Обожаю
столько граней Голливуда в одной картине.
---------------
Заинтересовался на днях проектом Хороший Доктор 2 сезон. Да, не слишком разумно начинать смотреть сериал со второго сезона, но так получилось) Создателям удалось найти более-менее новый взгляд на сериалы про врачей. Они поставили во главе угла историю гениального молодого доктора с аутизмом, что необычно.

@темы: фильмы, сериалы, видяшки

---

19 часть истории Никки! К лечению Никки наконец подключают психиатра, а Спенсер, тем временем, уверенно идет на поправку)

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День двести тридцать четвертый

День двести тридцать четвертый

Спенсер все еще находится в больнице, но худшее позади.
Он такой измученный и бледный. С трудом может пройтись до конца коридора и обратно. По его мнению, единственный плюс от всей этой истории в том, что он похудел. "Диета «На смертном одре», — вот как он это назвал.
Последние несколько дней я работаю в салоне красоты допоздна, остаюсь там даже после ухода Мишель. А по ночам, с тех пор, как Спенсер заболел, сижу с Люси. Езжу в больницу так часто, как это только возможно. Я рад, что у меня столько дел, потому что времени для велотренировок или других подобных занятий все еще не находится. А мне без тренировок тяжело, честно признаюсь. Без них я чувствую себя выбитым из колеи.

Тем не менее, вчера вечером я заставил себя сходить на встречу по 12 шагам, где встретился с некоторыми друзьями.
Ни один из них не переживает из-за всего на свете так сильно, как я.
Прозвучит странно, но сейчас от участия в чертовой двенадцатишаговой программе у меня те же эмоции, какие были во время учебы в старшей школе. Типа: всем вокруг это дается легко, а для меня все слишком сложно. Меня бросает из крайности в крайность. То ощущаю себя королем мира, то впадаю в уныние.
Другим людям не приходится столько бороться, как мне. Или это я опять сравниваю свои внутренние переживания с тем, что прочие и не думают скрывать. Но, Богом клянусь, создается впечатление, что у меня с любым делом возникает больше проблем, чем у остальных.

Сегодня я говорил с отцом по телефону. Позвонил ему утром, перед работой. Мы проговорили почти час. Я рассказал ему обо всех событиях последних дней. О том, как Спенсер попал в больницу и тд. А он позволил мне узнать как обстоят дела у Джаспера с Дейзи. Он сразу занял оборонительную позицию, видимо, готовясь защищать их от меня. Когда я спросил могу ли поговорить с ними, он отказал. Причина отказа понятна, но я все равно плакал после того, как разговор закончился. Отец не собирается помогать мне с оплатой квартиры и вообще не будет давать мне денег, но он готов оплатить для меня услуги психиатра. Папа истово верит в психиатрию и забеспокоился, когда я сказал, что не принимаю никаких лекарств.
Я употреблял различные антидепрессанты, начиная с восемнадцати лет. Ни один из этих препаратов не обладал чудодейственным эффектом, но все же они удерживали меня от погружения в депрессию. Я сказал отцу, что и сам волнуюсь из-за того, что живу без таблеток. Спенсер, разумеется, категорически против употребления каких-либо психотропных средств. С ним невозможно обсуждать эту тему. Видите ли, согласно его мнению, Бог избавит меня ото всех недугов. Психические заболевания в расчет не принимаются.
И, разумеется, я не могу отрицать, что рекомендуемые им методики очень эффективны, что они действительно помогают, ведь именно благодаря им я смог изменить свою жизнь. Это правда. Я не просто бросил употреблять наркотики, теперь мне не приходится целыми днями бороться со страстным желанием снова подсесть на них. Мне даже не верится, что это я был тем безумным пареньком-неудачником, ночевавшим в собственной машине. Зачем мне что-то еще, если можно просто слушаться Спенсера и делать то же, что и другие участники программы «12 шагов»? Дело в том, что по идее мне не должно быть настолько, черт возьми, тяжело. Чувство одиночества у меня куда острее, чем у друзей (судя по их рассказам).
Я хочу рассмотреть другие варианты.
Поэтому я соглашаюсь на предложение отца, и он находит для меня психиатра на Западе ЛА. Ее офис расположен недалеко от моей работы и сегодня я должен встретиться с ней после полудня. Спенсер об этом не знает, думаю, он не сможет меня понять. Пару недель назад я уже пытался поговорить с ним об этом во время велопрогулки. Мы просто расслаблялись, ездили кругами по велосипедной дорожке, которая пролегает от Марина-Дель-Рей до Эрмоса Бич. Спенсер даже не дал мне закончить мысль, прежде чем разразился длинным монологом на тему мифической пользы антидепрессантов и коррумпированности фармацевтических компаний, манипулирующих общественным мнением.
Честно говоря, во многом я с ним согласен.
Маркетинговые методы продвижения сильнодействующих лекарств просто отвратительны. Не сосчитать, сколько знакомых мне врачей выписывают рецепты ручками, подаренными производителями «Золофт» или пьют из кружек с эмблемой «Бупропион». Но я не думаю, что это повод обесценивать всю ту пользу, что люди получают от лекарств. Хотя мои проблемы антидепрессанты не решили, другим людям они помогают. И даже если полагать, что тут имеет место быть эффект плацебо, я все равно буду считать, что их существование оправдано, раз они облегчают жизнь людям.
Так что я не согласен, что нужно воспринимать эксперименты с психиатрическими препаратами (проводимые под присмотром врача, разумеется) чем-то плохим или вредным.

Как бы то ни было, я ухожу с работы пораньше, чтобы успеть вовремя добраться до улицы Уилшир. С утра облака висели низко и клубился туман, но сейчас облака развеялись и к тому моменту, как я покидаю салон, на улице тепло и ясно.

Потом мне нужно будет опять забрать Люси из школы. Спенсер с Мишель наконец решили рассказать ей правду про болезнь Спенсера, поэтому я отвезу ее в больницу, где они встретятся. Спенсер все еще валяется в постели, но он больше не облеплен всеми этими пугающими трубками и тд. Люси, кажется, сама начинала догадываться, что что-то не так, поэтому я рад, что они скажут ей правду.

Я втискиваю машину на узкое парковочное место рядом с высотным офисным зданием. Мне наконец-то хватило денег на новый альбом Secret Chiefs 3, который вышел в свет, пока я торчал в Сан-Франциско, и теперь я гоняю на повторе песни оттуда. Когда я заглушаю двигатель, музыка резко обрывается, и мне становится трудно дышать из-за жары.

Поднимаюсь на третий этаж в зеркальном лифте. Разглядываю пол, отделанный под мрамор, лишь бы не видеть свое отражение.

Приемная моего доктора, женщины по имени Рейчел Леви, обставлена точно так же, как у других психиатров, с которыми мне доводилось работать. Вплоть до небольшой лампочки, которую нужно включить, чтобы позвать врача и сообщить о своем прибытии. Я усаживаюсь на один из удобных плетеных стульев и беру в руки журнал «Нью-Йоркер». Я всегда долистываю сразу до раздела с рецензиями на фильмы. Чтение рецензий для меня сродни религии, всегда так было. На самом деле, я настолько увлекаюсь заметкой Энтони Лейна, что не замечаю, как из кабинета выходит невзрачная женщина с кучей макияжа на лице и короткой скучной стрижкой. Ей приходится окликать меня, как минимум, дважды.
Я вскакиваю на ноги и представляюсь, уставившись на ее фиолетовый деловой костюм. Мы обмениваемся неловким рукопожатием. У нее длинные отполированные ногти, а когда она впускает меня в свой кабинет, то я замечаю на стенах несколько простеньких акварелек с изображениями видов пляжей Л. А., очень похожие на те, какие можно купить в ларьках для туристов в районе Венеция. Еще на стенах есть полки с книгами по медицине и несколько дипломов в рамочках.
Я присаживаюсь на край длинной кушетки, а она садится прямо напротив меня, в свое мягкое офисное кресло. Мы оба скрещиваем ноги. Я задаюсь вопросом не зря ли сюда явился.
— Что привело вас ко мне? — спрашивает она.
Я не знаю с чего начать, так что стараюсь просто резко броситься в воду и продраться через свою историю так быстро, насколько это возможно. Знаете, поначалу я немного смущаюсь. Думаю, не слишком ли шокирую эту старомодную леди. Но потом прихожу к выводу, что пришел сюда ради собственной пользы и выкладываю все, как на духу. Я говорю примерно полчаса, а она только головой кивает. Когда я заканчиваю свой рассказ, она еще с минуту сидит тихо, продолжая покачивать головой. Издает несколько задумчивых звуков, а затем идет вытаскивать с полки большой медицинский справочник. По-прежнему не произнеся ни слова, она листает страницы справочника, пока не находит нужную. Затем она передает объемный том мне. Заголовок на странице гласит: «Биполярное расстройство (маниакальная депрессия)».
— Видите список с пунктами?
Пробегаю глазами по странице.
— Ага.
— Скажите, есть ли у вас какие-нибудь из этих признаков.
Я читаю информацию на странице — перечень симптомов того, что врачи называют манией. Среди них: чувство собственного величия, бессонница, чрезмерная вовлеченность в деятельность, сулящую наслаждение, но грозящую неприятными последствиями (наркотики, секс и тому подобное). Мне подходит каждый пункт — каждый, блять, пункт. А на следующей странице приведен перечень симптомов того, что врачи именуют клинической депрессией. В основном, речь там идет про чувство полной безнадежности или потерю интереса к повседневным делам. Также описывается чувство бесполезности и упоминается желание умереть.
— Некоторые из этих ощущений вам знакомы?
— Да, — отвечаю я. — Все.
Она молчит некоторое время.
— Итак, вот что я хотела бы предложить… Если, конечно, вы согласитесь на лечение.
— Соглашусь, — говорю я. — Терять мне нечего.
Она улыбается, но не смеется.
— Судя по тому, как вы описали свое состояние, — произносит он максимально профессиональным тоном, — у вас одна из форм мании, либо биполярное расстройство с быстрой цикличностью. Другими словами, вы проходите цикл от восторга до отчаяния в течение дня так быстро, что сами перестаете понимать, какие чувства испытываете. В подобных случаях могут быть очень эффективны такие средства как литий или Вальпроевая кислота. Также я советую вам начать принимать что-то из числа легких антидепрессантов. Возможно, Прозак подойдет. Я не уверена. Я бы даже посоветовала заодно принимать одно из легких антипсихотических средств, вроде Оланзапина, просто чтобы удостовериться, что перемены в вашем настроении не одержат победу над вашим желанием оставаться «чистым» — если это желание настоящее.
— Настоящее, — произношу я.
Это правда.
— Для начала, — продолжает она, — я выпишу вам рецепты на Вальпроевую кислоту и Прозак. Будем надеяться, что два эти средства сумеют стабилизировать ваше настроение, чтобы вы смогли сосредоточиться на повседневных делах. Больше не будете постоянно на взводе.
Я благодарю ее. Кажется, все идет как надо. «Быть на взводе» — идеальное описание для состояния, в котором я пребываю большую часть времени. Я принимаю у нее из рук исписанные рецептурные бланки с чувством волнения и надежды и прячу их в свой кошелек. Эти обыкновенные кусочки бумаги сулят мне немного нормальности.
Я встаю и снова пожимаю ее руку. Мы договариваемся о встрече на следующей неделе. Она желает мне удачи, и я ухожу прочь с опущенной головой. Снова пользуюсь лифтом и возвращаюсь к своей машине.
Солнце все еще нещадно палит, жар пробирает меня до костей. Мечтаю о дожде.

Когда я добираюсь до подготовительной школы, то вижу, что Люси играет с несколькими своими друзьями. Они возятся в песочнице и мне жаль прерывать их игру. Я оставил рецепты в ближайшей аптеке, но лекарства смогу забрать только завтра. Спешить некуда. Наблюдаю за тем, как Люси развлекается с друзьями. Когда мне было столько, сколько ей сейчас, родители еще не развелись. У меня не осталось почти никаких воспоминаний о том периоде. Единственное, что приходит на ум: я возвращаюсь из школы вместе с няней и нахожу пушистую гусеницу.
Я знал, что за нашим домом в Беверли-Хиллз есть сад и мечтал отнести гусеницу туда, чтобы дать ей возможность полакомиться всеми нашими классными растениями и прочими вещами. Помню, как думал об этом на обратном пути. Но помимо этого, у меня не сохранилось воспоминаний о той части своей жизни.
Возможно, то, что происходит в жизни Люси прямо сейчас, со временем станет для нее лишь смутными воспоминаниями. Тем не менее, детей можно сравнить с пустыми сосудами, которые вбирают в себя все что угодно и сильно подвержены влиянию со стороны окружения.
То есть, так говорили мне психологи, и я склонен с ними согласиться. События, о которых я ничего не помню, влияют на мои нынешнем решения. Теперь-то я это понимаю. Так что, даже если у Люси и не останется воспоминаний о сегодняшнем дне, все равно она сейчас впитывает информацию, словно маленькая губка. И, шаг за шагом, вырабатывает реакции на те или иные жизненные ситуации. Если ей будет страшно, то она вырастет зашуганной. А если будет чувствовать себя в безопасности, знать, что она любима, то постепенно научится доверять себе, станет уверенной и спокойной.
Я ужасно хочу помочь ей вырасти сильной, любящей себя. Додать ей того, чего никогда не было в моей жизни.

Поскольку Мишель решила, что Люси наконец может навестить Спенсера в больнице, я везу ее в Беверли-Хиллз. Пока мы едем, я пою «Абийойо», подражая голосу Пита Сигера, пересказываю ей эту историю. У нас была кассета с ней, мы с Джаспером ее часто слушали. Абийойо — это великан, который напал на деревню, а остановить его могут только мальчик-музыкант и его отец-волшебник. Я отлично запоминаю подобную информацию, так что пересказываю историю со всеми подробностями и теми же интонациями, что у Сигера. Люси, кажется, увлекается сюжетом и время в пути проходит незаметно. Она смеется, я смеюсь и мы в два голоса распеваем: «Абийойо, Абийойо, йойо йо, йойо йо».

Когда я отдаю десять баксов за парковку у медицинского центра, на часах чуть больше семи. Солнце все еще высоко в небе. На Люси разноцветная юбка, черная безрукавка, носки с пестрым узором и белые кроссовки, которые горят красным цветом во время ходьбы. Мы держимся за руки, пока идем по асфальту к главному входу. Она скачет, смеется и танцует. Я спрашиваю, не страшно ли ей, и она говорит, что нисколько.
Я приезжал сюда уже столько раз, что мне даже не приходится отмечаться на входе. Мы садимся в лифт и едем на третий этаж, где лежит Спенсер. Люминесцентные лампочки потрескивают словно насекомые. Все вокруг насквозь пропахло химикатами и дезинфицирующим средством.

Мы с Люси выходим навстречу стерильному воздуху и минуем пост медсестер, где все суетятся, кажутся сильно занятыми и переутомленными.
Идем вдоль коридора, ступая по узорчатому ковру. Дверь в палату Спенсера закрыта и я тихо стучусь в нее. Мы ждем. Когда Мишель открывает дверь, я замечаю, что выглядит она куда лучше — кажется бодрой и отдохнувшей, никакого сравнения с тем, что было в начале этой истории.
Видимо, Спенсеру действительно полегчало. На его лицо вернулись краски и он опять выглядит нормально. Кажется, даже в весе немного прибавил. Он небритый и исхудавший, но взгляд больше не затуманненный, из него пропал мертвенный глянец.
Люси кидается обнимать отца.
— Папочка!
Она запрыгивает в постель и прижимается к нему так близко, насколько это только возможно.
— О, моя взрослая девочка, — приветствует ее Спенсер, — я скучал по тебе, Непоседа.
— Папочка, ты болеешь?
— Да, сильно разболелся.
Они обнимают друг друга, а мы с Мишель обмениваемся взглядами. Глаза у нас обоих покраснели, начинают течь слезы. Помимо всего прочего, думаю, мы оба испытываем облегчение из-за того, что больше не придется обманывать Люси. Наблюдать за ней и ее отцом… видеть как сильно они любят друг друга… как сильно нуждаются друг в друге… От этого у меня перехватывает дыхание.
Когда Мишель кладет мне руку на плечо, я не в силах сдержать рыдания.

Спенсер почти выздоровел. Его выпишут из больницы завтра или послезавтра. Думаю, я даже не осознавал, как сильно на меня давила вся эта ситуация. Ощущение такое, словно сила гравитации только что в десять раз ослабла. Все мои подавляемые эмоции рвутся наружу, словно океанские волны, налетающие на причал. Бьются об него снова и снова, пытаясь сокрушить преграду своими ритмичными движениями, но в конце концов отступают прочь.
Я плачу, не знаю, что еще мне остается. Мишель тоже плачет, а потом плакать начинает и Спенсер, и вот так мы стоим, сгрудившись около больничной койки, до тех пор, пока Люси не спрашивает:
— Почему вы все такие грустные?
Я отвечаю ей:
— Милая, нам не грустно, мы счастливы.
— Тогда почему ты плачешь?
— От счастья люди тоже плачут.

Немного погодя, я покупаю всем нам пиццу на Третьей улице. Мы едим ее прямо в палате, и смотрим церемонию открытия Летних Олимпийских Игр по телевизору, висящему на потолке. Подшучиваем над костюмами и всем остальным. Люси кажется заинтересованной. Когда начинается часть с выступлением Бьорк, Люси задает мне массу вопросов про певицу, про Исландию, и тд.
Мы сидим здесь все вместе, совсем как настоящая семья, пережившая тяжелое испытание. Мы похожи на солдат, вернувшихся с войны. Готовы смеяться над чем угодно.
Мишель решает поехать домой с Люси и переночевать там вместе с ней. Так что, по крайней мере, сегодня, мне не нужно выступать в роли няни. Спенсер хочет, чтобы я подольше посидел с ним.
Ночью у него по-прежнему случаются приступы боли и ему все еще колют морфий — но в куда меньших дозах.
Когда в палате появляется толстая белая медсестра, чтобы сделать ему укол, Мишель с Люси уезжают на ночь.
У меня все волосы на теле дыбом встают при виде того, как игла протыкает кожу, как она погружается внутрь и в руку выталкивается смесь из крови и наркотика.
Меня тошнит.
Иногда я все еще испытываю желание уколоться. Просто почувствовать, как игла входит в вену. Порой я жажду этого так же сильно, как наркотиков.
Я вижу, что у Спенсера на секунду закатываются глаза, после чего он благодарит медсестру. Он приходит в себя только спустя пару минут.
— Прости, Ник, — говорит он. — Я понимаю, что тебе трудно на это смотреть.
— Да, — признаю я, потупив взгляд. — Это правда. Но я, честно говоря, радуюсь тому, что мне не нужно принимать это лживое дерьмо, затуманивающее рассудок.
— Я бы все отдал, чтобы тоже в этом не нуждаться. И за то, чтобы не пришлось заново слезать с колес.
— Трудно будет слезть?
— Видишь ли, — он улыбается, — скажем так, я наизусть заучил, когда приходит время следующего укола, и жду этого момента. Иногда из-за боли, но иногда просто потому, что моя зависимость снова вошла во вкус, а я пропустил момент, когда это случилось. Ты, может быть, думаешь, что точно этот момент не пропустишь, но где-то внутри тебя все еще сидит наркоман. Он жив, он ждет подходящего момента, чтобы снова завлечь тебя в свои сети. Он никогда полностью не исчезнет и он воспользуется любой возможностью, чтобы вернуть тебя туда, где он хочет тебя видеть.
— Да, — произношу я, глядя в сторону. — Я знаю.
— Мне понадобится твоя помощь, Ник. Мне нужно, чтобы ты прошел через это вместе со мной. Мне не к кому больше обратиться.
— Пожалуйста, Спенсер, не волнуйся. Я буду рядом. Я буду рядом с тобой каждую минуту, если захочешь. Спенсер, в первую очередь, я твой друг. То есть, ты мой лучший друг. Я в неоплатном долгу перед тобой. Я люблю тебя. Правда, люблю.
Кладу свою руку на его большую ладонь и стою так подле его постели.
— Что бы тебе не потребовалось, — продолжаю я, — я обязательно помогу.
Спенсер улыбается и переворачивается на бок.
— Утомился?
— Да, через минуту я уже спать буду. Просто хочу, чтобы ты запомнил, Ник: только забота о других людях может доставить человеку истинное удовлетворение. Неважно насколько мы известны и все в таком духе. Единственное, что на самом деле делает жизнь полноценной — наша любовь к другим. Я действительно помогаю себе тем, что помогаю тебе. Выражаю любовь к человечеству и подтверждаю наличие незримых связей между людьми. И результат говорит сам за себя. Вот скажи, как ты себя чувствовал на прошлой неделе?
Я снова возвращаюсь к соседней койке и сажусь на нее, скрестив ноги.
— Ну, я перепугался, конечно. Но да, в эти дни у меня не было времени на себя. В смысле, принять душ — это уже стало восприниматься как роскошь. Большую часть времени, я пытался убедить себя, Люси или Мишель, что с тобой все будет в порядке. И, пожалуй, это давало некое ощущение свободы. Было тяжело, но я оставался внутренне спокойным, знал, что должен делать.
— Именно об этом я и говорю, — сонно произносит Спенсер, — в этом вся суть программы «12 шагов». В тех самых эмоциях, что ты сейчас испытываешь. Мы с тобой — два человека, помогающие друг другу справляться с жизненными трудностями. Быть таким человеком для другого — ни с чем не сравнимое удовольствие. В твоем случае урок получился ебанутым, но я думаю, что оно того стоило. И теперь-то ты точно сам убедишься, что чем больше отдаешь другим, тем больше получаешь взамен. Это непреложная истина. А сейчас я хотел бы поспать, если ты не против.
— Увидимся завтра.
Поднявшись на ноги, я выключаю прикроватную лампу.
Комната погружается в темноту и я, спотыкаясь. иду к двери.
Я обдумываю слова Спенсера, пока шагаю к своей машине и на обратном пути домой. Я всегда поражался тому, с каким бескорыстием он взялся помочь мне вернуть волю к жизни. Раньше я никогда не задумывался о том, что занимаясь этим, он и себе услугу оказывал. Будучи наркоманом, меня на самом деле заботило лишь то, как бы снова кайф словить. Рядом со мной были несколько людей (Гэк, Пуля, Лорен), но всерьез я волновался лишь о том, где бы раздобыть наркотики, чтобы не пришлось терпеть ломку или куда завалиться спать, все в таком духе.
А теперь, когда Спенсер мне на это указал, я осознал, что покой в моей душе воцарялся именно в те моменты, когда я сосредотачивался на помощи другим. Был волонтером в школе у Джаспера с Дейзи, работал нянькой, готовил еду для всей семьи, убирался в доме, говорил с друзьями по телефону, просто давая им возможность высказаться, не навязывая свое мнение и не осуждая. В те моменты, когда я перестаю думать о себе, то испытываю ощущение свободы. Выражаясь словами из программы «12 шагов» это: «Свобода от рабства своеволия». Раньше я не до конца понимал значение этой фразы, но сейчас понял.
Я еду назад в свою квартиру по шоссе I-10. В ночной темноте огни Лос-Анджелеса переливаются ядовито-оранжевым светом. Телефон звонит несколько раз. Это мои друзья из программы. У Джоша только что закончилось свидание с какой-то девушкой. Он рассказывает о нем, а я просто слушаю. Кевин звонит, потому что у них с его подружкой, Эмили, возникли проблемы в отношениях. Следом за ним объявляется и сама Эмили, хочет поговорить о Кевине. Я выключаю музыку и сижу в машине с телефоном у уха еще пятнадцать минут после того, как паркуюсь в подземном гараже. Думаю обо всех людях, что меня окружают… о людях, которых я встретил, участвуя в программе… и, ну, испытываю сильную благодарность. Я облегченно выдыхаю, ощущая, что нахожусь именно там, где и должен быть.
Когда я кладу трубку и поднимаюсь в лифте на свой этаж, то мне кажется, что невозможное стало возможным. Мне комфортно и приятно находиться в собственной шкуре. Мне нравится быть собой — по крайней мере, в этот момент времени.
Попав в квартиру, я съедаю немного мороженого «Coffee Heath Bar Crunch». Вставляю DVD-диск в видеомагнитофон. И засыпаю.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

Классная фичуретка, где много новых кадров:


Мои гифки из нее:

Самое лучшее - это узнавать моменты книги Ника по крошечным кусочкам. Навскидку я вижу передоз Лорен, разговор с матерью после загула в Сан-Франциско, первое употребление героина в колледже, момент когда они с отцом накурились вместе (это было еще до всего адка, отец не знал к чему единичное раскуривание травки приведет), и, конечно, угощение героином Лорен. Убегание из дома загадочно, но судя по тому, что Ник в этой же одежде въезжает в Тендерлойн, это они так обставили начало срыва в Сан-Франциско.


















Параллели в одежде с реальным Ником:








Как видите, Феликс достаточно внимательно относится к мелочам.

Еще пара новых кадров






Единственная возможность увидеть как киса кушает

и еще один отрывок:

Welcome home. #BeautifulBoy https://t.co/bSQ6oPDV7Y pic.twitter.com/tTJl7dVrvh

— Beautiful Boy (@beautifulboymov) 21 октября 2018 г.

Поражаюсь, как киса после этих кружений не упал замертво, дети вдвоем весят примерно как он xD

@темы: фильмы, гифкопад, шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

внезапно! у нас продолжение истории с Лили-Роуз.






он ей даже отдал фанатскую кепочку, которую в тот же день и подарили!

наверное, дарительница, будет не в восторге.

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

Восемнадцатая часть истории Никки. Духовные изыскания от Спенсера и Ко очень утомительны, вот что я вам скажу, ребятки. Бедный Ник, ему-то вообще постоянно приходилось об этом думать.

UPD. Отредактированная версия

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

День двести тридцатый

День двести тридцатый

Я сплю на кожаном диване в гостиной. Вдруг прямо передо мной возникает Люси и пристально смотрит на меня из-под челки. Одергивает своими маленькими неуклюжими ручками желтую ночнушку с изображениями героинь из "Суперкрошек". Я подпрыгиваю от неожиданности, а она начинает хихикать. Веснушки, которыми усыпаны ее нос и щеки, сегодня утром почему-то кажутся ярче, чем вчера. Она улыбается мне, демонстрируя маленькие ровные зубки.
— Доброе утро, — приветствую я ее.
Она застенчиво обхватывает себя руками.
— Как дела? — продолжаю я. — Хорошие сны снились?
— Да, — говорит она.
— Правда? А про что?
Она на секунду замолкает, а потом поднимает глаза к потолку и принимается накручивать на палец прядь волос.
— Я не помню.
— Не помнишь? Люси, ты меня очень разочаровала. А что мы будем есть на завтрак?
Она скачет в сторону кухни, выкрикивая:
— Вафли, вафли!
Телефон звонит как раз в тот момент, когда я засовываю в тостер несколько вафель от "Eggo". Я снимаю трубку. Это Мишель. Судя по голосу, она недавно плакала. Спенсер сейчас находится в медицинском центре "Cedars-Sinai" в Беверли-Хиллз. Прошлой ночью ему провели спинномозговую пункцию. И диагностировали менингит. Пока что доктора не выяснили, вирусная это разновидность болезни или бактериальная. Я все равно не знаю, какая между ним разница. Мишель провела ночь на больничной койке, так что сильно измотана. Зато Спенсеру наконец-то сделали инъекцию морфина, и он смог заснуть.
Мишель собирается заехать домой, чтобы принять душ и переодеться. Я соглашаюсь посидеть со Спенсером во второй половине дня, пока Люси в школе. Мишель говорит, что не знает, как меня благодарить.
— Брось, — произношу я. — Я рад, что наконец могу вам чем-то помочь.
— Я тебя люблю, Ник. Ты всегда будешь частью нашей семьи.
От ее слов у меня слезы на глаза наворачиваются.
— Я вас тоже люблю, — произношу я. — Знаешь, если бы не вы, то меня сейчас и в живых бы не было. Вы единственные, кто меня поддержал.
— И всегда будем поддерживать. Спасибо, Ник. Увидимся в больнице.
Мы прощаемся.
Мне надо отвезти Люси в ее подготовительную школу к девяти, так что сейчас дел невпроворот. Надо сделать ей с собой обед и помочь определиться с одеждой. У нее небольшой модный кризис. Вытаскивает из комода все свои вещи, одну за другой. Забавно за этим наблюдать — мне ведь тоже рассказывали истории о том, как родителям приходилось ждать целую вечность, пока маленький я выбивался из сил, подбирая идеальный наряд.
Гляжу, как Люси крутится перед зеркалом, рассматривая свою маленькую фигурку. Она выпячивает живот и проводит по нему рукой, недовольно хмурясь.
— Хочешь, я для тебя что-нибудь выберу? — спрашиваю я.
— Нет! Я сама справлюсь!
— Конечно, извини.
Я выхожу из комнаты и отправляюсь пить кофе.
Это глупо, но из-за того, что в последние дни мне не удается потренироваться, я чувствую, как начинаю сходить с ума. Мысли мчатся с бешеной скоростью, и я постоянно ощущаю фоном беспокойство вкупе с безнадежностью. Эти ощущения очень отчетливые, а я не знаю иных способов их заглушить, кроме как проехаться на велосипеде или, может, пробежаться. Это обсессивно-компульсивное чувство всегда со мной. Даже здесь, с Люси, я не могу на него не отвлекаться. Не могу избавиться от навязчивых мыслей.

Люси выглядывает из комнаты десять минут спустя, одетая ровно в то же, во что и вчера. Я целую ее в лоб. Мы вместе смотрим телевизор, пока не приходит пора отправляться в школу.
В этом районе сплошь одноэтажные дома с ухоженными лужайками и деревянными заборчиками. Мы играем в известную игру: "не наступай на трещины в асфальте, не то мама спину сломает". Люси, похоже, не слишком переживает из-за отсутствия родителей. Она выпрямляется, высоко задирает голову и не дает мне вести ее за руку. Похоже, хочет притвориться, что уже большая.

Добравшись до больницы, я встречаюсь с Мишель в приемной. Глаза у нее опухли и сильно покраснели. Она долго-долго обнимает меня, с силой прижимая к себе. Только тут-то я и осознаю в полной мере, насколько серьезна болезнь Спенсера. Мишель просит меня не волноваться, но вообще-то от спинномозгового менингита можно и умереть. Спенсер не в себе из-за морфина и от боли, да еще и по всему телу выскочила сыпь. Мишель просит меня побыть со Спенсером до пяти часов, а она к тому времени заберет из школы Люси и приготовит ужин. Если я не против, она хотела бы, чтобы я снова заночевал у них дома. Я соглашаюсь.

У Спенсера отдельная палата на третьем этаже. Тут довольно уютно, если забыть про стерильный, отвратный больничный запах, которым пропитано все вокруг. Когда я захожу в палату, руки у меня немного дрожат. Понятия не имею, что буду делать, если Спенсер умрет. Еще никто не заботился обо мне с такой добротой и самоотверженностью, как он. По правде говоря, я напуган до чертиков, но стараюсь не подавать виду. Взглянув на него, лежащего там в окружении трубок и мониторов, я опускаю глаза, не в силах видеть его таким. Спенсер — высокий и крупный человек, но сейчас он словно съежился, будто сложился пополам. Ссохшийся, бледный. Его сыпь — яркие бордово-фиолетовые пятна, которые отчетливо выступают на побледневшей коже.
Увидев меня, он силится изобразить улыбку.
— Привет, братишка, — мягко произносит он. — Есть во всем этом какая-то ирония. Уж извини, что тебе пришлось сюда тащиться.
— Спенсер, пожалуйста, не волнуйся на этот счет. Ты же меня в состоянии и похуже видел. Кроме того, я уверен, что тебе через пару дней полегчает.
Он прикрывает глаза.
— Хорошо бы. А то у меня сейчас такое ощущение, будто в лоб воткнули нож для колки льда.
— Вот блин, старина, и ведь ты даже не замутил перед этим с Шэрон Стоун.
— Что?
— Ничего.
Все равно дурацкая была шутка.

Я подхожу к краю соседней койки, где, должно быть, прошлой ночью спала Мишель. Сажусь и беру в руки рюкзак.
— Хочешь, почитаю тебе? — спрашиваю я.
— Не уверен, что смогу нормально сосредоточиться на сюжете. Мне каждые четыре часа или около того колют морфин. Вообще-то лучше им и сейчас с этим поторопиться, сил никаких нет терпеть эту боль.

Занавески открыты, и солнце освещает комнату, хотя свет здесь все равно тусклый. Я думаю про морфин. Или про героин. Представляю, как игла шприца вонзается в руку, наступает этот волнительный момент, когда тянешь назад за поршень и наблюдаешь, как в шприц набирается кровь, а затем медленно нажимаешь на поршень снова, глядя, как она исчезает в твоей руке, словно по волшебству. Я думаю о покалывающем онемении в задней части шеи и эйфорическом спокойствии, пульсирующем во всем теле. Кажется, я смотрю на Спенсера едва ли не с завистью. Заболеть - все равно, что получить карточку "право на выход из тюрьмы". Помню, когда я работал в реабилитационной клинике в Малибу, то был там один клиент, очень богатый, с женой и детьми. Он намеренно подстраивал несчастные случаи, ломал конечности или просто заявлял, что страдает от мигрени, чтобы получить наркотические лекарственные средства, и при этом неизменно считал, что ничего такого ужасного не делает. Интересно, насколько легко было бы раздобыть тут бутылек чего-нибудь вроде гидроморфона. Можно было бы уколоться прямо в туалете. Спенсер, в его-то состоянии, наверняка ничего и не заметит.
Но потом я думаю про Люси, представляю, что буду находиться рядом с ней, будучи под кайфом, возможно, валяться в отключке, когда она захочет поиграть со мной, захочет, чтобы ее утешили, успокоили, пока ее папа в больнице. И я вспоминаю про Мишель, которая устроила меня на работу, доверила мне своего ребенка, дом, свою собаку. Я просто не имею права их подвести — не сейчас, никогда. Моя жизнь в кои-то веки стала полноценной, и я впервые готов взять на себя ответственность за свои действия и за то влияние, которое они оказывают на других людей.
В этот момент в палату заходит медбрат в зеленой врачебной форме и марлевой повязке, с защитной медицинской шапочкой на голове. За собой он катит металлическую тележку с подносами. Я смотрю на нее тоскливым взглядом.
— Ник, — обращается ко мне Спенсер.
Я поднимаюсь на ноги.
— Да?
— Мне сейчас поставят укол. Если считаешь, что тебе тяжело будет на это смотреть, то лучше подожди снаружи, хорошо?
— Ну...
Над этим стоит подумать.
Какая-то часть меня хочет увидеть, как игла войдет в вену, просто чтобы... ну, вспомнить, как это. И в то же время меня несколько тошнит от таких мыслей. Ведь если разобраться, мне даже не хочется больше торчать. Я ведь употреблял наркоту, чтобы забыть про свою жизнь, не встречаться лицом к лицу с реальностью. Но больше я не хочу убегать. Не хочу познавать жизнь из-за завесы ложных эмоций. Похоже, я готов к серьезным переменам.
Так что я покидаю палату и некоторое время брожу по коридору.
Что вообще можно сказать про больницы?
Независимо от того, насколько они высококлассные, воздух в них всегда пропитан запахами дезинфицирующих средств и различных химических веществ. Двери в большинство больничных палат закрыты, но попадается и несколько открытых. В основном на кроватях лежат пожилые мужчины и женщины, на их телах видны возрастные коричневые пигментные пятна. Их опутывают разные трубки, провода, совсем как Спенсера. Они не то спят, не то без сознания. Мне тяжело на них смотреть. В их увядающих телах как будто сосредоточена вся та безнадежность, что есть в каждом из нас: сожаления о прошлом, страх перед будущим.
Я с содроганием думаю о собственной старости. Всего несколько месяцев назад я всерьез сомневался, что доживу до тридцати. А теперь, когда мне снова хочется жить, я робею и стыжусь при виде всех этих угасающих больных. Как я мог добровольно отказываться от жизни, в то время как эти люди сражаются каждый день, чтобы продлить свое существование?
Живот скручивает в узел — то ли от чувства вины, то ли из-за сожалений.
На одной кровати сидит пожилая женщина, почти совсем лысая. Она смотрит куда-то вдаль, на что-то, доступное только ее взору. С ее губ постоянно срываются стоны. Она совсем одна. Мне почему-то вспоминается дедушка, который умер в нищете, дрожа про одеялом, полученным от Армии спасения, в ветеранском госпитале. Мама мне о нем почти ничего не рассказывала, кроме того, что он был конченым алкоголиком и периодически вырубался на диване, выкрикивая во сне разные богохульства. Мама пыталась заглушить его крики подушкой.
Потом я думаю о Спенсере, о том шансе на новую жизнь, что он мне дал. Он помог мне снова обрести надежду.

Когда я возвращаюсь в палату Спенсера, он улыбается и реагирует на мое появление с чрезмерным энтузиазмом. По телевизору идет какая-то мыльная опера, и он восхищается выбранной цветовой палитрой. Я смеюсь, делая вид, будто не замечаю, что он под кайфом.
Он все равно извиняется передо мной за то, что приходится смотреть на него такого.
— Да, ощущения приятные, — говорит он, — но отказался бы я ради них от всего остального? От Люси? От Мишель? От моей работы? От наших совместных поездок на велосипедах? Или от друзей?
Я беру его за руку, пусть мне сперва и неловко.
— Нет, — продолжает он. — Моя нынешняя жизнь лучше любого кайфа, который могут предложить наркотики. Можно я тебе сейчас кое-что скажу?
Я киваю.
— Быть в завязке — это не просто отказаться от наркотиков. Это еще и радость просветления, которая появляется, когда следуешь духовным принципам. Нет ничего лучше. Забудь про наркотики. Забудь про иглы. Забудь все. Мы существуем на свете ради того, чтобы беспрестанно удивляться тому, что жизнь может нам подарить. И Ник, если мне не удается выкарабкаться, я хочу, чтобы ты знал — я ощущал эту радость бытия. Я видел, что может предложить настоящая жизнь, и это не жестокость, не угнетение — это восторг. Восторг куда более сильный, чем тот, что дарит экстази или этот гребаный морфий. Быть в мире с собой — возможно. И возможно однажды увидеть, как твои мечты воплощаются в жизнь. Все так и есть, Ник, клянусь тебе.
— Спенсер, ну хватит, — отвечаю я, — я знаю, что ты выкарабкаешься. И тебе не нужно все это мне говорить. Я ведь наблюдаю за тобой. Мы видимся каждый день, я вижу, какую жизнь тебе удалось построить. Даже не думай, что я сомневаюсь в твоей искренности. В смысле, я же практически у тебя поселился. Я вижу, насколько тебе помогла двенадцатишаговая программа. Мое самое большое желание, моя мечта — научиться жить так же. Ты понимаешь, что в жизни важнее всего. И мне помогаешь осознать это. Ты замечательный человек. Я могу только мечтать стать таким, как ты.
У нас обоих наворачиваются слезы на глаза, и я начинаю нервно копошиться в рюкзаке.
— Хочешь, почитаю тебе? — спрашиваю я.
— Да, пожалуйста. А что ты хочешь почитать?
— У меня с собой книга Эммета Фокса. Как думаешь, сможешь сосредоточиться?
— Постараюсь.
Я вытаскиваю "Нагорную проповедь" Эммета Фокса. Я читал ее уже столько раз, что страницы пожелтели и истончились, стали загибаться по краям. Спенсер научил меня жить по заветам из этой книги — ну, насколько это в моих силах. Стыдно признаться, но на самом деле я почти ничего не знаю про самого Эммета Фокса. Помню только, что он был каким-то английским знатоком Библии.
Я прислоняю к белой стене синтетическую больничную подушку, облокачиваюсь на нее и начинаю читать. У Эммета Фокса достаточно вольное трактование Нагорной Проповеди Иисуса. Насколько я понимаю, он верил, что каждый из нас носит в себе Царствие Небесное. Также он верил, что наши мысли формируют окружающую реальность. Если человек думает только о Боге и постоянно восхваляет его/ее/эти Силы, то у него в жизни наступает сплошная благодать, любовь и свобода. Заболевания, депрессии и все тому подобное — это последствия наших негативных мыслей. Любому очевидно, что наш мир подчиняется различным законам: законам физики, математики, химии. А Фокс утверждает, что помимо них есть еще духовные законы, столь же реальные и неизменные, как те, что доказаны путем научных исследований.
Если ты на духовном уровне открыт, добр и готов помогать другим, то к тебе все добро вернется сторицей. Но, может быть, в какой-то иной форме. Зачастую это некий внутренний дар. К примеру, если ты найдешь на улице кошелек, где лежит пятьсот баксов, то можешь присвоить деньги себе и купить на них несколько пар ботинок. И у тебя останутся эти ботинки. Однако если ты вернешь кошелек вместе с деньгами, то душа твоя преисполнится любви и благодати. По сути, ты меняешь образ мыслей, и, знаете, похоже, эта система действительно работает. Я правда замечаю перемены.

Итак, я читаю Спенсеру "Нагорную проповедь". Это глава целиком посвящена высказыванию Иисуса "блаженны кроткие". Под кротостью тут подразумевается признание того, что все хороше в твоей жизни происходит лишь благодаря Богу.
Ну, я даже не знаю.
Во "Фрэнни и Зуи" Сэлинджера, часть про Фрэнни полностью посвящена ее попыткам выяснить, что же означает библейское "находиться в состоянии непрестанной молитвы". В самом конце она снова и снова повторяет одну конкретную молитву, стремясь возвыситься над человеческими страданиями, эгоизмом и оторванностью от Бога. Она постоянно соглашается с тем, что некий Бог действительно существует. Или, по крайней мере, некое Высшее Я. Именно этот аспект учения так и остается самым сложным для моего понимания. Это тяжело. Когда я позволяю себе всерьез задуматься на эту тему, понимаю, что мне тяжело принять для себя саму возможность существования Бога.

Но Спенсер кормил меня, помог устроиться на работу, и благодаря его стараниям некоторой стабильности мне все же удалось достичь. Я полностью сосредоточился на том, чтобы во всем следовать его указаниям, будто от этого зависит вся моя чертова жизнь. И, кажется, это правда помогает.
Я смотрю на этого человека, лежащего на больничной койке, одурманенного морфием. Я читаю ему вслух, словно ребенку, точно так же, как читал Джасперу и Дейзи. И внезапно ощущаю, что нахожусь на своем месте.
Продолжаю читать.
Спенсер то проваливается ненадолго в сон и начинает храпеть (в эти моменты лицо его делается расслабленным и неподвижным), то резко просыпается и что-нибудь говорит. Он смотрит на меня, но я не знаю, что он видит, думает, чувствует. А я смотрю на него и испытываю сильнейшее желание быть частью его семьи, стать для него по-настоящему родным человеком.

Мишель возвращается примерно в четыре тридцать. Мне пора забирать Люси из школы. Тамошние работники об этом предупреждены. Мишель слегка накрасилась, а ее короткие волосы теперь вымыты и высушены. С собой у нее большая сумка с вещами.
Она дает мне четкие инструкции насчет того, что следует приготовить Люси на ужин, и всего прочего. Я слушаю и преисполняюсь чувством гордости. Приятно, что она доверяет мне настолько, что готова еще раз оставить со мной своего ребенка. Вернувшись в их район, я останавливаюсь у местного магазинчика с дисками, чтобы взять несколько фильмов для нас с Люси. Ищу что-нибудь подходящее в разделе с семейными картинами от CineFile и в итоге выбираю несколько полнометражек с Маппетами Джима Хенсона. Они мне очень нравились, когда я был маленьким.
Добравшись до дома, я начинаю кипятить воду, чтобы приготовить Люси макароны с маслом и сыром. Заканчиваю с приготовлением нашего ужина, а потом отправляюсь спускаюсь вниз по улице до ее школы.
Она играет во дворе с двумя девочками и мальчиком. Некоторое время я просто наблюдаю за тем, как она общается с друзьями. Вспоминаю Дейзи в ее возрасте. Думаю о том, как по собственной инициативе помогал ее учителю, когда сестренка пошла в первый класс в Марин. Я проработал в этой школе все зимние каникулы, в то время, когда сам учился в Массачусетсе. Я подружился со всеми ребятами из ее класса. Знал, кто из них нуждается в повышенном внимании и все такое. Знаете, даже тяжело было с ними расставаться. В смысле, когда пришло время возвращаться в колледж. Возможно, это и был пример того, как работает двенадцатишаговая программа. Помогая другим, помогаешь себе самому. Похоже, что когда я фокусируюсь на нуждах других людей, мне становится легче воздерживаться от наркотиков. Интересно, как мне лучше всего внедрить этот принцип в свою жизнь.

Я окликаю Люси, она подбегает ко мне и крепко обнимает. После ответного объятия я шагаю за ней, чтобы забрать ее одеяло, коробочку из-под ланча и другие вещи. Домой мы идем пешком, ненадолго задерживаемся там, чтобы взять с собой малыша Тома, после чего гуляем вокруг квартала вместе с ним. Люси задает кучу вопросов. Конечно, она хочет знать, что случилось с ее папой и почему его нет дома. Мишель попросила сказать Люси, что они со Спенсером заняты на съемках фильма, так что поэтому я присматриваю за ней. Мне не очень хочется врать, но выбора нет. Вы, должно быть, думаете, что для меня это пустяк, ведь я уже столько раз обманывал людей.

Я разогреваю наш ужин в микроволновке, а потом мы некоторое время играем с пластиковыми лошадками. Я изображаю комментатора на скачках, а наши лошади становятся участниками забега Дерби в Кентукки. Мишель звонит несколько раз, чтобы убедиться, все ли у нас в порядке. У Спенсера никаких перемен. Ему по-прежнему колют морфин каждые четыре-шесть часов. Возможно, врачи пока больше ничего и не могут сделать, остается следить за развитием болезни. Сейчас его состояние расценивается как стабильное, и врачи не думают, что болезнь представляет угрозу для его жизни. Наверное, я испытываю облегчение, хотя на самом деле вообще не задумывался о том, что Спенсер может не справиться. Я просто не в силах представить, на что станет похожа моя жизнь, если Спенсер умрет. И ни за что не позволю себе допустить такую возможность.

Так что я сажусь рядом с Люси, и мы смотрим "Фильм Маппетов", а потом "Большое ограбление Маппетов" до тех пор, пока не приходит пора укладывать ее спать. Она все это время сидит рядышком, тесно прижавшись ко мне.
Перед сном я читаю ей одну из книжек моей мачехи. Недавно наткнулся на нее в магазинчике подержанных вещей на Сотел и купил для Люси. Я читал эту книгу кучу раз, в ней говорится о маленькой девочке, которая переехала в новый район и пытается завести там друзей. Книга называется "Генриетта", в честь матери мачехи — моей приемной бабушки.
Ее я не видел с тех пор, как вломился к ней в дом примерно три года назад, когда жил на улице. Я заснул у нее в подвале. Она обнаружила меня под горой нестираного белья, и больше всего мне хотелось поспать там еще немного, но мне стало стыдно и страшно, так что я просто убежал прочь. С тех пор наши отношения сошли на нет. Она и ее муж, Джеремайя, были для меня больше бабушкой и дедушкой, чем родители мамы и папы. Вместе с Генриеттой мы много гуляли, бродили по холмам полуострова Марин Хедлендс. Еще мы вместе играли в домино. Она учила меня шить, готовить и еще много чему. Она замечательно разбиралась в политике. Мы с ней смотрели президентские дебаты и выпуски новостной программы PBS NewsHour. Когда мне было десять или одиннадцать, они с мужем взяли меня прокатиться на пароме через залив Сан-Франциско. Мы сошли на берег в порту Сан-Франциско и отправились поесть китайской еды на Север Бич. Она связала для меня шерстяные носки на Рождество с вышитыми сердечками в районе лодыжек.

Я читаю Люси книгу "Генриетта".
Смотрю на картинки и текст, а думаю про своих бабушку и дедушку. Вспоминаю время, проведенное с ними. Я оттолкнул так много людей, разрушил столько отношений... И вот я здесь, лежу рядом с Люси, читаю ей книжку. И это приводит меня к мысли, которую Спенсер повторяет мне чаще всех остальных: в нашем распоряжении есть один-единственный период времени — сейчас.
Я укладываю Люси в постель. Выключаю свет и целую ее в лоб. Это все. В данный момент у меня есть только это. Я просто хотел бы знать, как удержать в узде свой гребаный разум, чтобы он не вертелся постоянно вокруг мыслей о потерях, о боли и обо всем, что я натворил; и как сразу перепрыгнуть в то будущее, которое сейчас видится мне невозможным.
Подобные размышления и побуждали меня всадить в руку иглу.
Я думаю о Спенсере и его советах. "Говори с Богом, а не с самим собой".
И я снова пытаюсь.
Вновь и вновь повторяю про себя, словно мантру: "Боже, спасибо тебе за мою нынешнюю жизнь. Спасибо, что направляешь меня. Спасибо, что оберегаешь".
По просьбе Люси я оставляю дверь в ее комнату слегка приоткрытой и желаю ей спокойной ночи. Молитва немного помогает, но мне все равно не удается успокоить разум и перестать мучить себя воспоминаниями из прошлого. Я привыкаю полагаться на молитвы, но они лишь незначительно ослабляют боль.
Тем не менее, это лучше, чем ничего.
Я продолжаю молиться, не зная, что еще мне делать.
Если задуматься, то все это сильно смахивает на культ. Дело тут не в деньгах — я ни цента не заплатил ни Спенсеру, ни кому-то еще. По правде говоря, они у меня ничего и не просили. Но все участники программы придерживаются определенных учений и доктрин. И, как это бывает во всех культах, они предложили мне убежище, а также дали возможность почувствовать себя частью чего-то большего, ведь прежде я ощущал себя абсолютно потерянным и не знал, за что зацепиться.
Но мне тут же становится стыдно за такие мысли. Такое чувство, словно я их всех предаю. Наверное, мне просто не хочется являться частью какого-либо движения. Я всегда хотел быть сам по себе. Гордыня твердит мне, что я лучше всей этой двенадцатишаговой хуйни. Я снова хочу восстать против правил, но понимаю, что альтернатив у меня нет. Если программа не поможет, значит, не поможет уже ничего, и тогда я обречен умереть от передоза.
Программа должна подействовать. Должна.
Вместо того, чтобы включить телевизор, я вытаскиваю из рюкзака одну из книг, посвященных "12 шагам". Пытаюсь найти в ней утешение. Читаю главу, посвященную второму шагу, где рассказывается о том, как постепенно прийти к вере в Высшие Силы. Я отчаянно ищу смысл в каждом слове. Может, даже воображаю там больше смысла, чем есть на самом деле. Я совершенно уверен, что хочу выздороветь. Мне нужно выздороветь. Я делаю для этого все, что только в моих силах. Если мне каким-то образом удастся повернуть ключ в замке, отпереть какую-то дверь... тогда я, наверное, обрету покой, о котором говорится в программе. Я ищу скрытый смысл в каждом слоге, да так и засыпаю, прямо в процессе поисков.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

у Тимми слишком много красивых фоток в последнее время xD
но вот хоть что-то

1	2	3	4	5	6
7	8	9	10	11	12
13	14	15	16	17	18
19	20	21	22	23	24
25	26	27	28	29	30
31	32	33	34	35	36
37	38	39	40	41

Вопрос: кнопка фидбека

1. <3		21	(100%)
Всего:		21

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

Человек на Луне


Очень-очень ранние приготовления к оскаровской гонке. В смысле, посмотрел это потому что в рецензиях кинокритиков фильму, как минимум, пару золотых статуэток прочат.
И это опять фильм про который я кричу: "В Аймакс! Смотрите в Аймаксе!". В идеале лучше выбрать зал, где и аймаксное качество картинки и движущиеся кресла, а не что-то одно, но далеко не до всех городов дошли настолько продвинутые технологии.
У фильма совершенно неземной дивный саундрек и замечательные спецэффекты, позволяющие почувствовать себя участником событий и выйти за пределы Матушки-Земли. Но интереснее не это, а то, что картина о первом полете человека на Луну, на самом-то деле, скорее, о личном горе и способах справиться со смертью ребенка. Да, некоторых людей смерть дочки можно оттащить аж на другую планету. Фильмовский Армстронг запирается в себе после смерти дочки, он почти не общается с женой и, кажется, старается не привязываться к сыновьям, чтобы уберечь себя от возможной боли, а подготовка к лунному полету позволяет ему отвлечься от мрачных семейных дел. Он переезжает вместе с женой и говорит "новый старт", но на самом деле зацикливается на предстоящем полете как до этого зациклился и был готов сделать все возможное ради лечения ребенка, попробовать каждую экспериментальную методику лечения. Очень необычный взгляд на тему космических путешествий, я считаю. Поэтичный даже. Справиться с травмой, добравшись до иной планеты, практически совершив невозможное.
а еще мне очень понравился эпизод, где темнокожие бедняки распевали песню про "зато белый парень на Луне", недовольные тем, что живут среди крыс и мусора, в то время как правительство спускает миллионы от налогоплательщиков на космическую программу. То есть, обычно в подобных фильмах все без исключения гордятся и стремятся к американской мечте, а тут некоторая самокритичность присутствует. И не как у нас "уууу превозмогли вопреки ужасам совка".

9 из 10

Простите за беспокойство


В паблике, где я качал торрент, фильм позицировался как главное ебобо года. И, пожалуй (поскольку Лантимос был занят исторической Фавориткой) с этим можно согласиться. Очень сложно заранее предугадать каким будет главным вотэтоповорот, поскольку сначала ничего не предвещает ПОДОБНОГО и ты не ждешь ничего кроме хорошего юмора и социального комментария на тему расизма вкупе с осуждением капитализма. Ладно, фильм, ты меня подловил! Ты крут. Ты задорный, необычный, ты не маскируешь свои странности. Считаешь их главным достоинством и не зря.
Радуюсь Арми. Он продолжает с мясом отдирать от себя прилипший образ обычного голливудского красавчика для блокбастеров. Наверное, его маменька южанка-христианка в восторге Сперва бисексуала сыграл, теперь расиста. И далеко не просто расиста, хохохо. Это стоит увидеть.

8 из 10
----------
На сайте gdevagon.ru вы можете без проблем производить расчет тарифов жд перевозок и отслеживать как обстоят дела с конкретными интересующими вас вагонами и контейнерами.

@темы: фильмы, Эстер, золотистая жопка, расчет тарифов жд перевозок

---

Лондон! Там такая гора набралась, что Лондон тоже пусть лежит отдельно. А все, что было перед ним, потом соберу.

С чего лучше начать, может быть, с кисы скачущего аки козлик? xD

Тиммииииии pic.twitter.com/6lsH3E7gZo

— облако острой пульсирующей тоски (@Eli_Lynch) 13 октября 2018 г.

Премьера серьезного драматического фильма, дааа.

Другие вчерашние видеоматериалы

А как насчет Тимми, вручившего пару билетов случайным фанаткам?

AHHHHHHHHHH LOVE HIM pic.twitter.com/eOuWBwVCdo

— ale (@timchalmt) 14 октября 2018 г.

Полагаю, это он это перед зеркалом репетировал, тщеславное милое создание Очевидно же было какой оглушающий эффект произведет его красивый жест.

А сей загадочный минуэт?

you better work, cover girl ! work it girl, GIVE IT A TWIRL ! do ur thing On The Runway ✨ pic.twitter.com/NnbZlBddrW

— em (@aytwentyfour) 13 октября 2018 г.

Простым исследователям феномена Шаламании остается только гадать зачем он его сделал. Я ставлю на "травка+кофе = перевозбужденный и слабоадекватный киса".

Ник, признайся, что ты ему дал xD
почему он такой перевозбужденный pic.twitter.com/qKQe7Cw8Xs

— облако острой пульсирующей тоски (@Eli_Lynch) 13 октября 2018 г.

Тимми обнимать. обнимать все живое pic.twitter.com/1EKwY0PuJi

— облако острой пульсирующей тоски (@Eli_Lynch) 13 октября 2018 г.

ОБНИМАТЬ ВСЕХ!

Показывать язык

his lil tongue asjkkshdh I’m still starstruck😭 #TimotheeChalamet pic.twitter.com/mYCfsW822Y

— evie🍑 (@evieredland) 13 октября 2018 г.

Встряхивать кудряшками

pic.twitter.com/jjMpDPwzGg

— облако острой пульсирующей тоски (@Eli_Lynch) 13 октября 2018 г.

Одним словом, быть сияющим и ослепительным.

Гора фоток цветущей Розы

У Никки, конечно, все куда скромнее, он хоть и в костюме, но в каких-то говноштанах, папа и Феликс вечно стремятся встать между ним и Тимми. а стоковые сайты не дают его фотки без вотермарок, но кое-что наковырять можно:

Никки

Самое важное:

Пропал Никки, пропал

Про охранников

Этот охранник, собирающий подарки для Тимми, выглядит как муж, чья жена является фанаткой шоппинга


а этот и сам бы не прочь сфоткаться со звездой, но на работе xD




"когда трава отпустила, а папа остался недоволен твоим поведением"






а это моя любимая история со вчера, ржу до сих пор

@темы: шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина, видяшки

---

это воссоединение заслуживает отдельного поста х))

Timothée and Luca at the Contenders event today in London 💖 pic.twitter.com/GkIuhiPBKB

— Timothée Chalamet Updates (@TimotheeUpdates) 13 октября 2018 г.

THANK YOU FOR THE CAREER LUCA pic.twitter.com/GbOdps8ZoN

— xime (@thchalamet) 13 октября 2018 г.

@темы: шаламэ мое шаламэ, видяшки

---

*торжественно внес Никки в список персонажей на фикбуке*
зарисовка про чикагскую премьеру Мальчика, я о ней уже упоминал.
Никки(/) Тимми, Арми/Тимми. Драма, юст, психология. PG-13. 3 страницы.

Селфцест - личное дело каждого

Ничего такого в этом поцелуе не было. В смысле, ничего возвышенного, никаких намеков на далекоидущие планы. Немного нездорового эгоизма с моей стороны, вежливость и любопытство — с его. Готов поспорить, ему никогда раньше не приходилось целовать человека, роль которого он исполнял. От Генриха Пятого к настоящему времени даже праха не осталось, Элио не существовало вовсе, а кто являлся прототипом паренька из Жарких ночей - черт его знает. Остальные же его персонажи не нашли горячего отклика в сердцах критиков и простых зрителей, так что их и упоминать не стоит.
Но вот он я, живой и относительно здоровый. Насколько здоровым может быть человек после того, как усердно пытался отравить свой организм разнообразными наркотическими веществами и алкогольными напитками.

Рядом с ним я чувствую себя особенно живым. Не до конца закрываю глаза на реальность, но надеваю очки с розоватыми стеклами и по старой привычке благодарю Высшие силы за то, что они послали Тимми в мою жизнь. "Эй вы там, наверху, спасибо, что скинули на Землю лучшего из своих ангелов".

Когда я впервые услышал, кто именно будет играть роль Ника Шеффа в фильме, создающемся на фундаменте из наших с отцом книг, то был приятно удивлен. Очень приятно. В те времена мир еще не был одержим Шаламанией, но первые признаки безумия начинали проявляться, звучали тихо, словно раскаты грома на горизонте, предупреждающие о грядущей буре. Благодаря Тимоти название проекта ("Красивый мальчик") утратило свою ироничность, обернувшись обычной констатацией факта. Посмотрите на Тимми. Он мальчик, и он красивый.
Это еще слабо сказано. Он достоин и более мощных эпитетов. Потрясающий. Невероятный. Эльф из параллельного измерения. Ожившая статуя.

Когда я увидел его впервые, то просто обалдел от явившейся красоты. Фотографии в журналах ничего не приукрашивали, может, даже немного приглушали его обаяние.
Умно я поступил, позвав на ту встречу сестренку Дейзи. Она пошла чисто за компанию, но в итоге очень помогла. Ее присутствие удерживало меня от глупых поступков. Будь я один, то на протяжении всего часа тыкал бы в месье Шаламэ пальцами, дабы убедиться, что передо мной не галлюцинация.
Говорят, что наркоманы бывшими не бывают, и я, мысленно соглашаясь с данным тезисом, не перестаю сомневаться в том, что моя нынешняя жизнь — настоящая жизнь, а не какой-нибудь предсмертный глюк, вызванный передозировкой героина.
В некоторые моменты шаткость моего положения во Вселенной беспокоит, в иные — вовсе нет.

Когда я прижимаю к себе месье Шаламэ, без труда обхватывая его за талию, то совершенно не озабочен экзистенциальными проблемами. Всем бы людям, страдающим от пагубных привычек, доставались такие великолепные галлюцинации, как моя.
Лицо Тимоти — не открытая книга, но калейдоскоп, где эмоции, яркие стеклышки, сменяются слишком быстро. Я не успеваю их считывать, но уж точно не собираюсь его ни к чему принуждать. Мы всего лишь стоим, обнявшись, в затемненном углу ресторана, скрытые от посторонних глаз кадками с пышными растениями. Я даю Тимоти достаточно времени, чтобы принять решение. Поверьте, если бы он хотел оттолкнуть меня или деликатно отказать (что больше соответствовало его стилю общения), то сделал бы это. Но он только пытливо взглянул мне в глаза, а затем быстрым движением стянул с руки браслет и сунул его в карман брюк.
Так снимают обручальное кольцо, прежде чем заходят в номер к проститутке.

Его браслет меня, кстати, давно интриговал. Симпатичная серебристая безделушка с кучей мелких ключей. Тимоти появлялся с ним на всех недавних публичных мероприятиях. Во время одной из наших встреч я взял его за руку и легонько щелкнул пальцем по ключам, устроив перезвон.
— От чего эти ключи? — спросил я шутливым тоном. — От шкатулок, где ты хранишь собранные фанатские сердца?
Он улыбнулся. Немного печально, как мне тогда показалось.
— Скорее, от одного сердца... Но замков на нем слишком много.
Развивать эту тему я не стал, подумав, что она может быть для него болезненной. Вместо этого провел пальцами по одной из выступающих вен на его запястье и пошутил, что у него руки — воплощение мечты героинщика. Не надо долго искать место, чтобы сделать укол, все на виду. Он рассмеялся своим чудесным нервным смехом. Слушал бы и слушал. Тимми — один из немногих людей, кому я могу со спокойной душой рассказывать ужасные шутки. Ведь в каком-то смысле это все равно, что вести внутренний монолог.
Посмотрев "Красивого мальчика" я подумал, что может быть, может быть, Тимоти меня знает лучше, чем я сам.

Тимоти — сложная головоломка. Сперва вам кажется, что он человек подтипа "душа нараспашку", но познакомившись с ним поближе, понимаешь, что это лишь часть его многоуровневой защиты, что тебе придется приложить массу усилий, если хочешь на самом деле забраться к нему под кожу.
Мне, как вы наверняка уже догадались, хотелось.

Медлю я еще и потому, что прекрасно осознаю: он как наркотик. Поцелую его один раз и буду вечно мечтать повторить этот опыт. Одного поцелуя с ним не может быть достаточно. Я столько разной наркоты за свою жизнь успел перепробовать, но "Тимоти Шаламэ" — новая экстраординарная дурь, и никакие двенадцатишаговые программы от него не спасут.
В результате я целую его, когда он первым слегка подается навстречу. Как я уже говорил, скорее всего, им движет вежливость и любопытство. А может, и желание насолить тому, с тысячей замков, к которым устанешь подбирать ключи.
Забавно, что это мне приходится чуть привстать на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ.
Тянуться к лучшему — это звучит как описание всей жизни.

И, естественно, мои худшие предчувствия оправдываются. Он великолепно целуется. Без страсти, это надо признать, но... с большим знанием дела. В отличие от других мужчин, с которыми мне доводилось целоваться раньше, он не пытается перехватить инициативу, скорее, пробует подстроиться под партнера.
Хотел бы я прекратить сравнивать его с психотропными веществами, но и это представляется невозможным. После стольких лет воздержания и благоразумия я чувствую, что именно он — та игла, ради которой стоит снова оказаться на краю. Я облизываю его губы с той же жадностью, с какой собирал со стола последние крупинки кокаина, когда учился в колледже.

Но зато после поцелуя с ним, по крайней мере, не может быть ломки?

Верно. Но не совсем.

Позже, спустя пару часов после того, как случился наш небольшой селфцестный эксперимент, завершившийся неловкими улыбками, я вижу Тимоти в объятиях другого мужчины. И как-то сразу понимаю, что на самом деле "другим мужчиной" на этой вечеринке являюсь я. Я — парень, который годится только для кратковременной интрижки, а вот тот, второй...
Надо было сразу догадаться. До чего же тупым я бываю. Ведь и раньше слышал кое-какие слухи про них, насмешливые фразочки о том, что их роман в "Назови меня своим именем" смотрелся слишком уж убедительно. Настолько, что Арми Хаммеру пришлось срочно заделать своей жене второго ребеночка в знак извинений.
— Мог бы просто букет цветов подарить, — высказался один из моих знакомых. — Всегда так делаю, когда ловят на измене.
— Ох уж эти белые натуралы, — закатил глаза другой. — Гетеросексуальные до первого мальчика со смазливой мордашкой.

Арми Хаммер и сюда заявился вместе со своей женой, но, похоже, утратил интерес к ней, как только в его поле зрения попал Тимоти. Я успел обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тимми буквально прыгнул на своего (брата, друга, что они там еще врут друг о друге) "партнера по съемкам", предварительно взобравшись на стул. Арми с легкостью поймал его и прижал к себе, широко улыбаясь. Несколько секунд я на полном серьезе ждал, что они сейчас начнут целоваться, а собравшиеся будут хлопать и записывать трогательные видео для своих инстаграмов.

И несмотря на то, что этого не произошло на публике, сути дела это не изменило. На запястье у Тимоти снова болтался браслет с ключами. Хаммер не сводил с него глаз, что-то шептал на ухо, норовил коснуться и по-хозяйски заслонял от других гостей, желавших пообщаться со звездой. Тимоти явно не собирался его одергивать. Между ними искрило и пламенело с такой силой, что я чувствовал запах адский серы даже со своего места.
Жена Хаммера, очевидно, привыкшая делать хорошую мину при плохой игре, тем временем развлекалась высокохудожественным фотографированием закусок. Одним словом, творилось обычное безумие голливудских тусовок.

Усилием воли я заставляю себя отвести взгляд от Тимми и его избранника. Пожимаю плечами. Секрет браслета раскрыт, дело пора сдавать в архив. Мы с Тимми отлично ладим, и меня не должно волновать, в кого именно он влюблен и в чьей компании прямо сейчас направляется к мужскому туалету.
В нашем с ним поцелуе не было ничего особенного, правильно? Немного нездорового эгоизма с моей стороны...
Правильно. Именно так и рассуждают взрослые сознательные люди. Наш поцелуй был лишь занятным мелким происшествием, настолько незначительным, что о нем можно спокойно рассказать жене. Уверен, она и сама не отказалась бы зажать в углу это произведение искусства.

Так почему же, почему сейчас мне настолько больно, словно Тимми с силой провернул нож в застарелой ране, о существовании которой я напрочь позабыл?

Возможно, на свете существуют наркотики пострашнее героина.

@темы: фотошоп сделал мне хорошо, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», персиковые мужья, никки сын метамфетамина

---

Ник рассказывает про своих собачек. милотень-то какая, нимагу. Кот Боб со своим хозяином вспоминается. Зверюшки хорошо способствуют избавлению от различного рода зависимостей.

@темы: никки сын метамфетамина, видяшки

---

из всех мотивирующих песен на свете, моей любимой является эта.

@темы: Музыка странного сна (с)

---

на фоне гор инфы про Тимми забыл, кстати, отписать, что мы сходили на первую серию чибнелловского Доктора. и, слава Бскезу, у меня наконец вернулось желание смотреть этот сериал. Джоди хороша, похожа на Десятого и не вызывает сомнений в своей докторовости, но сильнее чем она, мне понравилась резкая смена атмосферы. Наконец-то второстепенные персонажи перестали походить на картон, смерти вновь стали окончательными, а безумно особенные девочки исчезли вовсе. да, пожалуйста, отсыпьте мрачности, темени, жути и правдоподобных людей. на фоне этого не хочется критиковать сюжет за то, что более чем полностью слизан с Хищника.
Эта серия прямо-таки кричит "Моффат ушел!"

пока не надо.

@темы: сериалы, doctor who

---

Тимми не дает никакой возможности собраться с мыслями и передохнуть в последние дни xD Он и сам выглядит так, как будто уже готов передОхнуть и живет на одном кофеине.

киса в красном ибо офигенно

Киса с Ником ибо шип-шип

Нравится как Никки стали зачесывать волосы, осталось еще костюм прикупить. А то смотрится рядом с Тимми как бедный родственник, по-моему.























Ник рассказывает как восхищенно охуевает от Тимми и его таланта, не понимая каким образом у кисы получилось настолько достоверно все изобразить:

a lil clip of nic speaking on timothée’s performance! pic.twitter.com/8xnrXMtxfp

— +*j ♡*+ (@peachytims) 10 октября 2018 г.

что смешно, я раньше не слышал его голос. И представлял, что он менее приятный, а тут прямо найс.

про цветочный пейринг

говорите, что хотите, но теперь я прозреваю у Лили Роуз комплекс Электры...

и очень интересно как следует интерпретировать розу у сердца.
Кстати, Тимми сегодня и сам цветочек:

Предполагаемый гет - роза и злая хризантемка. Оки-доки, занятно.

скачет по улице, надеюсь, не на красный свет

пара видяшек

Тимми у Джимми:

мало того, что одет как модная сумочка, еще и склубочивался!

И меня очаровал момент, когда он попытался узнать как дела у самого Джимми. В золотую коллекцию "невероятно вежливая киса", к извинениям перед скользким полом и защитой людей из пробирок.

Два видео, которые я еще сам не смотрел



Положа руку на сердце - обсуждения этого фильма считаю, по большей части, скучными, так что, в основном, просто любуюсь на кису. ну понятно, что наркотики серьезная и актуальная проблема, что Тимми ради роли потерял вес и они со Стивом были рады после съемок пойти домой и обнять близких, а еще Тимми фанат Офиса, но по десятому кругу это слушать скучно, это вам не история про репетицию котопса.

@темы: шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина, видяшки

---

"папа, я же вел с тобой светскую беседу целых 30 секунд подряд, дай уже деняк"

Timothée Chalamet just wants to make his parents proud in this exclusive clip from #BeautifulBoy. pic.twitter.com/7iNnjeGLcW

— Fandango (@Fandango) 11 октября 2018 г.

"на самом деле мне насрать на то гордитесь вы или нет, хочу уехать в Сан-Франциско и уйти в загул".

Поскольку тут Никки говорит, что работает в реабилитационной клинике, значит это как раз по таймланду перед началом событий его книги. И как же Шалама играет, господи Лучший актер нашего поколения, я серьезно так считаю.

@темы: шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина, видяшки

---

17-тая часть оказалась даже меньше, чем я подумал, к тому же она очень мимимишная, так что вот, тоже быстро перевел.
Песню переводить не стал, потому что, ну, это Джон Леннон, если кому надо, то можете нагуглить перевод за секунду.

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

UPD. Отредактировано

День двести двадцать девятый

День двести двадцать девятый

В последнее время я гоняю на велосипеде словно заведенный. Почти каждое утро выезжаю в 6:30 вместе с группой велогонщиков, которые ездят разными маршрутами по западному Лос-Анджелесу. Группа большая, человек пятьдесят, а то и шестьдесят. Темп движения у них интенсивный, и поначалу мне непросто было поспевать за ними, но постепенно я становлюсь сильнее — сильнее и быстрее.

На работе все в порядке. Девушки в салоне очень добры и терпеливы. Их послушать, так я в принципе ничего не могу сделать неправильно. Даже мои ошибки им кажутся совершенно очаровательными. Я для салона стал кем-то вроде талисмана.
Со Спенсером общаюсь каждый день, мы проводим вместе много времени. Никаких слов не хватит, чтобы выразить, как сильно он мне помогает.
Сегодня Спенсер и Мишель возвращаются из своей поездки в Калистогу. Нынче октябрь, вот они и укатили туда на какой-то праздник урожая. Я в это время жил у них, присматривал за их маленькой коричневой таксой по имени Том. Понятия не имею, как они мне доверили столь ответственное дело. Но вот сегодня они возвращаются, а Том все еще жив-здоров. Несмотря на то, что у меня пару раз возникало желание его прибить. У него есть одно хобби: стоит мне зайти в дом, как он от радости и перевозбуждения валится на спину и мочится прямо на меня. А еще он вчера вечером стащил из моей тарелки отличный кусок мяса.

Ранним вечером у подъездной дорожки появляется такси. Из него выскакивает Люси. Том тут же принимается скакать вокруг нее. Потом она обнимает меня. На ней розовая балетная пачка, толстый шерстяной свитер с нашивками в виде шмелей и пара красных резиновых сапожек, которые доходят ей аж до колен.
— Никки! — верещит она, обнимая меня.
— Привет, малышка.
Следом за ней из машины вылезает Мишель — бледная, без кровинки в лице. Она подходит и тоже обнимает меня, но затем отводит в сторонку и кладет руку мне на плечо.
— Ник, — произносит она шепотом. — Ник, Спенсеру очень плохо.
— О чем ты?
— Ему нужно в больницу.
Ее взгляд затуманивается, по щекам начинают ползти слезы.
— С ним что-то не так, Ник. Пожалуйста... нам... нам нужна твоя помощь.
— Ну конечно.
— Прости, — говорит она. — Я вовсе не хочу вешать это на тебя.
— Нет, ты что, шутишь? Вы двое так много для меня сделали. Помогу, чем только смогу. Что с ним такое?
— У него жар, он все время дрожит... Сильно потеет, весь взмок... и голова болит.
— Господи. Надеюсь, с ним все будет хорошо.
— Да, конечно. Но не мог бы ты сегодня присмотреть за Люси? Надо будет только приготовить ужин, а утром собрать ее в школу. Сейчас зайду в дом, напишу тебе список.
— Хорошо. И, Мишель...
— Да? — откликается она, вытирая со щек следы от потекшей туши.
— Не волнуйся. Я только рад помочь.
Она идет в дом вместе с Люси, а я помогаю Спенсеру выбраться из такси. Он и впрямь весь мокрый от пота, дрожит и явно не в себе. Я заверяю его, что все будет в порядке, и забираю их багаж. Мы заходим внутрь. Люси до нас и дела нет — сидит у телевизора, смотрит "Губку Боба Квадратные Штаны".

Спенсер ложится немного отдохнуть. Мишель показывает мне, где лежат макароны и остальные нужные продукты, объясняет, как именно следует все приготовить — только добавить масло и пармезан, больше ничего. Она говорит, что надо постараться убедить Люси принять ванну, но мыть ей голову не обязательно.
Завтра к девяти утра Люси должна быть в школе. Больше никаких инструкций нет.
После этого они уезжают в больницу на Робертсон. Люси целует их на прощание, а потом мы с ней едим макароны с маслом и смотрим телик. Я уверен, что со Спенсером все будет в порядке. Ничуть не сомневаюсь.
После ужина Люси без вопросов принимает ванну, и потом мы сидим в ее комнате и играем. У нее куча разных игрушек и плюшевых зверей. Я брожу по комнате, разглядывая все те же фотографии на стенах, что видел сотни раз до этого. Останавливаюсь у фотографии, где Спенсер держит Люси на руках. Она еще совсем младенец, по размеру не больше его предплечья. Улыбаюсь, глядя на эту фотографию. Спенсер ведь и меня, по сути, вот так же взял на руки, приютил, как голодного, бездомного пса, на которого никто другой и не взглянул бы, выделил ему тихий безопасный уголок в своем доме.
Я все смотрю на фотографию, на зернистое изображение, напечатанное на дешевой фотобумаге. Смотрю до тех пор, пока Люси не тянет меня за штанину.
— А расскажи еще сказку?

Мы вместе устраиваемся в ее детской кровати, усеянной мягкими игрушками и подушками. В комнате жарко, воздух густой и неподвижный. Я на ходу сочиняю для Люси сказку про лягушку и гусеницу. Закончив, просто жду, не зная, что делать дальше.
— Ник?
— Да?
— Ты споешь мне песенку и погладишь по спине?
— Спеть тебе?
— Да, — кивает она.
— А что спеть?
— Что захочешь.
Она зевает и отворачивается. На ней плотная желтая ночная рубашка. Я протягиваю руку и глажу ее по спине, пытаясь придумать, что же спеть. Конечно, я знаю массу разных песен, но сейчас все тексты разом вылетели из головы. Пробую исполнить "Itsy Bitsy Spider", потом "Twinkle, Twinkle, Little Star".
А затем мне на ум приходит она.
Не задумываясь, почему мне вспомнилось именно это, я начинаю петь старую песню Джона Леннона "Beautiful Boy (Darling Boy)", только, конечно же, меняю "мальчик" на "девочка".
Повторяю слова снова и снова, поначалу рассеянно, не до конца осознавая, что делаю.
“Close your eyes
Have no fear
The monster’s gone
He’s on the run and your daddy’s here.”
Когда дохожу до последней строчки, в горле появляется комок. Перед глазами возникает образ меня самого, когда я был еще маленьким, а папа пел мне эту же самую песню. Это было вскоре после того, как уехала мама. Мы лежали на дешевом матрасе в нашей квартире в Сан-Франциско.
Я думаю об отце, вспоминаю его запах, сладковатый аромат с примесью пота. Он гладил меня по спине мозолистой рукой, а я свернулся клубком, как всегда, и в животе все напряглось и трепыхалось.
“Beautiful, beautiful, beautiful
Beautiful (girl)
Darling, Darling, Darling
Darling (Lucy).”
Я прижимаю руку к ее спине и пою — ласково, почти шепотом. А потом по моим щекам начинают течь горячие, соленые слезы.
— Ты плачешь? — спрашивает Люси.
— Нет. Шшшш, засыпай.
Но мне почему-то все равно хочется продолжать петь, пусть я и задыхаюсь от слез.
“Before you cross the street, take my hand,
Life is what happens to you
While you’re busy making other plans…”
Ко мне возвращаются полузабытые ощущения из детства: когда ты совсем маленький, растерянный, обеспокоенный и тоскующий, но в то же время чувствуешь чужое тепло и знаешь, что будешь в полной безопасности, пока лежишь вот так, под одеялом рядом с отцом, а он гладит тебя по спине и поет.
И вот теперь я тут, стараюсь передать те же ощущения Люси. Она настоящий ангел — светлая, ласковая, добрая и милая. Все это есть в ее душе. И в душе у Спенсера, и в душе у моего отца, который лежал рядом со мной на том матрасе, когда я был маленьким.
Этот свет есть даже во мне.
Конечно, я похоронил его в своей душе.
Я заталкивал его все глубже и глубже, отвернулся от всего светлого, доброго, хрупкого и чистого, теперь я испуган, покрыт шрамами, испорчен, измучен. Но в моей душе все еще есть этот свет, где-то глубоко внутри. Должен быть.
“Every day, in every way,
It’s getting better and better…”
Я позволяю этим словам сорваться с губ, отчаянно желая, чтобы они оказались правдой.

@темы: Музыка странного сна (с), «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

великолепный выпуск, с двух последних реклам я реально орал в голос
Бэдкомедиану стоило бы сделать аналогичный ролик, использовав русские упоротые рекламы 90тых.

@темы: видяшки

---

13 причин почему (книга)

Ознакомившись с первоисточником, я быстро осознал, что серьезно недооценивал работу, проделанную Никки во имя киноадаптации. Тут на пятой странице становится понятно, что, выражаясь метафорами сэра Кинга, автору досталась слишком большая идея-окаменелость, а его писательского инструментария хватило только на то, чтобы отковырять верхушку. Очень бедный язык. Очень упрощенные образы всех персонажей. Клэй вклинивается в монологи Ханны невпопад и раздражает скудоумием. Все, что в книге есть хорошего - это идея с кассетами и речь Ханны. Остальное, что удалось сериалу, особенно его первому сезону, видимо, является заслугой лично Никки. Не хочу умалять вклад других сценаристов, но все же именно он указан как человек занимавшийся адаптацией книги под сериальный формат. А значит именно он доводил до ума персонажей и наделял их нормальной мотивацией. Некоторых написал с нуля, как родителей Ханны. Но особенно меня разочаровала книжная Кортни. Узнать о ней можно только, что она пытается всем понравиться. Ее сериальный конфликт - боязнь выйти "из шкафа", потому что это может дискредитировать отцов-геев, в разы привлекательнее и актуальнее. Пока что даже в зарубежных проектах мало обсуждают эту тему, жизнь детей, выросших в однополых семьях.
А с чем переборщили в сериале я уже говорил. С Брайсом ебарем-террористом и, пожалуй, с другом Клэя, погибшим в аварии. В книге этот парень вовсе не был его другом, они и знакомы-то не были. В сериале друга слишком навязчиво пихали во все дыры, превращая в персонального ангела-хранителя. Как будто заранее на него повесили табличку "не жилец".
В оправдание автора можно сказать, что он писал Причины, будучи подростком, а писать плохо, когда ты подросток - естественно. Но то, что книга сделалась бестселлером показывает лишь заниженные стандарты читателей.

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно., никки сын метамфетамина

---

Часть шестнадцатая, с воспоминаниями о детстве и новыми-старыми знакомыми. На этом быстро-быстро выкладка пока все, но следующая часть короткая, так что ее долго ждать тоже не придется.

Tweak: Growing Up on Methamphetamines

UPD. Отредачено

День сто шестьдесят седьмой

День сто шестьдесят седьмой

День сто шестьдесят седьмой

В салоне я работаю полный день. В основном отвечаю на телефонные звонки и назначаю время приема. Мы с другими сотрудницами много болтаем. О знаменитостях и всем в таком духе. У них накопилась куча журналов вроде "Vogue", "People" и "Interview". Я их листаю от нечего делать. А иногда сам кое-что сочиняю. Пытаюсь работать над детской книжкой и над сценарием про зомби, которые нападают на реабилитационную клинику. Как правило, эти писательские потуги ни к чему не приводят, но мне все равно кажется, что лучше над чем-нибудь да трудиться. Писательство дает мне цель. Думаю, в каком-то смысле оно помогает мне оставаться в живых. Если бы не это, не уверен, что в моей душе хватило бы надежды, чтобы продолжать блюсти трезвость. Чтобы выбрать жизнь.
Помню, как прочитал "Тошноту" Жан-Поля Сартра, когда был чуть моложе. Главный герой там — человек, одержимый внутренней борьбой. Он не может найти никаких причин, чтобы жить, а человечество вызывает у него ужас. В конце концов он приходит к выводу, что жить стоит ради искусства — чтобы зафиксировать свою борьбу на бумаге. И во имя этой цели он продолжает проживать каждый день. Это я более чем могу понять.

Конечно, Спенсер сказал бы мне, что жить стоит только ради того, чтобы помогать другим. Именно это придает смысл его жизни. Хотел бы я когда-нибудь разделить эту точку зрения. Мне вовсе не нравится быть эгоистичным и зацикленным на себе. И поэтому на работе я еще и практикуюсь, экспериментирую со спенсеровской идеей о том, как следует работать над вторым шагом. Над тем, что гласит: "Мы пришли к убеждению, что только сила, более могущественная, чем наша собственная, может вернуть нам здравомыслие". Спенсер сказал, что мне стоит попробовать обращаться к Высшим Силам во время рабочего дня, просить направлять меня. Действуя таким образом, сказал он, я, словно ученый-исследователь, наберу достаточно примеров того, как меняется моя жизнь по мере выстраивания отношений с Богом. Спенсер считает, что мне нужно отыскать собственную интерпретацию понятия Высших Сил. Он говорил, что не существует однозначно правильного или неправильного представления о Силах. И еще — что использует слово "Бог" просто потому, что так проще, хотя у его Бога нет ничего общего ни с одной из религий. Спенсер думает, что с таким подходом мне будет проще уверовать, но я по-прежнему испытываю серьезные трудности. Все еще не могу поверить во всю эту духовную бурду. Но я доверяю Спенсеру. И других вариантов у меня особо нет. Так что я пытаюсь каждый день, прошу Бога быть со мной, пока складываю полотенца, отвечаю на телефонные звонки или даже пока просто болтаю с девушками. Спенсер советует молиться в утвердительном ключе, как будто мои молитвы уже были услышаны. Надо говорить: "Боже, спасибо тебе за то, что помогаешь мне быть добрым и терпеливым", а не "Боже, пошли мне терпения". Молитвы в утвердительном ключе свидетельствуют о том, что ты уже получил необходимые наставления и теперь можешь сосредоточиться на решении конкретной задачи. А если говорить, что мне нужна помощь, то это только ухудшит дело, ведь я так и застряну на одной проблеме. Я стараюсь всему этому следовать. Практикуюсь и практикуюсь. "Спасибо, Господи, что остаешься со мной, пока я мою эти кисти. Спасибо за то, что моя жизнь такая чудесная".
Это словно положительные посылы в пространство. И кажется, будто они действительно помогают. Голова проясняется, и я перестаю зацикливаться на прошлом или будущем. Таким образом у меня получается оставаться в текущем моменте, но мне сложно сосредотачиваться на одних только молитвах, вытеснять все остальные мысли. У меня реально голова болит от этой борьбы.

Все девушки из салона невероятно добры ко мне. Они мне стали почти как родные. Они приглядывают за мной, а я стараюсь заботиться о них. Я обо всем им рассказываю и стараюсь так же внимательно слушать их. Помимо Фоун и Мишель, в салоне работают еще четыре стилистки. У Айюхи муж мечтает стать рок-звездой. У нее черные волосы, стрижка как у Бетти Пейдж и огромные искусственные буфера. Симона — блондинка, в свободное от парикмахерства время она готовит макробиотическую еду для больных раком. Она тоже находится на реабилитации, и у нее слабость к ковбоям. Гертруда — маленькая секс-бомба родом из пригорода Бостона. Девушек вроде нее другие женщины обычно просто терпеть не могут — она постоянно жалуется на личную жизнь. Никки — очень светлокожая для темнокожей — родилась и выросла в Л. А. Она христианка и часто говорит про церковные группы. Она очень милая, и бывает чрезвычайно увлекательно наблюдать за тем, как она занимается наращиванием — буквально пришивает чужие волосы к головам своих клиентов.
Это прекрасная работа, мне безумно повезло попасть сюда. Здесь я чувствую себя в полной безопасности.

Мы со Спенсером сегодня пойдем на встречу "12 шагов", и он должен заехать за мной через десять минут. На улице тепло, несмотря на то, что уже почти ночь. Солнце все еще светит, хоть и едва виднеется на небе. Говорят, это из-за смога здесь бывают такие живописные закаты. Сегодня небо из ярко-фиолетового темнеет до насыщенно-красного, с оранжевой каймой на горизонте.
Я выхожу на улицу, жду Спенсера снаружи.
Когда забираюсь в его БМВ, то оказывается, что там меня уже поджидает кофе. Поблагодарив Спенсера, отхлебываю из стаканчика.
— Как день прошел? — интересуется он.
Я отвечаю, что хорошо.
— Знаешь, — говорю я, — кажется, я начинаю проникаться этой затеей, разговорами с Богом. Но я клянусь, мужик, у меня голова раскалывается из-за того, что пытаюсь целыми днями держать мысли под контролем.
Спенсер смеется.
— Боли быть не должно, Ник. Просто расслабься, и все начнет получаться само собой. Со временем станет легче.
Я киваю.
Спенсер все это время настойчиво убеждал меня позвонить отцу и встретиться с ним — теперь, когда я "чист". Пока что у меня так и не хватило смелости, но сегодня Спенсер снова поднимает эту тему.
— Знаешь, Ник, я не хочу тебе указывать, что делать, но на твоем месте я бы точно ему позвонил. Это человек, с которым тебе стоит поддерживать связь. Держу пари, тебе трудно жить с таким грузом.
— Мне просто так стыдно, — говорю я.
И это правда. Каждый раз, когда я проходил реабилитацию до этого, отец снова становился одним из самых близких моих друзей. Я всегда с ним всем делился. Когда я был маленьким, то безоговорочно считал отца своим героем. Я обожал проводить с ним время. Мы везде ходили вместе, и именно он познакомил меня с кучей потрясающих людей, у которых брал интервью для различных известных изданий. Однажды мы с ним даже немного порасписывали фреску вместе с Китом Харингом. Мы посещали спектакли и авангардные художественные выставки. Я помню, как шагал рядом с ним на марше протеста против первой войны в Персидском заливе. Митинги начинались в одном квартале от нашего дома, в парке Долорес. У меня на шее висели барабаны бонго, и я отбивал на них ритм в такт с антивоевоенными речевками.
Отец познакомил меня с трудами самых различных писателей, от Генри Миллера до Германа Гессе, от Милана Кундера до политических эссе на тему социализма и классового неравенства. Он привил мне чувство глубокого сопереживания другим людям и их проблемам. В мой первый год в старшей школе отец уговорил меня прийти на бдение у стен Сан-Квентина в ту ночь, когда должна была состояться казнь одного из местных заключенных. Заключенный этот был коренным американцем, поэтому много мужчин и женщин играли на церемониальных барабанах рядом с тюрьмой, отсчитывая минуты до его смерти. Мы держали свечи и молча слушали. Когда было объявлено, что он умер, я разрыдался. Я словно действительно ощутил, как его душа покинула Землю. То была висцеральная печаль. Я сказал об этом отцу, и дальше мы плакали вместе. Это был невероятно болезненный, но в то же время прекрасный опыт.
Отец возил меня в Париж, Италию, в Лондон. Водил на концерты, на которые я хотел попасть. Майкла Джексона, Нирваны, Guns N’ Roses, Primus, Hole, Тома Уэйтса.
Он неизменно поддерживал меня и проявлял искренний интерес к моим увлечениям.
Наша с ним совместная жизнь определенно не была обычной в общепринятом смысле. Некоторые из моих прежних психотерапевтов, бывало, осуждали чрезмерную близость, царившую в наших отношениях. Но, положа руку на сердце, я не хотел бы ничего менять. Я горжусь тем, как отец меня воспитал, и люблю его за это.
А потом я начал употреблять мет, и мы с отцом стали все сильнее отдаляться друг от друга. Не уверен, что он сможет когда-нибудь простить меня за все, что я успел натворить. И не уверен даже, что ему стоит меня прощать. Я ведь сплошное разочарование. Я столько раз его подводил.
Вот, пожалуй, и еще одна причина, почему я не хочу ему звонить. Боюсь взять на себя ответственность за то, чтобы заново выстраивать наши отношения. Я ни за что на свете не хочу еще раз причинить ему боль, подарить надежду, а затем разбить ее на мелкие кусочки. Я уже столько раз это проделывал.
— Просто попроси у Высших Сил помощи в этом деле, — советует Спенсер.
Я соглашаюсь позвонить отцу позже, после встречи. Знаю, что так будет правильно.
Мы паркуемся на углу 18-той и Олимпик. Встреча проходит в школьном классе. Внутри раздают кофе и печеньки. Как только я подхожу к зданию школы, то вижу, что здесь полно людей, вместе с которыми я проходил лечение в Л. А. Многие из них были моими друзьями. До рецидива. Я все это время очень боялся случайно встретить кого-нибудь из них, так мне было стыдно. Но вот они, стоят у входа, покуривают. Вот Джош — тощий парень из Беверли Хиллз, который знает все, что только можно, о кино и, как ни странно, о Гражданской войне. Всего год назад он курил героин. А вот Карен, алкоголичка, мы с ней примерно одного возраста. Она блондинка с огромными голубыми глазами и ученой степенью в области социологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Еще есть Трейс и Анджелина, влюбленная парочка. Встречаться они начали в той самой реабилитационной клинике, где все мы жили. Это было против правил, но им каким-то чудом удалось не попасться. Помимо вышеперечисленных, я вижу еще несколько своих прежних приятелей.
Первым ко мне подходит Джош.
— Святые угодники, Ник! А я-то уж решил, что ты ласты склеил.
Я обнимаю его. Напоминаю себе, что это мой друг. Самый настоящий друг. Вспоминаю, как мы вместе ходили в кино, ужинали. Как часами рассказывал ему про свой роман с Зельдой. Он меня выслушивал и пытался помочь, хоть и считал, что я псих, раз сплю с женщиной, у которой уже есть парень. Я скучал по Джошу, так что теперь крепче обнимаю его, чуть не плача. Я ужасно рад, что вернулся сюда.

Я разговариваю с другими знакомыми ребятами, которых так давно не видел. Потом начинается собрание, и мы все рассаживаемся по местам. Выслушиваем историю одного мужчины о его зависимости от крэка, а потом по очереди рассказываем о собственной борьбе. Я прошу Бога быть со мной, помочь мне прислушаться. Повторяю это снова и снова. Похоже, это в самом деле помогает.
Джош и Карен собираются пойти поужинать после собрания и зовут меня с собой. Они готовы потом подбросить меня до дома. Сперва я собираюсь отказаться. Беспокоюсь из-за того, что не смогу рано встать, а мне ведь еще нужно проехаться на велосипеде перед работой. Ради этих тренировок я каждый день встаю в шесть утра, а если пропускаю хоть одну, то весь день потом психую и нервничаю. Мне как будто необходимо убиваться на тренировках, чтобы потом удавалось нормально функционировать до конца дня. В любом случае, помимо этого меня еще и одолевает тревожность во время общения с другими людьми. То есть, если я на работе или под кайфом, то все нормально. Но когда я "чист", я чувствую себя совершенно не в своей тарелке, общаясь с людьми своего возраста. Не уверен, что именно меня пугает. Может, дело в том, что я не знаю, о чем говорить, и постоянно переживаю, что обо мне могут подумать. Но я понимаю, что мне надо пытаться наладить общение с другими людьми из программы. И мне безумно одиноко. Так что я все же соглашаюсь с ними сходить. Спенсер, кажется, этому только рад. Говорит, что позвонит завтра.
Карен, Джош и я едем вместе в фольксвагене Джоша. Ужинаем мы на бульваре Санта Моника. Находиться здесь — все равно, что вернуться обратно в 50-тые.
Сам я особо ничего не ем, потому что опасаюсь, что во время завтрашней тренировки меня будет тошнить. Я пью чай, а Джош надо мной подшучивает. Он заказывает гамбургер и картошку фри.
Они рассказывают мне свежие сплетни о наших общих знакомых из клиники. Один парень, Эван, умер от передоза. Они все были на похоронах. Эван был потрясающим гитаристом и даже ездил на гастроли. Мне всегда казалось, что такой талант, как у него, помогает оставаться в завязке. Дурацкая мысль. Как тогда насчет Хендрикса, Дженис Джоплин, Курта Кобейна? Либо передоз, либо суицид. Мне очень жаль Эвана и ужасно стыдно из-за того, что я пропустил его похороны. Это заставляет меня задуматься о том, как я мог бы жить, не случись рецидива.
Ведь тогда все было отлично. У меня были прекрасные друзья, которыми я дорожил.
Ну разве я не идиот?
После ужина они говорят, как рады были со мной повидаться. Очень приятно это слышать. Я обнимаю их на прощание, когда они высаживают меня у дома, и обещаю, что завтра позвоню им обоим. Поднявшись к себе, я понимаю, что теперь готов поговорить с отцом. Не хочу, но знаю, что должен.
— Господи, — говорю я, — спасибо, что сопровождаешь меня на этом пути. Спасибо, что позволяешь мне быть рядом с отцом. Спасибо, что позволил мне услышать его и пообщаться с ним смиренно, с добротой. Прошу, направь меня, Боже. То есть, мне действительно нужна помощь.
Звоню отцу, лежа на кровати и уставившись в пустоту. Видимо, он помнит мой номер наизусть, потому что поднимает трубку со словами:
— Ник, хорошо, что ты позвонил. Как поживаешь?
Я стараюсь как можно подробнее рассказать ему о своей работе, о собраниях и обо всем остальном. Такое впечатление, будто он взвешивает каждое мое слово, пытаясь понять, стоит мне верить или нет. Но возможно, это мне только кажется.
— Что же, я рад, что ты в безопасности, — говорит отец. — Я люблю тебя, Ник. Я правда о тебе волновался.
— Знаю. И мне очень жаль. Я собираюсь все исправить. В этот раз все будет иначе.
— Ох, Ник. Я это уже столько раз слышал.
Он прав, я это знаю. Но когда-нибудь я заглажу свою вину перед ним. Я должен.
Говорю, что люблю его, и после этого мы довольно быстро прощаемся. Думаю, нам обоим неловко. Я в самом деле не знал, что ему сказать. Во время разговора я пытался просить Бога направить меня, но слишком сильно нервничал.

Из окна моей квартиры видно много домов, и сейчас я вижу парочку, которая ссорится у себя в гостиной. Они примерно моего возраста, а девушка очень похожа на Лорен. Я задергиваю занавески и снова ложусь в постель.
Голова идет кругом. Я думаю про отца, про братишку с сестренкой, про мачеху. Потом про Лорен. В мозгу все время всплывает одно и то же изображение: игла, вонзающаяся в мою руку. Я так ясно это вижу.
Представляю, как мы с Лорен занимаемся любовью. Желудок сводит судорогой.
Потом представляю Гэка. Хочу, чтобы мозг просто выключился, чтобы в сознании не осталось ни одной мысли. Пытаюсь перенаправить поток мыслей в сторону размышлений о Боге. Ничего не получается. Я валяюсь на кровати больше часа. Переживаю из-за всего подряд. Без остановки думаю о прошлом, о страхе перед будущим. Не могу избавиться от этих мыслей. Так и лежу до тех пор, пока не засыпаю.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина

---

О, новый клипчик!
Этот неловкий момент, когда не знаешь как сказать отцу, что теперь ты больше по героину, а не по серфингу.

New Beautiful Boy Clip#TimotheeChalamet #BeautifulBoy https://t.co/vepu2QxbfG pic.twitter.com/POscuJQMUz

— Timothée Chalamet ✌🏻❤️ ig: tchalametcn (@TChalametCN) 10 октября 2018 г.

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина, видяшки