за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
крохотная 36-тая часть, где Никки в кои-то веки поступает разумно. Такое событие заслуживает отдельной части, в самом деле xD UPD. Отредактированная версия
Зельда приезжала вчера, привезла с собой гамбургеры из In-N-Out. Впервые за долгое время мне удалось съесть какую-то твердую пищу. По правде говоря, я испытывал некоторую неловкость, пока она находилась здесь. Кажется, с тех пор, как я уехал, она сидела на кокаине, а потом попыталась нейтрализовать его эффект, приняв кучу таблеток, прежде чем отправляться ко мне в больницу. В результате она все время клевала носом, пока сидела со мной в комнате отдыха. А хуже всего было то, что мне к этому моменту уже сократили дневную дозу фенобарбитала. Я больше не могу сидеть спокойно. Постоянно дергаюсь. Ощущения такие, словно по моему телу ползает куча жуков, а помимо этого его еще и электрическими разрядами прошибает. И желудок ведет себя отвратительно. Такое чувство, что в животе взорвался бак с кислотой или начался один из тех нефтяных пожаров, что можно увидеть по телевизору в репортажах про Ирак. Из-за всего этого мне было чертовски трудно спокойно сидеть рядом с Зельдой, пока она то и дело задремывала прямо у меня на глазах.
Однако сегодня она кажется куда более вменяемой, а еще она сумела протащить сюда кучу таблеток "Сома" и немного бупренорфина, так что скоро мне точно полегчает. Кроме того, она успела переговорить с другом, который несколько раз попадал в тюрьму. Он утверждает, что за такое преступление, как мое, больше чем на тридцать суток не сажают, и это в худшем случае. А меня если и посадят, то дней на пять, максимум. Если я скажу, что гей, то меня отправят в отдельную камеру к каким-нибудь трансвеститам, где я буду в полной безопасности, смогу смотреть телевизор и в целом даже приятно проведу время. Или же мы можем сбежать и спрятаться в доме у Джульетты, подруги Зельды. Мне уже надоело здесь торчать, и теперь, осознав, что никто не сможет меня остановить, я собираюсь просто взять свои вещи и свалить отсюда вместе с Зельдой. Достаточно я уже полечился. Может, мы какую-нибудь амбулаторную программу реабилитации найдем. Сейчас Зельда кажется вполне адекватной. Так что я иду вместе с ней в свою палату и начинаю упаковывать вещи. Она нервно расхаживает туда-сюда. — Знаешь, — говорит она, — может, мне все же стоит завтра отправиться на детоксикацию. Тогда будем «чистыми» вместе, верно? Я это к тому говорю, что, наверное, стоит выбросить весь кокс, что лежит в машине. Я прекращаю сборы и смотрю на нее. — У тебя с собой есть кокс? — Ага, я вчера ночевала у Сэм. Она мне столько кокса надавала. Но раз ты возвращаешься домой, я все выброшу. Я просто молча гляжу на нее. Внезапно я понимаю, что не могу уехать с Зельдой. Иначе снова подсяду, и все усилия, потраченные на детоксикацию, пропадут даром. А еще я вдруг отчетливо представляю нас с Зельдой — как мы сидим вместе в ее машине, одетые в наряды от известных дизайнеров, с телефонными трубками, поднесенными к ушам… скончавшиеся от передоза. Мертвые, холодные, синеющие. До этого момента я не был уверен, хочу ли жить, но, похоже, хочу. — Зельда, милая, — произношу я, — я люблю тебя, но если ты всю ночь принимала наркотики, то я не могу с тобой уехать. Она замирает. — Эм... ну да, конечно. Это... звучит логично. — Я люблю тебя и больше всего на свете хочу быть с тобой. Но нам обоим нужно вылечиться. Надо пройти через это, если мы хотим жить вместе. Глаза Зельды наполняются слезами. — Знаю, малыш. Ты прав. Она обнимает меня и плачет у меня на плече. Не знаю, откуда взялось это четкое понимание ситуации. Для меня это просто чудо какое-то. Может быть, последние несколько дней, проведенные здесь, подарили мне некую призрачную надежду. Я об этом точно не просил. Спенсер, вероятно, сказал бы, что это знак свыше или что-то типа того, но я больше не верю в такие вещи. Как бы то ни было, с Зельдой я не уезжаю. Еще раз прошу ее отправиться на детоксикацию. Она обещает, что так и сделает. Потом медсестра отправляет нас всех покурить с нашими гостями. Там-то, под солнцем, меня и накрывает эффектом от наркотиков, протащенных Зельдой, и я чувствую себя намного лучше. Все будет хорошо, просто прекрасно. И чего я так волновался? Попрощавшись со своей Зельдой, я поднимаюсь наверх, намереваясь поспать. — Думаешь, тебе весь мир принадлежит, а, пацан? — спрашивает Бобби. — Попробовал бы ты пожить в шкуре сорокапятилетнего мужика, который пишет сценарии для телешоу про говорящих лошадей, а у самого в руке дырка размером с грейпфрут. У меня даже ребенок есть, черт дери. И что со мной стало? Быстро же время бежит, слишком быстро.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Дом, который построил Джек
читать дальшеМое знакомство с фон Триером! Этот волнующий момент, когда ты много всего слышал про режиссера и вот наконец добираешься до одной из его работ. На самом деле, несколько опасался идти на Джека, потому что сцена с отрезанием лапки утенка... Зрителями, убежавшими с половины фильма на Венецианском фестивале из-за насилия над детьми, меня не смутить, но лапонька утенка! К счастью, больше там над животными на экране не издеваются, смакуют убийства людей. Ведется серьезный спор между Джеком и его проводником по загробному миру (в персонаже нет ничего загадочного, так что в упор не понимаю чего его везде зовут таинственным и загадочным). Джек с Вергилием спорят, кого можно, а кого нельзя считать настоящим творцом. Вергилий напирает на то, что истинное искусство невозможно создать без любви и оно должно идти от чистого сердца, в то время как Джек топит за идею, что и самые ужасные, испорченные люди, вроде нацистов, способны создать нечто великое, возвышенное, что останется жить в веках. Джек - серийный убийца, который каждое свое преступление воспринимает как произведение искусства. И хотя мне нравится точка зрения Вергилия, я все равно склонен согласиться с Джеком. История, в том числе и история кинематографа, не раз доказывала, что нечто великое можно исходить от полного мудилы. И поэтому мне ближе концепт не дантевского ада, а тот вариант посмертия, что был показан в "Крыльях славы" (которые нафиг никому не сдались, но я его все еще вспоминаю), где человек продолжает существовать в комфортных условиях до тех пор, пока его помнят на Земле. А помнят ли за десяток убийств или из-за миллионов потраченных на благотворительность - дело десятое. Приятно, что Джека не пытались сделать Персонажем с Тяжелым Детством и Тонкой Душевной Организацией. Он типичный психопат, достаточный умный, изобретательный, не без чувства юмора, но при этом он отвратительный, а по мнению Вергилия (и, видимо, Триера) вовсе никакой не творец, а обыкновенный зазнавшийся ремесленник. Инженер, а не архитектор. Что касается пяти "инцидентов", о которых Джек рассказывает во время путешествия по кругам ада, то первые два можно воспринимать как черные-черные анекдоты, с редкими "мясными" кадрами. Персонаж Умы Турман настолько раздражающая дама, что сложно винить Джека за желание врезать ей домкратом по литсу. А во второй истории Джек, как несчастный убийца с ОКР, десять раз бегает обратно на место преступления, чтобы убедиться не натекло ли крови под напольную лампу или под ножку стула. Это смотрится крайне забавно. У фон Триера все очень хитро. Сперва ты смеешься от того как глупо Джек протащил труп на веревочке по улицам города, оставив за фургоном кровавый след, потом вместе с Джеком поражаешься вовремя пошедшему дождю, смывшему кровь и понимаешь почему он считал, что находится под защитой Бога, ну а после всего этого тебе показывают, что осталось от лица жертвы по итогам поездочки. Отрезвляет и от смеха и от мыслей про богоизбранность. Третья история - переломный момент. Именно после нее зрители и уходили. Даже у нас с сеанса несколько гетерасных парочек сбежали. Скажу так: если вы любите детей, не хотите смотреть как их сравнивают с оленятами, убитыми на охоте (долго и смачно сравнивают), а потом стреляют им в головы и из одного из них впоследствии делают чучело (реально криповый момент), то не ходите на фильм. Мне же третья история понравилась больше всего. Люди не любят когда им напоминают, что и их самих и их близких кто-то может воспринимать как ягнят на убой, что они в общей своей массе не слишком отличаются от того, что едят на ужин. также сильно понравилась сатира из 4 истории, где наш бедный-несчастный убийца сидит над связанной девушкой и распинается о том как же непросто живется на свете мужчинам! с раннего детства их считают во всем виноватыми! сильно напоминает нытье вечно ущемленных феминизмом мужчинок в сети. Джек - охрененный персонаж. Именно как персонаж, не как личность. Завидую людям, умеющим придумывать эдаких тварей фантастических. Фильм, в целом, тоже отличный. Претенциозный, пафосный, провокаторский, жестокий, смешной, меняющий темп повествования на ходу. Ода ультранасилию. Сидевший рядом парень (хороший парень, наверное, смеялся там же где я и больше всего переживал за утенка), сказал в конце, когда Джек сорвался в самую бездну Ада (потому что Вергилий - тролляка): — Что же, попробовать стоило. В самом деле. И домик вышел неплохой. 10 из 10. Отдельно хочется отметить саунд. Песня Боуи Fame слилась с приключениями Джека в идеальном экстазе. Оставлю трейлер, где она звучит:
Не знаю был бы доволен сам Боуи таким соседством, но по-моему стоило бы порадоваться! Отныне это для меня навечно песня про серийного убийцу
Крамер против Крамера читать дальше Боялся, что увижу вторых "Обыкновенных людей", но нет, тут создатели знали как сделать неторопливую драму интересной. В центре сюжета - милая семейная пара с маленьким сыном. Отец много работает, забивая на сына и на жену, которая ему часто говорила, что ей не по душе быть просто домохозяйкой и она чувствует себя не в своей тарелке. В конце концов, эта несчастная женщина (ее играет Стрип) доводит себя до полного отчаяния и сбегает, даже чемодан с вещами в квартире бросив. А оставшемуся отцу семейства приходится учиться самому ухаживать за ребенком, выстраивать с ним доверительные отношения. Спустя полгода мама-Стрип, устроившаяся на работу в другом городе, с заново обретенной верой в себя, возвращается и желает получить опеку над ребенком. но тут уж отец, что и неудивительно, встает на дыбы и говорит, что готов сражаться за сына. Славно то, что и отец и мать показаны хорошими людьми, не без недостатков, но вполне добропорядочными и честными, поэтому их конфликтом проникаешься. История немножко напомнила мне детство Никки, как его Дэвид воспитывал. 7 из 10.
Реквием по мечте читать дальше Не очень хотелось его смотреть, я как-то заранее предвидел, что посчитаю многое в сюжете одноногими собачками. ну, так оно и вышло. У фильма занятный монтаж и неплохая завязка, но нет, мне совсем не нравится, что в концу он превращается в агитку, утрачивая связь с реальностью. ну насколько ебанутым должен быть человек, чтобы вкалывать себе героин ПРЯМО В НАРЫВ КОТОРЫЙ И ТАК УЖЕ ФИОЛЕТОВОГО ЦВЕТА. Я понимаю стремление наркомана поставить дозу. Понимаю, что он может забивать на проблему с рукой, надеясь, что ситуация наладится сама собой, как это делал Никки. Но у тебя же две руки, долбоеб, и на двух руках не одна-единственная вена, так что за хрень ты творишь! А потом это гестапо от полицейских. Если чел УЖЕ находится в госпитале и врач УЖЕ осмотрел руку и, наверное, понимал, что тут впору делать ампутацию, то ради чего было тащить парня в участок, чтобы оттуда снова тащить его в госпиталь? Американскому врачу настолько противен наркоман, что он забивает на клятву Гиппократа и намеренно утаивает информацию про руку? Как-то это шито белыми нитками. Или взять историю с мамой и ее таблетками. Ее история мне понравилась больше остальных, но опять же, а точно ли надо было настолько сгущать краски в финале. Окей, она не в себе и в больнице, но лечить старую женщину электрошоком?? ЗАЧЕМ. "Реквием", видимо, хочет, чтобы люди боялись не только героина и таблеток для похудения, но и врачей. Врачи "лечившие" маму таблетками тоже идут в общую копилку. А девушка, которая не придумала ничего лучше, чем стать шлюхой? И конечно, ну конечно номер дилера-клиента должен быть написан на романтичной фотке, больше-то негде. У девушки вроде как были заявлены родители, отвалившие ей денег в начале фильма. Может, стоило показать как она им звонит и они ее посылают, ну, чтобы было заметно, что она хоть как-то пыталась избежать профессии ле путаны. Мне не хватает в этом фильме жизни, дичи, которая имеет место быть в жизнях наркоманов. Ее можно заметить в Дневниках баскетболиста, ее переполнен мой дорогой "На игле", а тут виден четкий план нагнать максимальное количество ужасов, чтобы детям было неповадно хвататься за иглу. Это опасно близко к тому, что пытались сделать в фильме "Марихуанное помешательство", который так сильно переборщил, стараясь продемонстрировать ужасные последствия употребления марихуаны, что его только ленивый не высмеял
5 из 10, это не мой сорт героина. Но музыка роскошная, конечно.
Щелкунчик и 4 королевства читать дальше Вспоминается фраза из обзора на вторую часть Кингсмена "Это называется "у нас есть какой-то сюжет и мы его придерживаемся"". Детишки из многодетных семей, забудьте ту чушь, что вам говорят родители. Они вовсе не любят вас одинаково сильно. У них есть один любимчик, который и получит доступ к огромной волшебной стране, если у вашей мамы таковая имеется, в то время как остальные так и останутся мебелью на фоне. Дисней - заботится о душевном покое ваших малышей. Сюжет этого Щелкунчика - банальный квест с банальными поворотами, фразами и персонажами. Абсолютно никаких собственных находок. Антураж попиздили у Алисы в стране чудес и Нарнии, а у конфликта (если эту ерунду можно назвать конфликтом) дамочек-правительниц разных королевств виднеются уши Волшебника из страны Оз. ну и да, у нас же девочки в тренде! Девочка-великая изобретательница, которая еще откуда-то знает боевые искусства, правительницы королевств и мега-крутая мама девочки, сумевшая каким-то образом оживить кукол. Парочку мужских персонажей сделали темнокожими, тем самым обезопасив от критики, дальше мысль сценариста не пошла и прописывать их толком он не стал. Двух ворчливо-трусливых гвардейцев списали с парочки Люмьер и Когсворт из К. и Ч. Дисней в своих "экранизациях" мультфильмов и балетов совсем уже не заморачивается, а люди все так же сбегаются толпами и засыпают компанию деньгами *вздох* Что тоже не ново. 3 из 10, спецэффекты ок.
Следующие три дня я почти все время сплю. Будят меня только для того, чтобы выдать новую порцию лекарств. Есть я не могу (просто не хочу), да и шевелиться тоже не жажду. Пухлый длинноносый доктор с седой бородой пытается уговорить меня поесть и немного прогуляться, но я прошу оставить меня в покое. Создается ощущение, что я просто хочу перестать существовать. Мечтаю, чтобы все исчезло. Не то, чтобы у меня возникали мысли о суициде, умирать на самом деле нет желания. Нет, я хочу взять и исчезнуть, раствориться в окружающем пространстве или что-то вроде того. Я не знаю, кто я такой, а мое тело, похоже, уже не поддается лечению. Я погружаюсь на самое дно. В какой-то момент меня расталкивает другая толстая медсестра и измеряет мое давление. Она использует один из этих популярных электронных приборчиков, и я вижу как на экране появляются цифры: шестьдесят три чего-то там. Ей эти цифры не нравятся. Она просит меня встать на ноги, а это, ну, трудно сделать. — Пожалуйста, — прошу я, — просто дайте мне умереть. — Ну уж нет, дорогуша. Только не в мою смену. Следующая проверка тоже дает плохие результаты. — Так, милый, ты должен с нами сотрудничать. На кухне есть тарелка с фруктами. Я тебя туда отведу. И еще я хочу, чтобы ты выпил какой-нибудь сок. Нужно повысить тебе давление. Поэтому она помогает мне выползти в коридор. И отлепляет Клонидин-пластырь с моего плеча. Вероятно, из-за этой фигни у меня давление и упало. Другой выданный ими препарат - фенобарбитал, должен спасать меня от приступов судорог, но из-за него я чувствую себя так, словно передвигаюсь по миру пузырей. А может быть я просто парящая голова. Я не способен нормально рассуждать. Вообще ничего не могу нормально делать. Как бы то ни было, я съедаю несколько кусочков дыни и чего-то еще с фруктовой тарелки. Мне удается все это проглотить, но потом накатывает приступ тошноты. Поев, я сразу же плетусь обратно в кровать и засыпаю.
В какой-то момент глава клиники, неряшливый мужчина по имени Гилл, похожий на типичного продавца автомобилей, зовет на прогулку, предлагает обсудить мою грядущую выписку и дальнейшие планы на жизнь Несколько раз мне удавалось поговорить по телефону с Зельдой. Разговоры не обходились без истерик и рыданий. Я могу пользоваться телефоном когда пожелаю, здесь нет четкого распорядка. В этом госпитале никто не задерживается надолго, здесь же только детоксикацию проходят. Часы для приема посетителей: с четырех до семи, ежедневно, в любой день недели. Однажды ночью Зельда почти что собралась приехать ко мне, но приняла слишком много кокаина и на полпути повернула назад. Она обещала навестить меня на выходных.
Гилл помогает мне подняться и действительно вытаскивает на улицу. Мы вместе курим и он говорит, что я похож на парня, который организовал Вудсток. Думаю, это комплимент. Он расспрашивает меня о прошлом и я кое-что рассказываю о себе. Говорю, что не знаю, кто я на самом деле такой или что-то в том же духе. Еще я немного рассказываю ему о Зельде, после чего наша встреча подходит к концу. На улице есть и другие пациенты, проходящие детоксикацию. Я почти не общался ни с кем из них. Откровенно говоря, я просто хочу поскорее вернуться домой, к Зельде. Только об этом и могу думать. Но один толстый высокий мужчина с лысой головой и козлиной бородкой все-таки подходит ко мне. Похоже, он услышал, как я сказал Гиллу, что являюсь писателем. По крайней мере, пытаюсь им стать. Он говорит: —Сынок, я вот уже двадцать лет пишу сценарии для ТВ-шоу. Бросай это дело, пока не поздно. Я пытаюсь произвести на него впечатление, сообщаю, что хочу написать книгу. — Ах, — отвечает он, — сперва мы все мечтаем о великом, а заканчивается это выдумыванием историй про говорящих мультяшных лошадок. Я моментально проникаюсь к нему симпатией. Он циничный, угрюмый, а под мышкой у него зажата книга Генри Миллера. Его зовут Бобби и мне хочется поговорить с ним подольше, несмотря на плохое самочувствие. Выясняется, что у нас куча общих знакомых. Он знает (и презирает) доктора Е., который лечит Зельду, а раньше он был женат на Риа, управляющей из общежития для завязавших наркоманов, где я жил. — О черт! — восклицаю я. — Бобби! Значит это ты год назад прислал Риа то двухстраничное письмо без знаков препинания, написанное от руки, в котором говорилось, что ты ее все еще любишь? — Мда, это похоже на меня. — Чувак, я читал это письмо! — Читал мое письмо? — Да, она позволила мне его прочесть. — Вот сучка, — произносит он с улыбкой, а потом задает вопрос, интересующий каждого писателя: — Тебе понравилось? — Ну, написано оно хорошо. Я правда так считаю. — И, эм, знаешь, — продолжаю я, — по-моему, у нее все еще остались к тебе чувства. Он кивает, почесывая подбородок потемневшими от никотина пальцами. — Риа - нечто особенное. Знаю, сейчас она сделалась кем-то вроде почтенной матроны, но раньше была настоящей дикаркой, пацан. Уж можешь мне поверить. — Не сомневаюсь. Я и сам в нее давно втюрился. Нам уже пора возвращаться обратно, и в палате я снова погружаюсь в кататонический сон, но зато с мыслью, что обрел здесь союзника в лице Бобби. Скорее бы рассказать об этом Зельде! В смысле, он же всемирно знаменит. По крайней мере, Риа мне так говорила.
Просыпаюсь я ближе к ночи, тогда и совершаю несколько телефонных звонков. Зельда по мне ужасно соскучилась, собирается приехать завтра. Судя по всему, сама она планирует лечь в клинику в понедельник. Она подолгу разговаривает с моим отцом и он обещал, что поможет ей устроиться в медицинский центр UCLA. Мама собирается самолично отвезти ее туда. После разговора с Зельдой и после того, как медсестра прекращает свои попытки чем-либо меня накормить, я звоню папе. В его голосе слышится облегчение. Но я просто хочу, чтобы он позволил мне покинуть госпиталь. — Пап, — начинаю я, — я так рад, что теперь "чист". Отныне я точно никогда не буду употреблять и мне, наверное, уже домой пора. Может, стоит выписаться завтра или послезавтра. — Нет, Ник, это абсолютно исключено. Мы с мамой как раз стараемся отыскать для тебя подходящий реабилитационный центр, где ты сможешь побыть подольше. Нам просто нужно время, чтобы решить, где тебе будет лучше всего. — Пап, ну перестань, мне это не нужно. Он вздыхает. — Нет, нужно. Ник, сейчас ты все равно, что младенец, который учится ползать. Или, может быть, уместнее будет сравнить тебя с младенцем, который только-только голову начал держать. Ты ведь не послал бы новорожденного ребенка участвовать в марафоне, верно? — Может и послал бы, будь садистом. Кто сказал, что я не один из них. — Ну, нет смысла об этом спорить. Если уедешь отсюда, то тебя арестуют. — Могу я хотя бы остаться в Л. А.? Можно я тут буду лечиться? — Вряд ли. В Л. А. нет клиник, где умеют справляться с такими проблемами как у тебя. Теперь я злюсь. — И что же это за проблемы? — Наркотики и твои проблемы в отношениях. Я говорю ему, что нет у меня никаких проблем в отношениях, а он отвечает, что не собирается тратить время на споры. Либо я буду его слушаться, либо сяду в тюрьму. Господи, отец бывает таким манипулятором! Как бы мне хотелось, чтобы он просто отъебался от меня. — Слушай, я не хочу никаких наркотиков, — продолжаю убеждать его я, — я хочу только вернуться домой, валяться в постели с Зельдой и смотреть фильмы. Долгая пауза. — Ты же понимаешь, что мне представляется при этих словах? Как ты вкалываешь героин. Разве тебе не хочется снова вести полноценную жизнь? — Не знаю, — честно отвечаю я. Папа советует запастись терпением. Уверяет, что они с мамой сутками напролет только тем и занимаются, что ищут мне подходящую клинику. Полагаю, что одна из их главных целей - увезти меня как можно дальше от Зельды. Может, они меня в Норвегию на реабилитацию отправят. Мы с отцом прощаемся. Чувствую я себя очень плохо, но спать пока не хочу.
Тащусь в комнату отдыха. Бобби здесь, дрыхнет на диване. Он так долго колол себе героин, что у него все вены исчезли. Даже докторам и медсестрам не удается найти у него вену, чтобы взять кровь на анализы. Вместо вен у него есть дыра в руке: открытая рана размером с мяч для софтбола. Рана доходит до самой кости, плоти вокруг нее не осталось. Это дыра - одна из самых отвратительных вещей, что я в жизни видел, но от нее трудно отвести взгляд. Я сажусь как можно дальше от Бобби. Рядом с ним устроился новенький, который почти каждые двадцать минут встает и бродит туда-сюда. Он весит сто тридцать шесть кг., а лицо у него ярко-красного цвета. Его штаны обычно спущены до лодыжек, из распухшего рта высовывается язык. Он взирает на окружающий мир с беспомощной растерянностью, словно маленький щенок. И он почти всегда перепачкан экскрементами. Помимо всего прочего, мне кажется, что у него не все в порядке с головой, потому что он произносит лишь фразы типа: "Уже пора обедать?" Или: "Где коридор?" О коридоре он, как правило, спрашивает, стоя в коридоре. Однажды он чуть не растоптал меня, когда не смог найти свою ложку и решил, что она у меня. Этот парень много ест. Повсюду таскает с собой больничную еду. Ну, как бы там ни было, Бобби спит, а я разглядываю полку с видеокассетами. Хороших картин тут маловато, но я нахожу фильм Ларса фон Триера "Рассекая волны". По крайней мере, его мне хочется посмотреть. Я включаю фильм и шум будит Бобби. Он спал, накрыв голову книгой Джеймса Фрея. — А, это ты, мудила, — голос его сейчас походит на голос Темплтона, крысы из "Паутины Шарлотты". — Поверить не могу, что ты читал мои письма. Что смотришь? Я отвечаю. — Отличный фильм, чувак. Разве что чуток тяжеловатый. Бобби прав. Фильм хорош, но черт возьми... Если раньше мне казалось, что я в депрессии, то после трех часов наблюдения за тем, как милая, невинная Эмили Уотсон становится шлюхой ради парализованного мужа... ну, теперь я готов покончить с собой. Люди говорят, что суицид - это необратимое решение временной проблемы. Что же, на самом деле человеческая жизнь все равно вечно не длится и иногда такое необратимое решение кажется наилучшим выходом из ситуации. На протяжении большей части фильма я слышу храп Бобби. Время от времени он переворачивается на другой бок и говорит что-нибудь о том, какая Эмили Уотсон потрясающая актриса. Или рассуждает, что мне очень повезло, потому что я молод. Я киваю, не отрывая взгляд от экрана. Спустя три часа я принимаю дозу хлоральгидрата и погружаюсь в мир сновидений. Снятся мне кошмары про больших обезьян управляющих самолетом.
Мы спим весь следующий день и не устраиваем никакой гаражной распродажи. Зельда будит меня примерно в шесть вечера, и я чувствую себя весьма хреново из-за всего, что случилось накануне. У нас еще осталось немного кокаина, поэтому мы принимаем по дозе и пытаемся придумать, как же нам, блять, решить проблему с деньгами. Пейзаж за окном бледно-сер, жаркое солнце почти опустилось ниже уровня воды в загрязненном лос-анджелевском океане. Мы съедаем немного мороженого, после чего Зельда звонит Лизе. Лиза соглашается приобрести принадлежащий Зельде автограф Дуэйна Оллмэна за шестьсот долларов. Говорит, что Джордан отдаст нам чек, если сами привезем им подписанный плакат. Мы вместе принимаем душ и садимся в машину. На мне расклешенные вельветовые брюки и одна из курток бывшего мужа Зельды, дизайн которой она сама и придумала. Я чувствую себя странно, когда надеваю его вещи, но стараюсь на это забить. Зельда ведет машину, направляясь вниз по бульвару Сансет к дому Лизы и Джордана в Мандевилл Каньоне. На дорогах пробки. Мы застреваем на каждом повороте, то чуть-чуть продвигаясь вперед, то снова останавливаясь. Никто из нас не говорит о событиях прошлой ночи, хотя на моем лице все еще виднеются следы от ногтей. Когда мы наконец оказываемся на подъездной дорожке у дома Джордана и Лиз, уже совсем темно. Зельда захватила с собой длинное кожаное пальто, в надежде, что Лиза и его захочет купить. Джордан открывает нам дверь. Выглядит он так же, как и всегда: длинные волосы завязаны в хвост, слегка хмурый вид, на груди выцветшая футболка. Он ведет себя очень дружелюбно, спрашивает, не проголодались ли мы. Восхищается постером и забирает пальто, сказав, что постарается уговорить Лизу купить его. Интересуется как я поживаю. Мы немного болтаем. В конце концов, я спрашиваю нет ли у него каких-нибудь наркотиков, которыми мы бы могли вместе закинуться. Он отвечает, что не употребляет. — Прости, — говорю я, — ошибся с выводами. — Нет, нет, — произносит он своим обычным сонным голосом. — Ты все правильно подумал, просто я завязал. После этого он зовет нас на улицу, чтобы продемонстрировать новенький мотоцикл, который только что приобрел. Это мотоцикл от Ducati и Джордан говорит, что тот стал его единственной радостью в жизни. Мы оглядываем покупку. Мотоцикл действительно впечатляет. Я правда очень люблю водить мотоциклы и всегда мечтал, что сам куплю такой. — Езда на нем доставляет мне огромное удовольствие, — говорит Джордан. — С этим ничто не сравнится.
Мы с Зельдой едем домой. Она договорилась, что завтра я отправлюсь на собеседование с главным редактором Flaunt Magazine, так что сегодня мне категорически не стоит чем-либо закидываться. К тому же, мы все равно на мели. Но у Зельды есть знакомый в центре, который может раздобыть для нас крэка — если мы того захотим. Его зовут Карлос и он торгует на улице. Мы отправляемся в центр и созваниваемся с ним. Он соглашается за пустяковую сумму отдать нам порцию крэк-кокаина, которая при других обстоятельствах стоила бы не меньше восьмидесяти баксов. Мы притормаживаем на заправке и покупаем один из этих цветков в стеклянных трубках, которые чаще всего и берут для того, чтобы крэк курить. Я понимаю, что нам не стоило бы продолжать употреблять и что дела у нас идут паршиво, но жизнь без наркоты сейчас представляется невыносимой.
Мы едем по пустынной улице в центре. Карлос протягивает руку и через окно машины передает нам пухлый пакет с крэком. Зельда говорит, что он давно влюблен в нее и поэтому продает наркоту по столь выгодным ценам. Карлос — невысокий тощий испаноговорящий парниша, симпатичный, но очень уж измученный у него вид. Может, даже больше, чем у меня.
Крэк мы начинаем курить еще по пути домой и мне сразу становится лучше. Периодически я хватаюсь за руль, пока Зельда набивает трубку. Кайф длится недолго, но я думаю, что этого нам хватит, чтобы справиться с собеседованием и всем остальным.
Мы возвращаемся домой. Один из соседей снизу, гей-визажист, приехавший откуда-то с Юга, смотрит на нас с таким отвращением, когда мы во двор заходим, словно мы даже ругательств не заслуживаем. Мы минуем его, поднимаясь по лестнице, привычно здороваемся, и запираемся в нашей комнате. Некоторое время мы курим крэк и занимаемся любовью. Спать мы так и не ложимся, и когда наступает утро, мы все так же потребляем крэк и закидываемся остатками кокаина. Я занят созданием сложного рисунка, на который приклеиваю различные части и детальки от разобранного ранее ноутбука. Зельда удаляется в ванную и несколько часов очищает кожу лица. Я слушаю музыку в наушниках. В конце концов, я прерываю медитативные омовения лица Зельды, и мы вместе принимаем душ. Я съедаю немного хлопьев и мы делаем кофе. Мне еще нужно успеть перед собеседованием с мужиком из Flaunt Magazine распечатать все свои статьи в Kinko's и сопроводить их парой новых. Мы с Зельдой едем вниз по Сансет-бульвару к нужному офису и как раз собираемся войти в него, но тут она решает сперва позвонить Лизе, узнать, захотела ли та купить ее кожаное пальто. На улице немного моросит, идет летний мерзкий дождичек. Туман сползает вниз по отштукатуренным стенам зданий Сансет-бульвара. Я курю сигарету, опустив стекла в машине, в то время как Зельда сидит с прижатой к уху трубкой, слушая, что ей говорят. Не знаю, кто именно ответил на ее звонок, но Зельда раз за разом повторяет «Что?», а потом: «Боже мой». Она вешает трубку и поворачивается ко мне. Джордан мертв. Врезался на мотоцикле в дерево. Мы смотрим друг на друга и одновременно начинаем плакать. Я реву в голос, не могу остановиться. Не знаю, что мне теперь делать. Звоню своим друзьям из Нью-Йорка, которые хорошо знали Джордана, но никто из них не отвечает. Звоню своему отцу и оставляю сообщение на автоответчике. Я думаю, что он, может быть, общается с мамой Джордана (его отец умер в прошлом году). Потом я звоню маме и она отвечает. Я пытаюсь рассказать ей, что она случилось, но она начинает орать на меня прежде, чем мне это удается. Говорит, что знает — я под кайфом. — Мам, что ты, черт возьми, несешь? Джордан погиб! Я не под кайфом, я в раздрае. Подумал, что ты, возможно, с его мамой связь поддерживаешь, типа того. — Мне нет дело до Джордана. Но мне есть дело до тебя. То пропадаешь на несколько месяцев, а теперь вдруг звонишь мне, рыдая. Что, черт возьми, с тобой не так? — Мама, — говорю я, подняв ноги к груди, склубочившись на переднем сидении, — Джордан умер. Я же говорю, он попал в аварию на мотоцикле и теперь, блять, мертв. — Ты ведь под кайфом, верно? По голосу заметно. Тебе нужна помощь. Эта женщина тебя погубит. — Мама, я совсем о другом с тобой поговорить хочу. О Джордане. Но я вообще-то «чист». Больше двух недель не употребляю. Она не верит. Она практически орет на меня. А потом Зельда вдруг выходит из себя и начинает орать на мою мать, требуя, чтобы я передавал ей каждое ее слово. Зельда называет маму сукой, которая сует нос не в свои дела, кричит, что она бессердечная. Она в бешенстве из-за того, что моя мама растрепала ее семье, что мы снова подсели на наркоту. Рассказывает моей маме (по-прежнему через меня), какой ненормальный у нее отец, что она не имела права втягивать членов ее семьи в это дело. — Ты не понимаешь, что он за человек. Нихрена не знаешь на что он способен! Эти слова я не передаю, думаю, мама и сама и сама отлично слышит ее крики. Каким-то образом из-за всего этого смерть Джордана отходит на задний план. Я кричу, Зельда кричит, мама кричит. В самый разгар переполоха у Зельды звонит телефон. Это мужик из Flaunt Magazine решил переназначить наше собеседование на другое время, что, с учетом всех обстоятельств, пожалуй, к лучшему. Мы больше никуда не едем, но наш спор не утихает. Я окончательно выхожу из себя и мне хочется, чтобы Зельда наконец успокоилась и дала мне возможность самому поорать на мать. В конце концов, я вешаю трубку и еще немного плачу из-за смерти Джордана и из-за окружающей беспросветной безнадежности. Мы созваниваемся с дилером и договариваемся встретиться в Ларчмонде, куда все равно уже почти доехали. Покупаем кучу кокаина, мета и некоторое количество таблеток. Деньги у нас почти закончились. Не представляю, как мы сможем расплатиться за квартиру, купить себе еды и тд. Во мне теплится надежда, что, может быть, я устроюсь куда-нибудь на работу, но она мимолетна. В настоящее время я почти ни в чем не уверен. Уверен, что люблю Зельду — это точно. Но мы часто ссоримся и, по правде говоря, я живу в постоянном страхе, что потеряю ее. Я просто не знаю, могу ли ей доверять. Столько раз уже ловил ее на лжи. А тут еще эти наркотики. Мы закидываемся прямо в машине, у меня все руки в шрамах и я не знаю, как смогу остановиться, даже если захочу. Я чувствую себя так, словно постоянно нахожусь на волоске от смерти, а гибель Джордана только усиливает это ощущение. Мне страшно. Нужно взяться за ум, знаю. Нужно снова начать работать. Но у меня нет компьютера, а без него невозможно заниматься написанием рецензий и другими делами. Да, вот в чем корень проблемы. Найду работу и все наладится. Нужно раздобыть компьютер. Мы возвращаемся в квартиру и несколько часов закидываемся наркотой, попутно разговаривая про деньги и обсуждая, что же нам, черт возьми, теперь делать. Говорим про мою мать, как сильно мы на нее злимся из-за того, что она сделала. Я заодно рассказываю как сильно зол на отчима из-за того, как он себя вел со мной и мамой, ужасно зол.
Мы снова принимаем наркотики и вот, в три часа утра, шатаемся из угла в угол, словно животные в клетке. — Зельда, — говорю я, когда в голову приходит одна идея, — поехали-ка к моей маме. Я знаю, как попасть в их дом, и смогу стырить компьютер Тодда. — Отличная мысль, — откликается она, — тебе же нужен компьютер. Мы очень долго одеваемся. Когда забираемся в машину, то я сажусь за руль. Мы сильно укурены, а из колонок поет Амон Тобин. Раннее утро, за окнами автомобиля темно и холодно. Я крепко сжимаю зубы, слишком крепко. В смысле, сильнее, чем следовало бы. Я с большой злостью говорю о своей матери, об отчиме и бла-бла-бла. Когда мы доезжаем до района, где находится мамин дом, в Пасифик Палисадес, то решаем остановиться на некоторое расстоянии от него и сперва закупиться кое-какими продуктами в супермаркете, что располагается ниже по улице. Еще только около четырех часов утра. Мы паркуемся и закидываемся новой порцией мета. Блуждая по ярко (слишком ярко) освещенным рядам продуктового магазина, мы смеемся над собой и целуемся. Я задаюсь вопросом, наблюдает ли кто-нибудь за нами и что он может подумать. Начинаю немного параноить и утыкаюсь взглядом в пол. В конце концов, мы тут единственные покупатели. Но несмотря на все это, мы покупаем мороженое и хлопья Lucky Charms, а еще хотим взять бутылку вина, но нам отвечают, что алкоголь раньше шести продавать не начнут. Поэтому я говорю Зельде, что вернусь сюда как раз к нужному времени, отправлюсь пока что за компьютером. Она целует меня на прощание и после этого я еду к дому матери. Как только я оказываюсь на их улице, меня обуревает страх. Я паркуюсь вдалеке от дома и медленно иду вперед. Внезапно я вспоминаю про маминых собак. Они же начнут лаять как оглашенные, если услышат какой-либо шум. Я правда сильно напуган. Воображаю, что все соседи смотрят на меня, следят за мной. Компьютер находится в гараже и я полагаю, что смогу пробраться туда, никаких проблем. По какой-то причине я решаю взобраться на крышу гаража. Кажется, думаю, что смогу продраться через черепицу. Пытаюсь оторвать черепицу. Дело продвигается медленно. Черепицу, оказывается, оторвать не так-то просто. Я сползаю вниз по стволу дерева, при этом сильно поранив руки, а потом бегу в гараж и запираюсь там.
Не знаю точно, что именно со мной происходит в тот момент. Я вроде как ненадолго утрачиваю связь с реальностью.
В гараже полно коробок, вешалок с одеждой, одежды, которая просто валяется на полу и других вещей. Я быстро освобождаю одну из коробок и кладу в нее компьютер. Но после этого я, ну, перестаю о чем-либо размышлять и творю всякую фигню. Опустошаю другие коробки, разбрасываю вещи и взбираюсь на потолочные балки. Снова забираюсь на крышу. Так проходит несколько часов. Я просто слоняюсь вокруг, рассортировываю вещи по маленьким кучкам, действуя словно на автопилоте. Я нахожу пару кассет с порнофильмами, которые наверняка принадлежат отчиму и растаптываю их. Я вроде как кажусь себе огромным насекомым, которое может взобраться куда угодно. Червяком или слизнем, может, или Бог знает кем еще. Потом, взобравшись на перекладины, удерживающие крышу, я делаюсь длинноногим пауком, затаившимся в тени. Проходит еще какое-то время. Мне жарко, в горле пересохло. Уже полдень. Лучи солнца проникают сквозь трещины в черепице. Полосы желтого цвета пробиваются сквозь затхлый, пыльный воздух гаража. Я уклоняюсь от этих ярких явлений. Думаю, что луч солнца может обратить меня в прах, как вампира. Мысли вихрем проносятся в моей голове, не задерживаясь надолго. Внезапно я понимаю, что не могу найти дверь, что заперт и не сумею выбраться отсюда. Я погружаюсь в сон и вижу себя ребенком, прячущимся в этом же самом гараже, дрожащим от страха и едва ли не блюющим в своем тайном укрытии, куда я сбежал от ссоры. Мама с Тоддом орут друг на друга, а я такой маленький и напуганный. Мама все еще хочет, чтобы я поехал с ней в отель, но мне слишком страшно. Не хочу предавать Тодда. Потом я вспоминаю, как мы ехали по шоссе в Сан-Диего. Мама с Тоддом ссорились, а я лежал на заднем сидении и притворялся спящим. Мама схватилась за руль и попыталась развернуть машину, которую вел Тодд. Лежа на заднем сидении, я чувствовал себя таким виноватым, словно все это происходило из-за меня. Затем меня посещает еще одно воспоминание.
Вокруг совсем тускло, все в тумане, я не могу понять, что происходит. Мне становится дурно и меня тошнит какой-то пенистой жидкостью.
Проходит больше пяти часов, прежде чем раздается стук в дверь. Каким-то образом мне удается ненадолго вырваться из мрака психоза и открыть ее. На пороге стоит Спенсер и мне кажется, что он реальный, не галлюцинация. Окончательно я в этом уверяюсь, когда он начинает говорить со мной о программе «двенадцать шагов». Мама тоже тут. Похоже, она в бешенстве. Оно и неудивительно. Не знаю, почему она не на работе. Рядом с ней стоит мой старший брат, Рон, мамин сын от ее первого брака. Мы с ним встречались всего несколько раз. Все они говорят одновременно. Рассказывают, что Зельда перепугалась, потому что я на полдня бросил ее в продуктовом магазине. Она позвонила моей маме, а также куче других людей, после чего одолжила деньги у Якудзы и поехала обратно в Голливуд на такси. Зельда заявила всем, что советует отправить меня на лечение, чтобы я больше не таскался за ней. Спенсер хочет, чтобы я отправился на лечение. Мама хочет, чтобы я отправился на лечение. Даже Рон считает, что мне нужна помощь. Не знаю сколько времени длится этот разговор, но вскоре к нам присоединяется коп из лос-анджелевского полицейского департамента, желающий составить рапорт. Думаю, его вызвал мой отчим. Полагаю, Тодд сидит в доме, избегая встречи со мной. Коп (типичный коп с квадратной челюстью, «ежиком» на голове и тд.) собирается арестовать меня, но мама говорит, что не будет выдвигать обвинений, если я соглашусь лечь в клинику. В тюрьму мне отправляться не хочется, так что я говорю им то, что они желают услышать. Они разрешают мне вернуться в Голливуд, чтобы собрать вещи.
На обратном пути я проклинаю себя и опять, в тысячный раз за мою жизнь, задаюсь вопросом: как же, черт возьми, выпутаться из этой истории?
Как только переступаю порог квартиры, Зельда набрасывается на меня с кулаками. Все мои вещи свалены в картонную коробку, стоящую посреди комнаты. Зельда плачет и кричит, а я пытаюсь схватить ее за руки, уворачиваясь от пощечин. Я хочу объяснить, что произошло, хотя не представляю, чем это может помочь. В смысле, я же на пять часов бросил ее в супермаркете, из-за того, что со мной случился нервный срыв, спровоцированный наркотиками. Спустя несколько минут мне удается ее успокоить. Я вру ей, что услышал шаги брата и поэтому вынужден был спрятаться в гараже, где и застрял надолго. Она, кажется, готова меня простить, но все еще считает, что мне требуется помощь. Мы закидываемся наркотиками и обсуждаем этот вопрос. Чуть позже у Зельды звонит телефон — это мой отец ее вызванивает. Они с Зельдой говорят о чем-то, не знаю о чем именно. В разговоре с моим отцом Зельда старательно изображает из себя ответственного человека. Она внезапно становится воплощением мудрости и зрелости, человеком, не имеющим никакого отношения к моей зависимости. Не знаю, поверил ли отец чему-то из ее речи, но сыграно было классно. Разумеется, потом телефон передают мне и я по голосу понимаю, что отец обеспокоен и взволнован. Он держится строго, говорит быстро. Судя по всему, они с мамой успели переговорить с адвокатами. Они имеют право заявить на меня в полицию в течение следующих девяноста дней, а Зельду могут обвинить в пособничестве. В этом случае нам обоим придется переживать процесс детоксикации на полу в камере, вдали от Бупренорфина, Ксанакса и Клоназепама, а значит у нас будут приступы судорог, из-за которых мы даже умереть можем. Блядь, как же я зол на себя. Выбора нет, приходится соглашаться на выдвинутые отцом условия. Он говорит, что в реабилитационном центре Орегона есть свободная койка. Он договорился, чтобы сотрудники центра связались со мной напрямую. Они позвонят на телефон Зельды примерно через час. Я вешаю трубку. — Детка, — говорю я, — они собираются услать меня в Орегон. — Что? Почему ты не можешь остаться в Л. А.? На ней сейчас маленькие шортики-боксеры и обтягивающая майка. Она выглядит невероятно мило и внезапно начинает сильно переживать, страшиться моего отъезда. Я целую ее и хочу умереть, вот правда. Все это так печально. Мы с Зельдой законченные наркоши, полностью истощенные. Я теперь даже не могу сходить в туалет «по-большому», доктор сказал, что все дело в «уплотнении». Дерьмо во мне превратилось в твердые окаменелости. Приходится часами сидеть в туалете, буквально руками выковыривать из себя эти гранулы. Глаза у меня запали, кожа пожелтела и покрылась чешуйками. Пот воняет химикатами. От моего тела в данный момент остались одни кости.
Мы занимаемся любовью до тех пор, пока не раздается новый звонок. Я отвечаю и на какое-то время мир снова погружается в темноту. Я уверен, что из реабилитационного центра позвонила женщина, но помимо этого у меня не осталось никаких воспоминаний о нашем с ней разговоре. Полагаю, я много говорил про Зельду, как сильно не хочу с ней расставаться. Видимо, женщину это разозлило (или что-то другое), потому что в Орегон я больше не собираюсь. В смысле, они отказываются принять меня. Просто не хотят, чтобы я у них находился. Не знаю, что конкретно их не устроило, но теперь нужно срочно придумать новый план действий. Отец мной очень недоволен. Кажется, он думает, что я специально все испортил. Намеренно запорол беседу с леди из центра, чтобы уж точно туда не попасть. Но это неправда. Я ей все честно рассказал. И вот теперь я снова томлюсь в ожидании, закидываясь наркотой вместе с Зельдой. Около девяти часов вечера снова звонит отец. Он говорит, что нашел клинику в Долине, где меня готовы принять. Ставит ультиматум: либо я отправляюсь туда, либо меня прямо сейчас арестуют. Не уверен, правда ли это, но проверять не хочу. Так что я еду туда. Ну, точнее, сперва принимаю душ, а Зельда собирает мои вещи. В числе прочего, она кладет в сумку фотоальбом с кучей своих снимков. Также она пишет мне длинное письмо, в котором обещает, что никогда меня не покинет. Мы полны решимости пожениться, когда все это закончится. Мы целуемся, плачем, снова и снова признаемся друг другу в любви. Я думаю, что процесс детоксикации займет не больше десяти дней, а потом я стану «чист», мы с Зельдой будем жить вместе, я вернусь к писательству и все сложится наилучшим образом. Но я все равно боюсь, что могу потерять Зельду. Она ведет машину, направляясь к клинике, а я вдыхаю, вкалываю, выкуриваю и глотаю все, что только попадается мне в руки. Я нахожусь под сильнейшим кайфом и страх из-за предстоящей детоксикации немного утихает. К дверям клиники я подкатываю с видом рок-звезды. На часах около двух ночи, но я все равно в больших солнцезащитных очках. Из одежды на мне брюки-клеш, куртка с бахромой и безумная разноцветная шляпа, созданная каким-то известным дизайнером. Зельда целует меня на прощание, а я отдаю ей кое-какие свои вещи (например, кошелек), потому что понятия не имею, насколько здесь может быть ужасно. На самом деле, прежде я никогда не бывал в клиниках, где только детоксикацию проводят. Во всех других центрах этот процесс всегда являлся частью программы, рассчитанной на двадцать восемь дней. А после истории с Лорен я и вовсе просто на полу валялся во время детоксикации. После мета и кокса тебе просто нужно как можно больше спать. Но я не знаю чего следует ожидать, когда «снимаешься» с бензодиазепинов и Бупренорфина. Как бы то ни было, Зельда прощается и наблюдая за тем, как она уезжает прочь, мне хочется расплакаться. Чувствую себя полностью поверженным. Но я по-прежнему под кайфом, поэтому заходя в клинику, говорю себе, что все будет в порядке. «The Mission Community detox» — это госпиталь, и, ну, он и выглядит как госпиталь. Все вокруг очень стерильное, горят флуоресцентные лампы, на полу белая плитка. Кровати тут с пластиковыми спинками, прислоняться к которым чертовски холодно. Есть две комнаты отдыха с телевизорами, видеомагнитофонами и кучей кассет. Еще есть небольшая кухонька с холодильником, забитым дешевым фастфудом и залежалыми сэнвидчами. Меня осматривает невысокий бородатый парень в гавайской рубашке, похожий на испанца, а очень толстая женщина, напоминающая плюшевого медведя, вдобавок измеряет мой уровень кровяного давления. Она милая, черт возьми. Они оба очень милые. Они вежливые, дружелюбные и, похоже, не слишком переживают из-за того, что мой организм сейчас напичкан кучей различных наркотиков. Слава Богу, что врать им не нужно. Я рассказываю им обо всем: про мет, кокс, героин, Ксанакс, Клоназепам, Каризопродол и Бупренорфин. Они улыбаются, фотографируют меня и берут у меня кровь на проверку. Парень выходит вместе со мной на улицу, к жаркому воздуху Долины, позволяет покурить. После этого они выдают мне кучу лекарств, которые должны меня вырубить. Подбирают для меня одежду и я пытаюсь уснуть. Ну, точнее, сперва я сижу у окна и немного рисую. Не знаю, что именно они мне дали, но эти средства быстро срабатывают, потому что вскоре я отрубаюсь. Ночью я просыпаюсь всего дважды и оба раза это происходит из-за того, что в мою комнату пробирается высокий тощий парнишка (думаю, он младше меня) с пустым взглядом. Он в одной футболке, у него бритая голова и телосложение баскетболиста. Кажется, в руках у него какие-то туалетные принадлежности. Может, полотенце. — Чувак, какого хрена? — удается выговорить мне сквозь сон. Он замирает на месте. Широко распахнутые глаза еще больше округляются. — Мне страшно, — говорит он. — Можно я посплю с тобой? — Бля, нет. Попроси, чтобы тебе какое-нибудь снотворное дали. В этот момент в комнату заглядывает медсестра, чрезвычайно накаченная темнокожая женщина, которая выглядит так, словно могла бы одним мизинцем меня пополам переломить. У нее всклокоченные волосы и она кричит на пацана, чтобы тот оставил меня в покое. Он высоко подпрыгивает от неожиданности и улепетывает прочь. Медсестра подмигивает мне, извиняется. Я говорю: — Просто дайте ему какой-нибудь хуйни, чтобы уснул. А потом и сам так поступаю — засыпаю.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Номинанты на Глобус полный список Первым делом поднимем бокалы за Тимофея, Тимофея, как верно сказал Арми в своем интервью с Дакотой, весь мир любит больше всего на свете Даже если плюет на сам фильм, где он снимался. Но это-то ладно, трудно поспорить, что в КМ лучшее- это Тимми. НО СНОВА НОМИНИРОВАТЬ ФИЛЬМ ЛАНТИМОСА КАК КОМЕДИЮ. блеать ну и юмористы там в жюри попадаются, ор выше гор. Из мини-сериалов есть любимые Алиенист и Острые предметы. Острые предметы мы с Эстер досмотрели не далее как час назад, очень вовремя! Несмотря на все достоинства и танцующих мальчиков Алиениста, Острые предметы заслуживают награду больше. И там женская тема, женщины у нас все еще в тренде. Адам Драйвер в одной категории с Тимми, надеюсь, Глобус продолжит юморить и сфотографирует их вместе, это будет нечто. Тимми может сидеть у Адама на плечах. Лягушонка Рами поздравляю с его вырастанием из сериальных номинаций до драматических-фильмовских. "Остров собак" по-любому должен взять "лучший мультфильм". С Черной Пантеры ДРАМЫ ору сильнее чем с Лантимоса-комедии, пожалуй. Шутка из первого сезона Боджека "Вы вообще смотрите, что номинируете?" не устаревает. ----------- Даже если вести себя максимально осторожно в сети и быть недоверчивым по отношению ко всем незнакомцам, все равно остается шанс, что ты попадешься на крючок к сетевым мошенникам. Так что советую периодически заходить в авторский блог про аферы в Интернете hypenews.livejournal.com/ и узнать какие аферы нынче "в тренде". Предупрежден - значит вооружен.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
В каждом сборнике рассказов Брэдбери, что я читал, обязательно попадаются рассказы, которые воспринимаются как готовые аушки к разным фандомам. В "Летнее утро, летняя ночь" таким стал
"Всякое бывает"Весной тысяча девятьсот тридцать четвертого в Центральную школу пришла учительствовать мисс Энн Тейлор. Было ей тогда двадцать четыре года, а Бобу Маркхэму — четырнадцать. Все умы занимала Энн Тейлор. Для этой учительницы дети несли в школу то цветы, то фрукты и без напоминания сворачивали после уроков зеленовато-розовые карты мира. Если она проходила по улицам, то, казалось, как раз в ту пору, когда дубы и вязы отбрасывали кружевную тень, отчего на лице у нее играли солнечные зайчики, а она шла не останавливаясь, и при встрече с нею каждый загадывал что-то свое. Была она как нежный персик среди зимних снегов, как глоток холодного молока к завтраку в душное летнее утро. Выпадали, случалось, редкостные дни, когда мир обретал равновесие, подобно кленовому листу, которому не дают упасть благодатные ветра: такие деньки точь-в-точь были похожи на Энн Тейлор, и в календаре их следовало бы назвать ее именем.
Что же до Боба Маркхэма, октябрьскими вечерами этот паренек слонялся в одиночку по городским улицам, а за ним гнался ворох листьев — ни дать ни взять мышиные полчища в Духов день. Весной движения его замедлялись, и весь он становился похож на белую молодь форели, что водится в терпких водах речки Фокс-Хилл; за лето белизна сменялась коричневым отблеском спелых каштанов. Частенько он, валяясь на траве, взахлеб читал книжки, даже не замечая муравьев, ползавших по страницам, а то еще играл сам с собой в шахматы на крыльце бабушкиного дома. Приятелей у него не было.
Когда мисс Тейлор пришла вести свой первый урок, Боб учился в девятом классе; никто из учеников не шелохнулся, пока она выводила на доске свое имя аккуратным, округлым почерком.
— Меня зовут Энн Тейлор, — негромко сказала она, — я ваша новая учительница.
Казалось, в классную комнату вдруг хлынул свет, словно чья-то рука сдвинула кровлю. Боб Маркхэм держал наготове пульку из жеваной бумаги. Через полчаса он незаметно уронил пульку на пол.
После уроков он принес в класс ведро воды, взял тряпку и стал протирать доски.
— Что происходит? — Обернувшись, она посмотрела в его сторону из-за учительского стола, за которым проверяла диктанты.
— Доски грязноваты, — сказал Боб.
— Да, верно. Ты сам решил этим заняться?
— Наверное, полагается разрешения спрашивать, — смущенно выдавил он.
— А мы сделаем вид, будто ты так и поступил, — улыбнулась она в ответ, и от этой улыбки он мигом справился с работой: белые тряпки и губки так и летали у него в руках, и если бы кто заглянул с улицы в открытое окно, то подумал бы, что в классе кружатся хлопья снега. — Дай-ка вспомню, — сказала мисс Тейлор. — Ты ведь Боб Маркхэм, правильно?
— Да, мэм.
— Ну, спасибо тебе, Боб.
— А давайте я каждый день буду доски мыть? — предложил он.
— Тебе не кажется, что все должны дежурить по очереди?
— Да мне не трудно, — сказал он. — После уроков.
— Можно попробовать, а там видно будет, — решила она.
Он медлил.
— Теперь беги домой, — велела она, помолчав.
— До свидания. — Нога за ногу, он поплелся к выходу.
На следующее утро он уже маячил у пансиона, где поселилась мисс Тейлор, в то самое время, когда она выходила из дверей.
— А вот и я, — сказал он.
— Честно говоря, — ответила она, — меня это не удивляет.
Они отправились в школу вместе.
— Давайте я ваши книжки понесу, — предложил он.
— О, спасибо тебе, Боб.
— Не за что, — откликнулся он, принимая у нее книги.
Вот уже несколько минут они шли бок о бок, но он не проронил ни слова. При взгляде на него — искоса и немного сверху — она заметила, что он не только не смущен, но сияет от счастья, и решила дать ему возможность заговорить первым, однако это ни к чему не привело. На подходе к школе он вернул ей книги.
— Наверно, дальше надо поодиночке, — сказал он. — Ребята не так поймут.
— Да я и сама не вполне понимаю, Боб.
— Ну как, у нас дружба, — со значением произнес он.
— Боб… — начала она.
— Да, мэм?
— Ладно, неважно. — И она зашагала вперед.
— Я со звонком приду, — сказал Боб.
Конечно же, он пришел со звонком и каждый день на протяжении двух недель оставался после уроков: не говоря ни слова, тщательно мыл доски, полоскал тряпки и снимал со стены карты, а она тем временем проверяла тетради. До четырех часов между ними висела тишина: в этой тишине солнце клонилось к закату, по-кошачьи сновали тряпки, шуршали тетрадные страницы, поскрипывало перо, а в высокое оконное стекло с натужным жужжанием билась сердитая муха. Иногда молчание затягивалось часов до пяти, покуда мисс Тейлор не замечала, что Боб Маркхэм устроился за последней партой и не сводит с нее глаз.
— Ну, пора домой, — по обыкновению говорила мисс Тейлор, поднимаясь со стула.
— Да, мэм.
И он бросался доставать из шкафа ее пальто и шляпку. Потом брал у нее ключ и сам запирал дверь, если к тому времени еще не появлялся школьный сторож. А дальше они спускались с крыльца и пересекали опустевший школьный двор. О чем только не заходил у них разговор.
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Боб?
— Писателем, — отвечал он.
— Да, планы у тебя серьезные. Только это тяжелый труд.
— Знаю, но хотя бы попробовать, — сказал он. — Я ведь много читаю.
— Боб, неужели у тебя нет никаких дел после уроков? Я хочу сказать — это непорядок, что из-за бессменного дежурства ты проводишь столько времени в четырех стенах.
— Мне нравится, — объяснил он. — Я вообще занимаюсь только тем, что мне нравится.
— И все-таки…
— Нет, я уж так решил, — упорствовал Боб.
Немного подумав, он выговорил:
— Мисс Тейлор, можно вас кое о чем попросить?
— Смотря о чем.
— Каждое воскресенье я выхожу на Бьютрик-стрит, иду вдоль ручья и дохожу до озера Мичиган. Там раки водятся, бабочки летают, птицы поют. Если вы не против, пойдемте вместе, а?
— Спасибо за приглашение, — сказала она.
— Значит, договорились?
— Нет, у меня, к сожалению, дела.
Он уже открыл рот, чтобы спросить, какие у нее дела после уроков, но осекся.
— Я бутерброды с собой беру, — продолжал он. — С ветчиной и соленьями. И апельсиновую шипучку. Прихожу на озеро часам к двенадцати, ухожу около трех. Здорово было бы вместе пойти. Вы собираете бабочек? У меня, например, большая коллекция. И для вас наловим.
— Спасибо тебе, Боб, но нет, не получится. Может быть, в другой раз.
Он поднял на нее глаза:
— Напрасно я об этом заговорил, да?
— У тебя есть полное право говорить о чем угодно, — ответила она.
Через несколько дней она нашла у себя потрепанную книгу «Большие надежды» и за ненадобностью отдала Бобу. В ту ночь он не сомкнул глаз и прочел роман от корки до корки, а наутро поделился впечатлениями. Теперь он изо дня в день поджидал мисс Тейлор за углом от пансиона, и она не раз начинала: «Боб…» — намереваясь сказать, чтобы он больше не приходил, но так и не собралась с духом.
В пятницу утром на учительском столе сидела бабочка. Мисс Тейлор уже собралась махнуть рукой, чтобы ее согнать, но вовремя заметила, что тонкие крылышки даже не дрогнули; тогда она сообразила, что пойманную бабочку принесли в класс до звонка. Поверх голов она отыскала взглядом Боба, но тот уставился в книгу — не читал, а просто опустил глаза.
Именно тогда до нее дошло, что отныне ей будет затруднительно вызывать Боба отвечать домашнее задание. Карандаш то и дело останавливался на его имени, но в итоге она вызывала тех учеников, чьи фамилии значились в классном журнале до или после фамилии Маркхэм. Когда они вместе шли в школу или обратно, она не поднимала глаз. Но после уроков, когда Боб тянулся вверх, чтобы стереть с доски примеры и задачи, она нередко ловила себя на том, что исподволь наблюдает за его движениями.
А однажды в воскресенье он стоял посреди речушки в закатанных до колен штанах и вдруг, подняв голову, заметил, что у самой кромки воды появилась мисс Тейлор.
— А вот и я, — сказала она, смеясь.
— Честно говоря, — отозвался он, — меня это не удивляет.
— Покажи-ка мне раков и бабочек, — попросила она.
Они дошли до озера и сели на песок, обдуваемые теплым ветром. Когда настало время подкрепиться бутербродами с ветчиной и соленьями, а также апельсиновым ситро, Боб чинно уселся немного позади.
— Эх, прямо не верится, — вырвалось у него. — Самое счастливое время в моей жизни.
— Кто бы мог подумать, что я отправлюсь на такой пикник, — сказала она.
— Да еще с каким-то сопляком, — добавил он.
— Мне здесь хорошо, — призналась она.
— Приятно слышать.
До вечера они почти не разговаривали.
— Неправильно это, — сказал он позднее. — А почему — не могу понять. Мы же просто гуляем, ловим этих дурацких бабочек и раков, едим бутерброды. Но мать с отцом точно меня прибьют, если узнают, да и в школе по башке дадут. А вас, наверное, учителя засмеют, да?
— К сожалению, это так.
— Тогда завязывать надо с этими бабочками.
— Я вообще не понимаю, как здесь оказалась, — пробормотала она.
На этом и закончился тот день.
Вот и все, что вместила в себя история Энн Тейлор и Боба Маркхэма. Две-три бабочки-данаиды, книга Диккенса, десяток раков, четыре бутерброда и две бутылки апельсинового ситро. В понедельник Боб долго стоял за углом, но так и не дождался, чтобы мисс Тейлор появилась в дверях и направилась в школу. Лишь примчавшись к первому звонку, он сообразил, что она вышла раньше обычного и намного его опередила. После занятий она снова исчезла: на последнем уроке ее подменяла другая учительница. Пройдясь мимо пансиона, где жила мисс Тейлор, он так ее и не увидел, а позвонить в дверь не решился.
Во вторник после уроков они снова оказались в безмолвной классной комнате: он размеренно тер доску губкой, как будто время остановилось и спешить больше некуда, а она проверяла тетради, и ей тоже казалось, что можно до скончания века сидеть за столом, утопая в непостижимом покое и счастье, — и тут вдруг пробили часы на здании суда. Часовая башня находилась в квартале от школы, но от бронзового гула курантов содрогалось все тело, точно старея с каждом ударом. Этот бой пробирал до костей, напоминая о сокрушительной силе времени; с пятым ударом она подняла голову и долго смотрела в окно на городские часы. Потом отложила ручку.
— Боб! — окликнула мисс Тейлор. Вздрогнув, он обернулся. За все это время они не перемолвились ни словом.
— Подойди, пожалуйста, — попросила она. Он медленно положил губку.
— Иду, — ответил он.
— Присядь, Боб.
— Да, мэм.
Несколько мгновений она пристально смотрела на него, и наконец он отвел глаза.
— Ответь мне, Боб, ты понимаешь, о чем я собираюсь поговорить? Догадываешься?
— Да.
— Тогда сам скажи.
— О нас, — произнес он, помолчав.
— Сколько тебе лет, Боб?
— Пятнадцать будет.
— На самом деле тебе четырнадцать.
Он неловко поерзал.
— Да, мэм.
— А знаешь ли ты, сколько мне?
— Да, мэм. Слышал. Двадцать четыре.
— Двадцать четыре.
— Через десять лет мне тоже будет двадцать четыре, — сказал он.
— Но к сожалению, сейчас тебе еще нет двадцати четырех.
— А иногда кажется, что есть.
— Понимаю — иногда ты и ведешь себя как мой ровесник.
— Честно?
— Ну-ка, сиди смирно; это серьезный разговор. Нам необходимо самим разобраться в том, что происходит, ты согласен?
— Вообще-то да.
— Для начала давай признаем: мы самые лучшие, самые близкие друзья на свете. Давай признаем: у меня никогда не было такого ученика, как ты, и ни к одному молодому человеку я не испытывала такой нежности. И позволь, я скажу за тебя: ты считаешь меня лучшей учительницей из всех, которые у тебя были.
— Если бы только это, — сказал он.
— Возможно, ты чувствуешь нечто большее, но приходится учитывать самые разные обстоятельства, весь уклад нашей жизни, считаться с горожанами, соседями и, конечно, друг с другом. Я размышляю об этом уже много дней, Боб. Не думай, что я не способна разобраться в собственных чувствах. По некоторым причинам наша дружба действительно выглядит очень странно. Но ведь ты — незаурядный юноша. Себя, как мне кажется, я тоже хорошо знаю и могу сказать, что не страдаю физическими или умственными расстройствами; я искренне ценю тебя как личность. Но в нашем мире, Боб, о личности принято говорить только тогда, когда человек достиг определенного возраста. Не знаю, понятно ли я выражаюсь.
— Чего ж тут непонятного? — проговорил он. — Был бы я на десять лет старше и на пятнадцать дюймов выше — и разговор был бы другой. Глупо судить о человеке по его росту.
— Согласна, это кажется глупостью, — продолжила она, — ведь ты ощущаешь себя взрослым, знаешь, что не делал ничего плохого, и стыдиться тебе нечего. Тебе нечего стыдиться, Боб, так и знай. Ты держался честно и достойно; надеюсь, и я вела себя так же.
— Это уж точно, — подтвердил он.
— Возможно, придет время, когда люди научатся распознавать зрелость характера и будут говорить: вот это настоящий мужчина, хотя ему всего четырнадцать лет. По воле случая и судьбы он стал зрелым человеком, который трезво оценивает себя, знает, что такое ответственность и чувство долга. Но пока это время не пришло, мерилом будут служить возраст и рост.
— Несправедливо, — сказал он.
— Допустим, и мне это не по душе, но ты же не хочешь, чтобы тебе в конце концов стало еще тяжелее? Ты же не хочешь, чтобы мы оба были несчастны? А ведь именно это нас и ждет. Мы ничего не можем изменить, у нас нет выбора; даже этот разговор о нас самих — и тот звучит нелепо.
— Да, мэм.
— Но по крайней мере, мы выяснили все, что касается нас двоих, мы знаем, что не сделали ничего дурного, что совесть у нас чиста и в наших отношениях нет ничего постыдного. Однако мы оба понимаем и то, что продолжение невозможно, так ведь?
— Может, и так, только я ничего не могу с собой поделать.
— Нужно решить, как нам быть дальше. Сейчас об этом знаем только ты и я. Не исключено, что вскоре это будет знать каждый встречный и поперечный. Я могла бы сменить работу…
— Нет, даже не думайте!
— Или устроить так, чтобы тебя перевели в другую школу.
— Можете не трудиться, — бросил он.
— Почему же?
— Наша семья переезжает. В Мэдисон. Через неделю меня уже здесь не будет.
— Это ведь никак не связано с темой нашего разговора?
— Нет-нет, что вы. Отцу предложили хорошее место, вот и все. В пятидесяти милях отсюда. Мы ведь сможем видеться, когда я буду приезжать в город?
— Ты думаешь, это разумно?
— Наверное, нет.
Какое-то время они сидели молча.
— Почему же так вышло? — беспомощно спросил он.
— Не знаю, — ответила она. — Никто не знает. Тысячу лет люди не могут найти ответа на этот вопрос и, как мне кажется, никогда не найдут. Нас либо тянет друг к другу, либо нет, и случается, между двумя людьми возникает чувство, которое приходится скрывать. Я не могу объяснить, что меня подтолкнуло, а ты — тем более.
— Пойду я домой, — проговорил он.
— Ты на меня не сердишься?
— Господи, конечно нет. Как я могу на вас сердиться?
— И еще одно. Я хочу, чтобы ты помнил: в жизни нам за все воздается. Так было во все времена, иначе род человеческий не смог бы выжить. Сейчас тебе тяжело, так же как и мне. Но потом произойдет событие, которое залечит все раны. Ты мне веришь?
— И рад бы поверить…
— Это чистая правда.
— Вот если бы… — начал он.
— О чем ты?
— Если бы только вы могли меня подождать, — выпалил он.
— Подождать десять лет?
— Мне тогда исполнится двадцать четыре.
— А мне — тридцать четыре, и возможно, я стану совсем другим человеком. Нет, думаю, это невозможно.
— Разве вам бы этого не хотелось? — воскликнул он.
— Да, — ответила она тихо. — Это нелепость и бессмыслица, но мне бы этого очень хотелось.
Долгое время он сидел молча.
— Я вас никогда не забуду, — сказал он.
— Спасибо тебе за эти слова, но так не бывает — жизнь устроена иначе. Ты забудешь.
— Нет, не забуду. Я что-нибудь придумаю, но никогда вас не забуду, — повторил он.
Она встала и пошла вытирать доску.
— Я помогу, — вызвался он.
— Нет-нет, — поспешно возразила она. — Иди домой, а дежурить больше не оставайся. Я поручу это Хелен Стивенс.
Боб вышел из класса. Оглянувшись с порога, он в последний раз увидел Энн Тейлор: она стояла у доски и медленными, плавными движениями — вверх-вниз, вверх-вниз — стирала меловые разводы.
Через неделю он уехал из города на долгих шестнадцать лет. Живя всего в пятидесяти милях, вернулся он уже тридцатилетним, женатым человеком: как-то по весне, проездом в Чикаго, они с женой сделали остановку в городке Грин-Блафф.
Боб надумал пройтись в одиночку и в конце концов решился навести справки о мисс Энн Тейлор. Сначала никто ее даже не вспомнил, а потом кого-то из горожан осенило:
— Ах да, была такая учительница, само очарование. Умерла вскоре после твоего отъезда.
— Замуж-то она вышла?
— Да нет, как-то не сложилось.
Во второй половине дня, побродив по кладбищу, он отыскал могильный камень с высеченной надписью: «Энн Тейлор, 1910-1936». Двадцать шесть лет, подумал он. А ведь я теперь на четыре года старше вас, мисс Тейлор.
Ближе к вечеру горожане увидели, что встречать Боба Маркхэма вышла его жена, и все головы поворачивались ей вслед, потому что на лице у нее играли солнечные зайчики. Была она как нежный персик среди зимних снегов, как глоток холодного молока к завтраку в душное летнее утро. А день выдался такой, когда мир обрел равновесие, подобно кленовому листу, которому не дают упасть благодатные ветра: один из тех редкостных дней, которые, по общему мнению, следовало бы назвать в честь жены Боба Маркхэма.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
наконец-то вчера выложили кисино интервью с Эммой
Ну киса как всегда, даже к ней явился с бумажечкой xD Хотя она и сама похоже нервничала и они наперебой засыпали друг друга комплиментами. Милые единороги. читать дальшеХочется обнимать кису и утешать, когда он рассказывает о своем фейле с Интерстеллар xD Жуть, конечно: бросить колледж до выхода фильма, а потом узнать, что твоя роль в нем мизерная. Повезло, что киса у нас со стальным стержнем и не бросила актерскую карьера после столь сильного щелчка по носу. Как же ты не видел Клык, киса, срочно посмотри! Хорошо хоть Лобстера с Оленем успел заценить. И "Фаворитку". Очень надеюсь, что Лантимос однажды загребет кису к себе, тем более, теперь, узнав, что он дает актерам определенную свободу на съемках и доверяет им. Киса как раз может в импровизации. Тему с Алленом очаровательно обошли, несмотря на то, что это их как раз объединяет с Эммой
еще Тимми зачитал очередную лекцию о вреде наркотиков возрастным актерам-мужикам. И без бумажки! Наверное, пару ночей до этого зубрил. Уверен, что он мог и не напрягаться, мужики все равно слушали невнимательно и за каменными лицами у них в головах вертелись воспоминания об этом Или о стратегически-верно размещенной руке между ног В этом году Тимми уже не выглядит усыновленным в полиаморно-гейскую семью сыном xD И еще пара фоток у Тимми ноги по-прежнему худее, чем у женщин.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Буря столетия
Старый-добрый Кинг! До того, как накрыл куполом целый город, как в Под куполом и пошвырялся коровами с неба, писал про отгороженный от всего мира островок, жители которого оказались заперты в ловушке из-за страшной бури. Мало им было бури, так тут заодно нагрянул какой-то жуткий колдун, исписавший все поверхности в округе фразой "Отдайте то, что мне нужно!". У него пытались выяснять, что же, что блять нужно-то, но он держал интригу, отмалчивался да только убивал случайных людей затейливыми способами. У меня есть рабочая версия: колдун был со склерозом. Он не играл в драма-квин, а честно пытался вспомнить ради чего же пришел. В конце концов, ему это удалось. А Маэстро почти удалось не запороть концовку. Она, в принципе, честная, но после долгого нагнетания атмосферы, ждешь от просьбы колдуна чего-то более ужасного. Как-то он переборщил с убийствами, по-моему, можно было их сократить вполовину и все равно достаточно заугнетать местный народец. Кинг собрал свое любимое хобби: уединенный город+люди с жуткими скелетами в шкафах+ехидное главзло+невинные дети. Получилось славно. Это не совсем книга, это готовый сценарий и по нему реально сняли мини-сериал, о чем я до вчерашнего дня не слыхивал. Видимо, не особо успешным сериал вышел. Но посмотреть-то надо все равно.)
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
никакие запрещенные вещества не пропагандирую, можете считать все ниженаписанное выдумкой.
Как и многим другим туристам, Амстердам запомнился мне в первую очередь кофешопами и духом свободы, просто сбивающим с ног в центре Там в любое время суток многолюдно (а вечером еще и квартал красных фонарей открывается, на витринах выставляется "живой товар", совсем веселье) и почти на каждом углу попадаются особые магазинчики с сувениркой, где помимо стандартных маек-пепельниц-зонтов можно приобрести различные съестные ништяки с травой. Шоколад, печенье, маффины, чупа-чупсы, энергетики, конфетки для свежего дыхания, чай, кофе - это то, что мне попадалось чаще всего. Особо рекомендую чай, чупсы и печеньки. Разумеется, концентрация травы во всем перечисленном небольшая, но пары чашек чая и пол-бокала любого вина, например, вполне хватает, чтобы приятно провести время с собой. Еще попадалось травянистое пиво, но его пробовать как-то не хотелось. Изредка попадаются тестеры кокаина. "Кокаин у нас, само собой, запрещен, но если вы его где-то сами раздобудете... Держите тестер". читать дальшеВ менее распространенных и более особых магазинах есть не только трава на развес, отпускаемая на руки в небольших количествах, но и грибы. Некоторые такие магазинчики называются "Марио". Тонко В кофешопах царит приятная спокойная атмосфера, люди ведут себя даже тише, чем в барах. Хорошим тоном считается взять чашечку кофе, косяк и мирно посидеть за стойкой, никому не мешая. Можно на уличной веранде, у большинства кофешопов она имеется, можно внутри в обычном зале или в курительной комнате. Космические маффины брать стоит только если у вас имеется в запасе лишний день отдыха, потому что связь с реальностью из-за них теряется на несколько часов. И следует помнить, что в отличие от косяков, кексы начинают действовать не сразу, а где-то через час после потребления. Ну, хотя бы дают время добраться до отеля В основном, я из кофешопов зависал в Бульдоге, Easy Times и Rusland. Несмотря на то, что Русленд находится на улице Россия и там все оформлено в соответствующем стиле, купола, портрет Путина (незабываемые ощущения - покупать косяки в двух шагах от портрета Путина), не ожидайте, что бармены умеют говорить по-нашему. Прост приманивают таким образом русичей). Легче всего покупать "joint", т. е. готовый к употреблению косяк. Меню со всем ассортиментом лежит всегда у кассы. Начинать, конечно, стоит с того, что подешевле и послабее. На улице "типа" курить запрещается, но полиция старательно закрывает глаза на нарушения и спустя пару дней уже безошибочно начинаешь вычислять местонахождение людей с косяками в окружающем пространстве. Видел отзывы, что дней через пять запах начинает раздражать, но сам никаких негативных чувств не испытывал
Велосипедисты в Амстердаме лютые Если водители машин еще могут уступить дорогу, то велосипедист - никогда. Еще и будет бдзынькать в свой звоночек, если случайно зайдешь на его драгоценную велосипедную дорожку. Видел кучу улиц, где пешеходные дорожки были уже велосипедных. Угнетают велосипедистов лишь в центре, где ближе к вечеру всем становится наплевать на их права и люди идут плотными толпами.
Витрины из вышеупомянутого квартала Красных Фонарей - примерно то же самое, что колбы с андроидами из Детройта, но не с андроидами. И там не стоит фотографировать. Можешь рискнуть, но никто не станет разбираться, если из здания выбежит сутенер и выбросит твой телефон в канал. Благо, каналы там повсюду. И в ноябре от них ощутимо веет холодом.
Из культурных мероприятий хочется порекомендовать два музея современного искусства, Moco и Stedelijk
Везде куда не шел мне было комфортно, люди попадались очень позитивные и дружелюбные. Например, милый гей в магазине косметоса, уговоривший на покупку черной помады. Не уверен, что я хотел бы Амстере жить (ебучий холод от каналов, а то я в России мало мерзну), но было бы здорово иметь возможность периодически приезжать туда на выходные, чтобы почиллить в комфорте
А от пары дней в Берлине основное впечатление: этот город хочет тебя сожрать, сожрать твою душу Вот про него только и ужастики снимать, Лука угадал. Да, там куча дворняжек на поводках и куча разных веганских кафешек, что плюс, но с автобусами творится неведомая ебанина. Я 2! часа потратил на то, чтобы куда-то выбраться с вокзала, автобусы указанные в расписании либо не приходили, либо делали маленький кружочек и грустно возвращались обратно. Автобус в который все же удалось сесть, поломался в районе Александерплац, там я отчаялся и пошел на рождественский базар, где была дикая толпа народу. Ну тебя нафиг, Берлин.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Мне тут недавно скинули ( ) изначальный сценарий Красивого мальчика и попросили сделать синопсис, сравнивая с получившимся фильмом, так вот, ежели кому интересно, простенький синопсис возлежит ниже, под МОРЕм. Очень жаль, что Феликс отказался от всех вставок с закадровым голосом. Не нужно так безудержно цепляться за "показывать, а не рассказывать", блин, есть много отличных фильмов, где закадровый голос был уместен. Лучше уж с ним, чем с недообъясненными мотивами персонажей.
читать дальшепервых сцен в доме, морковного разгулья и спора про поход на выпускной нет совсем. сама сцена выпускного сильно сокращена, остался только гордый Ник в шапочке и безумно гордый за него Дэвид (и она позже в фильме). Присутствие Викки на выпускном никак не обозначено. Сцена с обзвоном сокращена, она в фильме есть, но начинается сразу со звонка в больницу. Внутренний монолог вырезали. Взгляд на книгу в комнате остался, все остальное тоже вырезали. Из диалога про "давай пойдем серфить? - нет у меня теперь другие хобби" вырезали часть про Лорен. В целом сцена почти такая же, но Ник не закрывает за отцом дверь и не извиняется. И эта сцена идет позже чем в сценарии. Диалог с Викки практически не меняли, но передвинули в начало, примерно после звонков в полицию и в больницу. Дуракаваляния с детьми в машине нет. То, что Дэвид замечает машину Никки, а потом наблюдает его самого, дрожащего, в спальне осталось, а Дейзи и Джаспер на это и в фильме смотрят, но нет концовки сцены. Обсуждения "особого" госпиталя нет. Поездка до первого рехаба расширена (по дороге они останавливаются и Ник блюет где-то за кадром, например), из разговора вырезали упоминание Акиры, но суть та же. Но накал страстей в фильме снизили. И нет признания, что Никки употребляет мет. Разговор с главой тот же и обнимашки последующие. Разговор перед покуриванием травки передвинут, но в целом тот же. Из сцены с Ником в рехабе убрали закадровый голос и его торчание в саду. Есть момент где он приходит в столовую и смотрит на указанного мужчину с усами, но тот ему не улыбается и для меня это выглядело как будто мужик про себя думает, что снял бы такого пацана на улице xD Разговор про колледж и раззговор Дэвида и Карен в машине такие же И сцена со звонком из рехаба Про завтрак и пустой стул вырезали То, что осталось от сцены с поливалкой я уже выложил, вот момент с совместным покуриванием травки впилили туда сцены с другим отцом и сыном нет, сразу переход на водворение Ника обратно в клинику От сцены в клинике отрезали начало, а разговор точно такой же От сцены разговора по телефону отрезали Стивена Перелет, заселение в колледж - без изменений от разговора с маленьким Никки ничего не осталось, но его показывали идущим рядом с огромными однокашками. И крики под Курта Кобейна и сцену в волнах (все еще думаю, что метафора слишком в лоб) Знакомство Ника с Джулией такое же, флирт примерно такой же Сцена с таблеткой та же но без закадрового голоса Никки Сцену с кружением детей сократили (что немудрено, Тимми и так их еле поднял xD Псевдо-угрожающую атмосферу там потеряли) Сцену где Никки читает детишкам вырезали (потеря потееерь!), про "одолжить машину" есть Дальше только упоминание Акиры снова вырезали, сцена с кошельком практически без изменений Ник не говорит что он ок со своей зависимостью прежде чем уходит из дома (потеря потерь-2 как бы я хотел это увидеть в исполнении кисы) От разговора с Джаспером отрезали начало и про "оставить сообщение" передвинули ближе к середине фильма. Сцену где Никки впервые видит Джаспера оставили, но тоже передвинули, ее ближе к началу. Разговора про обналичивание чека нет, фотку Ника со стены Дэвид снимает позже Флэшбека в прошлое нет, почему Дэвид поехал искать Ника именно на ту улицу где он в фильме этим занимается, не объясняется. Разговор и встреча с Дианой почти такие же Чтение дневника Ника не перемешано со сценой про таблетки обезбола (и ее я уже тоже постил, она все равно сильна) Разговор со специалистом тот же, но с первых слов фильм начинается, а потом уже сцена целиком в середине Ночного разговора между Дэвидом и Карен нет Сцена в кафе и сцена свадьбы Дэвида без существенных изменений Сцена где они с Карен на собрании передвинута в самый конец Дети так же красуются перед Дэвидом в нарядах, их школьный праздник подсократили, но он тоже есть. Дэвид мчащийся к передознувшемуся Никки в фильме пораньше, чем детский праздник Разговор с Никки по телефону почти весь вырезали и Дэвид в это время не на борту самолета, а в зале ожидания еще В баре Ник не говорит, что готов добровольно пойти лечиться, есть только начало разговора и потом он плачет Разговор с Викки пока Ник валяется на полу тот же Разговор с мамой тот же, но трижды она его не целует (а стоило оставить!) Второй разговор с мамой тот же, покаташки на велосипедах со Спенсером расиширили даже Письмо от Ника к Джасперу вырезали (да как могли, это такая важная часть истории Дэвида!) Из выступления Ника перед другими зависимыми многое вырезали, вот про ЕБЛЮ ЗА ДЕНЬГИ НАПРИМЕР Когда Ник возвращается домой, его прежняя комната в том же виде, не переделанная. И печатает на своем ноуте он спокойненько Сцена на пляже примерно та же, но опять же снижен накал страстей. Когда они с Ником играют вдвоем, Ник спрашивает его как в книге было, не странно ли ему видеть брата после долгой разлуки и Джаспер отвечает как по книге Сцены в магазине нет, ночная легкая перепалка такая же (и оч мне нравится). Отъезд Ника менее эмоциональный, никто как будто и не замечает что ему грустно Разговор между Дэвидом и Викки тот же Разговор Дэвида с Карен сокращен, но телефон он так же выбрасывает и в Л. А ехать среди ночи собирается Разговор Ника со Спенсером поменяли и по фильму толку от него нет, Ник только убеждается, что срыва не избежать. Отец ему не звонит, он просто очень эффектно шатается и плачет на фоне моста Золотые Ворота В разговоре с Лорен никакого сексуального напряжения не чувствуется xD И закадровый голос снова убрали (зря зря зря, это бы куда лучше проясняло мотивы Ника). Секс явно лучше смотрелся у Феликса в воображении, чем то, что вышло xD Разговора с Лорен насчет быть вместе и блабла нет. Джаспер вежливо просит можно ли позвонить Нику и не злится на отказ Разговора Дэвида и Карен нет Соревнования детишек есть Дверь Ник ломает в молчании (да что за проблема с вырезанием стольких фраз, госпади) Блуждания по дому сокращены, осталось только забирание вещей и сцена в кабинете у Дэвида Сцена с убеганием из дома и погоней примерно та же, но в полицию Дэвид не звонит Сцена передоза Лорен начинается сразу с того, что Ник ее откачивает. Когда ее забирают в больницу, он в фильме даже срывается и орет на нее Разговор с отцом тот же Сцена с маленьким Ником была много раньше, перед их с Дэвидом взрословстречей в том же кафе Сцена с маленьким Ником в аэропорту тоже примерно та же, но пораньше Сцена где Дэвид принимает мет тоже пораньше (она супер) Ту, где Дэвид выступает на собрании вырезали совсем Разговор с Викки на месте По сцене в кафе с Ником сложновато предположить что это была попытка суицида и что он писал не показывают (НУ ПОЧЕМУ) Как Ника откачивают не показывают Сцена где Дэвид поет маленькому Никки много раньше В остальном концовка та же, но плачет один Ник и обнимает Дэвида, а тот просто позволяет ему это делать и надписи в конце немного другие, там нет про книги, а есть статистика наркоманства в США. ------------- Если вам когда-нибудь нужно будет приобрести оборудование для автосервисов , то переходите по указанной мной ссылке и вы найдете отличное оборудование, продающееся по разумным ценам. Рекомендую)
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
В последний день в Амстердаме снова сходил на Красивого мальчика (в третий раз, Тимми, оцени, что я делаю для кассы проекта с твоим участием xD) и еще немного попиратствовал. Точнее, сперва зашел на прощание в кофешоп, потом взял в буфете кина бутылку винишка и пошел смотреть. Феликс, кажется, я неправильно понимаю ваш посыл xD Точнее, понимаю, но поведение Никки было ближе. Напираченное:
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
33 часть стори Никки! Следующую вам придется подождать подольше, она длинная. Зато там Никки наконец начнет выплывать со днища, на которое сам же себя и загнал. А в этой главе много стекла. Во всех смыслах. UPD. Отредактированная версия
Завтра состоится гаражная распродажа, поэтому сегодня мы прямо с утра отправляемся в арендуемый Зельдой гараж. После ссоры в гостях у Сэм нам удалось два дня прожить без наркотиков. Но потом мы продали кое-что из одежды в магазин «Wasteland» на Мелроуз-авеню и, начиная с прошлой ночи, закидываемся метом вперемешку с коксом.
В одном из косметических зеркал Зельды была галогенная лампочка, которая взорвалась вчера посреди ночи, точнехонько в тот момент, когда Зельда пошла в душ. Зельда не смогла найти осколки, поэтому направилась прямиком в душ. Вымыла волосы и протерла все тело, пока я делал заметки в своей записной книжке, лежа в постели. И вскоре я услышал, как Зельда сыплет проклятьями и зовет на помощь. Когда я забежал в ванную, то увидел, что Зельда плачет от боли. Видимо, галогенная лампочка взорвалась прямо у нее над головой, а когда она стала мыться, крошечные осколки стекла посыпались из ее волос, поранив ее. В результате все ноги, руки, лицо и грудь у нее были в осколках. Последние семь часов мы занимаемся тем, что выковыриваем стекло. Зельда держится достаточно спокойно, ведь боль приглушают наркотики (по крайней мере, существенную ее часть). Но из царапин по всему ее телу по-прежнему идет кровь, запекаясь и засыхая. Мы даже решили, что запишем на камеру, как собираем осколки, в надежде, что сможем подать иск против компании-производителя лампочек за то, что они не поместили никакого предупреждения на коробку. Может, это и глупая идея, но что еще остается делать, если достать все осколки не получается. Когда пытаешься вытащить один, он крошится на тысячу мелких частиц, и они вновь вонзаются под кожу. Утром Зельда позвонила адвокатам своего отца и рассказала о том, что случилось, но я не удивлюсь, если они не откликнутся на ее призыв. В смысле, это же адвокаты ее отца, а он сейчас не очень-то нами доволен.
В конце концов мы с Зельдой одеваемся и, несмотря на то, что тело Зельды все еще утыкано осколками, едем по Hollywood Freeway к ее гаражу. Небо затянуто коричневой дымкой и черным смогом из Долины. Свет от солнца тусклый, на улице жарко и душно, но я все равно вынужден носить рубашки с длинными рукавами, потому что на руках у меня полно следов от уколов, да еще и шрам, оставшийся после нарыва.
Гараж находится в центре Долины, и чем дальше мы едем, тем жарче становится воздух. Когда мы добираемся до места назначения, Зельда вбивает код на замке у ворот. У нее один из самых больших гаражей на этом участке. Он на наземном уровне, и у него внушительная металлическая дверь — когда Зельда ее отпирает, нам приходится вместе толкать ее, чтобы распахнуть. Внутри высятся башни из коробок с одеждой, много марроканской мебели, некоторое количество книг, безделушки и другие вещи. Я вытаскиваю наружу большой диван, всякие садовые скамейки и тому подобное барахло. Зельда все твердит, чтобы я притормозил, но я, наоборот, хочу как можно быстрее покончить с этим делом, потому что тут полно вещей ее бывшего мужа. Его старые пленки, плакаты с его лицом и масса фотографий. Мне очень неуютно находиться в таком окружении, и поэтому я стараюсь все время двигаться, чтобы на этом не зацикливаться. Я весь в поту и умираю от жары, передвигаюсь практически на последнем издыхании. Не могу остановиться. Процесс становится неконтролируемым. У меня словно приступ психоза или типа того, я сам понятия не имею, что делаю. Довольно быстро я полностью опустошаю гараж, а потом внезапно падаю прямо на асфальт. Меня начинает тошнить, а Зельда пытается насильно напоить меня газированной водой. Воду я выпиваю, но тут же начинаю задыхаться из-за пены с пузырьками. Я не осознаю, что происходит и почему она пытается влить воду мне в рот. Я подползаю к дивану, который сам же сюда и притащил, и, взгромоздившись на него, засыпаю — а может, просто теряю сознание. Проходит время. Я просыпаюсь от того, что Зельда втыкает шприц мне в руку и вкалывает дозу кокса. Зельда погрузила в машину все, что мы, по ее мнению, сможем продать на распродаже, но ей требуется моя помощь, чтобы убрать остальные вещи обратно в гараж.
Солнце садится. Я помогаю ей затащить обратно диван и какую-то штуку с большим зеркалом. Именно в это время я заявляю: — Зельда, мне бы очень хотелось, чтобы ты выкинула весь хлам бывшего мужа. Она отвечает не сразу. — Не могу. Многие из этих вещей принадлежат его продюсерской компании, к тому же, они — часть моей жизни. Я не собираюсь ничего выбрасывать, так что не устраивай мне тут сцену ревности. Ее слова меня выбешивают, и я ору: — Ты совсем застряла в прошлом! Это место совсем как какой-то сраный склеп! Она начинает плакать. — Некоторые из этих вещей принадлежали моей маме, я на них даже смотреть спокойно не могу. Ну как ты этого не понимаешь! Разумеется, мне становится стыдно, и я пытаюсь ее успокоить. — Извини, — мягко произношу я, — просто мне кажется, что пора бы уже двигаться вперед. — Знаю, — говорит она спустя какое-то время, — я так и сделаю. Но мне нужно больше времени, Ник. Все изменится. Я знаю, что смогу начать все с чистого листа вместе с тобой. Прояви терпение, пожалуйста. — Хорошо. Я люблю тебя. Но мне трудно, понимаешь? Я бываю очень ревнивым. — Как и я, — отвечает она. Я сажусь на переднее сидение машины и сцеловываю слезы с лица Зельды, извиняясь. Мы едем домой, а я все еще чувствую себя больным и измученным. Я тощий, словно только что из концлагеря. Кожа да кости.
Мы рано ложимся спать, предварительно закинувшись кветиапином. Завтра, как понимаете, нам предстоит встать в дикую рань, чтобы приготовить все для распродажи. Где-то в двенадцать ночи я слышу бессвязный крик Зельды. Я резко просыпаюсь как раз в тот момент, когда Зельда впивается ногтями мне в щеки. Когда я пытаюсь оттолкнуть ее, она сильно кусает меня за нос и начинает орать, что сейчас вызовет сраных копов. Я снова пытаюсь сбросить ее с себя, потому что она в бешенстве и по-настоящему делает мне больно. Мне страшно, и я не знаю, что предпринять. Так что бегу в ванную, захлопывая за собой дверь, но Зельда мчится за мной. Я запираюсь, а она колотит в дверь, угрожая, что вызовет копов, если я не выйду оттуда. Я говорю, что выйду, когда она успокоится. Она бьет в дверь чем-то тяжелым, пытаясь ее выломать, а я в это время продолжаю умолять ее остановиться. Не знаю, сколько времени это продолжается, но я еще долго сижу в ванной, прежде чем слышу, как она, всхлипывая, сползает вниз по стене. Я медленно открываю дверь и вижу, что она лежит на полу, захлебываясь рыданиями. Я обнимаю ее, а она начинает извиняться, говорит, что не знает, что на нее нашло. Она так отчаянно плачет. Я целую ее в лоб, прижимаю к себе. Она все спрашивает, смогу ли я ее простить, и, конечно же, я отвечаю, что да. Говорю ей, что люблю ее. Мы возвращаемся в постель и засыпаем. Оставленные ее ногтями царапины кровоточат.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Переводить книгу Никки в Амстердаме, закусывая печеньками с травой - это особый вид гилти плеже, конечно 32-тая часть, новые приключения Никки и Зельды, теперь с конвульсиями.
Мы продержались без наркотиков три дня, прежде чем снова начали употреблять. По правде говоря, мы даже в это время постоянно принимали Клоназепам, Ксанакс и Бупренорфин, потому что без них пришлось бы мучиться от ломки. Тем не менее, мы три дня не употребляли наркотиков и это были последние дни за прошедшие четыре месяца, когда я оставался "чист". Мы упарываемся кокаином, метом, а порой и героином. Почти каждый раз, когда мы закидываемся метом, Зельда снова истерит на тему того, что я прячу наркотики в квартире, но ее это не останавливает. Мы с ней часто ругаемся. Однажды она уселась смотреть фильм с участием своего бывшего мужа, я расстроился и взревновал, а кончилось все тем, что мы стали орать друг на друга. Кроме того, папа звонит почти каждый день, умоляя меня снова отправиться на лечение, требуя позвать Зельду к телефону и пытаясь убедить ее помочь мне. Однажды к нам даже моя мама заявилась, но я орал на нее так сильно, что ей пришлось уйти, не успев ничего толком сказать. Даже Спенсер сюда приходил, звал меня покататься на велосипедах. Я отказался и велел ему оставить меня в покое. Если честно, мне стыдно показываться им на глаза, вот и приходится прогонять криками. Я знаю, что успешно шел на поправку, что отлично держался. Мой срыв ничем не оправдать. Та же история, что с загулом в Сан-Франциско. Единственное отличие - это, разумеется, присутствие Зельды. Если я прекращу употреблять наркоту или впущу к нам Спенсера или свою мать, то рискую потерять Зельду. А мне даже подумать об этом страшно. Поэтому я прогоняю всех, кто пытается мне помочь, хочу, чтобы они окончательно на меня забили и позволили мне спокойно загубить свою жизнь. И,знаете, сегодня более-менее нормальный день. Мы с Зельдой вот уже три часа торчим в ванной, просто сидим голые на бортике ванны и принимаем одну дозу кокса за другой. Когда кокс попадается чистый, то у тебя появляется ощущение, словно голова раздувается от переполняющей ее энергии. В ушах звенит, ты едва сознание не теряешь, и это просто потрясающе. Я делаю для себя очередную дозу и вкалываю ее, но по-прежнему не могу достигнуть нужного эффекта. Тогда я хватаю еще один шприц, уже заполненный смесью из крови Зельды и кокаина. Тут же вкалываю себе и эту дозу, а потом вдруг валюсь с бортика ванны и бьюсь в конвульсиях на полу. Зельда стоит прямо передо мной и как только я начинаю терять сознание, она хлопает в ладоши прямо у меня перед лицом и орет, чтобы я разговаривал с ней. На это я не способен, но зато начинаю петь песню из старой видеоигры. Ко мне словно возвращается давно похороненное воспоминание из детства, из тех времен, когда я играл в Нинтендо целыми днями напролет. Я пою песенку из игры "Доктор Марио". Пою ее снова и снова, это помогает мне оставаться в сознании. Ноги у меня ритмично подергиваются и я все моргаю, моргаю, моргаю. Не уверен как долго продолжается приступ, но Зельда все это время остается рядом со мной. Когда я более-менее прихожу в себя, то она целует и обнимает меня. Похоже, мне крупно повезло, что в живых остался. Мы возвращаемся в постель. Не знаю, что такого эротического в том, что я только что был на грани смерти, но это заводит нас обоих. Зельда выглядит еще прекраснее, чем обычно, и мы с ней занимаемся любовью до рассвета. Наши тела мокрые от пота. Я встаю с кровати около семи утра и вкалываю себе новую дозу кокаина. Это приводит к еще одному приступу конвульсий. Зельда приходит в бешенство и орет на меня, пока я корчусь на полу. Думаю, она испугана, но ее страх трансформируется в гнев. Как бы то ни было, телефон Зельды звонит как раз в тот момент, когда у меня заканчивается приступ. Оказывается, что это звонит та девушка, Сэм, старинная подружка Зельды. Она тоже всю ночь кокаином закидывалась. Она живет в Калвер-сити и приглашает нас в гости, чтобы употреблять кокаин вместе. Вскоре мы с Зельдой садимся в машину и едем, минуя студию Сони, к двухэтажному дому. Сэм делит его с тремя соседями. Едва миновав входную дверь, мы тут же натыкаемся на пузатенького лысеющего коротышку, который представляется парнем Сэм. Его зовут Фредди. — Сэм там, — говорит он, указывая на закрытую дверь в конце коридора со стенами из темного дерева, — она не разрешает мне смотреть на то, как колется. Когда мы заходим в указанную комнату, Сэм сидит на кровати, скрестив ноги, и выискивает подходящую вену на руке. Она невысокая, со светлой кожей и небольшими складками на животе. С нами она ведет себя очень приветливо. Разрешает мне воспользоваться ее компьютером, чтобы проверить почту, и там я нахожу письмо от отца одного моего нью-йорского друга. Я хотел занять у него денег, но он ответил, что не может мне помогать, пока я принимаю наркотики. Я расстроен и несколько напуган, потому что денег у нас с Зельдой нет. Мы продавали одежду... книги... CD-диски... все, что могли, но я знаю, что вырученных средств надолго не хватит. Тем не менее, Зельде я про полученный емейл не рассказываю. Именно так я нынче справляюсь со всеми трудностями: просто игнорирую их в надежде, что они либо исчезнут, либо как-то сами собой разрешаться, либо что еще случится. Я уже лишился возможности пользоваться мобильным телефоном, потому что закончились средства на счету, а мою машину отбуксовали на штрафную стоянку. Забрать ее оттуда я не могу, цена за простой слишком высока. Прибавьте к этому двадцать с чем-то парковочных талонов, по которым уже капают проценты за неуплату, а также неоплаченные счета из больницы за лекарства и лечение и вы получите некоторое представление о том, как сильно мы проебались по всем фронтам. И это всего за пару месяцев нашего "забега". Впрочем, эти мысли быстро отступают на задний план, как только Сэм передает Зельде большой пакет с кокаином, давая нам возможность закинуться наркотой. Мы идем в ванную. — Она нам просто так отдала кучу кокса? — интересуюсь я. — Думаю, да. У Сэм есть целевой фонд. — Ну конечно. Почему у всех кроме нас есть этот сраный целевой фонд? — Потому что мы живем в Л. А. — Логично. Из-за моих приступов судорог Зельда настаивает, что она сама приготовит для меня дозу и вколет ее. Она делает все просто превосходно. Я получаю приятное головокружение и не валяюсь на полу, словно выброшенная на берег рыба. Мы выходим из ванной и затеваем беседу с Сэмом и Фредди, которому уже позволили вернуться в комнату. Отец Сэм - скульптор, живущий неподалеку от Буэнос-Айрес. А Фредди дружит со всеми моими знакомыми из Нью-Йорка, так что мы говорим об этом, а также обсуждаем музыку и книги. Нам действительно хорошо вместе.
Девушки вдвоем удаляются на заднее крыльцо, думаю, собираются там снова коксом закинуться. Мы сидим в гостях уже два часа, когда Зельде звонит ее отец. Не знаю, зачем она отвечает, но отвечает. В тот же момент я слышу ее крики и бегу к заднему крыльцу. Она пронзительным голосом орет на своего отца и мне как-то даже страшновато к ней приближаться. — Нет! Нет, это полная херня! — Что? — спрашиваю я. — Что?! — она бросает трубку, после чего обрушивает весь свой гнев на меня. — Это все ты! Твоя гребаная мать позвонила моему отцу и сказала, что мы снова торчим! — Вот сука. — Господи Иисусе, — вопит она, — тебе что, двенадцать? Твоя чертова мамочка думает, что обязана тебя спасать?! Почему она не может просто отъебаться от нас?! Ты хоть представляешь, что теперь будет?! Знаешь на что способен мой отец?! Я кладу руку ей на плечо. — Все будет в порядке. — Не прикасайся ко мне! — воет она, подаваясь назад и вскидывая руку так, словно собирается меня ударить. Я отскакиваю в сторону и тогда она начинает кричать, что ни за что меня не простит. Я пытаюсь напомнить ей, что мы не спали вот уже три дня и ситуация покажется менее ужасной, если мы немного отдохнем. Но она не слышит ничего из того, что я ей втолковываю. Она кричит до тех пор, пока не срывает голос, а потом, рыдая, оседает вниз, падает на истертый деревянный настил. В конце концов, она протягивает мне руку, я наклоняюсь и обнимаю ее. Она извиняется. Повторяет это снова и снова. Когда мы возвращаемся в дом, я приношу извинения Сэм и Фредди. Они, кажется, не в обиде, но мы с Зельдой все равно решаем, что пора уходить и выходим под лучи яркого солнца. Я проголодался и хочу перекусить, так что мы берем бургеры и несколько молочных коктейлей в "In-N-Out". Теперь денег у нас совсем не осталось. По банковским счетам у нас обоих перерасход. Мы спрашивали у домовладельца, можно ли будет устроить гаражную распродажу перед нашим жилым комплексом и он сказал, что мы можем сделать это в начале следующего месяца. Зельда арендует гараж в Долине, где у нее хранится куча дорогой мебели, одежды и ценных плакатов с автографами от таких знаменитостей как Нил Янг, Джерри Гарсия и Дуэйн Оллмэн. Мы собираемся организовать распродажу на этих выходных. Кроме того, мы связались с одним знакомым Якудзы, который готов купить обручальное кольцо Зельды, оставшееся от ее первого мужа, и ее бриллиантовое кольцо от Тиффани. Я сильно переживаю из-за того, что Зельда вынуждена продавать все свои вещи, но другого выхода нет. По пути домой Зельда напоминает мне, что на бульваре Санта-Моника открылся пункт обмена шприцов, так что мы сворачиваемся налево, чтобы прихватить там несколько чистых шприцов и жгутов. Еще у них есть большие ватные шарики, но когда я в последний раз использовал их шарик, то часть ваты попала в шприц и я заодно и вату себе вколол. Когда кусочек ваты добрался до моего мозга, то ощущение было такое, словно кто-то меня со всей дури головой об асфальт приложил. Потом я блевал до тех пор, пока Зельда не сделала мне нормальный укол. И на несколько часов отрубился.
Женщина в пункте обмена шприцов меня запомнила и проставляет необходимые отметки у себя на листке, не задав ни единого вопроса. Она достает коробку со шприцами для метамфетамина и говорит, что я могу взять десять игл и два жгута. Вернувшись обратно в машину, я обнаруживаю, что Зельда задремала и некоторое время просто катаюсь по окрестностям, слушая музыку. Задаюсь вопросом, как вышло, что моя жизнь снова пошла по пизде и почему я СНОВА все потерял. Ведь дела шли так хорошо. Я даже не знаю, почему земля так быстро уходит у меня из-под ног. Я никак не мог этого предвидит. Или мог? В любом случае, прямо сейчас я знаю только, что хочу пустить себе по вене любой наркотик, что найдется в у нас в квартире.
Я паркую нашу машину на свободном месте около дома. — Детка, мы дома, — говорю я, целуя Зельду в лоб. Она чуть приоткрывает глаза. — Где? — спрашивает она. — Дома. Мы выбираемся наружу и поднимаемся в квартиру.
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Суспирия читать дальшеИнтересный, конечно, был экспириенс: смотреть Суспирию именно в Берлине, в кинотеатре, где кроме меня не было ни одного зрителя младше сорока. Учитывая события фильма, в какой-то момент захотелось вжаться в кресла и судорожно ооглядываться по сторонам, убеждаясь, что у окружающих не припрятано серпов в рукавах. К тому же, я самым таинственным образом потерял билет на фильм. Заходил в зал держа его в руке, потом снял пальто - и он пропал. Под сидение заглянул - ничего. Старый кинотеатр в благопристойном районе забрал его себе. И там даже билет-то не проверили, такое чувство, что любой может явиться с улицы и усесться смотреть фильм. В общем, атмосферно было. Как и кино у Луки вышло - до жути атмосферное. По-настоящему страшных сцен всего несколько, но поскольку первая длится мучительно долго, как бы ты мысленно не упрашивал ее закончиться наконец, то весь фильм сидишь как на иголках и ждешь повториться подобная жесть или нет. Жуткие учительницы-ведьмы очень напоминают ведьм из Ребенка Розмари, этот тот же уровень стремности, когда самое плохое скрывается за скучным благопристойным фасадом. Оригинала не видел и не хочу спасибо дайте развидеть Ольгу, а что до Луки, то у него вышел первостатейный артхаус с отменными постановками танцев. Если вы крепки нервами и переживете Ольгу в зеркальной комнате, то потом будет легче. Ну, до кровавой вакханалии в финале... Интересное исследование на тему чисто женской энергетики и силы, отчасти того самого пресловутого ведьмовства, за которое в давние времена жгли на кострах. Дакота молодец, про Тильду и говорить не стоит, верно? Она может быть покруче древнего зла, дремлющего под простеньким театром. Допустим, 8 из 10, с учетом того, что я бояка в плане фильмов ужасов.
Дурное воспитание читать дальшеСпасибо книге Никки за наводку на фильм. Рассказывает фильм о режиссере, к которому однажды является друг детства, со сценарием про то несчастливое время, что они оба провели в католической школе. Католические школы не зря славятся растлениями мальчиков, тут без этого тоже не обошлось. Режиссер, будучи ребенком, любил своего лучшего друга и они спокойно обжимались бы по киношкам, познавая свою сексуальность, но друга "любил" и один из преподавателей-священников, а у него-то власти, понятное дело, было больше, чем у маленьких мальчиков. "Католическая" часть фильма додала мне то, что забыл додать французский Огонь неугасимый. Осмелюсь даже предположить, что оттуда-то и был утянут любовный треугольник священник+два мальчика влюбленные друг в друга и утянут не зря, так как тему сумели неплохо раскрыть. Что до остальной части фильма, то мне подумалось, что брат (это будет непонятно для не смотревших, но я не хочу спойлерить) пытался таким вот образом хоть отчасти искупить вину и взять на себя ответственность за содеянное. Мальчиков обоих жаль, а священник мудак полнейший, не мог даже остаться верен своей же "великой любви", переключился, едва объект влюбленности перестал соответствовать его представлениям о прекрасном. Режиссер тоже довольно-таки мудак, несмотря на то, что его мотивы понять проще, его тоску по несбывшемуся и желание прикоснуться к тому, что было утрачено безвозвратно. У фильма интересное начало эдакая матрешка, многоуровневая история. 7 из 10. Фильму, о-моему, недостает четкого итога.
Дневники баскетболиста читать дальшеПристрастие режиссеров 90-тых к слоооооумоо сейчас смотрится несколько наивно, но все же фильм хороший. Вот тоже пример из жизни, когда парень, который настолько плотно сидел на наркотиках, что шансов вернуться к нормальной жизни у него. казалось бы, не оставалось, чудом сумел выкарабкаться. И тут намного проще, чем в Красивом мальчике показали как в иных случаях может помочь отсутствие помощи со стороны родных. Если бы мать сжалилась над главным героем и дала ему денег, вместо того, чтобы позвонить в полицию, он на эти деньги сторчался бы за углом. Когда ему пытались помочь в более мягкой форме, то ничего не выходило, а осознанная жестокость сработала. Леонардо сыграл офигенно! Сволочи все-таки народ из Академии, что столько лет его прокатывали с Оскаром. В целом, неплохой типикал фильм из 90тых "наркотики это плохо, наши герои близки к черно-белому восприятию миру, а наш единственный цветофильтр умело маскируется под грязь", но он все еще смотрибелен. 6 из 10 Стало жалко клиента главного героя. То есть он заплатил и он же отсосал мальчишке, который просто постоял в мужском туалете с кислым видом xD Какая-то нерациональная трата средств xD ------------ Если вам когда-нибудь нужно будет провести ремонт фальцевой кровли, то обязательно перейдите по указанной мной ссылке и воспользуйтесь услугами коммпании Строй 911. В компании работают опытные сотрудники, которые без проблем решат вопрос с вашей пострадавшей крышей)
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Я отлично понимаю людей, которые увлекаются азартными играми. У меня и у самого это в крови.) Далекий пра-пра-пра дедушка даже фамильное поместье в карты проиграл, вот насколько любил игорные заведение и чувство риска. А папа раньше частенько засиживался с друзьями допоздна, играя в покер. Порой выигрывал, порой проигрывал, а удовольствие от процесса уж точно всегда получал. Он-то, понятное дело, никаких поместий не проигрывал, они с друзьями крупными суммами вообще не разбрасывались. А я, чтобы не рисковать своими сбережениями, предпочитаю играть в лайт-версию казино. Посещаю онлайн казино http://casino-azino-777.net/ где есть возможность играть не на деньги, а просто так, для души. Там есть игры (и их немало), представленные чисто для ознакомления и когда в них играешь, то максимум, что потеряешь - собственное время.) Но его-то как раз не жалко, ведь проводишь его с удовольствием. А время проведенное с удовольствием потерянным не считается, тут я полностью согласен с классиками. Я захожу в казино пару раз в неделю и каждый раз стараюсь заценивать новые игровые автоматы, чтобы было разнообразие. Хотя играю и не на деньги, все равно испытываю азарт и адреналин исправно поступает в кровь. Такие казино - отличный вариант для азартных людей, на мой взгляд. И ничем не рискуешь и время проводишь как любишь. На сайте собрана большая коллекциям игровых автоматов, у некоторых из них даже есть собственные сюжетные истории. Кроме того, безденежный вариант игры в казино отлично подойдет новичкам. которые пока что плохо разбираются в мироустройстве игровых автоматов и только пытаются понять, что нужно делать и куда тыкать. Я никогда над новичками не издеваюсь. Прекрасно помню как сам таким был) Поэтому просто пожелаю всем, кто будет играть на автоматах удачи.) Везение не помешает.)
за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Сегодня я второй раз был на Красивом мальчике и дерзко побыл там пиратом, поэтому вот вам не просто аудио-вздохи, а целых пять видяшек! если будете куда-то перезаливать, то укажите мой ник, плиз, чтобы я знал, что напряженно пиратствовал не зря Вконтач что-то сегодня мудак, так что вот просто ссылка на альбом вк, где все пять чинно лежат. Секс в ванной, если кто-то хочет перейти сразу к нему, это номер 4 +2 набора новых говнофоток