой выход.
— А до этого как быть?
Лорен говорит, что должна оставаться дома. Может, на пару встреч выберется. А после них, возможно, встретится со мной. Если не получится, то нам останется только подождать и посмотреть, что будет дальше. Я вешаю трубку.

Вдруг накрывает осознанием, что тусить мне больше не хочется. Так что я говорю Гэку и Бену, что мне пора идти. Мы договариваемся встретиться завтра. Бен дает мне номер какого-то отеля, куда я могу позвонить и оставить для него сообщение. Я забираюсь в машину и еду обратно к автостоянке между 15-той и парком Лейк. Оттуда я собираюсь дойти до Пресидио, поискать, не найдется ли заброшенная казарма, куда я смогу забраться. Я часто фантазировал, как буду жить в одном из этих зданий. Все они одноэтажные, часть построена из кирпича, а часть — из светлого дерева. На запертых дверях висят массивные замки. Но прежде чем я успеваю туда добраться, тепловой датчик за стеклом буквально взрывается. Я слышу шипение, а затем из-под капота начинает валить серо-черный дым. Машина вскоре начинает глохнуть прямо у въезда на стоянку, и мне с трудом удается дорулить до одного из парковочных мест. Блять, блять, блять. Я запихиваю в сумку кое-какие вещи: отвертку, дневник, ручку, парочку CD-дисков, портативный плеер и большие студийные наушники. Я включаю один из дисков от Fantomas Record. На этом диске альбом с песнями в стиле дэт-металл, но со всякими внезапными всплесками звука и паузами, а также странно обработанным вокалом исполнителей, наложенным поверх хардкорных мелодий.

Я шагаю по Пресидио. Мимо деревьев, клонящихся вниз, и мимо уличных фонарей, горящих ярким оранжевым светом. Дорожки петляют через густой лес. Тени выглядят очень четкими и причудливыми. Мне все кажется, что кто-то идет по пятам, и я нервно оглядываюсь. Это напоминает мне о районе неподалеку от дома моего прежнего дилера в Окленде. В центре-то Окленда вполне безопасно, а вот в пригороде творится полный пиздец. Никто даже не знает про те места, так что можно однажды случайно забрести туда, а назад не вернуться, и никто потом не выяснит, что с тобой сталось. Я помню, как шел там, слушая СD Джона Колтрейна. На CD были мелодии периода студии «Импульс», записанные уже после того, как он бросил героин и решил посредством своего творчества говорить с Богом.
Музыка ужасно странная. И вот я слушал как раз этот CD, пока шел по пригородному району. Мне казалось, что все вокруг пялятся на меня, и поэтому я совсем не удивился, когда со мной поравнялась большая машина. Кадиллак или что-то вроде того. Я сделал вид, что не замечаю ее, и просто продолжал шагать вперед. Но машина ускорилась, а затем развернулась на 180 градусов и остановилась прямо передо мной. Из нее вылезли трое здоровенных парней с банданами на головах, в футбольных куртках, и направились ко мне. Вы же представляете, как ходят такие парни? Вроде как вальяжно, вразвалочку, выпятив грудь, но при этом сразу ясно, что с ними лучше не связываться. Я подумал, что мне пиздец. У меня же был при себе тот чертов рюкзак, набитый дисками, наркотиками и деньгами, и похоже было, что со всем нажитым добром придется распрощаться. Что делать, я не знал.
Парни все приближались. Я развернулся и бросился бежать. А они, блять, взяли и пустились в погоню. И вся эта ситуация — я, обдолбанный, убегаю от потенциальных грабителей, при этом продолжая слушать Колтрейна — была до того нелепой, что я начал ржать. Серьезно, я просто дико ржал и не мог остановиться. Но по-прежнему пытался убежать и из-за этого веселился еще больше. Преследователи просто остановились, посмотрели на меня с недоумением, а потом и сами начали смеяться. Они смеялись, и я тоже смеялся. До тех пор, пока не отбежал на безопасное расстояние.
Но здесь, в Пресидио, кругом ни одной живой души. Я не понимаю, почему так. Для меня это загадка. В Сан-Франциско полно бездомных, но до леса они не добираются. Помню, как разговаривал с пожилым потрепанным бродягой, устроившимся рядом с кафе «Steps of Rome» на улице Колумбус.
Я сказал ему что-то типа:
— Чувак, ты чего тут на асфальте спишь? Можно же всего за доллар купить билет на автобус, через двадцать минут доберешься до национального парка.
Мужик повернулся ко мне и удивленно спросил:
— Тут где-то есть национальный парк?
— Да, чел, Пресидио. Бля, да это все знают.
— И как мне туда попасть?
Я объяснил, но на следующий день снова увидел его на Колумбус — он пристроился спать на том же самом сраном месте.
Вот и выходит, что я брожу по местным тропкам и узким мощеным дорожкам в полном одиночестве.
Тут полно заброшенных домов, но мне по-прежнему кажется, будто кто-то наблюдает за мной. Слишком уж тут спокойно. Слишком пустынно. Ко мне возвращается знакомое чувство, я снова кажусь себе темным пятном на девственно-белом холсте. Здесь невозможно слиться с окружающей обстановкой. А чуть позже, когда я иду по одной из улиц, то прямо-таки кожей чувствую позади свет фар. Я быстро оглядываюсь, смотрю украдкой, но и одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ко мне медленно приближается машина. Я ускоряю шаг, но потом снова замедляюсь. Не хочу выглядеть подозрительно. Вновь оборачиваюсь. К горлу подкатывает тошнота и кровь стынет в жилах, когда я замечаю на крыше машины полицейскую мигалку. Она уже поравнялась со мной и держится рядом. Я пытаюсь припомнить, есть ли в сумке какие-то наркотики. Вроде бы нет, но зато там лежит отвертка, а все руки у меня в следах от уколов. Интересно, могут ли за это арестовать. Такое ощущение, что копы имеют право арестовать тебя за все, что угодно.
Я снимаю наушники и смотрю на машину. На окошке со стороны пассажирского сидения у них установлен один из светящихся габаритных огней, и светит эта хуйня прямо мне в лицо, обдавая белым ярким светом. Я останавливаюсь и опускаю взгляд. Руки свисают по бокам, не делаю никаких резких движений. Машина ползет так медленно, кажется, будто вовсе не двигается. Я не вижу ничего, кроме белого света. Жду. Сердце стучит, стучит, стучит. А потом они проезжают мимо. Вот так просто. Даже ничего мне не сказали. Я весь дрожу.
Я возвращаюсь обратно в свою машину и пытаюсь поспать на заднем сидении. Примерно каждые двадцать минут я просыпаюсь с уверенностью, что копы стучат в окошко. Когда наступает утро, меня три раза рвет. Доза героина успокаивает желудок, но не избавляет меня от страха.

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

наконец-то сегодня утро началось как положено, то бишь, с фоток Тимоти и котопсового компромата

очень мило то, как Арми запихивает его назад, поближе к гримерке. Никому нельзя смотреть на его Тимоти Шаламэ, никому не стоит даже дышать рядом с ним.

У Тимоти еще и колечко появилось!
я знаю, что все это ерунда, но посмеялся, вспомнив статьи, где рассказывается, что лесбиянки (а по некоторым версиям и геи) носят кольцо на большом пальце, выпячивая свою ориентацию.

+4 фотки Тимми с фанатами. Ничего, Тимми, уж на фесте твои остатки кудрей заставят вылезти из кепки!

+1 новое фото со съемок Красивого мальчика

сделал с фото мемес, прилеплю к следующей части перевода (которая будет на днях).

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ, золотистая жопка, персиковые мужья, видяшки

---

Гоголь. Страшная месть

- После всего случившегося у Гоголя не оставалось иных вариантов, кроме как стать асексуалом
*
- Походу, дешевая копия Влада Цепеша потрясающе целуется.
(с) мы на просмотре.

Вполне достойное завершение трилогии (в раннюю молодость - сериала), на мой взгляд. По-прежнему не лишенное способности иронизировать над собой. Мне не очень понравилось только два момента. Обилие используемой силы любви и самая-самая концовка с Пушкиным (блин, ну это предсказуемо), грозящая превратить историю Гоголя в Лигу Выдающихся Джентльменов. И непонятно нафига Дьяволу (?) захотелось заморочиться, натравив одну сестру на другую, если первая и так уже проклята. Сомневаюсь, что в Аду всем на входе предлагают исполнение заветных желаний. И откуда у Лизы способность оживлять людей тоже не объясняется. Сеттинг не додуман! В остальном же, было здорово. Хорошо, что ГуроГоголя не сделали ванилью, а отвели именно ближе к грейденсу. Шутки про негрейденс были правы с самого начала. Как и я, когда после первого эпизода сравнивал девочку с женщиной с поленом из Твин Пикса, ххха. Очаровательная вышла ведьмочка.
Так вот, если бы я писал про Гуро и Гоголя, то плясал бы от такого поворота. Ведь оба живы и в одном городе, есть конфликт, а женщины у Гоголя столь кстати подошли к концу. Оксану оч жаль. Русалочка почти. Гоголь слишком боттом для местных женщин, он их не заслуживал. Пусть Гуро с ним разбирается.
7 из 10, вера в российский кинематограф чуть-чуть приподнялась.


Ребенок Розмари


Миа тут еще такая молодая и невинная, так и не скажешь, что сломает жизнь Аллену.

Автор книги (ее я тоже прочитал) называет версию Полански идеальной экранизацией, Маэстро Кинг его в этом поддерживает. Полански дошел до того, что даже звонил автору, пытаясь узнать в каком конкретно номере Нью Йорк Таймс его герой нашел новую рубашку. Это замечательно. Всем бы режиссерам, экранизирующим книги, перенять его трепетное отношение к оригиналам.
Сейчас уже сложно сказать кажется Ребенок Розмари жутким из-за фильма или потому что жизнь в данном случае повторила искусство в худшем из вариантов. Все мы знаем, как закончила жизнь первая жена Полански и их нерожденный ребенок.(
Но в любом случае, фильм цепляет. Он не будет тыкать вам в лицо скримерами и в нем есть легкий юмор, добавляющий реальности происходящему. Да, творится ужас, но творится он в самом обычном доме, где ты не ждешь подвоха от надоедливой старушки-соседки.
9 из 10.

Мост через реку Квай

забавно конечно, что в 1957 всем было абсолютно нормально смотреть фильм про сотню мужиков, где единственная женская роль из разряда "принеси-подай", а теперь если в фильме одни женщины, то это проклятые феминистки виноваты, нечего высовываться. чо, сложно ассоциировать себя с потными военнопленными мужиками, будучи девчонкой, что ли?

Достоинства фильма я, само собой, вижу. И размах и внутренний конфликт. Интересно наблюдать как офицер, сперва бывший сугубо положительным персонажем, к концу, можно сказать, становится антигероем. Хотя мне было понятно его желание построить мост и сделать свою работу хорошо, раз уж начали. Он с начала и выступал за соблюдение правил, солдаты ошибочно нарекли упертого педанта бунтарем. Но все же этот не тот мужицкий фильм из мужицкого мира, что хочется полюбить. Ай мин, люблю Люка, люблю Шоушенк и Апокалипсис сегодня, но тут чего-то не хватило. В настоящем времени он кажется затянутым и строительство моста само по себе - не одно из увлекательнейших занятий.
6 из 10

Мамма Мия-2

(они не удосужились даже намекнуть на плакате, что Донна мертва, ояебал)

До чего убогий фильм, господи. До чего очевидная деньговыжималка Никто и не пытался стараться. За кадром где-то умерла главная героиня первого фильма? ну и уй с ней, зрители же понимают, что нам просто перестало хватать денег на Стрип, не будем даже объяснять от чего она скончалась. дочка хотела посмотреть мир? плевать, больше не хочет. У нее были какие-то близкие подружки? лень искать тех актрис, обойдется.
десяток бедных сов натянули на глобусы, чтобы кое-как привязать песни аббы к истории-приквелу. Я ментально пробил ладонью чело на моменте, когда уйный Гарри, примчавшись из Парижу, заметил на горизонте яхту! и сразу понял, что там Донна! и что она с мужиком! хотя а следующем кадре Донна с мужиком в трюме, но насрааать. Это же девчачий фильм с блесточками и криками плохо кастрированных гиен!
Про гиен - цитата из Критика. Советую посмотреть обзор на первую часть

буду ждать когда он обозрит вторую, ведь она в разы тупее.
Мужик изменяет? Но ооо, ему может быть грустненько из-за смерти бывшей! Надо его простить!
Ваша бабушка выглядит моложе чем ваша мать? Кому какая разница, вот у нее зато тоже любовька нашлась. посмотрите.
Плюсов вижу лишь два:
+Броснан почти не поет
+Юная версия подруги Донны, та, что с короткой стрижкой, милая и красивая. Дайте ей в следующий раз нормальную роль, пожалуйста.
2 из 10, хотя я был близок к тому, чтобы поставить ноль. Столько хороших мюзиклов можно экранизировать, но давайте будем доить тот, где и раньше-то было мало сюжета.


Черная пантера


Теперь человек, который не является фанатом Марвел, видел все фильмы Марвел. Некоторые и не насильно.
ну, тут у нас помесь Гамлета и Короля Льва (что логично, поскольку Король Лев тоже взял многое у Гамлета). Весьма складно, смотрибельно, и с мелькающим племенем накаченных вегетарианцев. Правда, я считаю победу главного героя читерством. Нигде в правилах этих ну очень честных поединков 1 на 1 не заявлено, что вы можете возвращаться с того света и рассчитывать на вторую попытку.
"Я не сказал "сдаюсь"!" И что? Ох уж эти лазейки в законах. К тому же, мне было бы не слишком приятно править народом, только что пытавшимся убить меня и мою семью. И дружить с парнем, готовым прикончить сестру.
А в конце заметная компутерная графика. Но все остальное было неплохо. И здорово, что темнокожим жителям Америки есть с кем себя ассоциировать в киновселенной Марвел, не только из второстепенных персонажей. В Ваканде интересное сочетание традиций с современными технологиями. Я не удивлен, что оно завоевало симпатии целевой аудитории.
7 из 10.

@темы: фильмы, закрытое общество прохождения по пизде (с), видяшки

---

ладно-ладно, Мироздание, я скоро закончу следующую часть перевода историй от Никки-долбоеба

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

Кристофер Робин


Лекарство для совести после того фильма с Глисоном, где рассказывается правдивая история о жизни Кристофера Робина. Тут правде места не нашлось, потому что в семейном фильме Диснея все должно быть мягонько, просто и без изысков. Легкая ностальгия по детству и стандартное тыкание палочкой в трудоголиков, которые слишком мало времени уделяют женам и детям.
МакГрегору его роль хорошо подходит, у него по глазам видно же, что до сих пор одной ногой стоит в детстве. К странному переводу имен плюшевых животных (не смогли получить права на известный нам перевод Заходера, видимо) с Хрюниками и прочими вывертами сознания, довольно легко привыкнуть. Хотя я все еще не смирился с инфой, что Сова в оригинале не Сова, а Филин
И в этом фильме самый, пожалуй, тупой план по разрешению основного конфликта, что я видел в фильмах для детей. Итак, если ваша компания торгует чемоданами и они не пользуются особым спросом, то отправьте всех своих работников в оплачиваемый отпуск и они же раскупят партию чемоданов. Чего блять. Еще месяц и семья Кристофера Робина будет есть на ужин одни бобы, а загородный дом они продадут, потому что он все равно останется без работы. Зато у него будет много свободного времени для близких, это точно.
5 из 10. Художественной ценности нет, но абсолютно безвредно и местами миленько.

Ребекка (1940)


Ребекка - уникальная, имхо, история в плане того, что интереснее всего в ней выглядит персонаж, успевший умереть к началу действа. Мы познаем личность Ребекки через призмы мировоззрений других героев и хотим узнать все больше, больше, перестаем удивляться тому, что каждый уголок в особняке по-прежнему напоминает о предыдущей его владелице и невзрачной новой жене ее не затмить. Как можно бороться со столь влиятельным мертвецом? Даже главный плоттвист (на всякий случай раскрывать его не буду), даже он лишний раз подтверждает неотразимость и всесилие Ребекки.
Все жду версию, где канонизируют хотя бы одностороннюю влюбленность миссис Денверс в Ребекку. Кажется, такой еще не было. Я вообще не знал, что фильмов по Ребекке больше одного, а тут есть какая-то относительно новая версия от итальянцев, например. Странный выбор для итальянцев, совсем не их тональности история. Сомневаюсь, что им удалось затмить Хичкока.
У Хичкока все здорово, несмотря на прошедшие десятилетия. Абсолютная пассивность молодой жены раздражает, но ее задвигает в угол божественная Денверс с покерфейсом 80 левела

где можно записаться на женитьбу на миссис Денверс, она же охуенная.

И в мюзикле у нее лучшая ария:

не шеймлю, но кому при таком раскладе интересны условно-главные персонажи? Совершенно не переживаешь что там будет с мужем, дайте еще инфы про Ребекку!
10 из 10, никаких ощутимых недостатков у фильма не вижу.


Отрочество


Восхищенно вздыхаю на то, как в этом фильме сделаны переходы. Настолько они логичные, плавные и ненавязчивые, что действительно напоминают реальное течение жизни. Не успел оглянуться, а тебе не 6, а 26. В фильме нет сюжета, как такового, он просто прослеживает жизнь одной не особо благополучной семьи, наблюдая за членами семьи пару десятилетий. Мама, папа на выходных и дети - девочка постарше, мальчик помладше. Самая сильная сцена - с матерью, пожалуй. Когда сын уезжает в колледж, а она задается такими философскими вопросами как: И это все? Вот это и была моя жизнь? Вот же жопа.
При этом фильм не скучный, не артхаусный и вполне себе рассчитан на усредненного зрителя. Думаю, что он мало у кого войдет в число любимых, но хорош как эксперимент.
7 из 10



Огонь негасимый


Удивился, когда нашел этот фильм на компьютере, в упор не помню зачем его скачивал. Наверное, нашел в ТОП-е фильмов про педофилов. Только делать ему там было нечего, поскольку более беззубого фильма про "педофила" я еще не видел. Даже дурацкий Дровосек, где девочка посидела на коленях у главгероя был более "в теме". А тут есть все необходимые компоненты для беспощадной драмы: католическая школа, влюбленный в мальчика священник и еще один мальчик, с которым мальчик номер 1 встречается... И... Из этого выходит большое ничего. Пустые диалоги, бессмысленные сцены, максимально робкие поцелуи двух мальчиков и морализаторская концовка, в которой всех персонажей просто развели в разные углы, погрозили пальчиком и вежливо попросили больше не смотреть друг на друга. Как убого, смотрю на французов-сценаристов с осуждением. В вашей стране есть Фролло, как вы смеете позорить развратных священников сим бездарно не-греховным творением!
Оно еще и по книге, но что-то нет желания ее искать и читать. Да и ее наверняка не переводили.
2 из 10, разочарование!

@темы: фильмы

---

вау!
неожиданно, Тимми куда лучше с этим несчастным горшком, чем я думал. Правда, кажется, получился фильм не про Генриха, а про Жанну Д'Арк xD есть видео, где его жгут на костре?

+2 кадра со съемок Короля

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ

---

ужас этой идеи вышел на новый уровень, благодаря мастерству артера.

[x]

@темы: булочка на пивной тарелке

---

крохотулечная седьмая часть истории Ника (где он, тем не менее, успевает делать шокирующие откровения о кружке дружеской детской мастурбации). Рад сообщить, что редактор стотыщ полечился и снова в строю

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День пятнадцатый

День пятнадцатый

Приняв остатки героина и мета, я на некоторое время избавляюсь от душевных метаний. Я звоню Лорен, убеждаюсь, что она все еще хочет чтобы я приехал за ней, так что мне необходимо сосредоточиться на тех указаниях, что она мне дает. Гэка я высаживаю в Тендерлойне, и он обещает мне распродать хотя бы часть этого треклятого разбавленного дерьма.
Санта Круз всего в двух часах езды к югу отсюда, но у меня такое впечатление, будто я отправляюсь в большое дорожное приключение с целью освободить Лорен, устроить ей побег из тюрьмы. Прибрежное шоссе тянется вдоль Оушен-Бич, через Пасифику, поднимается к Уступу Дьявола (это сложный участок дороги, почти без ограждений, в нескольких сотнях футов над морем), а затем резко спускается вниз, к маленькому прибрежному городку Санта Круз. Скалы здесь крутые и безжалостные а внизу океанские волны, резко вскидываясь, обрушиваются на камни. Кипарисы и эвкалипты, сосны и каштаны раскачиваются под порывами резкого ветра, налетающего с берега. Все вокруг истертое и облезлое от морской соли и сырости. Дома выбеленные, потускневшие, покосившиеся. Я развлекаюсь, слишком резко и быстро выкручивая руль на поворотах.
Мозгоправ Лорен живет в каком-то закрытом коттеджном поселке, где у всех улиц «ягодные» названия: Черничная, Брусничная, Ежевичная и т. д.
Охранник на въезде объясняет мне, как найти дом Жюля. Выглядит этот дом точно так же, как и остальные. Здоровенный, но безвкусный. Обычная коробка темного цвета, каких полно. Ни капли изящества. Я паркуюсь на подъездной дорожке и с минуту сижу там, глубоко дыша. Дверь дома открывается как раз в тот момент, когда я пытаюсь придумать, что делать дальше. Закурить — вот все, что приходит мне в голову, но я нервно тушу сигарету, наблюдая за женщиной, которая идет ко мне поздороваться (по крайней мере, я надеюсь, что намерения у нее именно такие).
У нее короткие кудрявые волосы с закрашенной сединой. Сама она немного полноватая, на лице полно косметики. Одета консервативно, совсем не по нынешней моде.
Я вылезаю из машины.
— Ты, должно быть, Ник, — говорит она каким-то слишком уж ласковым голосом.
— Да.
— Меня зовут Рут-Энн.
Я пожимаю ее руку и встречаюсь с ней взглядом. Улыбаюсь.
— Заходи, — приглашает она и я следую за ней.
Окна дома выходят на поле для гольфа и океан. Две девочки-подростка сидят за длинным стеклянным столом и едят мороженое из вазочки. Лорен вместе с лысеющим, очень бледным мужчиной в рубашке сидят поодаль от них на металлических стульях с мягкими сидениями и о чем-то разговаривают.
Видимо, это и есть Жюль.
— Может, хочешь сока? — спрашивает Рут-Энн все тем же медовым голосом.
— Мм, да, наверное.
— Яблочный или виноградный?
— Яблочный, пожалуйста. Спасибо.
Она наливает мне стакан сока.
— Мне пойти туда?
— Да.
Я выхожу на задний двор, продуваемый всеми ветрами, и мужчина тут же поднимается со стула, чтобы пожать мне руку.
— Ник, я Жюль, — представляется он.
Голос у него очень мягкий и успокаивающий, словно с одной из гребаных кассет для медитаций, которые нам включали в реабилитационном центре. Лорен закуривает сигарету, я поступаю так же. Я пододвигаю свободный стул поближе к ней, сажусь и кладу руку ей на бедро. Она опускает голову мне на плечо.
Жюль, подбирая максимально вежливые выражения, объясняет мне, почему Лорен не стоит возвращаться вместе со мной в город. Он то скрещивает, то распрямляет ноги. Смыкает пальцы рук — пальцы у него длинные и бледные, с отполированными ногтями.
Он говорит, что если я действительно люблю Лорен, то должен уехать и дать ей время восстановить силы. Я смотрю ему в глаза. Они ярко-голубые. Я отвечаю, что хочу помочь Лорен, но в конце концов выбор только за ней. Кроме того, нам вроде как нужно довести наш забег до конца. Скоро мы сами успокоимся. Он пытается меня убедить. Интересуется, неужели передоза героином недостаточно, чтобы поставить точку. Я продолжаю твердить, что решать должна Лорен, а она хочет вернуться домой. Сама она заверяет Жюля, что не станет больше употреблять. Он, разумеется, ей не верит, но поделать все равно ничего не может. Некоторое время он задает мне вопросы о моем прошлом, и я отвечаю честно. Ничего не утаиваю.
— Да, я определенно наркоман, но меня пока что все устраивает. В смысле, я знаю, что это все плохо закончится, но должен пройти путь до конца.
— Ты не должен, — говорит он. — Просто тебе хочется.
Он предлагает мне как-нибудь еще приехать на бесплатный сеанс, готов выписать мне лекарства. Я рассыпаюсь в благодарностях. После этого Жюль почти ничего не говорит. Лорен выглядит очень усталой и отстраненной. Я вспоминаю, что она уже больше суток ничего не принимала. Так что сейчас она точно мучается от приступа депрессии и изматывающей сонливости. Мне даже приходится ее поддерживать, пока мы уходим.
— Вы совершаете ошибку, — говорит Жюль.
— Возможно.
Выбравшись за пределы поселка, мы останавливаемся, и я слежу, не появится ли в поле зрения патрульная машина, пока Лорен принимает все, что осталось от качественной партии мета. Я сам определенно успел употребить больше, чем мы с Гэком продали, и это, понятное дело, хреново. Я стараюсь не думать о деньгах, о том, что такими темпами нам едва ли хватит на следующую неделю. На мет и героин мы с Гэком и Лорен тратим примерно двести баксов в день. А уж если добавить к этому расходы на еду и сигареты, а также плату за жилье, которое нам точно понадобится снять, если свалим из дома родителей Лорен, то становится ясно, что мы подошли почти к самому краю пропасти. Я стараюсь об этом не думать, но сами знаете, какой от этого прок.
— Полегчало, детка? — спрашиваю я.
Она в ответ говорит, что любит меня, и мы трогаемся в обратный путь.
— Надо бы дурь экономить, — произносит она.
Я киваю и беру ее за руку.
— Точно. Тем более, Гэк нынче облажался и загубил целую партию товара. Его теперь хрен продашь. Надо осторожней распоряжаться остатками.
Она рассказывает, что Жюль грозился позвонить ее родителям, если она уедет. Я интересуюсь, к чему это может привести.
— Примчатся домой, будут уговаривать меня отправиться на лечение.
— Что?!
Она заверяет, что беспокоиться не о чем. Перекантуемся, мол, вместе в моей машине, ничего страшного. Потом отыщем нормальное жилье. Может быть, завяжем с наркотой. Если завяжем, то родители нам помогут.
— Может, даже ребенка заведем, — рассуждает она.
Я только крепче сжимаю ее руку.
— И когда твои родители вернутся?
— Скорее всего, завтра вечером.
— Блядь.
Она пытается успокоить меня, но я в самом деле не могу вообразить, как это она будет жить в моей машине. И жизнь без наркотиков тоже представляю смутно. Пожалуй, лучше бы я оставил Лорен в сраном Санта Круз.
По пути домой мы звоним Кэнди, и я отваливаю еще восемьдесят баксов на героин. Позже мы принимаем по дозе разбавленного мета. В основном Лорен. Из-за того, что он разбавлен, нам обоим нехорошо, но мы все равно занимаемся любовью, как обычно. Хоть этот плюс всегда есть, правда ведь?
Я чувствую, как она двигается на мне, скользя по белоснежной постели. Ощущаю спиной подушки и одеяла. Всю ту роскошь, с которой нам скоро предстоит расстаться. Слишком быстро это закончилось, слишком. Вся комната пропитывается нашим потом, и я больше ничего не чувствую, но все равно продолжаю трахать Лорен, потому что не знаю, что мне еще делать. Мысли бегут, бегут, бегут, и хотя секс не останавливает этот процесс, но все равно помогает отвлечься.
Когда я был маленьким, то вот так же мастурбировал. Я был слишком мал, чтобы получить оргазм, но сексуальное желание зрело внутри меня, и я часами трогал себя, просто чтобы чем-то себя занять. А может, мне просто было приятно, хрен знает.
Несколько мальчиков-приятелей мастурбировали вместе со мной. Мне тогда было лет девять или десять, а может, и того меньше. Мы все были слишком мелкими, чтобы это могло к чему-то привести. Я помню, что рассказывал друзьям байки про секс, выдумывал всякое, чтобы они возбудились. Иногда я говорил все то время, пока мы этим занимались. Забавно, что сейчас, лежа здесь с Лорен, я делаю то же самое. Трахаюсь с ней и телом, и словами, шепча на ухо разное. Это же должно что-то значить, верно? Может, я так и остался тем же растерянным маленьким мальчиком? Или это слишком простое объяснение?

@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

ура, кто-то тоже считал это сходство с кадром из "Манхэттен".



[x]

очень люблю "Манхэттен". и эту локацию в Детройте. Самая красивая и интимная она. Хотя при первом, наиболее трушном (ибо по наитию), прохождении Хэнк меня там чуть не убил, люблю все равно.
На втором месте - ледяная пустыня вокруг инопланетного куска камня, который служит домом для Камски.

@темы: фильмы, булочка на пивной тарелке

---

Всем шестую часть приключений Ника, пацаны и пацанессы Теперь с редактурой! А также с малолетками под метом и авторитетным мнением Ника о психотерапевтах.

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День десятый

День десятый

Несколько часов спустя в доме начинают раздаваться телефонные звонки. Домашний телефон и мобильный Лорен трезвонят не переставая. Через окна проникает свет, так что я могу с уверенностью сказать, что сейчас уже день и на улице солнечно. На экране мобильного телефона Лорен номер звонящего определяется как «ПАПА». Он упорно продолжает звонить. Лорен эти звуки спать не мешают, но мне из-за этого тревожно и как-то не по себе, так что я тормошу Лорен, чтобы разбудить.
— Ну чего? Что, блять, случилось?
— Слушай, тут твой отец постоянно звонит. Наверное, до твоих родителей дошла инфа о том, что ночью было.
— Твою мать. Наверняка это блядские соседи им доложили.
У нее опухшие глаза и волосы в полном беспорядке. А ее грудь странным образом обвисла и теперь кажется слишком большой для ее исхудавшего тела.
— Хочешь, сделаю кофе? — спрашиваю я.
— Ага. Я еще посплю немного, а потом буду соображать, что им говорить.
— Окей.
— Ник?
— Что?
— Ты мне жизнь спас.
— Ой, да забей.
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, Лорен.

Вроде бы так и есть, но никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Я поднимаюсь наверх. Там светло и жарко. Я завариваю кофе и готовлю омлет с жареными грибами и авокадо. Пока все это остывает, делаю для себя дозу мета. Попадаю в вену, но после того, как набираю кровь в шприц, рука дергается, и когда я вкалываю дозу, то чувствую жжение. Приходится искать новое место для укола. Проходит примерно десять минут, а я все пытаюсь найти хоть одну чертову вену. Затем я внезапно понимаю, что давление в поршне шприца уже слишком возросло, так что я отодвигаю его от руки и жму на шток, чтобы его уменьшить. В головке шприца свернулась кровь. Я жму и жму, но наружу ничего не выходит. В конце концов я давлю на шток со всей доступной силой, это срабатывает, и кровь брызгает прямиком на белую кухонную стену. После этого я вновь возвращаюсь к поиску вены и все-таки ухитряюсь себе укол, хотя более чем уверен, что наркоты в шприце к этому моменту уже не осталось.
Пытаюсь оттереть кровь, но она уже засохла, хрена с два ее так просто уберешь.

Я ем омлет с тостами и насыпаю в кофе побольше сахара. Если родители Лорен и правда узнали о ее рецидиве, значит, мне точно пи. Они наверняка забьют на поездку и примчатся домой, а значит, нынешней роскошной жизни придет конец. Я несу Лорен ее кофе и ловлю себя на мысли, что даже немного жалею о чертовом звонке в 911. Небось и так бы все обошлось. Но, разумеется, теперь уже не узнаешь.
Разбудить Лорен мне удается с трудом, а проснувшись, она принимается плакать.
— Тебе нужно им позвонить, — говорю я.
— Угу.
— Оставить тебя одну?
— Это всего на пару минут. И… можешь дать мне дозу?
Могу. Делаю укол в вену на ее запястье. Это единственная вена, которую получается найти.
После этого я выхожу из дома и курю на заднем дворе. Сильный ветер треплет листья кипарисов и высокую траву. Еще здесь есть три корги, которых я раньше не видел. Интересно, когда их в последний раз кормили. Они дружно тявкают на меня, но я не обращаю внимания. Ясное небо и теплая погода словно насмехаются надо мной. Я же знаю, насколько бледным теперь стал. Может, стоило бы сходить поплавать, но я чувствую, что у меня нет на это сил. Даже мет меня больше не бодрит.
Я докуриваю третью сигарету, когда на заднем дворе появляется Лорен. Она рыдает как сумасшедшая. Лицо перекошено.
— Он хочет поговорить с тобой.
— Со мной?
Я почему-то пугаюсь, желудок словно ухает вниз.
— Пожалуйста, — упрашивает она.
Так что я иду внутрь и обнаруживаю, что телефонная трубка снята и лежит на кровати. Я поднимаю трубку, сажусь и говорю, несмотря на то, что слова норовят застрять у меня в горле:
— Эм, здравствуйте?
Мужской голос на другом конце телефонного провода дрожит от слез. Говорит он с изысканным южным акцентом.
— Ник? — спрашивает он.
— Да.
— Я помню, что уже видел тебя раньше. Ты учился в одной школе с Лорен?
— Да.
— Ник, Лорен рассказала мне, что вчера ночью ты спас ей жизнь. Сынок, словами не выразить, как много это значит для меня. Я свою дочку очень люблю, и я… я… люблю и тебя, потому что ты ее спас, понимаешь?
Тут он давится воздухом.
— Я знаю, что ты тоже желаешь ей только добра, — продолжает он, — поэтому я прошу тебя… умоляю… помочь мне помочь Лорен. Хорошо?
Голос его с самого начала звучит покровительственно, он разговаривает со мной как с маленьким ребенком. Но я все равно ему подыгрываю.
— Да, конечно.
Потом он пересказывает мне историю всех путешествий Лорен по реабилитационным центрам. Говорит мне, что она наркоманка, не может жить как все нормальные люди и бла-бла-бла. Я слушаю и помалкиваю. Он просит меня уговорить Лорен на неделю уехать домой к ее лечащему врачу в Санта-Круз. Он понимает, что в больницу она возвращаться не хочет, а этот вариант — хороший компромисс. Я соглашаюсь, обещаю ему сделать все, что смогу. Он утверждает, будто знает, что может мне доверять. От этого мне делается совсем паршиво.
— Ладно, теперь дай мне снова поговорить с Лорен, — просит он.
Я передаю ей трубку. Лорен скребет ногтями шею, многократно повторяет «хорошо» и потом заканчивает разговор.
— Жюль заедет после работы, чтобы забрать меня в Санта-Круз.
— Это твой мозгоправ, да?
— Ага.
— Я сказал, что уговорю тебя поехать туда.
— Мне это не нужно, понимаешь?
Она смотрит прямо на меня. Я замечаю какие у нее блестящие красные глаза — выглядят так, словно покрыты слоем вощеной бумаги.
— Пойду соберу вещи, — говорит Лорен. — Я с тобой уеду.
Обдумываю этот план. Честно говоря, не могу представить, как Лорен живет вместе со мной в машине. Мне нужно, чтобы она оставалась в этом доме и могла пользоваться родительскими деньгами. Мне не плевать на ее чувства, вовсе нет, просто стараюсь оставаться реалистом. Мы должны действовать осторожно, а не отказываться от того, что нам только на руку. Так я ей и говорю, а она снова плачет. Я пью теплое белое вино, оставшееся с прошлой ночи. Лорен от него отказывается. Потом мы неохотно занимаемся любовью, просто чтобы скоротать время. Принимаем душ вместе, она пакует вещи, а я подбираю с пола всю фигню, что успел тут разбросать. Лорен останавливает меня, когда я уже собираюсь уходить.
— Слушай, — говорит она, — почему бы тебе не остаться здесь?
— Здесь?
Лорен говорит, что отдаст мне ключи от машины и от дома. Она собирается провести дома у Жюля всего одну ночь («это всех успокоит»), а потом я смогу приехать и забрать ее.
— Я люблю тебя, — говорит она.
— Я тебя тоже.
Она берет с меня обещание, что я не буду никого сюда водить в ее отсутствие. Разумеется, я соглашаюсь. А потом ухожу — не хочу встречаться с ее психиатром. Уезжаю на машине Лорен.

Есть кое-что забавное во всей этой теме с психологами и психиатрами. В смысле, я от них не вылезаю, почитай, всю свою хренову жизнь. Отец всегда относился к психотерапии чуть ли не как к религии. После маминого отъезда меня направили к городскому мозгоправу. Это оказалась полная женщина с усиками над верхней губой, носившая просторные цветастые платья. Большую часть времени я просто играл с куклами и другими игрушками у нее в кабинете. У нее был небольшой деревянный кукольный домик, и я расставлял там куколок. Помню, как психолог спрашивала меня спокойным и ровным голосом, где именно обитает каждая из кукол. Я в ответ указывал на разные комнаты в домике.
— Вот здесь живет папа, — говорил я, показывая на одну сторону дома. — А здесь — мама. — Я тыкал пальцем в другую часть дома.
— А что насчет этой куклы? — спросила она, указав на куклу, которую я все еще держал в руке.
— А, это ребенок, — ответил я. — Ему негде жить, он спит на улице.
Психолог нацарапала что-то в своем блокноте.
И все же никакая терапия так и не смогла избавить меня от раздирающих изнутри противоречий. Я научился выражать свои чувства словами, вот и все. И что бы ни нарекали первопричиной моих бед (например, страх быть отвергнутым), это почему-то совершенно ничерта не меняло. Я понимал подоплеку своих действий, но все равно не мог измениться. Я стремился к безумию. Я был им очарован. Никакая терапия не могла с этим справиться.
Первые серьезные отношения у меня были с девушкой по имени Лирика. Она была на год младше меня и ходила в старшую школу, с которой наша школа соперничала. Она была великодушной, добродетельной всеобщей любимицей и после школы поступила в Гарвард. Но дело в том, что она была еще и булимичкой и на пару со мной нажиралась в сопли. Даже в тот период, когда мне было всего шестнадцать лет, алкоголизм и наркозависимость уже начали брать верх над моей жизнью.
У Лирики дела обстояли далеко не так плохо, как у меня, но обычно мы с ней начинали пить около полудня и весь день продолжали в том же духе.
Она принадлежала именно к тому типажу девушек, с которыми я всегда встречался. Какая-то странная магнетическая сила притягивала меня к ним, а их ко мне.
И мне что-то нихрена не легче от знания, что истоки этой проблемы следует искать в моем детстве.
Итак, покинув Лорен, я еду на ее машину в Тендерлойн, а в кармане у меня лежат ключи от дома ее родителей. Я слушаю музыку и чувствую себя таким успешным. Будто на всем белом свете на сыскать афериста круче, чем я.
Но нельзя сказать, что я совсем не был с ней честен.
У нас с Лорен много общего: она тоже ведет себя как маленький ребенок, склонна к отчаянному саморазрушению и старается ни о чем не думать.
Я звоню Гэку с телефона-автомата, и мы договариваемся встретиться у его отеля. Мой запас мета подходит к концу, так что нам нужно раздобыть новую партию. Я иду в банк и снимаю со счета кучу денег. Приходится обращаться напрямую к кассиру, ведь от кредитки я избавился. Здорово, конечно, что мне удалось заблокировать карту до того, как Джо украл с нее деньги, но средств на счету все равно маловато, чуть больше тысячи долларов. Поразительно, как быстро исчезают деньги. Но я рассчитываю, что мы с Гэком сможем все вернуть, распродав товар.
Солнце медленно уплывает за горизонт, но небо ясное, и на улице все еще жарко. Уже почти шесть часов.
У меня возникает чувство, словно... ну, сама судьба на моей стороне. Любые сомнения вытесняются наркотиками, музыкой, играющей в машине Лорен, и бла-бла-бла. Я еду с опущенным стеклом, с сигаретой во рту. Хочется плакать от радости из-за того, насколько прекрасна моя жизнь (или, по крайней мере, так мне кажется).
Гэк хвастается передо мной новой обувью.
— Это мне отец купил, — говорит он.
Это черные кроссовки с толстыми шнурками.
— Поздравляю, чувак.
— А как там Лорен?
Я рассказываю ему про отца Лорен и психотерапевта из Санта-Круз.
— Значит, ключи у тебя?
— Ага. Давай захватим твою подружку и поедем туда. Хочу с ней познакомиться.
— Отлично.
— А еще мне нужно наркоты прикупить.
— Без проблем, у меня есть идея, где достать товар.
Мы едем к Черч энд Маркет и некоторое время кружим там. Я пытаюсь добиться от Гэка еще каких-нибудь интересных историй из его жизни. Продолжаю говорить ему, что если все это записать, то выйдет отличная книга.
— Ты мой куратор по уличной жизни, — говорю я ему.
— Ага, чел, а ты неплохо справляешься. Тебя какие-то поехавшие ангелы-хранители оберегают.
— И ты из их числа, чувак. В смысле, как же круто, что мы познакомились. Серьезно, надо это все опубликовать. Может, в SF Weekly отправить, типа огго.
— Я прославлюсь, чел.
— Ты этого заслуживаешь.
Гэк рассказывает мне о своих приемных родителях, которые живут в округе Напа. Впервые он сбежал от них в город, когда ему было двенадцать. Около года назад он то жил на улице, то возвращался в их трейлер рядом с Сонома. Жил он во всяких заброшках в разных уголках города. Домой приходил, только когда других вариантов не оставалось. Ничего удивительного, что как только объявился настоящий отец, он переехал к нему. У его отца были серьезные проблемы со спиной, так что ему часто требовалась помощь, а кроме того, у него было полным-полно болеутоляющих лекарств. О прошлом своего отца Гэк почти ничего не знал. С матерью встречался время от времени. Она тоже живет в Напе и вот уже шесть лет как ничего не употребляет. Посещает собрания «12 шагов» и все такое. Гэк говорит, что она ничего такая. Кажется, что нынешняя жизнь его полностью устраивает, хотя следы от уколов на его руках, видимо, говорят об обратном.
Продолжая рулить, я никак не могу добиться от Гэка ответа, что именно мы тут высматриваем. Он только повторяет:
— Оно само о себе даст знать.
— Что именно? — спрашиваю я.
— Увидим.
Мы все ездим и ездим. Начинают открываться бары, а у дверей ресторанов на Маркет-стрит выстраиваются очереди из людей, предпочитающих ранний ужин. Уличные ребятишки сидят рядом со входом в Сафуэй — выискивают возможности на халяву разжиться наркотой. Некоторым из них мы продавали дозы, но имен их я не знаю. Я невольно задумываюсь об их их родителях, семьях, детстве. Одеваются они все примерно одинаково: узкие штаны с кучей молний, высокие ботинки, толстовки с капюшонами. Чем больше вещей черного цвета, тем лучше.
Мы еще несколько раз объезжаем квартал.
— Вот, — указывает Гэк.
— Что?
— Вон там. Притормози-ка.
Я жду, пока Гэк бежит куда-то вниз по улице. Пытаюсь найти нужную песню в плеере. Ставлю десятый трек в альбоме с концертными записями «Talking Heads», песню «This Must Be the Place.» Каким-то образом сразу попадаю на нее. Забавно, что именно под эту песню друзья моих родителей, Тим и Сьюзан, танцевали на своей свадьбе. Дело было в доме моих родителей на Пойнт Рейес. Когда я был маленьким, Сьюзан даже успела побыть моей няней. А когда я подрос, крепко сдружился с ее бойфрендом, Тимом. Тим увлекся серфингом примерно в то же время, что и я, и мы с ним вместе ездили в Санта Круз. Мы целыми днями серфили на Four Mile, Hook или Steamers. Плавали в холодной-прехолодной воде, обсуждая музыку или что угодно еще. Уходили из дома мы примерно в семь утра, завтракали кофе и маффинами в кафе на пляже. В воде мы торчали часами, а потом отправлялись есть буррито в «El Toro». Или в «Cole’s BBQ» — если дело было в Санта Круз. Тим собирал для меня подборки песен из всех новых альбомов, что он постоянно приобретал в «Amoeba», огромном музыкальном магазине в Хейт. Он водил меня в клубы вместе со своим шурином, Си. Там мы танцевали, гоняли шары в бильярде и все такое. Тим отлично танцевал. Си познакомил меня с философией и трудами Бодлера, Рембо и Камю. Сам он был родом из Китая, родился в самый разгар Культурной Революции. Эти ребята, Тим и Си, были моими кумирами. Я столько всего узнал, общаясь с ними. На свадьбе мексиканская группа играла в нашем саду, пока Тим и Сьюзан шли по проходу к алтарю. В роли диджея выступал бандитского вида чувак, здоровенный, не меньше шести с половиной футов ростом. Его нашли в каком-то баре к югу от Маркет-стрит. Тим и Сьюзан танцевали вдвоем под эту песню Talking Heads. Обнялись и танцевали. В песне есть такая строчка:
«Я буду любить тебя, пока сердце не остановится, буду любить тебя до самой смерти».
Слушая эту песню сейчас, я мысленно переношусь в тот вечер. Я открывал устрицы для гостей, устанавливал микрофоны для музыкантов, помогал поставить навес вокруг танцпола, защищавший от мелкого дождя. И, само собой, я танцевал и болтал с гостями, а на следующее утро проснулся рано и пошел серфить на «Drakes Estero».
А в настоящем времени Гэк залезает в машину вместе с какой-то девчонкой постарше, у которой длинные кудрявые волосы рыжего цвета, бледная кожа и всюду веснушки, веснушки, просто куча веснушек. Она устраивается на заднем сидении, а Гэк садится рядом со мной и говорит:
— Это Анджела. Ей нужно вернуться на Маркет-стрит. Подвезем?
Я представляюсь. Анджела все повторяет, какая у меня классная машина, а я пытаюсь объяснить ей, что машина не моя, что она принадлежит одной девушке, а так-то я сам не особо отличаюсь от Гэка, тоже бездомный и вынужден бороться за выживание. Единственная разница между нами состоит в том, что по какой-то безумной случайности, прихоти судьбы или желанию Бога мне сопутствует удача. И еще я успел скопить немного денег, пока держался без наркотиков и работал. Бла-бла-бла. Гэк бросает на меня взгляд, в котором читается «заткнись нахрен». Или, может быть, это скорее жалость из-за того, что я вечно рвусь рассказывать о себе, из кожи вон лезу, чтобы показать людям, какой я на самом деле, пытаясь завоевать их расположение. Или не знаю на что. Мне нужно успокоиться, закинуться и поменять наконец этот чертов диск.
Когда мы добираемся до какого-то переулка на Маркет, Гэк и Анджела говорят, что им нужно на минутку заглянуть к Анджеле домой. Я более-менее успокоился и прекратил болтать — при помощи сигарет и силы самовнушения. Гэк и Анджела почти ничего не говорили, пока мы ехали сюда, а меня такое всегда нервирует. Но я продолжал убеждать себя, что все в порядке.
И вот теперь они идут по переулку, но Гэк вдруг разворачивается, подбегает к машине и наклоняется к окну.
— Чувак, дай мне свой кошелек.
— Зачем?
— Она мне наркоту продаст, но нужно, чтобы она решила, будто это мои деньги.
— Она — и продаст?
— Доверься мне.
Я отдаю ему кошелек.
Потом ввожу себе немного героина и сижу, залипая со страшной силой, пока жду их возвращения. Я нахожусь в каком-то странном полусне или, может, ловлю галлюцинации, поэтому когда Гэк стучит в боковую дверь, я аж подпрыгиваю от неожиданности. Он ржет как безумный.
— Чувак, такая мощная дурь!
— Сколько достал?
— Три с лишним грамма.
— Нихрена себе!
— Так что надо нам это добро поделить и разделать на продажу. Согласен?
— Хочешь, поедем в дом Лорен?
— Ясное дело!
— А сколько можно будет для нас самих оставить?
— Половину.
— Зашибись.
Возвращаемся в дом Лорен. Я заказываю для нас кучу димсамов из одной кафешки на бульваре Гири и упаковку с шестью бутылками пива Циндао.
— Тебе стоит сюда свою девчонку позвать, — говорю я.
— Точно?
— Ага.
— Слушай, она мет раньше никогда не пробовала. Можно будет с ней поделиться, как думаешь?
— Само собой, чел.
Мы едим булочки со свининой и чоу-мейн, пьем пиво и курим, сидя на кухне.
— Дофига тут комнат, — дивится Гэк.
— Ну да.
— Я никогда раньше в таком доме не был.
— Понимаю.
— Я съезжу за Эрин.
— Можешь не торопиться.
Он уходит, а я решаю проверить свою почту с компьютера мачехи Лорен. И пока поднимаюсь вверх по лестнице, ступени которой усланы ковровым покрытием, слышу какое-то непонятное скуление. Возвращаюсь вниз и открываю заднюю дверь. Три собаки тявкают на дверь. Я впускаю их в дом и оглядываюсь в поисках собачьей еды. Мне довольно-таки стыдно из-за того, что я бросил их на улице. Там сейчас мокро и холодно.

Кабинет мачехи Лорен находится на втором этаже. Там полно бумаг и фотографий Лорен, но еще больше снимков с ее сводной сестрой. Кажется, она примерно того же возраста, что мой младший братик, только у нее белокурые волосы, какие и у меня были когда-то в детстве.
Я залогиниваюсь и проверяю почтовый ящик. Пусто. Никто не пишет. Никто даже не пытается упросить меня вернуться домой. Ни единого сообщения от моих родных, вообще ни от кого. Задумываюсь, стоит ли дожидаться, пока вернется Гэк со своей девушкой, чтобы попробовать новый мет. Прихожу к выводу, что подождать можно, но почему бы не распить в процессе ожидания бутылочку красного вина. Выбираю подходящую, а потом пытаюсь расписать сюжет будущей книги про Гэка, Пулю и всех остальных. Можно отправить эту историю в «SF Weekly» или в «Гардиан». Как правило, на меня быстро снисходит вдохновение, но в этот раз я не меньше часа с маниакальным упорством пытаюсь подобрать правильные слова. И даже после всех этих усилий на странице остается нечто совершенно невразумительное.
Мне вдруг становится страшно. Раньше у меня не возникало проблем с писательством. Меня всегда прельщал образ творца-изгоя, черпающего вдохновение в наркотиках. Вспоминаю одного нью-йорского художника, лечившегося от героиновой зависимости, известного мастера. Он мне признавался, что если бы рисовал лучше благодаря героину, то точно бы не завязал. Но ему легче работалось без наркотиков. В конце концов, сказал он, искусство превыше всего. Я тогда был всецело с этим согласен.

В дверь звонят. Я спускаюсь вниз и впускаю в дом Гэка с его девушкой. Собачье трио сопровождает меня до двери.
Эрин на вид не дашь больше одиннадцати или двенадцати. Половое созревание обошло ее стороной, оставив с высоким мягким голоском и крошечным носиком. У нее короткие, неровно обрезанные светлые волосы и очень много пирсингов. Из одежды на ней огромная кофта с капюшоном, джинсы и кеды от Converse. Карие глаза широко распахнуты. Она восторженно ахает вслух, когда переступает порог дома.
— Как здесь красиво!
— Хочешь вина?
Я протягиваю ей свой бокал, и она отпивает из него.
— Пойдем вниз.
Девушка так сильно нервничает, что едва может говорить. Я включаю музыку (старый CD с песнями Амона Тобина), а Гэк готовит нам всем дозы.
— Это твой первый раз, значит? — спрашиваю я, внезапно устыдившись.
— Угу.
— Чур ей слишком много не давать, — говорит Гэк. — Ей еще завтра в школу.
Я наблюдаю за действиями Гэка, отмечая про себя, что его версия «не слишком много» — это дохуя больше мета, чем хотел бы употребить я, будь это мой первый раз. Особенно если дурь и правда такая мощная, как он сказал. Но вслух я ничего не говорю. Вместо этого расспрашиваю Эрин про учебу в старшей школе, про ее друзей и все такое. Она отделывается односложными фразами.
Гэк подходит к ней с иглой, и она закатывает рукав кофты. Ее рука покрыта белыми полосками шрамов.
— Режешь себя, да? — интересуюсь я.
— Раньше резала.
— Это сексуально.
— Нет, нихрена, — говорит Гэк, сжимая ее бицепс, чтобы проступили вены. — Больше она такого делать не будет.
Эрин закатывает глаза и корчит рожицу.
Когда Гэк втыкает иглу и делает ей укол, она начинает судорожно хватать ртом воздух.
— Мне нужно… нужно…
— Вон туда, — указываю я.
Она бежит в ванную, где ее тошнит (я надеюсь) в унитаз. Судя по звукам, все так и есть.
— Девчонки вечно блюют, — говорит Гэк.
— Еще бы, блять, ты ей огромную дозу вколол.
Я слышу, как из ванной доносится ее голос.
— Гэк, дай сигарету?
Он смотрит на меня, и я выкладываю свою пачку на пол.
— Детка, ты там в порядке?
— Вроде бы да. Черт, а ведь и правда здорово.
Я смеюсь.
— Вы, ребята, сходите-ка наверх, посмотрите другие комнаты, — советую я.
— Точняк. Спасибо, чел.
Теперь Гэк вкалывает дозу мне. Наркота действительно высший сорт. Я чувствую резкий всплеск возбуждения, по ощущениям в чем-то сродни оргазму. Даже лучше, чем оргазм, на мой взгляд. Я сжимаю голову руками.
— Хорошо пошло, а?
— Ага. Срочно тащи свою девчонку наверх.
Они отправляются трахаться, а я врубаю музыку на полную громкость. Рисую на куске картона теми масляными карандашами, что есть у Лорен. По крайней мере, это у меня еще получается. Рисовать можно бездумно.
Клянусь, не проходит и десяти минут, как Гэк с Эрин снова спускаются в подвал. Она заметно на взводе и все повторяет:
— Гэк, скорей, пойдем уже.
— Нам нужно уйти, — говорит Гэк.— Я еще вернусь потом.
Эрин мне ничего не говорит. Просто дергает Гэка за руку и выглядит очень напуганной. Он точно ей дал слишком большую дозу. Я раньше только один раз сталкивался со случаем метамфетаминового психоза. Дилер, Анника, которая была девушкой моего друга Тайлера, однажды переборщила со спидами. Я пришел в ее дом в Панхандле, чтобы купить дозу, но когда она открыла дверь, то тут же приложила палец к губам. Велела мне вести себя тихо, потому что поблизости копы. Это было ужасно странно. Никакие разумные доводы на нее не действовали. Она все продолжала твердить что-то типа:
— Я знаю, что происходит. Ты меня за идиотку держишь. Но я не тупая. Я все знаю. Все знаю.
В конце концов я просто развернулся и ушел, потому что она кричала все громче и громче, а спиды мне так и не продала. Мне пришлось тащиться до самого гребаного Окленда, чтобы купить наркоту. Насколько я знаю, ее той же ночью госпитализировали.
Надеюсь, Эрин до такого не дойдет. Она же совсем молоденькая.
Я запираю за гостями дверь и иду звонить Лорен. Она отвечает, но, судя по голосу, находится под воздействием лекарств.
— Ник?
— Да, это я.
— Малыш, я сплю.
— Окей.
— Приезжай за мной завтра.
— Ты уверена?
— Да. — Она зевает. — Я люблю тебя.
— Я тебя тоже.
Мы прощаемся, и я снова иду рисовать и слушать музыку. Гэк возвращается только около половины второго ночи. Похоже, он совсем выдохся.
— Надо заняться делом, — говорит он.
— Каким делом? Эрин-то в порядке?
— Вроде бы. Она от паранойи прямо с ума сходила. Сказала, что ей нужно просто полежать в постели, поспать.
— Поспать? Уснет она, как же.
— Угу, но ты-то пошевеливайся. Нам нужно дозы готовить. У меня тут витамин В есть, можем его подмешивать.
— Окей, чел, как скажешь.
Так что мы идем на кухню, находим стакан и размешиваем в нем кристаллы мета вместе с витамином В. Потом добавляем немного воды и держим получившуюся смесь на медленном огне. Когда смесь окончательно становится жидкой, мы выливаем ее на противень для выпечки печенья и засовываем в холодильник. По правде говоря, всем этим занимается один Гэк. Пять минут спустя мы снова вытаскиваем противень. Витамин В и мет на нем слились в единое целое, а получившаяся субстанция очень похожа на мыло.
Гэк счищает все кусочки с противня и высыпает на стойку. В итоге у нас получается некая порошкообразная смесь желтого цвета.
— Ну и что это за хрень?
— Не кипишуй. — утешает Гэк. — Нужно просто еще кристаллов подбавить.
Я достаю оставшиеся пакетики с метом — один для нас, один на продажу. Оба уже порядком опустели.
— Господи, — говорю я, — ни хрена себе, как много мы потратили.
— Да уж.
Только сейчас я обращаю внимание на то, что рот у Гэка нервно подергивается. А глаза навыкате и взгляд бегает туда-сюда.
Смотрю на собственные руки. Они ужасно трясутся.
— Блять, чувак, тебе не кажется, что мы переборщили?
— Да не, все путем, — возражает Гэк. — Нам просто надо сосредоточиться. Давай сюда все, что осталось в этом пакете.
— А ты точно знаешь, что делаешь?
Он спрашивает, подводил ли меня когда-нибудь прежде, и я, покачав головой, все же отдаю ему дурь. Он повторяет весь процесс готовки и охлаждения. Ну, вторая партия выглядит немного получше, чем первая. Но все равно это нечто слоистое, порошкообразное и желтое.
— Чувак, я бы такое дерьмо никогда не купил.
— Да все нормально, — говорит Гэк.
Он делает еще несколько попыток: сокращает время приготовления, увеличивает, всячески экспериментирует с размешиванием. Каким-то образом партия с каждым разом становится все меньше и меньше.
— Да ну нахер, — наконец говорит Гэк. — И так сойдет.
— Мда?
— Скажем народу, что это дерьмо чистейшее, необработанное. Они поведутся и купят. Доверься мне. Да и в упакованном виде оно точно будет лучше выглядеть.
Я иду вниз за своими туфлями, курткой и прочими вещами. Когда я снова поднимаюсь наверх, наше «сырье» уже расфасовано по маленьким пластиковым мешочкам. Каждая доза, теоретически, стоит двадцать баксов. Я настроен скептически, но молчу. Знаю же, что Гэк старается как может.
— Извини, чел, — наконец говорит он. — Больше этим разбавлять не будем.
Я смеюсь.
— Да ты что.
— Ну брось, все равно выкрутимся.
Уже поздно, около трех часов, но подростки все еще ошиваются рядом с супермаркетом Сейфуэй на углу Черч и Маркет. Я жду в машине, пока Гэк разговаривает с некоторыми из них. Он возвращается через пару минут.
— К черту этих ребят, чел, вечно у них денег нет. Давай пойдем на Кастро.
Так что мы быстро минуем Маркет-стрит. Кроме нас здесь никого нет, вообще ни души. Но примерно в квартале от Сейфуэй нас окликает какой-то припанковый чувак с выбеленным ирокезом, в высоких шнурованных ботинках. Мы останавливаемся. Он подходит к нам и говорит, что хочет купить дозу за двадцатку. У него светлая щетина на лице и совершенно обкуренный взгляд. Он долго пялится на мешочек с дурью, который мы ему отдаем.
— Что это за хрень?
— Это необработанная дурь, чел, совсем чистый товар, неразбавленный.
— Да не, херня какая-то.
— Слушай, мужик, ты просто попробуй. А мы сюда вернемся минут через двадцать.
— Ладно, но если оно окажется дерьмом, я вас из-под земли достану.
— Не будет такого.
Чувак отдает Гэку измятую двадцатку, и мы продолжаем свой путь вниз по улице. Поперек дороги спит, завернувшись в одеяло, какой-то парень, похожий на труп. Мы перешагиваем через него. На Кастро нам удается продать дозу какой-то парочке геев, которые откуда-то там приехали. Наблюдая за мужчинами, нарезающими круги вокруг 18-той улицы, я чувствую, как у меня скручивает желудок. Мне даже чудится, будто я узнаю одного из этих парней, азиата на белом Мустанге. Он продолжает ездить по кругу, все кружит и кружит. Но нет, я уверен, что обознался.

На обратном пути к Сейфуэй к нам снова подходит парень с ирокезом. Он все время шмыгает носом.
— В чем дело? — спрашивает Гэк.
— Чувак, — говорит он, нервно дергаясь. — С этой дурью что-то не то.
— Не, чел, тебя просто торкнуло хорошо.
— Да, но как-то странно. Верните мне бабло.
— Ну да, щас, — отвечаю я.
— Да уж, мужик, так не пойдет.
— Парни, со мной шутки плохи. Вы не можете продавать такую срань и думать, что вам это с рук сойдет.
Его челюсть реально ходуном ходит.
У меня в голове стучит. Или звенит. Что-то типа того. Гэк продолжает идти вперед.
— Ты и сам знаешь, что товар настоящий.
— Да, спиды там есть, но вы в нее что-то еще подмешали.
— Брось, чел, у тебя уже галюны начались.
— Вам это с рук не сойдет!
Он подходит так близко, что я чувствую, как от него несет потом.
Гэк все шагает и шагает, не останавливаясь ни на секунду.
— Если не вернете деньги, парни, я всем в округе расскажу, что вы бавленым дерьмом торгуете.
Вот теперь Гэк оборачивается и надвигается на пацана, готовясь к драке.
— Ну все, с меня хватит. Отъебись от нас… ЖИВО.
Он резко дергается в сторону малыша-Ирокеза, и малыш-Ирокез вздрагивает. Я тоже подхожу ближе, возвышаясь над Гэком, и сжимаю кулаки. Парнишка не выдерживает и убегает прочь, крича:
— Вам конец!
Сердце слегка частит.
По правде говоря, оно просто-таки ломится мне в грудную клетку.
— Что это было? — спрашиваю я.
— Фигня. Пора убираться отсюда.
Мы забираемся в мою машину. Точнее, гм, в машину Лорен. Гэк продолжает повторять, что волноваться не о чем. Мол, если я отдам ему все оставшиеся дозы, то он их сам продаст, без проблем.
— Все получится, — твердит он.
И тут меня впервые одолевают сомнения. Я думаю о том, как жил без наркотиков: работа, ранние пробуждения ради поездок на велосипеде, походы в кино. Я уже две недели газет не читал. Может, война началась, а я и не в курсе. Но я живу как хочу, верно? В смысле, я же счастлив.

По дороге обратно я осознаю, что мне ничего другого не остается, кроме как принять новую дозу наркотиков или выкурить еще несколько сигарет. Мы возвращаемся в дом Лорен и проводим остаток ночи в ее комнате, маясь от безделья.
Гэку удается разобрать на части мой портативный CD-плеер, который работал с перебоями, но собрать его обратно он не может. Приходится выбросить. Я приканчиваю почти весь героин, оставив небольшую дозу на утро. Утро, правда, уже давным-давно настало. Солнце взошло, а мы наконец-то находим время поспать.
Я гадаю, действительно ли это все того стоит. Мы словно попали в какой-то зацикленный круг.
Когда я просыпаюсь, меня долго тошнит в ванной. Я лежу на плиточном полу и даже позволяю себе немного поплакать, пока никто не видит. Я чувствую себя насквозь несчастным, но слез почти нет. Я вспотел, весь дрожу, и пахнет от меня ужасно. Я принимаю душ, но этот кисловатый запах никуда не исчезает. Кожа у меня посеревшая, шелушащаяся, поврежденная. Тело пожирает само себя.

@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

ахххх, ноженьки.

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ

---

Пятая часть приключений Ника! Теперь отредаченная :3
Тут у нас много интересного, передоз Лорен и триумфальное появление Зельды. Запомните Зельду. Во второй части книги ей будет уделено очень много внимания. Картинка в посте отображает суть отношений Ника с Зельдой

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День девятый

День девятый

После того, как родители Лорен уехали, мы просидели три дня в ее доме практически безвылазно. Оказалось, что у ее отца есть превосходный винный погреб, содержимым которого мы (точнее, я) занялись вплотную. К тому же, будучи неплохим поваром, я совершал налеты заодно и на их кладовку. Я делал кофе во френч-прессе по утрам, готовил пасту, салаты и яичницы, пил Божоле-нуво, Бордо, самые разные Пино и Кьянти. В еде и вине я действительно кое-что понимаю. Лето перед выпускным классом в старшей школе я провел во Франции, отправившись туда по школьной программе. Мне было шестнадцать. Программа была рассчитана на одно лето, и продумали ее неплохо. Жил ты в отеле вместе с другими учениками старших классов, днем вы ходили на уроки французского, потом дружно ужинали, а по вечерам могли посещать различные «экскурсии». Мои сверстники забирались на верхушку Эйфелевой башни, играли в боулинг и всякое такое. За распитие алкоголя полагалось исключение.

Я в первую же ночь встретился там с девушкой по имени Капучино, чьи родители дружили с моей мачехой. Она была всего на несколько лет старше меня и согласилась показать мне город. Сама она жила неподалеку от Парижа, в Сен-Клу. Едва познакомившись, мы с ней отправились в бар и сильно там напились (по крайней мере, я). Той ночью мы обошли весь Монмартр и поднялись к известнейшей Базилике Сакре-Кёр.
Стоя рядом с этой девушкой и ее друзьями, взирая на город с большой высоты, я чувствовал себя таким взрослым, мудрым и классным. Словно стал персонажем одного из французских фильмов новой волны, вроде «На последнем дыхании», «Боб-прожигатель», «Четыреста ударов», «Лифт на эшафот».
Прогуливаясь по городу с сигаретой «Gitanes» в зубах, я чувствовал себя Жаном-Полем Бельмондо, Аленом Делоном или кем-нибудь еще из обоймы недосягаемых бесчувственных звезд. В отель я той ночью так и не вернулся. Остался у Капучино.
Вскоре после этого я приучился начинать свой день с алкоголя. Мы поехали на север Франции, навестить семью Капучино, и там распивали вино из виноградников Сен-Тропе. Я просыпался, наливал себе бокал вина (а иногда и водки) и выпивал вместе с кофе. У меня при себе была отцовская кредитка, и я без проблем скупал себе одежду от Шевиньон и Агнес Би. Я решил никогда не возвращаться в США. Повторюсь: я верил, что если исправить внешние недостатки, то и внутри сделается не так ужасно.
Четыре месяца спустя все кредитки заблокировали, а меня наконец смогли убедить вернуться домой и закончить старшую школу.
Вернуться в Залив, сидеть на уроках, наблюдать за выступлениями чирлидерш и прочей подобной ерундой было по меньшей мере странно.
Вроде совсем недавно я пил водку узо и колесил на мотоцикле по Монпелье, а теперь должен был соблюдать комендантский час и заниматься в команде по плаванию. Я так отчаянно хотел повзрослеть. Я всегда думал, что как только вырасту, стану самостоятельным, то перестану чувствовать отчаяние и безнадежность. Тогда я начал бы походить на одного из персонажей любимых фильмов.
Наркотики и алкоголь дарили мне это чувство. Стоило принять дозу — и вот я снова гулял по пляжу с Капучино, обещая ей совместное будущее и веря каждому своему слову.
Мне кажется, что здесь и сейчас, с Лорен, повторяется примерно та же история. Вот он я, такой взрослый, но все еще совсем юный. Застрял где-то между взрослой жизнью и детскими мечтаниями. Но этими мыслями я ни с кем не делюсь, а только увеличиваю дозы метамфетамина и героина.
Несколько раз я оставляю Лорен одну, чтобы встретиться с Гэком.
Машину я паркую около супермаркета Саут-оф-Маркет.
Мы с Гэком стоим на углу и повторяем глупые фразочки типа «Лед, лед» или «Хочешь веселиться всю ночь напролет?» Прохожие либо игнорируют нас, либо проявляют интерес, и тогда мы идем с ними за угол и продаем им дурь. Вот так все просто. Никто не жалуется, что дозы такие маленькие. Бешеных денег мы не зарабатываем, но нам самим хотя бы остается достаточно бесплатной наркоты. Гэк продолжает настаивать на покупке уоки-токи, но я в этом смысла не вижу. Думаю, ему просто кажется, что так будет круче. Мы с Гэком делим выручку пополам, и все заработанное я приношу домой к Лорен. Героин у нее отлично пошел. У нее есть такая фишка — она начинает бояться всего подряд, если перебарщиват с метом. Бывает, занимаемся мы с ней любовью, и тут она меня останавливает, вообразив, что наверху кто-то есть.
На самом деле, в большинстве случаев действительно создается впечатление, что там кто-то ходит. Чудится какой-то шум, звуки шагов или хлопок закрывающейся двери. Но это все глюки. В таких случаях я говорю что-нибудь вроде:
— Слушай, детка, я знаю, кажется, будто наверху кто-то есть. Постоянно так. Но давай просто условимся считать, что там никого нет, потому что иначе это нас с ума сведет. Да и что с того, даже если там кто-то есть? Что мы можем поделать? Давай повторять себе, что это причуды воображения. Ты же знаешь, что это правда?
Я давно преуспел в самообмане, но она более подвержена паранойе. А героин ее хорошо успокаивает. Поэтому, когда он кончается, она убеждает меня позвонить Кэнди. На часах примерно полдевятого вечера, и на улице уже стемнело. Кэнди сможет встретиться с нами только через пару часов, поэтому я предлагаю Лорен прогуляться к Форт Пойнт. Ворота заперты, так что мы паркуем машину Лорен у скал, а сами спускаемся вниз по скрипучим деревянным ступенькам. Даже за руки держимся. Слушая Лорен, я собираю по кусочкам историю ее жизни в период после окончания школы. В принципе, она во многом схожа с моей. До таких глубин порока, как я, Лорен пока не опускалась, но у нее, возможн, все еще впереди. По крайней мере, есть у меня такое ощущение.
Лорен впервые попала в реабилитационный центр сразу после выпуска. В этом центре умели лечить оба ее недуга: наркозависимость и булимию. После этого она успела поработать практиканткой в нескольких юридических конторах в разных уголках города, но куда больше времени проводила на курсах реабилитации и участвуя в различных лечебных программах. Очевидно, что проку от них было мало.
Форт Пойнт примыкает к столпам моста Золотые Ворота. Волны со всей силы обрушиваются на них и откатываются назад к каменистому причалу. Из устья залива дует ветер, океан обдает нас брызгами и песком, пока мы идем по берегу. Свет огней района Марина отражается в воде канала и достигает заброшенных военных бараков. Покосившихся под тяжестью влажного соленого воздуха, заколоченных, покрытых слоями граффити.
Я держу Лорен за руку, и мы говорим о том, как у нас все замечательно, и что нет на свете другого такого города, как Сан-Франциско.
В какой-то момент за нашими спинами возникает большой официального вида грузовик, и когда мы оборачиваемся, чтобы взглянуть на него, нас ослепляет свет фар.
Лорен немножко паникует.
— Бежим?
— Не надо никуда бежать.
Грузовик проезжает мимо, никак нас не побеспокоив.
Возможно, мое сердце бьется чуть быстрее, чем нужно.
— Что-то мне стремно, — причитает Лорен. — Давай вернемся.
— Все будет хорошо.
— А тебя ничем не проймешь, да?
Я смеюсь.
— Ты даже не представляешь.
Она спрашивает, какие у меня планы на будущее.
— Понятия не имею. В смысле, а что вообще нужно делать? Кто-то может сказать, что я трачу свою жизнь впустую, но все относительно. Будь я адвокатом, пошел бы в сраную юридическую школу. Но я не адвокат. Я наркоман, а значит, должен продолжать употреблять, верно? Принимать наркоту, пока замертво не свалюсь. Вот чем мы с тобой займемся, Лорен.
Я притягиваю ее к себе и целую.
— Чего еще нам желать от жизни? — вопрошаю я. — Вот мы гуляем по любимому городу, слушаем шум океана, целуемся, кайфуем. Мы с тобой, Лорен, берем от жизни все.
Теперь уже она смеется.
— Но что мы будем делать, когда мои родители вернутся? Нам же некуда податься.
— Я найду жилье.
— Для нас обоих.
— Не сомневайся.
— Так значит, мы теперь официально встречаемся?
— Если ты этого хочешь.
— Ник, ну ответь.
— Конечно, встречаемся.
Мы снова целуемся.
Забравшись в машину, Лорен обнаруживает, что потеряла шарф. Должно быть, где-то обронила. Я говорю ей, чтобы оставалась в машине, а сам бегу назад, той же дорогой, которой мы шли. На глаза наворачиваются слезы от холода, но я чувствую себя так, словно лечу, и преисполнен благодарности к миру. Все складывается идеально. Я даже нахожу шарф Лорен в самом конце дорожки. Я прибегаю назад, Лорен радуется, и мы отправляемся на встречу с Кэнди, по дороге слушая старый CD-диск с «Тоской» и выкуривая одну сигарету за другой.
У Кэнди через всю левую щеку наложены швы, которых не было раньше. Из-за этого половина лица у нее опухла и блестит. Она заправляет волосы за уши и обращается ко мне:
— Ну, в чем дело? Почему так долго не звонил?
— Понимаешь, я сам больше по мету. А героином только приглушаю.
— Хорошо получается, да?
Я киваю, не сводя с нее глаз.
— Может, как-нибудь позависаем вдвоем? — интересуюсь я.
Она смотрит на меня, прищурив серые глаза. На лице у нее слишком много макияжа, но со шрамом она кажется мне куда привлекательнее. Такой вот я дурной.
— Обязательно, — отвечает она, — но не сегодня.
— Мы могли бы куда-нибудь вместе сходить.
— Слушай, ты еще ребенок.
— Не во всех смыслах.
Она передает мне дозу, а я отдаю ей деньги.
Она закуривает ментоловый «Парламент».
— Посмотрим. Не затягивай со следующим звонком, окей?
— Договорились.
Я сажусь за руль машины Лорен и еду обратно к ее дому. Меня все еще преследует взгляд Кэнди. По спине бегут мурашки. Она, точнее, ее запах, напоминает мне о ком-то.
А потом я вдруг вспоминаю. Когда жена того известного актера, с которой папа встречался, порвала с ним, мы переехали в квартиру в районе Миссия. Мама была вынуждена уехать в Л. А. и работать там со своим прежним бойфрендом, и ее я видел только по большим праздникам (например, в Рождество).
Отец, по правде говоря, всегда относился ко мне скорее как к другу, чем как к сыну. Особенно в то время. Он всюду брал меня с собой: в гости, на вечеринки. Мои крестные родители, гей-пара, жили через дорогу от нас. Мы часто ходили к ним на ужины и там говорили о политику, фильмах и самых разных вещах. Благодаря им я чувствовал себя взрослым, полноправным участником беседы.
Но потом папа, разумеется, начал ходить и на свидания. Он был молод и одинок, не стоило удивляться тому, что по вечерам он уходил встречаться с девушками, оставляя меня под присмотром нянек. Я уже не помню точно, где он нашел Одри (кажется, на открытии какой-то выставки), но помню, что она была длинноволосой блондинкой и вся в татуировках. Ей было где-то двадцать один или двадцать два, и от нее всегда пахло благовониями. Она сидела со мной всего раза три, но я никогда не забуду ее запах. Она была такой прекрасной и несчастной одновременно. Укладывая меня спать, она ложилась в постель рядом со мной и обнимала, а я вдыхал ее запах и заводился от этого. Я старался скрывать от нее свою небольшую эрекцию. Однажды она взяла напрокат кассету с «Последним искушением Христа» и мы посмотрели фильм вместе. Мне тогда было восемь.
Уезжая от Кэнди, я думаю о том, как лежал в одной постели с Одри. Кэнди пахнет точно как она, и взгляд у нее такой же. Какое-то непонятное чувство рвет на части паутину моих вен изнутри. Добравшись до дома, я иду прямиком в комнату Лорен. Я трахаю ее — жестко, очень долго. Нашим потом пропитываются ее простыни, матрас, ковровое покрытие на полу. Когда все заканчивается, я закидываюсь героином и иду достать бутылку белого вина из холодильника. Бутылку я отношу на кухню и наливаю вино в большой бокал.
Я стою абсолютно обнаженный у панорамного окна, гляжу на улицу внизу и чувствую себя всемогущим.
Я закусываю яблоком, а еще одно беру для Лорен.
В ее комнате очень тихо. Я зову ее, но она не откликается.

Когда я работал в реабилитационной клинике, руководство заставило меня посетить занятие по оказанию первой помощи в Красном Кресте. Тогд я думал, что это пустая трата времени. Какой-то медик с толстой шеей очень быстро тараторил и задавал тупые риторические вопросы. Лекция длилась где-то часа три, и я, наверное, все-таки что-то усвоил. Дурацкий сертификат-то я получил.
Увидев Лорен на полу с посиневшим лицом, я реагирую на это спокойно. Не паникую, ничего такого. Остаюсь хладнокровным и вспоминаю слова того медика.
Что он велел делать в первую очередь? Трясешь человека и кричишь: «Ты в порядке?»
Так я и поступаю.
Проверьте, есть ли пульс.
Да, есть.
Проверьте дыхание.
Не дышит.
Ладно, значит, освободите человеку дыхательные пути, слегка запрокиньте ему голову и начинайте делать непрямой массаж сердца.
Я прижимаюсь ртом к ее холодным маленьким губам.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Я чувствую, как ее ребра и кости грудной клетки трещат под моим весом, когда надавливаю ей на грудь. Ее живот вздувается, когда я вдуваю воздух ей в рот. Грудь вздымается.
Я оглядываюсь по сторонам, хватаю телефон и набираю 911.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Экстренная служба 911, чем я могу вам помочь?
— У моей девушки передоз героином. Срочно нужна «скорая».
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Вы умеете оказывать первую помощь?
— Прямо сейчас и оказываю.
— Где вы находитесь?
— Я не знаю точного адреса. Си Клифф. Вы же можете отследить звонок?
Вдох.
Раз два, три, четыре, пять.
А вот теперь я начинаю паниковать. Блять, ну не может же она умереть. Кожа у нее совсем прозрачная, из-под нее проступают голубые вены.
— Сэр, бригада «Скорой помощи» уже в пути.
Я вешаю трубку.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Проверить сердце.
Все еще бьется.
— Господи, — говорю я вслух. — Я в тебя не верю, но сейчас самый подходящий момент, чтобы устроить нам одно из твоих сраных чудес.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
И потом, словно по мановению волшебной палочки, она делает судорожный вдох, еще один, еще — и приходит в себя. Несколько раз моргает и начинает рыдать. Я обнимаю ее и тоже плачу. Заслышав звуки сирены снаружи, я выхожу на улицу и говорю пожарным (или кто они там такие), что Лорен в порядке, но они все равно заходят в дом. Похоже, вся эта ситуация их порядком бесит. Согласно правилам, они должны забрать Лорен в больницу, но она отказывается ехать. Она голая, и мы никак не можем уговорить ее одеться. Она все плачет и плачет, и ее плач напоминает стенания больной кошки. Один из рослых парней угрожает, что вызовет сюда отряд полиции. И вот эта угроза на Лорен действует.
Но она все еще совершенно не в себе, ее шатает в разные стороны. И она по-прежнему цепляется за меня, так что мне приходится практически на себе волочь ее к машине «Скорой помощи». Она целует меня, пока я просто всеми силами стараюсь вытащить ее из дома.
Мне говорят, что я смогу увидеть Лорен в УСФ Медикал Сентер. Ненавижу находиться в этих гребаных отделениях скорой помощи, но все равно соглашаюсь.
Единственный раз, когда я сам оказался в таком отделении, случился из-за передоза. Тогда я жил в Нью-Йорке, промышляя проституцией. К тому моменту я уже несколько дней не спал и постоянно закидывался коксом вперемешку с метом. К тому же, я много пил. Чертовски много.
Чрезвычайно мускулистый парень, которого звали, кажется, Брайан, подцепил меня в одном из тех забавных гей-баров, где тебя угощают бесплатной выпивкой, если скинешь футболку. Наркота была его. У меня-то не было ни гроша. Дело кончилось тем, что я обнаружил себя в собственной квартире в самом разгаре гей-оргии. Я смутно помню, что кто-то трахал меня языком, а мой член отказывался вставать. В конце концов я просто сдался и позволил меня трахнуть всем, кто хотел. В какой-то момент я приметил флакон с оксибутиратом на прикроватном столике. Я выпил примерно три четверти, полагая, что это неплохая альтернатива дозе. Когда я начал терять сознание, то испытал облегчение. Наконец-то все это закончится, подумал я. И отрубился.
Разумеется, потом я очнулся. В палате ближайшего отделения скорой помощи, с трубкой в горле, капельницами на руках, катетером в члене и со сломанными ребрами, пострадавшими в процессе моего реанимирования. Но самым паршивым, реально самым поганым, была моя первая мысль после того, как я пришел в сознание. Видите ли, когда я ушел в ванную у себя дома, то остался наедине с пакетом мета и сумел спрятать некоторую его часть в пузырек с амбиеном, который принимал по назначению врача. Я знал, что мет все еще там.
Я издал несколько хрюкающих звуков, намекая, чтобы меня освободили от трубки во рту, а когда это желание исполнили, на меня напала тошнота, и я все вокруг заблевал. Потом медсестры ушли, а я принялся выдергивать все иглы капельниц из рук. Катетер в члене представлял из себя пластиковую трубку, подсоединенную к мочеприемнику. Когда я начал вытаскивать катетер из отверстия в головке члена, то почувствовал жгучую боль. Член словно огнем горел, а катетер все равно не отсоединялся. Тем не менее, я продолжал пытаться извлечь его до тех пор, пока боль не стала совсем нестерпимой. Пришлось умолять медсестер избавить меня от этой проклятой штуки, что они в конце концов и сделали. Как только с этим было покончено, я встал на ноги и прямо как был, в больничной рубашке, направился к выходу. Меня остановил охранник, силой притащил обратно. Но я продолжал пытаться слинять оттуда, пока мне не дали на подпись бумагу о добровольном отказе от лечения, раз уж я оказался такой занозой в заднице. Примерно неделю спустя я загремел в третью по счету реабилитационную программу.
Вспоминая свою ночь в отделении скорой помощи, я иду в подвал и закидываюсь дозой героина, прежде чем еду в УСФ Медикал Сентер. К тому моменту, как я добираюсь до больницы, Лорен уже там, поэтому меня пропускают. Лорен сидит на белой кушетке в центре тесного вестибюля. Мимо снуют доктора и медсестры, передают друг другу какие-то бумаги, перекидываются шутками, вводят информацию в компьютеры. Других пациентов поблизости не видно, но медики все равно куда-то торопятся и выглядят обеспокоенными. Один врач с мягкими чертами лица и прической кефаль, собранной в хвост на затылке, пытается добиться хоть чего-нибудь вразумительного от Лорен. Думаю, он пытается выяснить, не было ли это попыткой суицида, но напрямую о таком врачи никогда не спрашивают. Я вмешиваюсь в разговор, говорю, что Лорен всего раз или два в жизни употребляла героин и поэтому ошиблась с дозировкой. Врач разговаривает со мной так, словно я заботливый отец Лорен — кто-то ответственный за нее. Он засыпает меня вопросами. В каких условиях она живет? Нуждается ли она в лечении? Приходится прикладывать серьезные усилия, чтобы не выпасть из реальности, пока он говорит. Не уверен, что хорошо справляюсь. Я спрашиваю, можно ли Лорен вернуться домой, и он отвечает, что нет. С ней должен поговорить психиатр.
— У меня уже есть психиатр, — говорит Лорен. — Его зовут Жюль Бернабей. Работает в Закерберг Сан-Франциско.
Врач ее игнорирует.
— Можем мы подписать добровольный отказ от лечения? — спрашиваю я.
— Что? — говорит доктор.
— Я сам однажды лежал в больнице, но попросил принести на подпись бумагу с добровольным отказом от лечения, и меня выписали. Врачам пришлось это сделать. Ну же, док. Я смогу о ней позаботиться.
— Нет-нет. Боюсь, что так не выйдет.
— Вы нас задержите?
— Да. Мы можем привлечь к делу представителей местной власти, если вам так хочется.
Лорен протягивает мне свою сумочку. Я целую ее и уверяю, что мы обязательно со всем разберемся. Она продолжает настаивать на встрече со своим психиатром, и врачи соглашаются его вызвонить. Я не знаю, что обо всем этом думать, так что просто возвращаюсь на улицу, к густому влажному воздуху, зажигаю там сигарету и курю. Наверное, все вокруг на меня пялятся. Я вытаскиваю телефон Лорен. На часах полтретьего ночи. С чего-то я вдруг решаю позвонить Зельде. Может, потому, что только ее номер я помню наизусть.
Зельда необычайно красива. Впервые я увидел ее во время какого-то голливудского прослушивания. Себя она называла дебютанткой. На ней были большие солнцезащитные очки, а ее рыжие волосы волной спадали по спине. На протяжении всего прослушивания я от нее глаз отвести не мог: разглядывал высокие скулы, длинный угловатый нос, шершавые приоткрытые губы. Она была такой худенькой. Острые плечики торчали словно крылья ангела. Она будто сошла с одной из картин Эгона Шиле. Я даже решился тогда попросить у нее номер телефона. Раньше никогда так не делал. Номер она мне продиктовала, но в тот момент она участвовала в одной из лечебных программ, где никому не позволялось ей звонить в течение трех месяцев. Я не вспоминал о ней до тех пор, пока однажды ночью не вернулся в свое общежитие. Мне только-только стукнуло двадцать один — я праздновал день рождения среди завязавших наркоманов.
Зельда как раз туда заселилась всего за неделю до этого. Мы начали разговаривать, и я мгновенно почувствовал, насколько она близка мне по духу. Я будто беседовал с самим собой. Но чуть позже, я, конечно, выяснил, что она намного старше меня и что у нее есть бойфренд. К тому же, у нее и жизненного опыта было в разы больше. Она более семи лет прожила в браке с актером. Все ее бойфренды были хоть чем-то да знамениты, и то же самое можно было сказать о членах ее семьи. Она этим вовсе не кичилась, но меня такой расклад все равно напряг, и я был уверен, что она никогда не захочет быть со мной так же сильно, как того желал я — все сильнее и сильнее. Тем не менее, мы стали проводить все больше времени вместе. Я рассказывал ей то, чем больше ни с кем не делился. Однажды ночью мы отправились в отель Шато-Мармон на Сансет-бульвар. Мы пили черный чай, она курила сигареты, а какая-то маленькая девочка, лет семи или восьми, наигрывала рядом привязчивые простенькие мелодии на фортепиано. То есть, она была просто случайным ребенком, со скуки перебиравшим клавиши, но получалось у нее чертовски круто. Кто-то даже дал ей двадцать баксов.
Я не помню, о чем мы с Зельдой тогда говорили или чем эта ночь выделялась среди других подобных. Она подвезла меня до дома, мы стали целоваться в машине, и все это время она плакала. Начиная с того дня, я все больше влюблялся в нее. Мы пытались расстаться, но нас неизбежно снова притягивало друг к другу. Как я могу объяснить, что в Зельде было такого необыкновенного? Конечно, она потрясающе выглядела, но ведь было что-то и помимо этого. Печаль, смешанная с мудростью, самоуничижительный юмор. Что бы это ни было, мне чудилось, будто я могу разглядеть мотыльков, отчаянно бьющих крылышками в глубине ее серебристой, мерцающей души. А еще мне казалось, что нам предначертано быть вместе: она, с её неувядающей красотой, и я, одновременно старик и маленький мальчик. Когда мы целовались или занимались любовью, это были совершенно особенные ощущения, я раньше ничего похожего не испытывал. И это при том, что тогда я обходился без наркотиков. Но бросать Майка ради меня она не собиралась. Не знаю почему. Может, не чувствовала себя защищенной рядом со мной. Или я действительно был для нее слишком молод.
И от этого меня буквально разрывало на части.

И вот теперь я звоню Зельде с телефона Лорен. Она не отвечает. Я оставляю бессвязное голосовое сообщение. Даже слышать запись ее голоса на автоответчике тяжело, сразу столько воспоминаний возвращается. Вообще это меня даже злит, так что я обрываю звонок и еще некоторое время брожу туда-сюда. В конце концов, возвращаюсь в приемную и пытаюсь поспать, устроившись на двух оранжевых пластиковых стульях. Не выходит. Ноги все время конвульсивно дергаются. Кроме того, мне здорово хочется в туалет, но из-за героина все мышцы в теле слишком расслаблены, и я не представляю, как мне нормально помочиться. Помимо меня, в холле находится группа смуглокожих латиноамериканок, они громко переговариваются, и звуки их голосов эхом отражаются от линолеума. Я решаю немного пройтись по больнице, потому что женщина в регистратуре говорит, что психиатр к Лорен до сих пор не приехал. Некоторое время я катаюсь туда-сюда на лифте, задаваясь вопросом, установлены ли в нем камеры и не стоит ли остановить его между этажами, чтобы вмазаться прямо там. Прихожу к выводу, что привлеку к себе слишком много внимания, да и камеры там, скорее всего, всё-таки есть. Так что просто езжу вверх-вниз. Даже лифт насквозь пропах проклятыми больничными запахами.
Келли, мать одного моего друга, работает медсестрой в больнице Окленда. Чтобы не вылететь из старшей школы, мне пришлось выполнять общественно-полезные работы. Келли согласилась взять меня с собой в больницу на несколько дней. Одно из самых ярких моих воспоминаний о том периоде — мужчина с ужасающе раздутым животом. Сам он был очень худым, а вот живот — просто огромным. Я сидел рядом с ним, пока ждал Келли. Он спрашивал меня про школу и все в таком духе. Был очень милым, вежливым и вообще на позитиве. Когда пришла Келли, она попросила его снять рубашку, что он и сделал.
Ему пришлось пережить колостомию: часть его ободочной кишки вывели наружу через переднюю брюшную стенку. Проблема была в том, что у него жидкость скапливалась рядом с местом вскрытия. Я сбежал из кабинета, соврав, что хочу попить воды, и едва не упал в обморок в коридоре. Позже Келли сказала мне, что этот мужчина умрет через несколько месяцев. Другое яркое воспоминание: наркоман-шизофреник, который пытался покончить с собой, спрыгнув с крыши. Он сломал себе шею, но не умер — его парализовало.
— Мы просто осмотрим рану на его пятой точке, — сказала Келли.
Она подняла покрывало, и я увидел, что парень в буквальном смысле остался без левой ягодицы. Там все сгнило из-за каких-то плотоядных бактерий. Комнату моментально заполнил запах разлагающейся плоти и дерьма. В тот раз я все-таки лишился чувств посреди больничного коридора. А на следующий день Келли отправила меня помогать урологам вставлять катетеры в члены старикам.
Я покидаю лифт и иду спрашивать, как там Лорен. Медики отвечают, что сейчас она спит и что ей поставили капельницу, чтобы восполнить потерю жидкости в организме.
Я звоню Гэку с телефона Лорен. Отвечает его отец.
— Привет, Майк, это Ник. Вы не спите?
— Как обычно. Хочешь поговорить с малышом Гэком?
— Да. У Лорен, блять, передоз. Я сейчас в больнице нахожусь.
— Она в порядке?
— Да. Пришлось ее откачивать и все такое, но она жива.
— А ты сам-то в порядке?
— Да вроде бы. Спасибо, Майк.
Он зовет к телефону Гэка. Я прямо поражаюсь тому, какими охуенно добрыми эти люди могут быть. Я рассказываю Гэку обо всем, что случилось, и спрашиваю не сможет ли он раздобыть для меня травы.
— Чувак, у меня есть немного. Мне до тебя час на автобусе.
— Ну, я отсюда точно никуда не денусь.
— Заметано.
Мы встречаемся у входа два часа спустя. Закидываемся спидами в машине Лорен, а затем забиваем косяк. Я чувствую себя до тупости обкуренным.
— Значит, ты ей жизнь спас, — говорил Гэк. — Охуенно.
Готов поклясться, что этот дубина никогда не переодевается. Голова у него по-прежнему обвязана все той же самой банданой, как у Каратэ-пацана.
— Ага, — отвечаю я. — Даже странно, что совсем не психовал в тот момент.
— Здорово она охренеет, когда поймет, что ты для нее сделал.
— Ну, начнем с того, что если бы не я, то у нее и передоза бы не случилось.
— Да ну. Она просто повод искала, чтобы снова начать употреблять, разве нет? Рано или поздно все равно бы до этого дошло. Знаешь, тут ведь поблизости моя девушка живет.
— Твоя девушка?
— Ага, чувак. Ее зовут Эрин.
— Черт, надо выбраться куда-нибудь всем вместе.
— Ей всего семнадцать.
— И что?
Он рассказывает, как они познакомились, когда он попытался продать ей травку. Она живет с мамой и еще учится в старшей школе. Гэк треплет языком, пока мы некоторое время шатаемся по округе. УСФ Медикал Сентер окружен густым лесом, и эвкалиптовые деревья на холме взирают сверху вниз на парк Золотые Ворота. Из-за тумана в этом месте всегда сохраняется высокая влажность, что делает его одновременно и жутким, и идиллическим.
— Обожаю этот город, — говорю я.
— И я.
Спустя двадцать минут телефон Лорен начинает звонить, и я отвечаю на вызов.
Это Лорен звонит из больницы.
— Ник, ты где?
— На улице. Мы можем уже убраться отсюда?
— Да, только тебе надо сперва зайти внутрь, подписать кое-какие бумаги.
— Мне?
— Ну да, а что? В чем проблема?
— Ни в чем. Сейчас буду.
Я прощаюсь с Гэком, условившись встретиться с ним позже. Он собирается заглянуть в школу к Эрин.
Пять часов утра. Иду обратно в больницу. Я слишком накуренный для всего этого дерьма. Внутри поджидают врачи, они заставляют пообещать, что я буду внимательно следить за Лорен и удостоверюсь, что она достаточно отдыхает. Я обещаю — опять выступаю в роли ответственного человека. После этого я подписываю какие-то бумаги и забираю Лорен домой. Там я пропускаю через вату остатки героина и ввожу нам с Лорен по дозе. Мы трахаемся, пока за окнами восходит солнце, и все это время она почти ничего не говорит. Я замечаю, как сильно она исхудала. Выступающие кости врезаются мне в кожу.
Засыпаем мы только ближе к десяти.

@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

королевская пара Андрей Геннадьевич и леха ебать

не самым верным образом, но мужья все же синхронизировались

@темы: персиковые мужья

---

вот же люди талантливые)

@темы: булочка на пивной тарелке, видяшки

---

Терминатор (1, 2)

Да-да, раньше не смотрел. Точнее, конечно, знал сюжет в общих чертах, коронные фразочки и прочее, даже некоторые эпизоды видел, но целиком фильмы не смотрел не разу. Вторая часть особенно хорошо зашла. Вот там идеально смешали юмор, драму и боевку.
К тому же, можно бесконечно дрочить на Т-1000. Понимаю, он задумывался как абсолютно криповый, но оо боже какой мужчина с апасными лезвиями

теперь понятно с кого Декарт в Детройте старательно копировал движения, отыгрывая рут за Коннора-машину. Т-1000 тоже тот же еще садист-девиант. Вот зачем было в конце пытать Сару, когда он мог быстренько убить ее и использовать чужую внешку, чтобы подозвать Джона? Ему явно доставляет пытать людей, прикрываясь работой.
я бы почитал какой-нибудь нон-кон про них с Джоном, но таких больных мудил среди фикрайтеров, наверное, даже на ао3 нет.
Рад, что приобщился к классике! К последующим фильмам стотыщ сказал не приобщаться, послушаюсь совета, пожалуй. Тем более, видел в новостях, что там грядет очередная часть, теперь с кучей женщин, ведь теперь в Голливуде период "хочешь наделать шуму - добавь как можно больше женщин". я как бы и не против, но тяжело смотреть на это и не иронизировать.
7 из 10 первой части, 9 из 10 второй.

Клуб миллиардеров


Лучше бы Кевина Спейси из этого фильма вырезали, жаль, что у него голливудская карьера закончится на таком. На такой вторичной *уйне про плохой капитализм. Главный герой весь из себя бедный и непонятый гений, он, само собой, не хотел ничего плохого, убивая мясных человеков, и вообще виновата американская прогнившая система, заставляющая людей желать денег. Извините, но нет. Нельзя перекладывать вину за свой тупизм на систему, только потому что система не возразит. Главные герои примерно такие же мастера ведения дел, как наркоман Ник из Красивого мальчика, пытавшийся стать наркобароном. И то у него оправданий больше, потому что мет плохо влияет на умственные способности.
К концу фильм и вовсе теряет связность. Когда персонаж минуту назад упал с высоты и держался за ногу, крича от боли, не стоит показывать как он тут же бросается душить другого человека, спокойно стоя на пострадавшей конечности. Создатели, не пробовали пересматривать картину после финальной версии монтажа? Одна фраза "у каждого участника свое представление о том, что было дальше" не оправдывает последовавшую мешанину сцен с неправдоподобными действиями персонажей.
Ради Тэрона посмотреть можно, но все плохо. И штампованная добрая-девушка-без-личности устарела как киношный типаж лет на тридцать.
3.5 из 10.

Солдатская девушка

Прекрасная драма про трансгендерную женщину и ее бойфренда-солдата, а также про токсичность мужской социализации (во всей красе). Тут и по одной строчке из описания было понятно, что хорошего финала у истории быть не может.
Ли Пейс, имхо, превосходно справился с ролью и очень правильно передал все эмоции. И хорошо, что он на момент съемок в "Девушке" не был знаменит, это доказывает, что фильм не пытался выехать на стадии кастинга за счет громких имен.
Всегда так - сперва дойдет до смертоубийств и потом уже люди наделенные властью начинают осознавать, что кое-какие правила пора менять. История основана на реальных событиях и именно после нее в американской армии отменили правило "не спрашивают - не говори". Но какой ценой, какой ценой.(
8 из 10
--------------
Хочется попробовать посмотреть сериал Конец ***го мира 2 сезон. Слышал, что он с черным юмором и нестандартными сюжетными поворотами, все как я люблю. Там и драма и комедия, про подростков из неблагополучной семьи.

@темы: фильмы, сериалы, Эстер, замолвим слово о Сатане

---

Четвертая часть увлекательных приключений Ника. БАЛЬШАЯ. Попытки стать крутым наркобароном и первые упоминания о работе проститутом прилагаются.
Стотыщ спасибо за редактуру :3

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День шестой

Когда я прихожу в себя, в ванной светло, а я так и валяюсь на кафельном полу, дрожа от холода. Встаю на ноги, желудок тут же скручивает узлом, и я блюю в унитаз. И снова блюю. Я задыхаюсь, горло словно огнем горит, а по лицу струятся сопли и слезы. Никаких звуков за дверью не слышно, так что, выпив немного воды из-под крана, я отпираю дверь и чуть ли не ползком возвращаюсь в комнату Лорен. Там никого нет. Свет погашен, комнату освещает солнце. Одевшись, я намереваюсь выбраться из дома тем же путем, каким вошел. Засунув руку в карман, обнаруживаю там записку. Писали ее явно второпях — мелким неровным почерком на желтой разлинованной бумажке.

Ник, если ты там, блядь, помер, я тебя прибью. Позвони мне СРАЗУ ЖЕ, как проснешься. Родители уезжают завтра около часа, так что после этого можешь перевозить сюда свои вещи. Черт, надеюсь, ты не умер. ПОЗВОНИ МНЕ. Лорен.

Я отхожу от дома Лорен на приличное расстояние и только потом набираю ее номер. Она отвечает шепотом, как будто ей сейчас неудобно разговаривать. На небе ни облачка, но со стороны Сан-Франциско дует сильный ветер, и волосы лезут мне в глаза.
— Ник, это ты?
— Ага.
— Господи, какого хрена с тобой вчера случилось?
— Да ничего. Понимаешь, я услышал, как твой отец в дверь стучит, и спрятался в ванной. Похоже, я там переборщил с дозой, вот и отрубился. Никто не слышал, как я упал?
— Ты вообще о чем?
— О том моменте, когда твой отец спустился вниз.
— Ник, такого не было.
— Но я же слышал. Слышал, как ты с ним разговаривала.
— Э, нет, не мог ты такого слышать.
— Блять.
— Ник, никогда больше так не делай, ясно?
— Да, извини.
— Придешь вечером?
— Конечно.
— А у тебя есть еще… ну ты понял?
— Ага.
— Отлично, тогда позвони мне попозже.
Я отключаюсь.
Гэк звонит мне примерно в полшестого. Большую часть дня я просто блуждаю по улицам, уставившись себе под ноги — высматриваю деньги, сигареты и всякие другие штуки, которые кто-нибудь мог обронить. Как-то раз я нашел черную кожаную барсетку с полным комплектом парикмахерских принадлежностей, пятью чеками и почти парой сотен баксов налички. Вот просто так нашел. Я находил пачки с сигаретами и пакеты с остатками еды. Даже пакетики с травой и коксом иногда попадались. Сегодня, однако, мне на пути не встречается ничего, кроме ненужной стереосистемы Aiwa.
Вообще-то я вижу еще и доверху переполненный пакет, привязанный к ручке чьей-то входной двери. Я голодный, а пакет на вид вроде похож на доставленную еду. Я быстрым шагом прохожу мимо, разворачиваюсь, хватаю его и убегаю. Свернув за угол, я вскрываю пакет, надеясь найти там китайскую еду, или тайскую лапшу, да хоть что-нибудь съестное.
В пакете собачье дерьмо. Целая куча дерьма. Я отшвыриваю его в сторону, а желудок уже тошнотворно сжимается из-за запаха.
Но, как я упоминал ранее, в полшестого звонит Гэк, и он сообщает, что, кажется, нашел для нас поставщика. По телефону он подробности рассказывать не хочет, так что мы договариваемся встретиться на Тендерлойн около восьми.
Еще Гэк говорит, что нужно принести триста баксов.
— Триста? — повторяю я. — Не больше?
— Пока что хватит.
Я снимаю деньги со своего счета. У меня остается немногим больше двух тысяч, но именно что немногим. Ноги болят после целого дня ходьбы, и когда я осматриваю подошвы своих кроссовок от Jack Purcell, то замечаю на подметке одной из них дырку, начинающую прорываться через пятку. Тем не менее, я иду дальше, зная, что перестану чувствовать боль, как только закинусь снова. Это и к горлу относится. Когда наркотическая эйфория немного отпускает, я понимаю, что заболел. Горло саднит, а нос забит соплями. Наверное, я где-то простыл. Но мет и об этом позаботится.
Темнеет. Небо окрашивается в желто-серо-анемичный цвет из-за городских огней. Тендерлойн ночью — настоящее хоррор-шоу. На каждом шагу к тебе пристают с просьбами подать немножко мелочи или предлагают наркотики и секс. Мужчины и женщины блуждают по улицам и аллеям, гонимые безжалостной нуждой. Наркоманы рыщут в поисках дозы, дилеры высматривают покупателей — каждый по-своему пытается утолить жажду, которая никак не может быть утолена.
Гэк курит сигарету перед закусочной Carl's Jr. и слушает музыку через наушники. Одет он так же, как и всегда.
— Ну как дела, чувак? — спрашивает он, обмениваясь со мной подобием рукопожатия. Взгляд у него блуждает туда-сюда.
— Это ты мне скажи.
Он ускоряет шаг, и я следую за ним.
— Короче. Есть один парень, его зовут Джо. Джо только откинулся и собирается валить куда-то далеко на Юг — в Джорджию или еще в какую жопу мира. Джо тут всех в округе знает, сказал, что может нас свести с поставщиками, чтобы мы могли брать товар прямо у них. Он нам типа эстафету передает, сечешь?
— Круто.
— Так что мы этих поставщиков испытаем. На триста баксов купим у них действительно годной наркоты. Поделим на дозы и продадим. Где-то половину оставим для себя.
— И ты этому Джо доверяешь?
— А то! Я его, блять, целую вечность знаю.
— Окей, тогда в этом я на тебя положусь.
— Идет.
Я не особо слежу за дорогой и сам не замечаю, как мы оказываемся в переулке, где мигает один-единственный тусклый фонарь. Мы останавливаемся перед ржавыми железными воротами, перекрывающими путь к многоэтажке. Гэк жмет на кнопку, говорит:
— Йо, это я, Гэк.
И нас пропускают.
В холле здания тесно, пахнет мочой и плесенью. Ковер на полу прожженный, облезлый, запачканный. Стены местами корявые, из-за чего создается ощущение, что мы раскачиваемся, как на корабле. Я прислоняюсь к грязно-коричневым перилам. В десяти метрах от нас распахивается дверь. В коридор выходит длинноволосый мужчина с черными густыми бровями, похожий на персидца.
— Он здесь, — говорит мужчина.
Мы следуем за ним в комнату, по размеру она не больше крохотной кухни. В комнате нет ничего, кроме кровати и телевизора, по которому идет порно-фильм. Толстяк (лет примерно пятидесяти пяти, с редеющими волосами) вдыхает дым через длинную стеклянную трубку. Он громко выдыхает и переводит взгляд на нас. Отодвигается в дальний угол кровати, прислоняется спиной к стене.
— Давно не виделись, Гэк.
— Ага, с возвращением. Знакомься, это Ник.
Джо протягивает мне руку, и я ее пожимаю.
Глаза у него тусклые, остекленевшие. Мясистые щеки прикрывает неряшливая борода. Губы толстые и влажные. Он передает мне трубку, я беру ее и делаю затяжку, даже не вытерев перед этим, хоть и очень хочется.
— Ну так что, Ник, — говорит Джо, чей голос подрагивает из-за воздействия наркотиков, — ты что же, решил заняться продажей этого дерьма?
Кивнув, я усаживаюсь на пол рядом с мужчиной-персом. Гэк садится на кровать рядом с Джо.
— Мы с Гэком будем работать вместе, — поясняю я.
— Все нормально, чувак, но я бы на твоем месте поосторожнее. Ну да ладно, давай сразу к делу. Телефон не одолжишь?
Я передаю ему свой мобильный, и он делает несколько звонков. Краем уха я прислушиваюсь к его разговорам, пока мы с Гэком передаем друг другу трубку. Мужчина-перс не произносит ни слова и предложенную мной трубку брать не желает.
— Ну вот, через полчаса сюда кое-кто подъдет. И с этими ребятами вам точно стоит сотрудничать. Гэк, блин, ты слушаешь?
Гэк возится с портативном CD-плеером, ковыряется в его внутренностях какой-то своей универсальной отмычкой. Он ненадолго поднимает голову.
— Давайте-ка начистоту. Прежде чем я передам вам, парни, свои контакты, вы должны кое-что уяснить. Гэк, у тебя котелок всегда хорошо варил. А что до тебя, Ник, то Гэк за тебя поручился, значит, ты нормальный пацан.
Следующие двадцать минут он распинается о том, что ни в коем случае нельзя позволить кому-то себя обдурить. Суть такова: самое важное всегда — деньги. Никогда никому не доверяй. Никому ничего не делай бесплатно. Это бизнес. Не сентиментальничай. Не бери других в долю. Сперва продавай дурь небольшими дозами, а когда клиенты крепко подсядут, снова урежь порции. Всегда имей при себе оружие. Лучше всего что-нибудь неприметное, типа скейтборда или барабанных палочек. Гэк делает попытку поспорить с ним, настаивает, что лучше торговать честно, если рассчитываешь на длительный успех. Джо категорически не согласен. Он напирает на преимущества хладнокровно-безжалостного подхода к делу. Я же просто слушаю и, стараясь завоевать его расположение, киваю, как будто действительно все понимаю.
Звенит дверной звонок и в здание заходят двое крупных мужчин. Один из них белый, другой похож на латиноса. В комнатку столько народу набилось, что я начинаю потеть. Знакомство много времени не занимает. Джо представляет Гэка как своего преемника, они пожимают ему руку, дают номер телефона, и на этом все заканчивается. Я отдаю им триста долларов за кусок мета размером с мяч для гольфа. Мет выглядит качественным, чистым. После этого мужчины уходят, и в комнате остаемся только мы с Гэком, Джо да мужчина-перс, который и трёх слов за весь вечер не проронил. Я передаю Гэку мет и чистые шприцы и прошу его сделать нам пару доз, чтобы проверить товар. Пока Гэк занят приготовлениями, Джо пристает ко мне с расспросами. Я рассказываю (возможно, чересчур откровенно) свою историю, упоминаю про деньги, которые собираюсь вложить в бизнес. Пока я говорю, он все пытается поймать мой взгляд, и я вынужден продолжать пялиться в пол.
Он говорит это, дождавшись, когда Гэк сделает мне укол. Я захожусь в приступе кашля, настолько сильно меня пробирает. В ушах звенит. Эффект такой мощный, что мне кажется, будто меня сейчас вырвет, но в то же время я этим наслаждаюсь. На мгновение тело полностью парализует. Я делаю долгий выдох, прикуриваю сигарету, смеюсь. У Гэка реакция почти такая. Похоже, товар чистейший.
— Нравится, да? — спрашивает Джо.
Я киваю.
— Знаешь, а я мог бы тебе подогнать лед в разы лучше этого.
— Серьезно?
— Абсолютно. Могу хоть сегодня. Сколько ты готов вложить?
— Не знаю. Наверное, максимум две сотни.
— Что ж, для начала хватит и этого.
— Окей.
Я оглядываюсь на Гэка, пытаясь понять, какое у него выражение лица, но ему до нашего разговора дела нет. Он снова ковыряется в чертовом CD-плеере. Мужчина-перс прислонился к стене и заснул. Зернистое изображение на маленьком экранчике телевизора демонстрирует, как какой-то парень трахает девушку сзади.
— Дай-ка мне снова свой телефон.
Я отдаю его, и Джо встает с кровати. Он еще толще, чем казалось, пока он сидел. Живот сильно свешивается над ремнем. Он выходит из комнаты и идет куда-то по коридору, а я жду. Гэк молчит. Я вытаскиваю из сумки записную книжку и начинаю рисовать — лица из множества резких линий, вырастающие из других лиц.
Джо возвращается.
— Обо всем договорился. Пошли к банкомату.
— Отлично.
— Тут один есть, ниже по улице.
Отправляемся к банкомату. После всего, что я выкурил и вколол себе, необходимость сохранять вертикальное положение и двигаться куда-то заставляет меня ощущать всё вокруг слишком остро. Кровь в моих венах циркулирует с удвоенной скоростью, и наркотик всеми доступными путями распространяется по телу. Мои нервы на пределе. Я чувствую, как компульсивно подергиваются пальцы ног в кроссовках.
В алкомаркете «Тres Amigos» есть банкомат, в задней части магазина, рядом с пачками чипсов по 99 центов. Когда я вытаскиваю карточку, Джо наклоняется ближе и разглядывает ее.
— Банк Америки, да? Имел я раньше с ними дело. Они все еще используют ту же последовательность цифр? Ага. Я цифры отлично запоминаю.
— А я нет, — отвечаю я. — Ничего не смыслю в таких делах.
Я вставляю карточку в банкомат и ввожу свой пин-код. Джо нависает надо мной, стоит так близко, что я чувствую запах пота, которым разит от его черной толстовки. Банкомат выдает двести баксов. Пока мы идем обратно в квартиру, Джо болтает без умолку. Рассказывает, как начнет новую жизнь где-нибудь в Джорджии. Он собирается все оставить позади — посредничество, мет — хочет начать заново, с чистого листа. Я его одобряю. Много киваю, соглашаясь. Он кладет руку мне на плечо.
— Знаешь, пацан, — говорит он, — а ты ничего. Справишься отлично. Просто запомни, что в этой игре никому доверять нельзя. Понял меня?
— Да, — откликаюсь я.
— Особенно в блядском Тендерлойне.
Мы заходим в здание и Джо снова просит одолжить ему телефон. Я отдаю.
— Этого моего знакомого ни с кем не сравнить, — обещает Джо, — ты и представить не можешь, как хороша у него дурь.
Он велит мне заранее приготовить деньги.
— Положи вот сюда, на комод.
Я слушаюсь.
Гэк внезапно вскидывает голову. Мужик-перс по-прежнему дрыхнет.
— Джо, какого хрена происходит?
— Ничего, Г., я просто хочу загнать твоему приятелю еще немного льда.
— От кого?
— Чувак, расслабься. Подожди минутку. Мне нужно еще один звонок сделать.
Он выходит из комнаты.
— Что-то здесь не так,— говорит Гэк. — Ты сколько денег принес?
— Две сотни.
— И где они?
— Тут, на комоде.
— Где?
Я оглядываюсь. Разумеется, денег уже нет.
— Блять! Жди здесь! — вопит Гэк.
И убегает. Я просто пялюсь в пустоту. Внутренности словно скручивает в узел. Это что, все было подставой? Я вообще еще когда-нибудь увижу Гэка? Мой телефон пропал, деньги тоже. Я не знаю, что делать.
Мужчина-перс неожиданно просыпается.
— Что происходит?
— Этот парень, Джо…
— Ну?
— Ты его хорошо знаешь?
— Типа того.
— Он меня только что обокрал.
— О.
— Гэк помчался его ловить. Вроде бы. Я не знаю. Не возражаешь, если я тут героином уколюсь?
— Не-не, не стесняйся. Дело дрянь, чувак. А сколько он украл?
Я называю сумму.
— Хреново. Я Али, кстати.
— Ник.
Он снова прислоняется к стене и пытается заснуть. Я загоняю в вену весь имеющийся героин. Может, хоть это поможет снять напряжение, пока я жду.
Фокусирую внимание на потолке, который то отдаляется, то приближается вновь. Проходит полчаса.
— Ну все, — говорю я. — Али, чувак, я сваливаю. Пиздец какой-то.
— Ладно, — отвечает он сквозь сон, едва приоткрыв глаза. — Осторожнее надо, чел.
Я собираю сумку, вешаю ее на плечо и направляюсь к выходу. Али пожимает мне руку на прощание. Я чувствую, как глаза начинает жечь от подступивших слез. Коридор разбухает и перекашивается вокруг меня. Ощущение, словно у меня выдрали все внутренности, становится непереносимым. Но затем я слышу, как меня окликает Гэк. Он стоит по другую сторону решетки, которой кончается лестница.
— Гэк, твою мать!
— Ник, мне так жаль.
— То есть, ты был не в курсе?
— Конечно нет, чувак. Я тебе, блять, поклясться могу. Слушай, вот какие дела: Джо слинял. Я только что из дома. Отец говорит, что, он, похоже, и нас обнес. Спер наш компьютер, отец по этому поводу психует. Но Джо уже точно слился. Никто не знает, где его искать.
— А компьютер-то он когда успел украсть?
— Да только что, чувак. У него был ключ от нашей комнаты.
— Гэк, это полная жопа.
— Не то слово. Но я поговорил с отцом. Мы со всем разберемся. Он мне свой телефон дал. У нас уже сейчас наклевывается сделка по продаже. Надо поделить товар и загнать это все поскорее. Живо свои деньги назад вернем.
— А дальше что?
— А все, что выручим сверх того, отдадим моему отцу, лады?
— Даже не знаю, чел. Может, мне лучше просто бросить это все.
— Да не, ты чего. Все точно получится.
Я закуриваю, но Гэку сигарету не предлагаю. Мы все еще стоим, прислонившись к облезлым белым стенам дома Али.
— Честно говоря, Гэк, я уже не уверен, что могу тебе доверять.
Он некоторое время молчит.
— Да, я понимаю. Правда. Но ей-богу, я тут совершенно не при чем. Я Джо с самого детства знаю. Говорю же, у него даже ключ от нашего дома был. Ему все доверяли. А он сегодня еще много кого наебал. Теперь все его ищут. Никуда не денется. Его уже к утру поймают, зуб даю.
— И ты понятия не имел, что он собирается меня обокрасть?
Он снова примолкает.
— Ну, может, я в какой-то момент и... заподозрил что-то. — Он сует руки в карманы. — Но что я должен был сказать? Ты же просто со всем подряд соглашался. Весь такой открытый и приветливый. Да тебя так без последнего гроша оставят. Они ведь такие штуки чуют, чел. Они с этого и кормятся. Если собираешься дальше работать, тебе еще многому надо научиться.
Настает мой черед надолго замолчать.
— Ты прав, — наконец говорю я.
— Вот именно, чел. Ты лучше особо не высовывайся и внимательно за мной смотри. Что я делаю, как себя веду. Я держу рот на замке, лишнего никогда не выдаю. Вот например, если у меня при себе пачка сигарет, я никогда ее не вытащу. Достану одну сигарету и буду смолить тихонько. Если кто попросит закурить, скажу, что у меня больше нет, даже если запросто мог бы поделиться. Никогда не надо палить, что у тебя есть что-то, чего нет у других, понимаешь?
Я киваю.
Гэк кладет руку мне на плечо.
— Ну все, чел, пошли.
И мы уходим.
Первую остановку мы делаем у какого-то дешевого жилого комплекса, находящегося к югу от Маркет-стрит. Фонари здесь не горят, и мы, обойдя здание, оказываемся практически в полной темноте. У гофрированной металлической двери гаража сидит, прислонившись к стене, фигура в капюшоне. На лицо, рассеченное шрамом, падает оранжевый отблеск от сигареты, выкуренной почти до фильтра.
— Извините, ребят, у вас мелочи не найдется? — интересуется этот человек, когда мы проходим мимо.
— Пуля? — спрашивает Гэк.
— Бля, Гэк, Ник, как дела?
— Привет.
Пуля поднимается с земли и бросает окурок куда-то в сторону проулка. От него воняет, как будто он неделю не менял одежду. Под глазами мешки, взгляд тусклый, уставшй. Когда мы спрашиваем, что он тут делает, он признается, что просто искал место для ночлега.
— Я так умаялся, парни. У вас найдется чем меня взбодрить?
Мне хочется ответить «да», дать ему дозу и вообще все, что он пожелает. Но я только качаю головой.
— У нас только на продажу.
Гэк рассказывает ему, как нас наебал Джо. Пулю это совсем не удивляет.
— Ну, а можно мне хоть у тебя в машине поспать, как думаешь? — просит он меня. — Обещаю, что ничего там не испоганю. Просто изнутри в ней запрусь, чел.
Я соглашаюсь, но ключи ему не отдаю. Вместо этого я провожаю Пулю туда, где припарковался, и запускаю внутрь. Он ложится на заднее сидение, накрывается одним из моих свитеров и тут же засыпает. Салон тут же начинает вонять, как он.
— Странно, что мы вот так на него наткнулись, — говорю я Гэку, вернувшись к дому.
— Совсем не странно, — отвечает он. — Так здесь все и устроено, ты что, еще не понял?
Я думаю, что, может быть, он и прав.
Гэк делает звонок по отцовскому телефону, и несколько минут спустя покупатель спускается к нам и открывает дверь. Мы уже отделили часть, которая на вид должна была сойти за грамм, но на самом деле, конечно, была меньше, и завернули в фольгу из моей сигаретной пачки. Покупатель должен дать нам за неё восемьдесят баксов.
Выглядит он так, словно годами не бывал на улице. Рыхлая бледная кожа, костлявое лицо, редеющие темные волосы и красный нос, как у заядлого алкоголика. Живот у него опухший настолько, что его можно принять за беременного. Говорит он отрывисто, требовательно — громким и визгливым голосом. Мы представляемся друг другу, но его имени я не запоминаю. Он проводит нас через обшарпанный вестибюль с ржавыми почтовыми ящиками на стенах, прямиком к отчаянно скрежещущему раздолбанному лифту. Двери открываются, и мы заходим внутрь. В кабине тесно, и я чую запах, похожий на аромат детской присыпки, исходящий от бледной кожи покупателя. Он запускает мясистую руку в свои спутанные волосы, затем тянется к кнопке и останавливает лифт где-то между вторым и третьим этажом. Лампы над нашими головами надсадно гудят. На лбу у мужчины выступает пот и стекает вниз, к ушам. Я задерживаю дыхание, ожидая чего-то.
— Ну че, чувак? — спрашивает Гэк.
— Показывай, — говорит мужчина.
Гэк вытаскивает сверток и крепко сжимает его в руках.
— Как-то маловато, — произносит мужчина.
— Маловато или нет, а товар что надо.
Мужчина смотрит на Гэка. Гэк глядит прямо в его белесые зеленые глаза. Мужчина отводит взгляд. Протягивает Гэку пачку денег.
— Ник, забери.
Я хватаю деньги и убираю их в свой карман. Гэк передает мужчине товар, и тот снова запускает лифт. Кабину покачивает, встряхивает, и она с трудом ползет на четвертый этаж.
— Спокойной ночи, парни, — прощается мужчина. Он выходит в коридор, а мы едем на лифте вниз.
Мы уже почти у входной двери, когда мне наконец приходит в голову вытащить деньги и их пересчитать.
— Гэк, тут двадцатки не хватает.
— Что?
Я показываю ему три банкноты по двадцать баксов.
— Твою ж мать.
— Что будем делать?
— Так, подожди секунду.
Он набирает номер покупателя. Ответа нет. Я приседаю на корточки и покачиваюсь с пятки на носок, прижав колени к груди.
— Иди за Пулей, — говорит Гэк.— Дашь ему дозу, окей? Я тут подожду, попытаюсь дозвониться отцу.
Я выхожу в ночь и поднимаю повыше воротник куртки, пытаясь укрыться от сырости, сгустившейся в воздухе. Кровь в ушах пульсирует все громко и громче, а руки дрожат. Я размышляю о большом охотничьем ноже Пули и о жирном мужике, пропахшем детской присыпкой.

Я стучу в окно машины, и Пуля просыпается.
— Что случилось?
— Дверь открой.
Я сажусь на переднее сиденье и сразу же начинаю готовить две дозы. Набираю героин в два шприца, попутно обрисовывая Пуле сложившуюся ситуацию.
Он издает громкий возглас.
— Окей, чел, за дело! Надерем этому парню жопу!
Я судорожно сглатываю.
— У тебя оружие есть? — спрашивает Пуля.
Я смеюсь.
— Да ты что, чувак, я в жизни даже не бил никого.
Такого он понять не может. Мы закидываемся, закуриваем и готовимся к бою. Пуля вытаскивает из заднего кармана отвертку и вручает ее мне.
— Держи, — говорит он, — но если придется бить, то бей ручкой. Мы же не хотим прикончить этого мужика.
Наверное, даже после всего героина мира у меня не перестало бы сводить судорогой желудок, но все же провести Пулю обратно к жилому комплексу мне удается. Гэк все еще говорит по телефону с отцом, но прерывается и впускает нас внутрь, когда мы стучимся в дверь. Мы втроем бродим по вестибюлю, переговариваясь на ходу. С того момента, как Пуля получил дозу, голос у него упал октавы на три.
— В общем, отец считает, что это просто какая-то ошибка.
— А в какой квартире этот парень живет, твой отец знает? — спрашиваю я.
Гэк качает головой.
Пуля абсолютно уверен, что покупатель решил нас кинуть. Он продолжает твердить о том, как выбьет из него все дерьмо. Мы с Гэком пока что не обращаем на него внимания. Решаем подняться на четвертый этаж и все там проверить. Может, услышим что-то. Попутно Гэк продолжает пытаться дозвониться покупателю. Ответа нет.
Лифт медленно поднимает нас на нужный этаж. Мы ступаем на темный заляпанный ковер, переговариваясь шепотом. Вдоль по коридору выстроились в ряд растения в горшках. Номера квартир криво прибиты к дверям — 401, 402, 403. Мы подслушиваем у каждой, дружно задерживая дыхание. Все тихо.
Именно я первым различаю стук. Он, слабый и ритмичный, доносится из последней квартиры, чья дверь находится рядом с окном и пожарной лестницей.
— Там.
Через замочную скважину слышится стон. Пуля вытаскивает нож. Мы продолжаем прислушиваться. Еще один стон, а затем раздается голос толстяка. Он говорит что-то вроде: «Не дергайся, не дергайся». Повторяет это снова и снова. Гэк кивает, и Пуля кулаком барабанит в дверь. На мгновение воцаряется полная тишина. Я отступаю, и Гэк кладет мне руку на плечо. Шепчет на ухо:
— Все путем.
Затем из-за двери, совсем близко, раздается голос толстяка:
— Кто там?
— Йо, это Гэк, сын Майка.
— Чего тебе надо?
Дверь совсем чуть-чуть приоткрывается, и Пуля тут же со всей дури бьет по ней ногой. Толстяк падает спиной на пол. На нем нет ничего, кроме белых трусов. Кожа висит на его теле складками. Падая, он запрокидывает голову и ударяется затылком о полированный деревянный пол.
— Боже мой, Боже мой, Боже мой, — твердит он, как заведенный.
Мы заходим в квартиру, и я затворяю за нами дверь. На валяющегося на полу человека я стараюсь не смотреть.
— Ты нам двадцатку должен, — говорит Гэк. — Насколько я помню, грамм идет по восемьдесят.
— Я тебе столько и отдал, клянусь!
— Ник?
Я вытаскиваю три банкноты по двадцать баксов. Пуля выхватывает их у меня, комкает и швыряет в покупателя.
— Сосчитай.
Мужчина корчится на полу, словно гигантский слизень.
— Простите. Честное слово, это случайно. Сейчас принесу деньги.
— То-то же, — говорит Пуля.
Внезапно из задней комнаты раздается. Похожий на кряхтенье.
— Это еще что за нахрен?
Пуля вооружается ножом, а я, прежде чем сам понимаю, что делаю, вытаскиваю отвертку и крепко сжимаю ее в руке. Мы движемся к спальне. Пуля толкает дверь, и в тот же момент мужчина на полу вскрикивает:
— Не надо!
В спальне оказывается чрезвычайно волосатый обнаженный мужчина, связанный таким образом, что лежит, распластавшись на кровати, лицом вниз. На глазах у него повязка, а во рту кляп. Он как будто бы слегка задыхается, поскольку из его горла доносятся странные хриплые звуки.
— Бля, милота какая, — произносит Пуля и начинает хохотать.
— Вы не имеете права так обращаться с людьми, — говорит толстяк, с опущенной головой проходя мимо нас на свою маленькую чистенькую кухню. Его штаны висят на стуле с высокой спинкой. Он запускает руку в передний карман, вытаскивает смятую двадцатку и бросает ее на пол к остальным деньгам. Гэк все подбирает. Он едва заметно кивает нам, и мы наконец-то покидаем эту проклятую квартиру. Я слышу, как в спину нам летят проклятья, и мне нестерпимо хочется вымыть руки.
Когда мы выходим на улицу, Гэк снова звонит своему отцу. Следующий наш клиент всего в трех кварталах отсюда. По словам отца Гэка, все подозревают, что Джо собирается утром сбежать на одном из автобусов "грейхаунд" . Мы решаем устроить засаду на автовокзале после того, как доставим еще несколько заказов. По правде говоря, больше всего идея с засадой нравится Пуле, он полон энтузиазма. Его преданность вроде и кажется трогательной, но вместе с тем от нее как-то жутко. Как бы то ни было, пока он продумывает лучшую стратегию нападения, я вдруг вспоминаю о своей кредитке. Туман настолько густой, что мы даже свет фонарей над нашими головами различить не можем, только тусклое, приглушенное свечение. У меня почему-то из головы не идет образ Джо, нависшего надо мной в алкомаркете. Он смотрел на меня, следил — зачем? Разумеется, чтобы увидеть мой ПИН-код.
— Блять, — говорю я. — Эй, Гэк, дай-ка телефон.
Я вытаскиваю кредитку и набираю номер, написанный на ее обороте. Молюсь, молюсь, молюсь, что еще не слишком поздно. Целую вечность спустя (как мне кажется) меня соединяют с каким-то парнем. Судя по голосу, его не особо-то волнуют мои истеричные просьбы заблокировать карту.
— Сэр, — продолжает повторять он. — Даже если вашу кредитную карту украли, никто не сможет получить доступ к вашему счету без ПИН-кода.
— Угу, но по-моему, кто-то видел, как я вводил код.
— Когда это произошло?
— Может, пару часов назад, не знаю точно. Слушайте, можете просто, ну, заблокировать карту?
— Конечно, сэр.
Я разламываю кредитку пополам и выбрасываю в мусорку. Кажется, в тот момент я размышляю о карме. Вспоминаю, сколько раз крал кредитки у своих родителей. Думаю о девушке из школы, чьей кредиткой Шеврон пользовался целый месяц, пока ее пропажу наконец не обнаружили. Когда я учился в колледже в Массачусетсе, то бродил по коридорам общежития, высматривая открытые комнаты, забегал в них и воровал столько денег и сигарет, сколько успевал найти. Еще был бассейн и тренировочный зал, где я раз в несколько дней шарил по чужим шкафчикам. Денег удавалось раздобыть не слишком много, но этого хватало, чтобы постоянно наполнять вены героином.
Я крал у подружек.
Крал у бабушек и дедушек.
Крал у дядюшек, тетушек и друзей.
Я крал, оправдывался и крал снова, все больше и больше.

Как же погано теперь оказаться по другую сторону баррикад. Я чувствую себя уязвимым, жертвой, потерявшей всякий контроль над ситуацией. Такое со мной однажды уже было — в Амстердаме, когда на улице в три часа ночи меня избил какой-то африканец. Даже находясь на улице и под кайфом, я почему-то был уверен, что защищен от любых неприятностей. Что со мной-то ничего дурного произойти на может. Блуждая по извилистым булыжным голландским улочкам, невменяемый от экстази и грибов, я безмерно удивился, когда этот парень реально мне врезал. И за что же? Он задал мне вопрос, а я не ответил — вот и все. Все произошло так быстро, так неожиданно. Я вмиг лишился наивной веры в собственную неуязвимость. Сегодня ночью я чувствую то же самое из-за Джо. Это паршивый мир, и жизнь в нем паршивая. Все вокруг хотят тебя поиметь. Те иллюзии, что у меня еще оставались, тут же разбились вдребезги. Я чувствую себя побежденным, понимаете?
Но у Гэка иное мнение на этот счет.
— Вот этого нам и не хватало, — говорит он. — Мотивации.
Мы шагаем быстро, разнося заказы. В какой-то момент мы узнаем о парне, торгующем очень дешевым льдом дальше к югу от Маркет-стрит. Качество у него не ахти какое, но мы покупаем целую кучу и начинаем подменять им свой товар. Нам уже удалось вернуть около двухсот баксов. Как будто совершенно не напрягаясь. В основном я просто следую за Гэком. Почти ничего не говорю, только наблюдаю. Если торговать наркотиками так просто и выгодно, вряд ли у меня будут с этим какие-то трудности. Я не собираюсь возвращаться к прежней жизни — питаться объедками из мусорных баков, обворовывать парней в гей-барах и торчать на углу Кастро и Восемнадцатой улицы, где кружат парни в модных спортивных автомобилях.
Первые несколько раз было так больно. Я даже думал, что меня вот-вот вырвет от боли — и молился, чтобы все поскорее закончилось, чтобы мой партнер уже кончил.
Они увозили меня в свои квартиры (или дома) неподалеку от Твин Пикс. И, конечно, иногда попадались жестокие — любители насилия, кожаных нарядов, всяких наручников и прочего. Тогда нужно было просто постараться перетерпеть — зато денег получить побольше.

Я твердо уверен, что больше ничем подобным заниматься не буду. Даже тошнит от одной мысли об этом. Работа дилера мне подходит. Я должен им стать. Из той передряги мне удалось выбраться только чудом. Нельзя снова полагаться на удачу.
Видите ли, после того, как я украл деньги у младшего брата и свалил из дома, то понятия не имел, что делать дальше. Я отправился в дом неподалеку от Пресидио, к своему приятелю Акире. Он на некоторое время пустил меня пожить. Немного денег у меня оставалось, так что я продолжал сидеть на мете и героине, попутно пытаясь устроиться на работу в городе. В конце концов, меня взяли в кофейню рядом с Кастро. Менеджеру, очень благообразному и подтянутому мужчине-гею лет сорока, я наврал, что отец-тиран выгнал меня из дома, когда узнал, что я сплю с парнями. Менеджера это разжалобило, и он взял меня на работу, но получил я всего пару смен в неделю. А моя зависимость все усиливалась, и я отчаянно нуждался в деньгах.
Акира жил в том же доме, что и его мать, в квартире на цокольном этаже. Меня мать Акиры всегда ненавидела. В то время я не понимал, почему. Думал, что она просто злобная и напыщенная. Но теперь-то до меня, разумеется, дошло, что она просто боялась меня и переживала из-за влияния, которое я мог оказать на ее сына.
Так или иначе, однажды я пробрался наверх, пока она была на работе, и нашел чековую книжку, спрятанную в ее прикроватной тумбочке. Я выписал себе чек на сто баксов и обналичил его в одном из обменников в Филморе. Деньги я тут же спустил на наркотики, но сотрудники обменника связались с матерью Акиры, и она поняла, что это я спер деньги. Акиру это страшно огорчило, и он указал мне на дверь. Прежней наша дружба после этого уже не стала, и я чувствовал себя ужасно из-за того, что натворил.
Некоторое время после этого я жил в молодежном хостеле, а когда не мог себе этого позволить, ночевал в парке. Именно тогда я начал заниматься проституцией. Много заработать не удавалось, хватало только на еду и на дозы. Тем немногим приятелям, что у меня еще оставались, я никогда не рассказывал, как именно добываю деньги. Весь мой дневной рацион состоял в лучшем случае из одной шоколадки — Сникерс, как правило. Весил я очень мало. Бродил по ночам. Бродил днем. Идти было некуда. Однажды я узнал, что в кинотеатре Кастро устраивают ретроспективные показы фильмов одного старого друга нашей семьи. Он режиссер, причем достаточно знаменитый. А его сын, Джей Ти — актер, так что они оба должны были присутствовать на приеме перед началом показа. Я притащился туда в порванной вонючей одежде. Попытался зайти внутрь, но охрана меня не пустила. К счастью, Джей Ти меня заметил и сам вышел на улицу. Он обнял меня, едва не раздавив своим весом. Предложил мне сигарету.
— Как ты до такого докатился? — спросил Джей Ти. Голос у него был такой ласковый, добрый. Он снял очки и потер свои узкие темные глаза.
— Что с тобой случилось?
Это больше походило на мольбу, а не на вопрос.
—Я же помню, в детстве ты чуть ли не золотым мальчиком считался. Такой был счастливый… такой… светлый. Мы с тобой играли часами, и ты никогда не плакал, не расстраивался. Помнишь?
— Смутно.
— Ну, ты тогда был совсем маленький. И все равно такой открытый, искренний. Я смотрел, как ты взрослеешь, и так тобой гордился.
— А я тобой так восхищался. И музыку слушал, и книги выбирал — все с оглядкой на тебя.
— Так что же случилось? Мы когда в последний раз виделись, года три назад? Ты присматривал себе колледж на Манхеттене. Тебе так не терпелось туда отправиться. Стать писателем.
— Угу. Это все мет, чувак. Ей-богу, лучше бы я никогда не пробовал эту срань.
— Но ты же хочешь с него слезть?
— Не знаю. Но мне нужно.
— Так, смотри: я только что расстался с девушкой, так что вернулся домой пожить на несколько месяцев. Почему бы тебе у нас не погостить? Найдем тебе врача, лекарства какие-нибудь. Сможешь переломаться — и, глядишь, жизнь снова наладится. У нас сейчас квартира в нижней части Нью-Йорка, ты там еще не был. Когда поселишься там, мы приведем тебя в порядок. Папина массажистка тобой займется. Поможем тебе найти квартиру, на хорошую работу устроим. Все наладится.
Я согласился встретиться с ним в отеле «Четыре Сезона» на следующий день, а потом отправился к своему дилеру в Окленде. Потратил большую часть оставшихся денег на спиды и таблетки, а затем вернулся обратно в парк Форт-Мейсон. Там я долго сидел без сна, просто накачиваясь наркотой.
Из шкафчика в молодежном хостеле я забрал свой рюкзак с одеждой. На самом деле, сначала рюкзаков у меня было два, но потом мне в голову пришла блестящая идея: разрезать каждый сбоку и пришить друг к другу, превратив в один огромный СУПЕР-РЮКЗАК. Однако, закончив их разрезать, я очень устал и отрубился. А когда я проснулся, у меня уже не было ни супер-рюкзака, ни обычного. Так что я побросал все свои вещи в тележку для белья, которую украл в прачечной, вытолкал ее из парка и покатил вниз по Колумбус-авеню, держа путь к «Четырем Сезонам» на Маркет-стрит.
У дверей отеля стояли двое внушительных швейцаров с наушниками и рациями. Они не желали меня впускать — из-за рваной одежды, из-за тележки, доверху набитой моими вещами, из-за электрогитары, ну и из-за того, что я так накачался метом и героином, что с трудом мог связно говорить. Когда он спросили имена «постояльцев», к которым я иду, я только рассмеялся.
— Слушайте, вы мне все равно не поверите. Просто позвоните и узнайте, ожидает меня кто-нибудь или нет. Мне сказали, что имя запишут на регистрационной стойке, или как там это место называется. Я Ник Шефф.
Это не сработало. Они допытывались, к кому именно я пришел, поэтому в конце концов мне пришлось сказать правду. И стоило мне произнести имена друзей, как в ответ швейцары начали орать, что лучше бы мне убраться отсюда подобру-поздорову. Даже пригрозили, что вызовут копов. Но я отказывался уходить и настаивал, чтобы они проверили информацию, до тех пор, пока они не сдались.
После этого они раз сто передо мной извинились, даже принесли нам шампанское и корзину с фруктами. В тот же день мы вылетели в Нью-Йорк ночным рейсом. Я помню, как большую часть пути трепался с бортпроводницей, усевшись на пол в хвосте салона, где она раскладывала еду и занималась прочими делами. Все, что оставалось от спидов (примерно около грамма), мне пришлось употребить еще в туалете отеля, поэтому почти всю следующую неделю я был не в себе.

Пару месяцев мне удалось протянуть без тяжелых наркотиков, но затем я снова сорвался, и все стало еще хуже, чем было до этого.

Мы с Гэком и Пулей проходим как раз мимо тех самых «Четырех Сезонов», когда идем обратно к моей машине. Мы уже разобрались со всеми заказами — заработали примерно триста долларов. Кроме того, у нас осталось много качественной наркоты.
Начинается серое и промозглое утро. Фонари гаснут один за другим. Поднимается ветер, и вскоре мы все уже слегка дрожим. Сырой воздух окутывает нас, пропитывает насквозь, течет по венам. Мы курим сигареты, но они не очень-то согревают. Пока мы едем к автовокзалу, я включаю печку на полную мощность. Зубы я стискиваю так крепко, что челюсть щелкает, когда я открываю и закрываю рот.
Несмотря на все, что я успел употребить, меня все равно клонит в сон. В висках стучит — кровь отливает от головы. Я звоню Лорен из телефонной будки и рассказываю обо всем, что со мной случилось. Она соглашается оставить дверь незапертой, чтобы я смог пробраться внутрь после того, как поймаю Джо и отожму назад свои деньги. Кажется, она недовольна, что я до сих пор не вернулся, но мне плевать. Что на свете может быть лучше этого состояния, когда тебе на все плевать? Я так благодарен, что оно существует. Пока я жил без наркотиков, оно мне было недоступно.
Автовокзал окружен лагерем из палаток и картонных домишек. Одна моя знакомая из реабилитационного центра жила здесь, пока ее не отправили на лечение. Она жила в палатке вместе с тремя парнями, один из которых был ее женихом. Полицейские устраивают облавы на лагеря бездомных каждые пару месяцев. Кое-кого арестовывают, а потом снова оставляют их в покое, позволяя восстановить жилища.
Сейчас тут полно народу. Подростки-панки с ирокезами, в изрезанной одежде, которые выглядят очень злобно и отчаянно, ведут напряженную борьбу за сигареты, одеяла и банки с пивом. Мы с Гэком и Пулей решаемся разделиться, чтобы караулить у разных входов. Всего их четыре, поэтому Пуля говорит, что будет ходить по вестибюлю туда-сюда. Если честно, я даже не знаю, что буду делать, если увижу Джо. Не могу даже представить, как вступаю с ним в драку, надираю ему зад, вот это все. Тем не менее, я стараюсь настроиться на нужный лад. Сердце начинаеь стучать, как бешеное, каждый раз, как кто-то проходит через автоматические раздвижные двери. На самом вокзале почти никого. Звуки шагов редких пассажиров эхом разносятся по кафельным коридорам. В нескольких ободранных черных креслах спят мужчины и женщины, закутанные в несколько слоев всякой рванины. Двое полицейских пытаются разбудить парня, который соскользнул с сиденья на грязный линолеум. Кожа у этого парня блестит так, словно маслом намазана, а длинные волосы спутались в один большой дред. Борода у него тоже длиннющая. Копы — мужчины с короткими стрижками и квадратными челюстями — наклонились над ним и трясут за плечи. Оба в латексных перчатках. Я отхожу в туалет, а когда возвращаюсь, этой троицы уже нет. Джо пока что тоже не появлялся. Я сажусь в уголок и жду. Моргаю пару раз. На белой стене проступают розовые и зеленые геометрические конструкции. Из пола как будто вырастает сама собой башня, состоящая из светящихся треугольников. Я не могу перестать это видеть, но мне это не очень-то и мешает. Видывал я галлюцинации и похуже, чем эта.
Весь автовокзал гудит и мерцает пульсирующим светом. Я с трудом могу продолжать фокусировать внимание на двери.

Я встаю и иду к Гэку. Он уснул на посту. Я расталкиваю его.
— Блин, п-прости, чувак.
— Забей, пойдем отсюда.
— Уверен?
Я киваю.
— Он в любом случае еще свое получит, — говорю я. — Ну его на хер. Если ему так нужны эти деньги, пускай подавится. А я поехал спать.
— Да уж, — соглашается Гэк, — для Джо это точно добром не кончится.
Пуля все еще блуждает из угла в угол, словно дикое животное в клетке. Уговорить его уйти с нами удается с трудом. Мы возвращаемся в машину, и я решаю угостить всех завтраком.
— В Cala Foods можно купить четыре домашних пирожка всего за доллар, — говорит Пуля.
— Куплю, что захотите.
Я высаживаю их на Тендерлойн и еду к Лорен. Мы договариваемся встретиться позже. Пуле негде ночевать, но нам с Гэком ему предложить нечего. Я бы хотел ему помочь, правда, но я и себе-то едва могу помочь. Так что мы оставляем его блуждать по улицам и уславливаемся о следующей встрече.
Перед сном я выкуриваю несколько сигарет, возлежа на белой кровати Лорен.

@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ

---

небольшая ироничная ангстота про новую прическу Тимми и прежнюю нерешительность Арми. 4 страницы.

Подвешенные

Только враги говорят друг другу правду. Друзья и возлюбленные, запутавшись в паутине взаимного долга, врут бесконечно (с)

Им напоминают друг о друге, напоминают целенаправленно, а может, и случайно. Да только в в случайности они давно не верят.

Тимми переминается с ноги на ногу, пытаясь найти хоть одно маленькое место в пространстве, где брусчатка не обжигает огнем.
На этот раз не придется врать в комментариях к фильму, его обуви поблизости действительно нет. Историческая достоверность соблюдена, а актер может и дорогими кремами свои пострадавшие ступни помазать, когда вернется в отель. Эх, вздыхает Тимми. Будь Арми рядом, он, пожалуй, рискнул бы снова встать на большие лапищи партнера и прижаться ближе к нему, несмотря на жару. Если накрыться с головой (чертовой) меховой мантией, из-за которой он сейчас обливается потом, то можно устроить секретный поцелуй. Прибегал ли к этой хитрости сам Генрих Пятый?
Неважно. Арми все равно рядом нет.

В Нью-Йорке тоже стоит жара, далеко не только полуночная. Каждый вечер благодарные фанаты «Назови меня своим именем» несут Арми на подпись персики. Смешно, ведь это Тимми, а не он, боялся, что до старости придется ставить на персиках автографы. Каждый раз, как Арми берет в руки оранжевато-желтый плод и ощущает под пальцами знакомую мягкую шелковистость, его перебрасывает обратно в итальянское лето. Но это не более чем дешевая кратковременная симуляция. Не успевает Арми толком вспомнить что-то из тогдашних счастливых мгновений, как его перекидывает обратно. Несмотря на все новые достижения, настоящее по-прежнему проигрывает прошлому. Иногда ему хочется запустить персиком в очередного безликого фаната и закричать:
— Прекратите напоминать, что я все просрал!
Но вместо этого он следует заветам пингвинам из мультфильма «Мадагаскар». Улыбается и машет, машет и улыбается. Позволяет делать с собой селфи и задавливает, глушит в себе крик, который постоянно звучит в глубине души, словно идет со дна колодца, куда он сам себя и уронил.

Его жена знакома с новой партнершей Тимми по съемкам (будь прокляты шутки про подходящую невесту). Он сам меряет шагами улицы, где Тимми жил совсем недавно. Приходит с банкой пива под окна его прежнего дома и некоторое время смотрит на свет в квартире, теперь принадлежащей другим людям. Если сильно постараться, то можно поверить, что он возвращается домой после тяжелого трудового дня и совсем скоро, поднявшись на лифте, окажется в объятиях любящего человека. И плевать, что потолок в этой квартирке такой низкий, что он все время бился об него головой.

Тимми говорит о сиквеле в интервью какому-то русскому изданию. Арми говорит о сиквеле в эфире очередного выпуска вечернего шоу, где выступает в качестве приглашенного гостя. Лука твердит о сиквеле им обоим, и глаза его по-прежнему светятся энтузиазмом. Арми выкраивает один летний вечер, чтобы поужинать с ним, и после нескольких часов, проведенных в компании Луки, ему начинает казаться, что именно Лука и верит в хэппи-энд больше всех прочих участников затянувшейся драмедии. Вместе взятых.

В данный момент сюжет драмедии повис в воздухе. Словно Мирозданию надоело играться с нитями их судеб, поэтому те, переплетенные как попало, оказались брошены на пол, где и поныне покрываются пылью. И кто в этом виноват, скажите на милость? Кто слишком долго тянул с принятием решения и до сих пор продолжает сидеть на медленно расползающихся в разные стороны стульях, расположенных прямиком над пропастью? Арми знает, что наказание заслуженное.

Можно было сколько угодно шутить про схожесть их поступков с действиями придурковатых персонажей из «Даров Волхвов», но легче от этого не становилось. Тимми находился в процессе заключения сделки о покупке дома в Л.А. в то же самое время, как Арми дал согласие на участие в бродвейской постановке, рассчитывая встречаться с Тимми каждый день после репетиций. А вскоре после того, как они рассказали друг другу о подготовленных сюрпризах, Тимми и вовсе решили сделать английским королем и, недолго думая, увезли на съемки в Великобританию. Пост-ирония, что ты делаешь, прекрати.

Арми скучал по Тимоти-юному-номинанту-на-Оскар, но еще больше он тосковал из-за исчезновения никому не известного Тимоти Шаламэ, коренного жителя Нью-Йорка с нездоровой склонностью к рэпу, с которым еще недавно можно было пройтись до ближайшего уличного ларька с пиццей, не опасаясь, что на следующий день увидишь во всех газетах ваши совместные фотографии, сопровожденные провокационными заголовками.
Что-то меняется, а что-то уходит безвозвратно, оставляя с мыслью: «я недостаточно ценил все это».
Извини, приятель, теперь твоя принцесса в другом замке. В инстаграме можешь поглядеть, какой он красивый. Туристы ставят высокие оценки. А еще мы обстригли ее локоны, чтобы ты не смог взобраться по ним в ее светлицу. Не доведется тебе больше запускать пальцы в густые темные кудри во время поцелуев или ласково перебирать пряди ее волос, пока она сидит у твоих ног.

Когда Тимми позвонил ему сразу после нападения парикмахеров со съемочной площадки, голос его звучал очень расстроенно. Он сидел в гостиничном номере с одеялом на голове, и Арми пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его продемонстрировать новую стрижку.
…А потом — чтобы удержаться от возмущенных возгласов. Ну да, они с Тимми актеры и такова уж их нелегкая доля: менять образ в зависимости от полученной роли, подстригаться или отращивать волосы по пояс, худеть или набирать вес. Об этом приятно бывает повздыхать вдвоем (Тимми часто приводил в пример Кристиана Бейла, пугающе исхудавшего для роли в «Машинисте»), но одно дело разговоры, а другое — своими глазами видеть, как портят внешность твоего близкого человека лишь потому, что большим боссам из Голливуда пришло в голову, что надо бы соблюсти историческую достоверность. Ох уж эта избирательная достоверность, никогда не добиравшаяся до косметики на лицах актрис и их идеально побритых ног.

Обновленный Тимми кажется Арми особенно беззащитным. Короткая стрижка обнажила его слегка оттопыренные уши и тонкую шею, покрытую бисеринками родинок. Некоторые из этих родинок, расположенных в нижней части затылка, раньше мог видеть только Арми, а теперь они оказались выставлены на всеобщее обозрение.
— Ужасно, да? — вздохнул Тимми и снова потянулся за одеялом.
— Нет-нет, — поспешно затараторил Арми, — все в порядке. Непривычно, да, но не плохо. Зато… доступ к шее теперь открыт. И восстание твоих волос наконец-то успешно подавлено. Они бы больше не смогли лезть мне в лицо посреди ночи.
— Это точно. — Тимми неуверенно улыбнулся. — И они смешно пушистятся без кондиционера. Еще увидишь.
— Ты же пришлешь мне из-за океана локон в медальоне?
— О Боже. Нет, прости, мне не пришло это в голову. Боюсь, что уборщица уже выкинула все мои благородные локоны.
— Черт. Как же мне теперь выходить на битвы с драконами-критиками. Сир, вы совсем не думаете о вашем бедном верном рыцаре!
Тимми состроил виноватую мордашку.
— Простите, благородный сэр рыцарь. Я найду способ рассчитаться с вами, как только разберусь с войной, а то сейчас у меня немного аврал.
После этого он сделал паузу и спросил уже без наигранной веселости:
— Так значит, ты будешь любить меня и с горшком на голове?

Вот оно — самое главное. Они не говорят о любви слишком часто, чтобы признания не утратили своей изначальной силы, но время от времени тянут за нити, проверяя их прочность.
Арми ответил не сразу. Не потому, что хотел заставить Тимми понервничать. Он пытался понять, как Тимми воспримет его слова. Не будет ли это перебором.

— Конечно, — сказал он мягко. — Я буду любить тебя с горшком и обритым налысо, с волосами до пояса, с дредами и в цветастых париках. Я люблю тебя, когда ты рядом, и продолжал бы любить тебя, останься ты насовсем в Англии (не смей этого делать). Живи мы по соседству и будь ровесниками, я бы влюбился в тебя еще в детстве. Мы останемся вместе в печали и в радости, в здравии и в болезни. И не думай, что сейчас я скажу «пока смерть не разлучит нас». В следующей жизни я от тебя тоже не отстану. Как и в той, что последует за ней.
Воцарилось молчание.
Черт, это все-таки было слишком похоже на свадебную клятву. Не те ассоциации вызвало.

Арми с Тимми много раз разговаривали по ночам, лежа каждый в своей постели, и разговоры эти длились вплоть до момента, как Тимми начинало клонить в сон, поэтому беседы нередко заканчивались любованиями Арми на огромный нос или губы, после того как телефон падал спящему Тимми на лицо. Арми не возражал. Любая часть Тимми выглядела прекрасно, даже в многократно увеличенном масштабе.
Но сейчас он не видел носа или губ собеседника. Тимми отложил телефон в сторону, и Арми мог разглядеть только одеяло да кусок потолка, а не слышал ничего вообще.
— Эй? — осторожно окликнул он. — Я переборщил с ванильностью?
— Нет, — ответил Тимми тихим сдавленным голосом и, кажется, всхлипнул. — Просто мне здесь очень одиноко. И когда ты говоришь что-то настолько милое, желание прикоснуться к тебе становится совсем нестерпимым.
— До сентября осталось не так много времени… — начал Арми утешительную речь, но тут же понял, что продолжать ее не стоит. «До сентября осталось не так много времени, мы успеем пару раз пересечься в НЙ, прежде чем спектакли с моим участием прекратятся и я поеду домой, к жене и детям». Безумно вдохновляюще.
Бывают моменты, когда молчание звучит красноречивее любых слов, и этот как раз относился к их числу.
Какой-нибудь другой Арми Хаммер из параллельной вселенной сказал бы, что немедленно бросит все дела и примчится в Англию, чтобы сцеловать слезы с бледных щек своего возлюбленного. Другой.
А в этой вселенной его по-прежнему страшит перспектива развода и он надеется, что ситуация как-то разрулится сама собой. Что он окончательно достанет Элизабет, она подаст на развод, и тогда он останется в глазах общественности глупым бывшим мужем, но не бывшим мужем-мудаком, бросившим жену с маленькими детьми ради партнера по съемкам.
К чести Тимми стоило отметить, что он никогда не просил ничего подобного. Парень, о котором мечтала как минимум половина планеты, продолжал упорно хранить верность женатому человеку.
— Я тоже безумно скучаю по тебе, — мягко сказал Арми и добавил, стремясь как можно скорее вернуть их обоих из зоны серой морали в комфортные эмоциональные условия:
— Рассказать тебе, как меня недавно заставили плевать на пол в театре?
Следующий всхлип Тимми больше походил на смешок.
— О нет. Я же тебя предупреждал, какие суеверия есть в театре, а ты опять что-то нарушил.
— Да-да. Дырявая моя голова.

В итоге они снова, как и всегда, до последнего цеплялись за пустячную беседу. Нити, пусть и перепутанные, держали крепко.

Пару недель спустя после этого разговора Тимми набрал номер Арми и начал разговор с фразы:
— Будешь ли ты любить меня верхом на огромном черве? — сопровожденной слегка истеричным смехом.

Арми, возвращавшийся в отель после очередного спектакля, бросил тоскливый взгляд в сторону Центрального парка, где, возможно, до сих пор бродили тени двух непопулярных актеров, полностью поглощенных друг другом.

Добровольное заточение заточением не считается.
Да. Я буду.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», персиковые мужья

---

В коллекцию годного ангста про Хэнка с Коннором:




[x]

@темы: булочка на пивной тарелке