Блейз

Написанная юным Кингом (под псевдонимом Бахмана) и отложенная в дальний ящик история про умственно неполноценного (из-за избиений by родной отец) мужчину, решившего украсть ребенка. Точнее, ребенка решил украсть его умненький напарник, с которым они проворачивали различные аферы, но вот незадача, напарника не так давно убили. Остался один Блейз и он решил воплотить их с напарником былую мечту за себя и за Сашку.
Это не триллер, не мистика (за исключением одного крохотного эпизода, открытого для трактовок) и не детектив. А драма. В каком-то смысле даже роман взросления. У Блейза очень незавидная судьба. Над ним издевались дома, издевались в приюте, издевались в школе, а когда он почти был усыновлен в хорошую семью, то и тут пролетела птица обломинго.
Отчасти книга напоминает о Зеленой миле, отчасти О мышах и людях. Грустная, но не слишком. Не настолько, чтобы перейти в отчаянную слезодавилку. Все в меру и концовка закономерна. Хотелось бы, чтобы мир проявил к Блейзу больше справедливости

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

До сих пор с трудом верится, что эти тихушники успели втайне от всех снять целый фильм про Жессиньку и покажут его уже в октябре. Охххххх. Обязательно должна быть в фильме встреча Джесси и Сола, уверен, что черно-белые вставки в сериале о Соле вели именно к этому.
И флешбеки с мистером Уайтом
Мой кредит доверия к создателям брба практически безграничен, поэтому и ожидание такое сладкое. Успеть бы только показать жене брба до фильма о Жесси. И сам заодно пересмотрю в четвертый раз.
лучший. сериал. эвер.

Тизер к фильму

@темы: фильмы, better call saul, heisenbitch, Привет. Мы будем счастливы теперь - и навсегда (с), видяшки

---

Глава тридцать первая, где Никки снова упарывается по Зельде, а заодно и по девушке из секты.

Мы все проебываемся

Глава тридцать первая

Глава тридцать первая

Честно говоря, я совсем забыл о летней стажировке, на которую Сью Эллен подала заявку - в основном, потому что полагал, что ее заявку точно никогда не одобрят. Дело в том, что она хотела стажироваться у очень известной популярной художницы, которая для Сью Эллен является одним из главных кумиров и вдохновительниц. Студия этой женщины находится в ЛА, и Сью Эллен отправила ей свою заявку чисто наудачу, понимаете? Потому что почему бы и нет?
Но ее заявку одобрили. В самом деле одобрили. Господи, она, считай, получила работу своей мечты. Я все еще не могу окончательно поверить в это - и Сью Эллен, думаю, тоже.
Я только три дня как вернулся в Чарльстон, когда ей позвонила личная помощница художницы и сообщила, что Сью Эллен надо прибыть в ЛА к следующему понедельнику.

Так что, следующие три дня мы провели в машине, отправившись в путешествие через всю страну. Слава Богу, что матери Сью Эллен удалось арендовать для нас небольшую квартирку в Мар Виста, где разрешается жить с животными, поэтому мы, конечно же, взяли Талулу с собой.
Предполагается, что стажировка займет три месяца, так что мы действительно переезжаем туда на это время.
Признаться, все произошло настолько стремительно, в безумном темпе, что я не успел толком осмыслить возвращение в ЛА. Кроме того, пока мы туда ехали, за рулем большую часть времени сидел я же, и я должен был оставаться настолько собранным и сосредоточенным, насколько это возможно - что мне более-менее удалось.
Но вот мы на месте.
Стараемся как можем, расставляя вещи в нашем новом крошечном временном жилище - квартире, размером с консервную банку, расположенной недалеко от пляжа Мар Виста. До этого момента реальность была размыта словно чернила на мокрой бумаге - жарища в машине, грязные комнаты в мотелях, краткие передышки, ужины в придорожных закусочных и тд.
Но теперь в Лос-Анджелесе размытость дороги превращается в гиперфокусную реальность повышенной четкости.
И я вспоминаю все.
В смысле, не считая полутора лет, проведенных в Чарльстоне, я, в основном, жил тут, в ЛА, с тех пор, как мне исполнилось то ли девятнадцать, то ли двадцать - провел тут в общей сумме около пяти лет. И это не говоря уже о тех поездках к маме, когда я был еще ребенком, проводил у нее лето, праздники и тп.
Я знаю этот город - секретные тропки и затерянные маленькие парки, кафе и театры - все те места, куда мы ходили с Зельдой, которые напоминают мне о ней.
Потому что вот с кем у меня этот город ассоциируется в первую очередь.
С Зельдой.
Она все еще со мной.
Несмотря на все то время, что я провел со Сью Эллен.
Несмотря на эту странную целительницу, верующую девушку из секты.
Зельда - моя единственная настоящая любовь, понимаете?
И всегда ею будет.
И по чистой случайности она, ну, взяла и написала мне емейл.
За два года от нее не было ни одной весточки, но вот она мне пишет, спрашивает где я сейчас нахожусь, рассказывает, что она проходит детоксикацию в местечке под названием Лас Энсинас. Она выйдет оттуда на следующей неделе.
Я ответил ей, что сейчас живу в ЛА, и теперь она хочет встретиться.
Это все так случайно - или, может, в этом вовсе нет места случайностям.
Та девчонка-сектанкта решила бы иначе.
Она, гм, тоже мне пишет.
Так что, теперь у меня уже целых два хуевых секрета от Сью Эллен.
И я не совсем понимаю, что мне со всем этим делать.
С точки зрения Зельды наша встреча, очевидно, ни к чему не приведет. Как бы сильно я не хотел снова быть с ней, все равно понимаю, что мы серьезно облажались в прошлом. И после всего, что у нас было, кажется невозможным построить на этом фундаменте счастливый новый мир. Слишком много ущерба было нанесено обеим сторонам. Но когда я думаю о ней, то все еще ощущаю пульсацию этой безумной энергии, заставляющую мое сердце биться быстрее, так, будто я под спидами или чем-то похожим. Признаться, я себя частенько сейчас так чувствую. И, знаете, хотя я отчасти к этому привык - к перевозбуждению и волнению из-за чего я не могу нормально спать и должен постоянно чем-то заниматься - сейчас все почему-то стало в сто раз хуже.
Как я уже сказал, я не только с Зельдой переписываюсь, но и с той религиозной девушкой постоянно болтаю - с каждым днем все больше и больше. Поначалу мы просто емейлами обменивались - писали друг другу по очереди. Она писала, что думала обо мне все время, пока была в Никарагуа и уже дочитала мою книгу, а еще рассказывала мне в деталях, как она там исцеляет силой веры людей в маленьких деревушках. Ее письма были такими увлекательными. Читая их, я чувствовал себя так, словно она была рядом со мной. Я узнал о ее детстве. Узнавал о ее жизни все больше и больше день ото дня. И чем больше я узнавал, тем, блин, сильнее к ней привязывался. За каждым ее словом, написанным для меня, скрывалось нечто таинственное и соблазнительное.
Что же касается всей этой безумной религиозной ерунды - ну, каким-то образом мне удавалось пропускать мимо ушей большую часть. Полагаю, я всегда был хорош в разграничивании. Ее религиозная болтовня отправляется прямиком в тот отдел мозга, откуда легко исчезнет и забудется. Мой разум просто каким-то образом выкидывает это. Я знаю, что все забуду и поэтому не пытаюсь с ней спорить.
Вся эта история слишком идеальна - начиная с того, как она нашла меня в аэропорту - и наше безумное, интуитивное влечение друг к другу, возникшее сразу же. Я не собираюсь отказываться из-за этого из-за нескольких упоминаний силы Святого Духа или чего-то типа того в емейлах.

Как бы то ни было, несколько дней назад она дала мне свой номер телефона. После всего, что у нас было, не стоило так сильно волноваться, как волновался я, когда звонил ей. Возможно, часть меня опасалась, что наша связь прервется, если мы станем говорить друг с другом по-настоящему. А может быть, часть меня опасалась, что связь сохранится.
Но ее голос был для меня самым сладчайшим, успокаивающим, позитивным, живым, прекрасным и обнадеживающим из всех, что я слышал. От него у меня мурашки по коже, жар, чертовски, блять, сильное возбуждение.
И потом по телефону наши голоса звучат как эхо друг друга, и я внезапно ощущаю ее присутствие рядом с собой. Она хихикает и дышит, и я дышу, и мы дышим в унисон. И наша любовь летает туда-сюда. И в этом нет никакого смысла. И я не могу этого объяснить. И меня это охуеть как пугает.
Но все так и есть. Это реально, как и все остальное. По крайней мере, так оно чувствуется. И ощущается.
И, разумеется, я не могу ни с кем поговорить об этой хуйне. Я и так понимаю, настолько это ебануто - что я веду себя как сумасшедший - и что пиздец как провинился перед Сью Эллен.
Но по ощущениям это похоже на то, как будто моими действиями управляет некая непреодолимая сила - как будто кто-то тянет за невидимые нити, контролируя все мои мысли и поступки.
Есть голос, нечто обитающее в моей голове, которое каким-то образом командует мной.
Ну вот скажите, разве все это может быть просто совпадениями? Как можно назвать все это случайностями, случайным стечением обстоятельств?
Никак. Не бывает такого.
Мою книгу издали, Сью Эллен взяли на стажировку, мы переехали в ЛА, Зельда написала мне, я познакомился с этой девушкой. Все складывается именно так, как должно. Все кусочки мозаики на своих местах. Жизнь прекрасна. Я чувствую себя прекрасно.
Мы с Талулой гуляем вокруг района Венеция. Она делает успехи, уже не пытается укусить каждого прохожего.
На самом деле, я специально вожу ее по самым оживленным районам, рядом с велосипедными дорожками, в непосредственном близости от которых находятся все известные и популярные магазины, вожу ее мимо толп туристов, уличных артистов и компаний подростков, чтобы она привыкала находиться среди людей. Мы гуляем часами - днем, ночью, и опять днем. Я больше не могу спать.
Сон мне и не нужен.
Я гуляю с Талулой.
И говорю по телефону.
Разговариваю с Фэллон.
Днями и ночами, днями и ночами.
Сью Эллен ничего не знает.

Я ухожу гулять с Талулой.
Набираю номер Фэллон.
Она снимает трубку после третьего гудка, ее голос такой сладкий и красивый. Прекрасный.
— Я скучаю по тебе, — говорит она, — знаю, это безумие, но я скучаю по тебе. Хочу чтобы ты был тут, со мной. Хочу просто лежать рядом с тобой, мне хватит и этого, твоего присутствия.
— Я понимаю, — мягко произношу я, двигаясь без зрения, слуха и осязания - не замечая ничего, кроме ее нежного голоса - ее дыхания. — Я тоже хочу быть с тобой. Такое ощущение, будто я нахожусь где-то между двумя мирами - словно наши души покинули свои тела и встретились где-то на полпути. Я чувствую, что уже не здесь нахожусь. Понимаешь о чем я?
Она хихикает.
— Ага.
Мы продолжаем говорить о том же - она упрашивает меня приехать к ней.
— Тебе здесь понравится, любимый, —шепчет она, — это место изменит всю твою жизнь. Ты поймешь, как сильно Бог тебя любит. Безумно сильно. Он любит нас обоих. Именно поэтому он свел нас. Именно так он явил себя нам. Он хочет, чтобы ты приехал и нашел его здесь. Я знаю, что он хочет именно этого. Он говорит с тобой. Он выбрал тебя для особой миссии. Но сперва ты должен научиться открываться навстречу его свету и благодати. Здесь тебя научат служить Богу правильно. Они могут объяснить тебе, как интерпретировать его слова. И потом ты сможешь выйти в мир и сделать все, на что ты, я это точно знаю, способен.
— Нет, — медленно отвечаю я, сощурившись, чтобы лучи закатного солнца не били по глазам. Тут до меня внезапно доходит, что уже почти наступила ночь и мне скоро пора будет возвращаться домой. Но я все равно продолжаю разговор, попутно оттаскивая Талулу подальше от упаковки из-под еды с эмблемой Макдональдса, которую она облизывает.
— Нет, — продолжаю я и собственный голос кажется до странности чужим, — нет, я не хочу выходить в мир. Я просто хочу быть с тобой.
Она снова хихикает.
— Я, конечно же, буду рядом с тобой, глупышка. Я отправлюсь с тобой куда угодно.
Я улыбаюсь.
— Как же сильно я тебя люблю, — говорю я.
Она тут же отвечает, без запинки.
— Я тоже тебя очень сильно люблю, глупыш.
Мы продолжаем разговаривать, а солнце тем временем опускается все ниже и ниже, прямиком в океан и на горизонте словно распускаются рядами яркие цветы, оранжевые, розовые и пурпурные.
Теперь я вижу мир таким, каков он есть.
Ярко, четко и ясно. Это подарок - все это.
— Конечно же, я приеду, — обещаю я ей, — арендую машину, а тут всем скажу, что еду проведать родных в Сан-Франциско. Я приеду на выходные. Будет круто. Познакомишься с Талулой.
Она смеется/хихикает/вздыхает.
— Да, хорошо, супер. Я с кем-нибудь договорюсь, чтобы меня подменили в воскресенье и свожу тебя с твоим песиком на гору Шаста. Это будет так чудесно!
Я чувствую, как ее тело льнет к моему. Мы дышим в унисон. Мы продолжаем строить планы. Разговариваем до тех пор, пока солнце не скрывается под водой, и его угасающее сияние сменяется холодом и бесцветностью.
Мы могли бы проговорить так всю ночь.
Но тут я слышу, как кто-то зовет меня по имени и машинально оборачиваюсь на голос, а мой желудок в это время словно подскакивает к горлу, как будто меня застукали на месте преступления.
Я растерянно смотрю по сторонам.
— Ник, дружище... Ник, чувак, где ты, черт возьми, пропадал столько времени?
Теперь он стоит прямо передо мной. Я выдыхаю с облегчением, расслабляясь. Ничего страшного. Это всего лишь Джон, торговец травкой/музыкант, которого я не видел с тех времен, когда еще встречался с Зельдой.
— Слушай, Фэллон, — шепчу я в трубку, — я тебе попозже перезвоню, ладно? Встретил тут старого друга.
Я вешаю трубку, и Джон хлопает меня по плечу, говорит он как какой-то торчок-серфингист.
— Тебя тут несколько лет не было видно! Где ты прятался, в Резеде?
Я смеюсь, разглядываю его загорелое лицо, побелевшую от солнца бороду и большую соломенную шляпу, которую он надвинул на глаза.
Честно говоря, близкими друзьями мы с ним никогда не были, но он поставлял мне лучшую травку на свете, это точно.
Мы болтаем несколько минут, и потом я намекаю из-за чего на самом деле рад его видеть. Когда он говорит о травке, то его лицо озаряет счастливая улыбка. Его отбеленные зубы сверкают в угасающих лучах солнца.
— О да, чувак, я могу тебе с этим подсобить! Теперь я получаю свой товар из амбулаторий. Попробуй вот эти, тут черника и манго.
Он достает из своей сумки две банки с этикетками, которые похожи на лекарства, продающиеся строго по рецептам, и вручает мне их одну за другой.
— Понюхай-ка, — предлагает он.
Дважды меня просить не надо.
— Чувак, — говорю я ему, — это безумие. Она и правда пахнет черникой.
И я говорю чистую правду. Белые кристаллы похожи на звездную пыль, обсыпавшую зеленые и фиолетовые побеги.
Другая банка пахнет манго. И эта травка выглядит так классно! Ни в какое сравнение не идет с той грязной травой, которую я покупал в Южной Каролине.
— Черт, беру обе, — говорю я. — Пройдешься со мной до банкомата?
Он соглашается, так что дальше мы идем вместе, и Талула рычит на него всякий раз, как он приближается к ней слишком близко.
Я зажигаю сигарету и протягиваю еще одну Джону, краем уха слушая истории из его жизни.
Я больше занят своими мыслями о том, насколько все идеально.
Бог добр, не так ли?
Травка с черникой и манго.
Эта прекрасная высокодуховная девушка, ожидающая меня в Реддинге.
У меня чудесное будущее.
— Спасибо тебе, Господи, —шепчу я вслух. — Спасибо большое.
Джон улыбается мне.
— Это верно, чел, это верно. Наконец-то ты все понял.
Я улыбаюсь в ответ.
Жизнь, черт побери, хороша.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки

---

Капитул Дюны

Дочитывалось уже чисто ради того, чтобы дочитать и поставить галочку в голове, признаю. Все еще думаю, что стоило закончить на Боге-Императоре. Перечитывать я эти книги буду только если мне за это заплатят, что маловероятно

Достопочтимые Матроны, те самые шлюхи, с которыми Преподобные Матери начали бороться в прошлой книге, сумели таки разъебать Дюну, существовавшую Бг знает сколько лет и поэтому теперь Преподобным Матерям приходится превращать в Дюну планету Капитул, выращивая там новое поколение Червей.
Энный Дункан Айдахо у них там заперт на корабле, производит детей от одной Матроны, с которой у них взаимная сексуальная фиксация и строит планы по побегу.
Девочка из рода Атрейдес выросла тоже начала ебаться, ну куда же без этого, но за всю книгу не делает ровным счетом ничего интересного. Больше всего внимания уделено главной Преподобной Матери и их проблемам.
А в конце выяснилось, что Матроны это вовсе не главная беда и что-то от чего они сами сбежали из далекого космоса грядет, покайтесь.
А потом Герберт умер и поэтому мы никогда не узнаем, как бы он сам завершил историю. За нее взялся его сын, но созданные им книги сильно ругают, так что пока воздержусь от знакомства. Может позже.

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

Обещанный постер отсыпали:

и он мне не нравится кажись, на сцене битвы снова буду спать, от постера веет этой грязной мужиковостью боевиков, не вызывающей во мне никакого отклика. если это не Бойцовский клуб, где ее высмеивают.
однако, заранее все равно не разочаровываюсь

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ

---

клип куда лучше последних сезонов Доктора. Даже присутствие Клары сокращено до терпимых масштабов.

@темы: сериалы, видяшки, doctor who

---

Тимми в твиттере написал, что в данный момент у него в любимых эта песня:

Текст с переводом
кричу с текста, особенно с упоминания лета и постоянных обсуждений проблем.
да и просто цепляющая песня, унес в плейлист Спасибо, Тимми.

@темы: шаламэ мое шаламэ, персиковые мужья, видяшки

---

Глава тридцатая, где Никки дерзко-резко западает на девушку из секты.

Мы все проебываемся

Глава тридцатая

Глава тридцатая

Мы путешествуем уже больше месяца, но сегодня все это наконец закончится. То, что последним городом в нашем списке оказался Сан-Франциско, кажется очень правильным — это город, с которого все и начиналось. Разумеется, я хотел бы сказать, что вернулся сюда с ощущением триумфа — одержав победу над судьбой или типа того — я же написал книгу, опубликовал ее, давал интервью NPR, мелькал в местных новостных выпусках, ел и ездил везде на халяву. Это довольно-таки безумно.
В смысле, когда я был тут в последний раз, то ел из мусорных баков и вламывался в чужие дома. А теперь у меня номер в шикарном отеле на Юнион-сквер, и в этот номер я могу заказать все, что угодно, а люди из обслуживающего персонала называют меня «сэром» и «мистером». Но еще более безумно то, что мне не приходится жить в отеле, потому что мой отец, мачеха и младшие брат с сестрой решили, что они готовы разрешить мне остановиться в их доме.
Это самое большое чудо из всех. Было время, когда я думал, что никогда больше не увижу никого из них и ноги моей не будет рядом с их домом.
Так что да, во многом возвращение сюда — это триумф.
Но по какой-то причине я все равно не чувствую себя триумфатором. Находясь здесь, я ощущаю себя так, словно мне снова и снова напоминают обо всех тех мучениях, которым я подверг членов семьи. В каждом углу этого дома затаились призраки. От воспоминаний бросает в дрожь. И я знаю, что несмотря на то, что они улыбаются мне и говорят, что все в порядке, на самом деле они никогда не смогут простить меня.
Как это возможно?
У моих брата с сестрой было абсолютно идеальное спокойное детство. Их родители остались вместе. Не было ни скандалов, ни унижений, никаких сексуальных девиаций, ничего подобного.
Что бы они ни делали, кем бы ни были, их все равно любили, поддерживали и одобряли.
Атмосфера абсолютного безмятежного счастья — и так бы все оно и осталось, если бы не я.
Я превратил их жизни в кошмар, отнял у них родителей и лишил их того детства, которое они должны были прожить.
Тем не менее, не похоже, что это их каким-то образом испортило. Они определенно в полном порядке. Они оба выросли замечательными, добрыми, впечатлительными и потрясающими, и я не могу ими не гордиться, будучи здесь. Мы вместе играем на музыкальных инструментах, рисуем и ездим на пляж вместе с их собакой, Чарльзом Уоллесом, глядя на которого я еще сильнее скучаю по Талуле. Они рассказывают мне про их школу, друзей и про их собственное чувство отчуждения и неуверенности в себя. Они прекрасные и искренние, я очень рад, что снова могу с ними общаться, несмотря на то, что меня до сих пор мучает чувство вины.
И, не знаю, находясь здесь я начинаю надеяться, что может не совершил ничего непоправимого. В конце концов, я ведь здесь, верно? Лежу, свернувшись клубком, на крошечной кровати моей сестры, разглядываю рисунки, картинки и вырезки из журналов, приклеенные к стене.
Раннее утро — мой последний день здесь — светло-серый, до странности яркий свет, проникает через решетчатое окно.
Будильник в моем телефоне звенит во второй раз, и я заставляю себя встать, ухватившись руками за деревянный комод, заваленный маленькими статуэтками, камешками, засохшими цветами и тряпичными куколками, которых моя сестра сделала сама.
Я успокаиваю себя.
Руки и ноги ноют от сильной, тяжелой печали, буквально пригвоздившей меня к полу.
Я не хочу уезжать.
Я хочу быть частью этого.
Я хочу принадлежать этому миру.
Хочу быть настоящим братом для своих братика и сестрички.
Хочу быть того же возраста, что они.
Не хочу возвращаться обратно в свою жизнь.
Хочу остаться тут.
Но не могу.
Никогда не мог.
Меня всегда тянуло куда-то еще и этого уже не изменить, так что к черту все, верно? Я одеваюсь и выхожу из комнаты, ступая на теплый бетонный пол. Делаю себе кофе и тост с джемом и маслом.
Ничего из этого не имеет значения.
Я в порядке.
Все будет нормально.
Я напоминаю себе, что в холодильнике в Чарльстоне у меня припрятано восемь граммов неплохой травки, не густо, но хоть что-то. На травку-то я всегда могу рассчитывать, она меня ни разу не подводила.
Так что, я быстренько выпиваю свой кофе.
Такси, оплаченное издательством, которое должно отвезти меня в аэропорт, уже ждет снаружи, и я чувствую себя паршиво, но стараюсь держаться.
Съедаю свой тост и иду собирать вещи, в данный момент стараясь ни о чем вообще не думать.
Прижимаю ладонь к холодному окну. Не ощущаю ничего кроме холода.
Больше ничего не осталось.
Беру свою сумку и забрасываю ее на плечо.
Теперь я готов к отъезду.
Но тут я слышу, как скрипит дверь родительской спальни, и моя сестренка тихо поднимается вверх по лестнице, а за ней идет мой отец.
Она пристально смотрит на меня, стараясь ничего не упустить из виду. Я обнимаю ее и она обнимает меня в ответ.
— Было очень приятно с тобой повидаться, — говорю я ей.
Она издает тихий звук, похожий на смешок и кивает. Снова обнимает меня.
А потом отец прощается со мной и солнце начинает проглядывать сквозь тучи на сером небе, пока я запихиваю свой багаж в машину.
Я все еще не чувствую ничего, кроме холода. И здесь так тихо. Машина катит по извилистым, запутанным тропкам, мир безмолвствует.
Прошедший месяц выдался насыщенным и безумным. Но теперь меня окружает тишина. Если бы не Талула и не те восемь граммов, ожидающие меня, то, черт, я бы мог просто попросить водителя остановиться в Тендерлойне и никогда уже не вернуться. В этом смысле Сан-Франциско кажется самым комфортным местом. Это единственный город в стране, где ты можешь получить любые наркотики спустя десять минут с момента начала поисков. Не знаю, почему, думая об этом, я чувствую себя как дома.
Как бы то ни было, это не важно. Я не прошу водителя затормозить там. Я отправляюсь в аэропорт, сдаю багаж, прохожу проверку и бла-бла-бла — кладу ноутбук в корзинку, снимаю туфли, старательно демонстрирую охраннику свой гребаный посадочный талон. Процедура везде одинакова. Везде одно и то же.
Я брожу по выцветшему ковру, пока не добираюсь до нужного мне выхода. Посадка на самолет до Атланты, моего пересадочного города, начнется примерно через двадцать минут. Я захожу в магазинчик и покупаю там ароматизированный фруктовый напиток, а потом возвращаюсь назад — ложусь прямо на пол рядом с огромным окном с толстым стеклом, откуда открывается вид на посадочную полосу. Закрываю глаза и вроде бы ненадолго задремываю.
Не знаю, сколько времени проходит. Кажется, что я лежу тут довольно долго. Может, даже действительно засыпаю в какой-то момент. Но потом что-то меня вдруг будит, и когда я открываю глаза, то вижу девушку, которая уставилась прямо на меня. Я сажусь, пытаясь понять, что она из себя представляет. Похоже, что она примерно одного со мной возраста, с черными волосами, подстриженными лесенкой. Она невысокая, с острыми, угловатыми чертами лица и ярко-голубыми глазами. Из одежды на ней только простенькое хлопковое черное платье с небольшим вырезом, открывающим вид на ее загорелые ноги и обгоревшие плечи.
— Привет! — говорит она, смеясь, и в ее голосе слышится безрассудство.
— Привет, — отвечаю я, отчасти смущенный и растерянный.
Она наклоняется ближе, все еще улыбаясь, и ее глаза сияют еще ярче в свете флуоресцентных ламп под потолком.
— Извини, — говорит она, хихикая, — мне нужно поговорить с тобой, не знаю почему.
— Эм, — произношу я, садясь прямее, — ладно.
В ней есть нечто прекрасное — что-то от феи, которая может растворится в воздухе в любой момент.
Она садится рядом со мной, сведя ноги вместе, покачивается туда-сюда и все так же хихикает.
Она предлагает мне орешки кешью, но я отказываюсь. На некоторое время воцаряется тишина, прежде чем я додумываюсь предложить ей свой фруктовый сок. Она смеется, но потом хватает бутылку и отпивает из нее, при этом пролив немного розоватой жидкости на свой шерстяной свитер. Она говорит, что сок ей не особо понравился. Я не могу удержаться от смеха.
— Так, гм, о чем ты хотела со мной поговорить? — спрашиваю я, забирая у нее бутылку, и случайно задевая при этом ее руку своей.
У нее очень нежная кожа. В моей голове потрескивают электрические разряды. Она смотрит прямо мне в глаза.
— Не знаю, — произносит она, не моргая, — просто почувствовала, что должна это сделать. Ты прекрасный проводник. В тебе столько силы, никогда раньше такого не видела. Тебя ждут великие дела. Стольким людям сможешь помочь.
Я смеюсь, смеюсь до тех пор, пока не осознаю, что она говорит совершенно серьезно. В моей голове играет музыка из Сумеречной Зоны, и я оглядываюсь по сторонам, ни на чем конкретно не фокусируясь, внезапно поняв, что надо бы валить отсюда.
— Да брось, — говорю я, пытаясь обернуть все это в шутку. — О чем ты говоришь? Ты же меня совсем не знаешь. Я хочу сказать, что это звучит малость безумно.
Она одаривает меня широкой улыбкой.
— Не правда ли? Я знаю. Это полное безумие. Но я просто чувствую это, исходящую от тебя энергию. Ты художник? Или нет, писатель. Верно?
Я сглатываю, избавляясь от комка в горле.
— Ага, — подтверждаю я. — Вроде как. Ты, гм, по телевизору меня видела или где-то еще?
Она все никак не прерывает зрительного контакта.
— Нет, а ты был на телевидении? Вау! Это так круто. Но нет, я просто почувствовала, что должна с тобой поговорить. О чем ты пишешь?
Я отворачиваюсь, хотя все мое тело внезапно расслабляется и напряжение пропадает. По ощущениям похоже, что я сдался — как будто наконец позволил завернуть себя в теплое одеяло и могу как следует выспаться, после долгих лет бесцельных скитаний. Я чувствую себя обезоруженным, восхитительно беззащитным. Рассказываю ей о своей книге и о том, что со мной происходит. Слова сами вылетают у меня изо рта. Знаю, это звучит как клише, но все именно так и происходит.
Как бы то ни было, когда я заканчиваю свой идиотский монолог и наконец предоставляю ей возможность тоже что-то сказать, то она сообщает, что вместе с кучей ребят из ее школы уезжает по делам в Никарагуа — это часть благотворительной программы одного из министерств Северной Калифорнии. Они там собираются молиться за людей, чтобы у них опухоли уменьшились, слепые прозрели, глухие начали слышать и все в таком же (якобы исцеляющем) духе. Она принесет к ним слово Божье. Рассказывает она обо всем этом совершенно обыденным тоном — словно так оно и должно быть. А потом она как бы между делом спрашивает, может ли помолиться за меня.
Я смеюсь.
Все это абсолютно нелепо.
Но почему бы и нет, черт возьми? Хуже не будет.
А она, как я упоминал ранее, красотка.
Так что я отвечаю:
— Конечно.
А теперь послушайте: я читал книги о силе внушения, контроле над чужим разумом и тд. В юности я был вовлечен в программу «12 шагов», подозрительно похожую на секту, и в то время поражался, видя с каким отчаянием люди цепляются за эти группы, как ими там манипулируют и эксплуатируют их, а потом они, разделив с другими якобы «религиозный опыт», воображают, что их коснулась Божья длань. Но я-то, я в подобную хрень не верю — ну, не совсем. Достоевский писал, что человек может найти смысл в чем угодно, если специально его ищет. Мы можем любую ситуацию повернуть так, как нам удобнее.
Тем не менее, в случае с этой девушкой я ничего специально не делал. По крайней мере, мне кажется, что не делал.
Итак, девушка молится обо мне. Я не закрываю глаза. Я просто пялюсь, не сосредотачиваясь, на стремное ковровое покрытие.
Она кладет руку мне на плечо и начинает громко говорить — просит Бога быть с нами — открыть для нас его сердце, что бы это не значило. И потом меня поражает безумный прилив энергии, похожий на электрический шторм. Воздух попадает в горло при глубоком вдохе и я чувствую, что мы двое просто парим здесь — она и я — я и она. Весь мир словно угасает, оставляя ее одну, эту девушку, абсолютно искреннюю, бесхитростную, полную света и энергии и, что самое прекрасное, обладающую этим мерцающим голосом, взывающим ко мне из глубин ее души. Я люблю ее, боготворю ее сильнее, чем кого-либо другого за всю мою жизнь. Когда я всматриваюсь в бледную синеву ее глаз, то вижу, что она шокирована почти так же сильно, как и я. Мои руки дрожат.
— Ты тоже это чувствуешь? — полагаю, это был глупый вопрос.
Она кивает, безмолвно глядя мне в глаза.
Клянусь, я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не поцеловать ее, наклонившись ближе и не прижать к своей груди.
Нас неудержимо тянет друг к другу и я чувствую ее на себе, так, словно ее кожа соприкасается с моей и в этот момент я точно знаю, что люблю ее. Ничего не могу с этим поделать. Она — самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел, ощущал или касался в этом проклятом мире. Мы все ближе и ближе друг к другу. Из моих глаз льются слезы.
Что за чертовщина тут творится? Я едва могу это вынести — напряжение проникает в самый центр моей души. Я задыхаюсь, чувствую ее тепло и прикосновение ее руки к моей.
И тут она внезапно отстраняется. Кто-то зовет ее.
— Фэллон, Фэллон, нам пора!
Она кажется ошарашенной, а когда она снова поворачивается ко мне, то мы оба начинаем смеяться, смеемся и смеемся, неудержимо, словно маленькие дети.
Ничего не могут с этим поделать.
Действуя чисто инстинктивно, я запускаю руку в свою сумку и вытаскиваю оттуда копию своей книги — последнюю, что у меня была.
— Держи, — говорю я. — Ее я написал. Тут моя жизнь. Ты ее не обязана читать, конечно. Но, эм, я чувствую, что должен отдать ее тебе.
А затем я пишу свой емейл на первой странице, хотя разобрать буквы едва ли возможно — руки у меня трясутся со страшной силой.
— Вот, — говорю я ей и мой голос дрожит так же сильно как и руки, — напиши мне, если захочешь. Кстати, меня зовут Ник.
Ее глаза сияют.
— А я — Фэллон.
Она убегает, растворяясь в толпе.
Я не могу даже посмотреть ей вслед.

Как только я занимаю свое место в самолете, то тут же проваливаюсь в глубокий сон, похожий на кому.
Снится мне Фэллон.
Она проникла в мою душу.
Она остается со мной на протяжении всего полета. Мне нужно торопиться, чтобы успеть пересесть на самолет до Чарльстона, так что я бегу через весь аэропорт, не имея возможности проверить не прилетела ли она сюда же. Но она со мной. Я не могу изгнать ее. И даже не пытаюсь.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки

---

В следующем году родители планируют наконец провести ремонт в своей квартире. Надеюсь, дальше откладывать не будут, как они это любят, а действительно ремонтом займутся, потому что квартира уже далеко не в лучшем состоянии. А часть вещей летом можно спокойно в загородный дом перевезти.
Решил заранее поизучать сайты с мебелью, чтобы потом было куда родителей направить за мебелью новой. Пока что моим фаворитом является Первый мебельный, уникальный проект, объединивший команду профессионалов, в каталоге которого есть более 3000 различных предметов мебели, как для дома, так и для офиса.
Каталог, конечно, удобно поделен на разделы. Можно за пару кликов найти необходимое. Мебель для детской, например, или кровать в спальню.
Как большой любитель поспать, я заявляю, что кровать надо выбирать с особой тщательностью.
Вот кровать "Венера" смотрится очень даже:

Оправдывает свое название.
Кстати, есть мебель и не только для дома и офиса. Еще можно качели в свой сад купить. В том числе и те, что раскладываются в кровать. Дополнительное спальное место для ваших друзей, когда те приедут в гости)
Сама компания по продаже мебели находится в Екатеринбурге, но они могут доставлять мебель и в другие города России. Причем оплату надо будет производить уже после получения заказа, никаких пугающих предоплат.
Мебель могут для вас поднять на нужный этаж и собрать. Это за отдельную плату, разумеется, но тоже не слишком дорого.
Люблю такой комплексный подход, когда заметно, что компания делает все возможное, чтобы угодить потенциальным покупателям)

@темы: мебель для дома, мебельный магазин

---

Челябинск, где я сейчас проживаю, по праву считает городом заводов. Заводов у нас много, причем самых разных. Но и города-соседи от нас тоже не отстают. Например, в Екатеринбурге, от которого до нас добираться всего пару часов, есть Завод ЖБИ КСМК. В основном, как понятно и по названию там производят ЖБИ. ЖБИ широкого спектра, а также щебень. Кроме этого у них есть и дополнительная продукция. Среди которой можно выделить, например, бетонные кольца, кольца для канализации, тротуарные бордюры, которые все мы видим ежедневно, сваи под фундамент и заборы из бетона от производителя. Это не полный перечень, более подробно можете почитать на указанном сайте.
Завод считается надежным поставщиком в сфере строительных материалов и обеспечивает своей продукцией различные строительные площадки. Что, несомненно, дело полезное.

@темы: щебень, жби

---

Большая маленькая ложь

Во многом похоже на Отчаянных домохозяек (на переднем плане тоже несколько обеспеченных леди из благополучного района, со страшными темными тайнами в шкафах), только серьезнее. Очень здорово и правдоподобно раскрыта тема абьюза в семье, детально демонстрируется почему же женщины не могут "просто взять и уйти" и какие это эмоциональные качели, толкающие тебя то в пучину ада, то на вершину блаженства. Только блаженства все меньше, меньше, меньше, а уровень адка неуклонно нарастает. Николь Кидман идеальна для этой роли, больно смотреть как нечто настолько красивое и хрупкое планомерно уничтожают.
Остальные линии мне не так интересны, но они тоже вполне на уровне. То, что насильник у двух женщин один и тот же - это уже в конце притянуто за уши, по-моему, но видимо тут претензия к книге.
Во втором сезоне больше напирают на тему птср, которое бывает не только у людей вернувшихся с войны, что важно помнить. И Мэрил Стрип там блистает, конечно, как и в любой своей роли. Мерзейшая персонажка у нее, под конец вызывающая брезгливую, но все-таки жалость.
Опять-таки Николь Кидман и ее линия чудесны, абьюзер может не отпускать даже после своей смерти, на восстановление понадобится оочень много времени и душевных сил.
Тут мне не понравилась линия Ренаты, вот она показалась высосанной из пальца. В первом сезоне у нее был нормальный адекватный мужик, это она на его фоне казалась истеричной, а тут он и мошенник и банкрот и изменщик да еще и тупой до кучи. Может стоило прост меньше серий снять, если надо было чем-то время забить.

@темы: сериалы

---

Еретики Дюны

Непонятно зачем тут на обложке Пауль, действие романа происходит вообще спустя полторы тыщи лет после смерти Лето Второго, Червя-Императора нашего дорогого. А Пауль и вовсе остался в далеком прошлом.
К счастью, в этой части количество туманной философии снизилось и было заменено интригами и срачами. Священники срутся с Преподобными Матерями, Преподобные матери срутся с Матронами-шлюхами из других миров, тлейлаксу срутся с Преподобными Матерями. На Ракисе (в юности - Дюна) рождается наконец вменяемый наследник Атрейдесов, девочка, которая может управлять червями. Тем временем, неугомонные Преподобные матери в энный раз пересоздают гребаного Дункана Айдахо, чтобы скрестить его с ней, когда оба подрастут. Но этот план так и тонет в водовороте интриг.

По-моему, серию можно было спокойно закончить на Боге-Императоре, но ок, читаю последнюю "канонную" книгу и я свободен

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

Глава 14, где Никки снова идет в универ и снова все бросает патамушта еблан

Красивый мальчик

14

14

В этой реабилитационной клинике пациенты должны вести дневники, и Ник делится с нами одной записью из своего: «Как, черт возьми, я сюда попал? Совсем недавно я был в гребаной команде по водному поло. Я был редактором школьной газеты, играл в пьесе весной, сходил с ума по одной девушке, обсуждал с одноклассниками Маркса и Достоевского. Ребята из моего класса теперь учатся в университетах. Это не печалит, а скорее обескураживает. В прежние времена все казалось таким безобидным и веселым».

Эти третьи по счету выходные, которые Ник проводит в госпитале, и я приехал сюда на очередное собрание для членов семей. После утренних групповых занятий, Ник, получив дневной пропуск, едет в гостиницу, где мы остановились. Он открыт и эмоционален, даже выражает благодарность за предоставленную возможность лечиться здесь. Он кажется искренним.
Потом он меняет тему. Спрашивает, может ли все еще рассчитывать на учебу в университете. Он знает, что совершил немало недопустимых ошибок, но готов сделать все, что угодно, лишь бы только снова попасть в Хэмпшир. Он в восторге от этого университета.
Поскольку он понимает, что проблема с наркотиками никуда не денется, то обещает регулярно посещать собрания АА и работать с наставником. Он слышал, что есть много общежитий, где запрещены любые сильнодействующие вещества и хочет попасть в одно из них. Он осознает, что если сорвется, то я выполню свою угрозу и оставлю его без какой-либо поддержки, он вылетит из университета и останется совсем один.
В машине, пока мы едем в гостиницу, чтобы встретиться с Карен, Джаспером и Дейзи, Ник объясняет мне почему изменил свое мнение. На одном из групповых собраний, другие пациенты услышали, что родители хотели отправить его в университет и дружно набросились на него.
Общее мнение хорошо выразил человек, чей алкоголизм и наркомания, отдалили его от родителей и братьев с сестрами.
— Ты совсем сбрендил?! — заорал он на Ника. — У тебя есть родители? Они любят тебя? Они все еще хотят послать тебя в университет? Ступай в университет. Не будь гребаным идиотом. Я бы все что угодно отдал за шанс закончить университет.

Я раздумываю над просьбой Ника.
— Мы с Карен это обсудим, — говорю я. — И я поговорю с твоей мамой. Мы должны четко определить условия соглашения. Думаю, что все получится, если ты действительно этого хочешь и веришь, что справишься.
Я до сих пор воображаю, что все может наладится. Ник останется «чист». Он осознает, что у него проблемы. Слава Богу, что он не разрушил свою жизнь — не нанес непоправимого вреда своему телу и мозгу — не лишился будущего. Он все еще может пойти в университет, получить диплом, устроиться на приличную работу, найти любовь… Все будет хорошо.
Мы доезжаем до гостиницы, этого запущенного здания, увитого виноградными лозами, с потрескавшимся бассейном, потрескавшимся теннисным кортом и старыми лошадями, которые бродят по территории. Ник нервничает, когда я проезжаю через ворота. Это будет его первая встреча с Джаспером и Дейзи, с тех пор, как он отправился в «Ohlhoff» три месяца назад. Ник переживает из-за предстоящей встречи, а Джаспер и Дейзи, несмотря на то, что сначала они не хотели ехать сюда (когда они видели Ника в последний раз, он мучался от ломки и был подавлен, истерил, уезжая в «Ohlhoff»), рады видеть его. Он возится с ними в ледяной воде, и они бросают туда-сюда теннисные мячи. Я сижу на скамейке в беседке, увитой виноградом, наблюдая за тем, как Карен присоединяется к ним и они вчетвером играют в крокет. Пока они бьют по шарам, Ник расспрашивает детей про учебу и их друзей и рассказывает им истории о кошке, которая живет на территории больницы.
Когда приходит пора отвезти Ника обратно в больницу, Джаспер и Дейзи кажутся озадаченными. Они стараются, как могут, пытаясь понять, что именно происходит с Ником, но по их мнению он выглядит здоровым. Они не понимают, почему он не может поехать домой вместе с нами.
По дороге к Сейнт Хелене Ник рассказывает мне о двух других событиях этой недели. Первое стало для него разочарованием. Стивен покинул больницу — просто и нагло ушел после полудня, пройдя пешком долгую дорогу из больницы в Калистогу. Позже пациентам сообщили, что он сорвался, напившись в баре. Ник говорит об этом с печалью в голосе, но без удивления.
— На первый взгляд казалось, что он настроился на трезвую жизнь, — говорит он, — он же знал, что может лишиться своей жены и их прекрасного малыша. Но он никогда не воспринимал лечение всерьез. Обвинял жену во всех их проблемах. Винил родителей. Винил всех вокруг, но не себя. Он так и не понял сути.
Что касается второго случая, то в него верится с трудом.

Всякий раз, когда кто-то заканчивает лечение, рассчитанное на 28 дней, для него устраивается прощальная церемония. «Выпускник» просит одного из других пациентов «подняться на сцену» и дать ему напутствие перед тем, как он отправится обратно в большой мир. Смысл этих церемоний в том, чтобы подбодрить «выпускников» и вдохновить «новичков».
Этим утром, Кевин, солдат, перед своим отъездом обратился к Нику.
— Ты смелый паршивец, — сказал он. — Этого у тебя не отнять.
После чего он, к изумлению Ника, попросил его выступить на церемонии прощания.
— Я тебя уважаю, — сказал этот человек, — все это время я наблюдал за тобой и знаю, что именно ты, из всех нас, точно сможешь выкарабкаться. Ты еще молод и не успел полностью просрать свою жизнь. У тебя есть любящая семья. И ты гребаный умник. Я больше всего на свете хочу оставаться в завязке. Я собираюсь доказать тебе, что ты ошибаешься. Я справлюсь.
Ник согласился.
— Так что я дал ему напутствие, — говорит он, — сказал, что надеюсь и молюсь, что он он справится — что он продолжит работать над собой. Я сказал: «Желаю удачи тебе и твоей жене и вашим детям». Позже я видел, как они уходили вместе, он и его жена. Они оба меня обняли на прощание. И они держались за руки, когда покидали больницу.

Я нервничаю, когда спустя неделю Ник заканчивает лечение и я его забираю.
Стекла в машине опущены, на улице тепло. Ник радостно строит планы на будущее. Его оптимизм заметен не только в словах, но в том, как он держится, сильный и уверенный, и в его глазах, которые вновь наполнены светом. Он говорит, что приложит все усилия, чтобы держаться подальше от наркотиков. Я надеюсь на то же самое, но понимаю, что держаться как можно дальше от наркотиков намного проще в безопасной, структурированной среде реабилитационных клиник, поэтому мои надежды пропитаны неуверенностью. Мне нужно верить, что все будет хорошо, но у меня не получается.

Дома проще, хотя бывают напряженные моменты. Я волнуюсь, когда Ник уходит из дома на собрания АА. Волнуюсь, когда он кажется задумчивым или расстроенным. Волнуюсь, когда, в августе, наступает пора отправлять его в университет, который находится в трех тысячах миль отсюда. Хэмпшир-Колледж расположен на территории бывшего яблоневого сада и там до сих пор сохраняется атмосфера фермы. Восемьсот акров лугов и пасторальных видов. В колледже обширная, впечатляющая учебная программа по гуманитарным наукам, а также сотни различных специальностей и курсов. Если и этого недостаточно, то стоит вспомнить о том, что Хэмпшир-Колледж является частью консорциума из пяти университетов, в который входят Университет Массачусетса, Амхерстский колледж, колледж Смит и колледж Маунт Хольок. Ник может выбирать и из курсов предлагаемых в других кампусах. Между ними курсирует автобус.

Мы с Карен летим на восток вместе с Ником, чтобы помочь ему освоиться и подготовиться к мероприятиям, проходящим перед началом учебы.
Обедаем мы в индийском ресторане, который мы с Ником нашли во время прошлогоднего тура по университетам.
— Поворачивай направо, к свету! — кричит Ник. — Правее, правее, правее!
Утром мы едем в кампус.

Здесь тепло и солнечно. Семьи привозят детей к нужным общежитиям на микроавтобусах и универсалах. Есть даже один лимузин, в который втиснуты чемоданы, стойка с одеждой, стереосистема, ударная установка и несколько компьютеров.
Комната Ника в общежитии для завязавших небольшая, но уютная. Оставив там чемоданы, мы идем, ориентируясь по указателям, в центральный кампус, на барбекю для новоприбывших. Мы с Карен разговариваем с первокурсниками, пытаясь вычислить потенциальных наркоторговцев. Когда трапеза уже подходит к концу, деканы с разных факультетов выступают перед собравшимися семьями. После того как все заканчивается, я разыскиваю замдекана по работе со студентами и расспрашиваю ее насчет наркотиков в кампусах, объясняя, что мой сын только что вышел из второй по счету реабилитационной клиники. Она признает, что марихуаны тут много, но верно говорит об очевидном:
— Наркотики проникают на территорию каждого кампуса в колледжах Америки и в каждый город, поэтому все молодые люди должны учиться жить среди них.
Она отправляет меня к заведующей медицинским кабинетом колледжа, которая пишет на листке свое имя и телефонный номер и обещает, что поможет Нику всем, чем только сможет. Она будет отвозить его на собрания по «12 шагам» и познакомит с другими студентами, побывавшими в реабилитационных клиниках.
— Он здесь не один такой, — говорит она, — мы оказываем посильную помощь людям, которые в этом нуждаются.

— Привет, пап, — говорит Ник по телефону, после того как мы с Карен возвращаемся обратно в Калифорнию, — это я, Ник.
Он звонит из своего общежития. Пока он говорит, я представляю его одетым в поношенную футболку, в грязных обвислых штанах с черным шипастым поясом на бедрах, в кроссовках, с длинными вьющимися волосами, зачесанными назад. Кажется, он уже предвкушает начало учебы.
В этом раз, как и в прошлый, я окрылен надеждой и после того, как мы заканчиваем разговор, я воображаю, как он идет на занятия по территории кампуса, с рюкзаком за спиной. Представляю, как он дискутирует с другими, обсуждая диалектику империализма, Ницше, Канта и Пруста.

Спустя месяц его голос все еще звучит нормально, но я слышу, как он часто дышит. Слышу, как он тяжело вздыхает, прежде чем вешает трубку. Я знаю, как ему сейчас непросто. Мне и самому было нелегко привыкнуть к колледжу в свое время.
Помимо лекций, Ник регулярно ходит к психологу, специализирующемуся на проблемах алкоголизма и наркозависимости, рекомендованному руководством колледжа. Он посещает собрания АА, как мы и договаривались, и находит себе наставника — аспиранта из Университета штата Массачусетс, который каждое воскресное утро приглашает к себе домой группу студентов, заманивая их маффинами, кофе и разговорами.
Ник регулярно отчитывается о своих успехах, и я понемногу успокаиваюсь. Когда он более-менее привыкает к новому распорядку, то рассказывает больше о своих учителях. О новых друзьях. О собраниях АА и НА, куда ходит каждую неделю.

Но спустя месяц Ник вдруг перестает отвечать на мои звонки. Я предполагаю, что у него случился рецидив. Несмотря на его заверения и (может быть, я не уверен) благие намерения, и несмотря на наличие комнаты в общежитии, где нет места никаким вредным веществам — Ник с досадой утверждал позднее, что никаких веществ у него и не было, а в пятницу и субботу он просто напивался, спотыкался, падал и страдал от тошноты — шансов у Ника было не так уж много. Рискованно было отправлять его в колледж сразу после лечения в реабилитационной клинике, но все вокруг, включая его наставников из Сейнт Хелен, одобряли этот план, поскольку Ник так убедительно твердил, что справится.
Я прошу одного друга, который едет в Амхерст, заглянуть проведать его. Друг обнаруживает Ника в его комнате в общежитии, сильно обкуренного. Я готовлюсь привести свою угрозу в исполнении и лишить его всяческой поддержки, но сперва связываюсь с заведующей из системы здравоохранения Гэмпшира. Представляю, как она сидит за своим столом, рядом гудит обогреватель, за окном сугробы.
Я рассказываю ей про срыв Ника и после того, как я заканчиваю, она удивляет меня своей реакцией. Она советует запастись терпением, говорит, что «срывы часто являются частью выздоровительного процесса». Звучит нелогично. Все равно, что сказать, что падение самолета является частью обучающего процесса у пилотов. В «Ohlhoff Recovery» и Сейнт Хелене я слышал, что наркоманам труднее оправиться от повторяющихся рецидивов из-за прогрессирующего характера заболевания.
Однак, может пройти много времени, и человек может совершить новые ошибки, прежде чем полностью осознает силу пагубной зависимости и, что еще важнее, осознает, как легко сорваться.
Я слышал об этом, но не осмыслил до конца ужасную природу этого заболевания и его постоянство. Но также я не понял до конца и то, что срыв и даже череда срывов все равно могут в итоге привести к выздоровлению.
— Несмотря на то, что среди наркозависимых попадаются такие личности, которые однажды проходят лечение в реабилитационной клинике и больше никогда не притрагиваются к наркотикам, большинство несколько раз повторяют этот цикл, точно так же, как курильщикам требуется много попыток, чтобы избавиться от вредной привычки, а люди, желающие похудеть, снова и снова садятся на диету, — говорил доктор Роусон.
— Лечение в конце концов подействует, — заявлял Дуглас Англин, со-директор научно-исследовательского центра в Калифорнийском, занимающегося проблемами наркозависимости, в интервью для «The New York Times Magazine», посвященном реабилитационным клиникам, которое у него брала Пегги Орнстайн. — Героинщикам с пятилетним стажем может понадобиться десять или пятнадцать лет, чтобы избавиться от зависимости, но если начать в тот момент, когда им двадцать пять, то к сорока они будут более-менее здоровы. Если не начать, большинство из них скончаются до сорока.

Это не успокаивает.
Однако если рассматривать лечение как непрерывный процесс, не как мгновенное исцеление (что оптимистичнее, но совсем оторвано от реальности), то переосмысливаешь понятие успеха. Согласно Национальному Исследованию по оценке качества оказываемых медицинских услуг, несмотря на то, что у наркозависимых часто бывают срывы, спустя год после начала лечения они употребляют наркотики в 50 раз реже, а их нелегальная активность падает на 80 процентов. Также они реже занимаются незащищенным сексом и попадают в отделения Скорой Помощи. Другие исследования доказали, что почти никто из этих людей не нуждается в социальном пособии и что их психическое здоровье, в целом, улучшается.
Тем не менее, каждый рецидив может привести к летальному исходу. Это совсем нерадостный (и и пугающий) факт, что да, наркоман может отказаться от наркотиков и после редицива, если, конечно, выживет.

Понукаемый моим другом, Ник звонит домой. Он признает, что «облажался» и обещает завязать.
— Ник… — я слышу какой у меня тон голоса, этот торжественный, обвиняющий, разочарованный тон, свойственный отцам и понимаю, что он тут же переходит в оборону.
— Не говори ничего, я сам знаю, — произносит он. — Мне нужно пройти через это — заучить свой урок.

Ждать трудно, особенно будучи далеко от него, но я знаю, что если он сможет справиться с рецидивом, не попав снова в реабилитационный центр, то это будет значительный прогресс. Рецидив зачастую является частью выздоровительного процесса. Я говорю это себе снова и снова, прокручиваю эту фразу в голове и жду.

Он все время остается на связи и приезжает домой на зимние каникулы. Все проходит хорошо. Кажется, что он чувствует себя намного, намного лучше. Он разок оступился, только и всего. Зачастую рецидивы являются частью процесса лечения.
Он как-то раз осветлял себе волосы с помощью «Clorox» и получил ожоги головы, но сейчас с ним все в порядке.

Ник возвращается в Хэмпшир на весенний семестр и однажды вечером во время нашего разговора по телефону рассказывает мне, как волнуется из-за курсов писательского мастерства, которые ведет один известный писатель и уважаемый преподаватель.
— Первокурсникам и второкурсникам практически невозможно попасть на его курсы, но я все равно хочу попытаться, — говорит он. — Вчера ночью я сидел допоздна, написал один рассказ и отправил его ему.
Профессор вывесит лист с именами зачисленных студентов на двери своего кабинета в пятницу.
Поздно вечером в пятницу Ник звонит, радуясь тому, что его имя попало в список, хоть и было написано самым последним, да еще и помечено звездочкой, указывающей на примечание внизу страницы.
Примечание гласило: «Зайди ко мне».
Ник тут же вошел в кабинет преподавателя.
Он нервничал («бабочки в животе»), когда садился напротив преподавателя, который без лишних предисловий сразу поинтересовался, наркоман ли он. Ник полагает, что он спросил об этом из-за темы его рассказа. Герои, выдуманные Ником, были основаны на характерах нескольких интересных пациентов, которых он встретил в «Ohlhoff Recovery» и Сейнт Хелене.
Ник ответил, что да, он наркоман в завязке.
— Значит так, — сказал преподаватель. — Если ты так и останешься в завязке, то я буду заниматься с тобой и помогу стать хорошим писателем. Если нет, то ты вылетишь. Решать тебе.
В понедельник Ник пришел на занятия и пожал этому преподавателю руку.

Судя по его телефонным отчетам, Ник всецело поглощен этими и другими курсами. Он кажется стабильным, регулярно ходит на собрания «12 шагов» и работает с наставником. Похоже, что он преуспевает на занятиях и влюбился в девушку, которая отвозит его на собрания.

Я посещаю Бостон в конце зимы. Ник с Джулией, его девушкой, приезжают из Амхерста, чтобы поужинать со мной. Добираются они уже ближе к ночи, по уши закутанные в теплые пальто и шарфы. За окнами моего отеля в Кембридже идет снег.
Мы ходим по Гарвард-сквер, разыскивая суши-бар.
Они обнимают друг друга, практически сплетаясь в единое целое, и шагают в ногу. Мы ужинаем втроем, а потом опять гуляем. Они увлеченно говорят о книгах — Гегель, Маркс, Томас Манн — о политике и о кино. Ник мучает нас игрой Шесть шагов до Кевина Бейкона, но в итоге Джулия чуть не загоняет его в тупик, выбрав из всех людей на планете Халка Хогана.
— Ок, — говорит Ник, принимая вызов. — Он снимался в «Рокки 4» с Сильвестром Сталлоне, который был в «Полицейских» с Рэем Лиотта, который сыграл в «Наркобароне» с Джейсоном Патриком, а тот снимался в «Пропащих ребятах» с Кифером Сазерлендом. — Ник довольно ухмыляется. — Ну, а Кифер Сазерленд снялся в «Коматозниках» с Кевином Бейконом.
Я приехал в Бостон вместе с близким другом семьи и героем моей будущей книги, который живет и работает в Шанхае. Мы втроем встречаемся с ним и пьем кофе. Ник и Джулия ему очень нравятся, и прежде чем они уезжают обратно в Амхерст, он интересуется, не хотят ли они провести лето в Китае. Он может помочь им устроиться на работу, где они будут обучать людей английскому, а также они могут поработать волонтерами, например, в детском дошкольном учреждении. Он даже знает, где они могут остановиться.
Они воспринимают эту идею с воодушевлением и благодарностью.

Я возвращаюсь домой успокоенным. Ник живет своей жизнью. Проблемы с наркотиками остались в прошлом.

Учебный год подходит к концу и на горизонте маячит поездка в Китай. Предполагается, что Ник с Джулией сначала поработают шесть недель в Шанхае, а потом отправятся в Юньнань и Тибет.
Но первым делом Ник в мае приедет домой и будет работать тут, чтобы скопить денег на поездку. Потом к нам заедет Джулия, и отсюда они уже отправятся в Китай. Ник, кажется, радуется и предстоящей поездке и возвращению домой — особенно встрече с Джаспером и Дейзи. Они тоже в восторге.
Его возвращение отмечено некоторой тревогой, но также является обещанием на будущее и именно поэтому признание, которое делает Ник, оказывает столь разрушительный эффект.
Он употреблял наркотики все то время, что был дома, употреблял на протяжении всего прошлого семестра.
Он убегает, хлопнув дверью. Я застываю на месте.
Нет, думаю я. Нет, нет, нет.

После школы Джаспер и Дейзи врываются в дом, и не найдя нигде их брата, спрашивают:
— А где Ник?
— Я не знаю, — отвечаю я.
Мне не удается сдержать слезы.
После ухода Ника, я вновь переживаю знакомое, жалкое и отвратительное недомогание, сменяющееся изнурительными приступами паники — каждую минуту я ощущаю его отсутствие.

Утром перекрестные деревянные балки под окном отбрасывают полосатые тени на стол.
Я сижу у окна в гостиной, читая и перечитывая первым абзац статьи, когда Джаспер, лохматый после сна, заходит в комнату, держа в руках атласную коробочку, в которой хранит свои сбережения (восемь долларов). Он выглядит озадаченным.
— Кажется, Ник забрал мои деньги, — говорит он.
Я смотрю на Джаспера, на его быстро растущее тело и растерянные глаза, и протягиваю ему руки, помогая забраться ко мне на колени.
Что бы вы сказали восьмилетнему ребенку, у которого украл деньги его обожаемый старший брат?

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик

---

Танцующий Шалама это конечно ох, удар ниже пояса. И вообще ему так хорошо в одежде того времени. Особенно с шарфом и шейным платком.
От самого фильма особо ничего не жду, очередной приятный костюмированный капустник для своих с хорошим кастом и двумя щепотками феминизма.

Отдельно кадры с Шаламой

-------------
А если вы живете в Санкт-Петербурге и хотите научиться танцевать не хуже, чем Шаламэ, то школа танца СПб ждет как раз вас) них большой спектр направлений непарных танцев, на сайте можно почитать статьи о танцах, посмотреть фото и видеозаписи, замотивироваться очень сильно)

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ, школа танцев спб, видяшки

---

@темы: фильмы, видяшки

---

Глава двадцать девятая, где Никки с папой участвуют в промо-туре книг и поучают детишек в школе.

Мы все проебываемся

Глава двадцать девятая

Глава двадцать девятая

Итак, он снова здесь, представляете?
Стоит рядом со мной. Столько воды утекло, но в то же время кажется, что это было только вчера. Я беру его теплую ладонь в свои. Я обнимаю его за плечи. Кладу голову ему на грудь. Мне двадцать четыре года. Я - маленький ребенок. Он - мой отец. Он, тот кто вырастил меня - тот, кто отвозил меня в школу по утрам, готовил мне завтраки, завязывал шнурки. Он - тот, кто помогал мне с домашними заданиями, приходил на матчи, на спектакли с моим участием, посещал родительские собрания. Он - тот, кто был рядом - каждый день - каждую ночь - когда я просыпался с криком, испуганный, зовущий его.
Он - тот.
И позже, опять же он был тем, кто оставался рядом, когда я являлся домой в истерике, обезумевшим, больным, бормочущим всякий бред. Он был тем, кто отвечал на мои мольбы по телефону. Он был тем, кто отвозил меня в реабилитационные клиники, навещал там, из кожи вон лез, когда у меня случался рецидив - а следом за этим еще один рецидив. Он был тем, кто пытался найти меня, пытался помочь мне даже в те моменты, когда я прямым текстом посылал его вместе с его помощью куда подальше. Он был тем, кто не отказывался от меня. Он был тем, кто не позволял мне умереть.
Но что случилось потом?
Все было так хрупко и запутанно и он считал, что не должен позволять мне решать проблемы самостоятельно. Он хотел контролировать меня. Слишком уж сильно он был напуган.
Поэтому мне пришлось уйти - продемонстрировать наглядно, что ему больше не нужно следить за моей жизнью - что я способен справляться самостоятельно - что слова наставников из реабилитационных клиник не нужно воспринимать как Святое Писание.
Потому что мне действительно кажется, что так он к ним и относился.
И не то чтобы я его виню за это.
Он видел как я вновь и вновь терплю неудачу. Видел меня на грани смерти, когда я, считай, и не жил вовсе. Он, будучи бессилен, наблюдал со стороны. Наблюдал, ожидая когда появится какое-то решение - ожидал чего-то, кого-то, кто пообещает вылечить меня. Именно это ему и сулили в реабилитационных клиниках - обещали, что поставят меня на ноги.
Только за это он и мог держаться - он видел в этом единственную надежду, единственное решение. Разумеется, он пришел в ярость, когда я решил действовать вопреки советам "экспертов" - ну, вы знаете, послал к черту реабилитационный центр в Нью-Мексико и убежал на другой конец страны.
Я полностью его понимаю. Дошло.
И, ну, в данный момент я просто надеюсь, что мы попытаемся оставить все это позади, пойдем дальше, вновь станем друзьями. Ведь так оно и есть - мы настоящие друзья. Мы всегда были друзьями. И, Господи, как же здорово быть тут с ним. Это потрясающе, правда. Я так счастлив, что мы занимаемся этим вдвоем.
Участвовать в книжном промо-туре зимой - страннее занятия и не придумаешь. Я чувствую себя обманщиком, словно каким-то образом обдурил всех этих людей, заставив поверить в то, что мне есть что сказать. Я чувствую себя мошенником, когда останавливаюсь в хороших отелях, заказываю обслуживание в номер и плачу за все, хотя на моем личном банковском счету денег так мало, что едва хватит на пачку сигарет. Профессиональные водители отвозят нас с отцом в аэропорты и на запланированные мероприятия, выдают бесплатно бутылки с водой. В книжных магазинах люди просят у нас автографы. Они в самом деле хотят получить мою подпись. Они хотят, чтобы я подписывал копии своей книги.
В этом нет никакого смысла. Словно я похитил чужую жизнь. Я словно маленький ребенок затеявший игру с переодеваниями - притворяющийся взрослым - притворяющийся тем, кто знает, что ему делать, хотя на самом деле я не имею ни малейшего понятия. Консьержи в отелях обращаются ко мне "сэр" или "мистер Шефф", а я заливаюсь смехом. Это шутка. Я никакой не "мистер" и не "сэр", ничего подобного. Я среднестатистический заурядный лузер. Блин, да вы просто посмотрите на меня. Я же полный придурок. Я ничего из этого не заслуживаю. Но каким-то образом я все еще справляюсь. Хожу на фотосессии, раздаю интервью газетам и журналам, выступаю по радио и на телевидении - участвую в большинстве популярных телешоу, таких как "Today" и шоу Опры и передача Терри Гросс и, Господи, до чего же это сюрреалистично, поверить трудно. Я лечу в Нью-Йорк. Я лечу в Чикаго. Лечу в Бостон, Миннеаполис, Торонто, Сент-Луис, Даллас, Портленд, Сиэтл.
И вот что: если бы рядом со мной не было отца, не думаю, что я бы справился. Мы поддерживаем друг друга. Мы смеемся над всем этим безумием. Покончив с дневными хлопотами, мы по ночам выбираемся в кино. Обсуждаем как скучаем по нашим близким. Плаваем кругами в бассейне на территории отеля.
Он держит меня за руку. Я кладу голову ему на плечо.

Мы вместе стоим на сцене, обращаясь к тысяче с лишним учеников старших классов в одной из бостонских школ. Честно говоря, это выступление в старшей школе пугает меня больше, чем все, что мы делали до этого. Не знаю почему.
Отец, как и в большинстве случаев, берет слово первым, кратко рассказывает свою историю и объясняет на каком фундаменте выстроены наши с ним нынешние отношения, прежде чем представляет меня. Мне кажется, что большинство детей настроены скептично. Я вижу как они перешептываются, закатывают глаза, хихикают. Не могу их за это винить.
Когда я сам учился в старшей школе (а было это не так уж давно), то тупые собрания, посвященные теме наркотиков, считал полнейшей скукотищей. Чаще всего, мы с приятелями всячески высмеивали ораторов, все косточки им перемывали.
Серьезно, не стоит связываться с кучей сердитых подростков. Они - самые ужасные мудилы на всей этой гребаной планете. К тому же, люди, выступавшие на тех собраниях, вечно были такими тупицами с устаревшими представлениями о мире. Они были легкими мишенями и мы не собирались их щадить - и вот теперь, когда я окидываю взглядом зал, то вижу, что к нам с отцом относятся точно так же.
Черт, такое чувство словно я опять стал учеником старшей школы и каждый день отчаянно стараюсь избежать публичного унижения. Словами не передать как сильно я ненавидел старшую школу. Я там буквально каждую минуту трясся от страха. Это был сущий кошмар.
И, по какой-то причине, когда отец говорит мне встать за трибуну, первым делом из моих уст вылетает следующее:
— Чуваки, — произношу я дрожащим голосом, ясно осознавая, что выражение лица директора, сидящего на первом ряду, не сулит ничего хорошего, — чуваки, я знаю, что, наверное, не должен говорить ничего подобного, но, блин, как же я рад, что больше не учусь в старшей школе. Старшая школа - полный отстой.
Зал тонет во всплеске смеха и аплодисментов, в то время как я стараюсь не встречаться взглядом с директором.
— Не знаю, — продолжаю я, — я не совсем уверен, что именно должен вам сказать. Когда я сам учился в старшей школе, то побывал на сотне тупых собраний "наркотики - это плохо" и, как видите, они нихрена на меня не повлияли.
Многие дети радостно кричат, поэтому я просто продолжаю говорить, полагая, что некоторые из них меня действительно внимательно слушают.
— Думаю, на самом деле, я вовсе и не против наркотиков. Я не собираюсь стоять тут и говорить вам, что наркотики - плохие, раз сам в это не верю. Наркотики не плохие. То есть, мет, героин и кокс смотрятся довольно отвратно, но нельзя сказать, что они сами по себе являются злом. Мне-то просто было очень больно, вот и все. Я всегда чувствовал себя каким-то пришельцем, которого отправили на эту планету по ошибке. Я не был похож на остальных людей. Мне было одиноко и страшно, я казался себе каким-то полным уродом. Думаю, больше всего я боялся, что кто-то поймет каков я на самом деле и всему миру расскажет о том, что я дефективный, что во мне нет ничего хорошего, что я бесполезен, не заслуживаю любви, что я - ошибка. Я испытывал невероятное отчаяние. Постоянно чего-то ждал - либо ждал когда уроки закончатся, либо сидел в ужасе, думая о завтрашнем дне. Дома тоже было не слишком комфортно. Наверное, я ждал, что кто-нибудь явится и изменит мою жизнь - заберет меня подальше от всего этого, понимаете. И в двенадцать лет я нашел решение. У моего приятеля был старший брат, торговавший травкой и как-то раз он принес немного травки в школу, и мы отошли в кусты, чтобы покурить и, ну, мои страхи, а заодно и ненависть к себе полностью испарились. Курение травки, похоже, могло решить все мои проблемы. Мне казалось, что я таким образом спасаю свою жизнь. И, полагаю, так оно и было... по крайней мере какое-то время.
Что-то застревает у меня в горле и я ненадолго прерываюсь, чтобы выпить воды. В зале царит полная тишина - люди смотрят на меня так, словно... словно действительно слушают. И я продолжаю говорить, продолжаю рассказывать свою историю и, бросая взгляд на школьников, вижу, что они и правда прислушиваются к моим словам. Они смеются и охают и это так странно - то, что они не на до мной потешаются. Почти что можно поверить в то, что кому-то из них в самом деле пригодится то, что я сейчас говорю, хоть я считаю, что надеяться на это глупо. Что бы мне самому не говорили, это нисколько не сказалось на моих решениях. Я делал то, что хотел, несмотря ни на что. Подозреваю, тут никто и не мог ничего поделать. Мне нужно было совершить эти ошибки. Но все-таки парочка высказанных знакомыми мыслей меня зацепили. Не то чтобы благодаря им я достиг просветления, но все же и бесполезными их не назвать - они саднили внутри меня - разъедали сложную, практически безупречную инфраструктуру из отрицания и самооправдания, которую я соорудил вокруг себя. Они мешали мне кайфовать. Они не давали мне окончательно потерять себя. Черт, да даже то, что говорят о двенадцати шагах: мол, если ты однажды начнешь ходить на собрания, то никогда уже не сможешь употреблять так, как раньше. Это тоже правда. После того как я узнал больше про алкоголизм и наркозависимость, то уже не мог закидываться наркотиками с прежней беззаботностью и радостью. Эти собрания и те высказывания пробили брешь в мирке моих фантазий. В глубине души я знал правду. И уже не мог полностью забыть о ней. Даже будучи вусмерть обкуренным, валяясь в чьей-то квартире - даже тогда какие-то обрывки мыслей из "12 шагов" или слова знакомых вертелись у меня в голове, отравляя сомнениями и побуждая к непрошенной саморефлексии.
Потому что да, не зря люди говорят, что счастье в незнании. Но дело в том, что незнание может убить тебя. И счастье в любом случае долго длится не может. Так что, кто знает, может эти ребята вынесут из моей речи что-то полезное для себя, а может нет. В любом случае, они выглядят достаточно заинтересованными, а это ведь уже немало? Они смеются над моими дурацкими шутками и охают, когда я упоминаю какие-то тяжелые моменты, и сидят тихо, когда я говорю о чем-то печальном, что приятно. Я рассказываю им свою историю, всеми силами стараясь избегать матерных выражений и уложиться в пятнадцать минут.
Когда я заканчиваю, присутствующие аплодируют очень долго и громко, но я больше всего рад тому, что все закончилось. То есть, надо еще десять минут поотвечать на чужие вопросы, но эту часть я всяко больше люблю. Я предпочитаю слушать других людей, а не разглагольствовать о себе.
Так что я спрашиваю людей в зале есть ли у них какие-то вопросы и, на удивление, примерно двадцать человек поднимают руки.
На самом деле, после того как как кто-то задает вопрос или рассказывает что-то о своей жизни, еще больше детей поднимают руки, выкрикивают с места и всячески демонстрируют свою заинтересованность.
Но после того как я отвечаю на вопрос паренька, который интересовался, что он, по моему мнению, должен сказать своему другу, который недавно подсел на кокаин, то замечаю молоденькую, слегка пухловатую девушку с черными локонами, которая поднимает свою руку очень медленно, под прямым углом - и беззвучно плачет при этом, из-за чего ее черная подводка для глаз растекается и струйками бежит по ее болезненно-бледной, почти прозрачной коже.
Разумеется, я тут же указываю на нее. Судя по всему, она точно собирается рассказать о чем-то ужасном.
Так что да, я обращаюсь к ней и все в зале замолкают, когда она, борясь со своим голосом, начинает говорить.
— С-спасибо, что поделились с нами своей историей, — запинаясь говорит она своим детским голоском, который предательски дрожит, — это было...ну... очень с-смело с вашей стороны. И благодаря вам... благодаря вам я осознала, что мне нужна помощь. Я... я такая же. Я чувствую то же самое, что чувствовали вы. Вы все замечательно описали. И... Я... Я не знаю... Мне очень страшно. Мне нужна помощь. Моим... отцу и матери только недавно вернули право на опеку надо мной и моими сестрами, спустя семь лет, но теперь они снова подсели на мет, и хотя я знаю, что не должна никому об этом говорить, но они меня очень пугают. И теперь я тоже употребляю... пробовала всего несколько раз, но чувствовала себя именно так, как вы описали и я не знаю, что мне делать.
Она рыдает, громко и безутешно. Несколько друзей, сидящие рядом с ней, по очереди обнимают ее, пока она плачет. Все остальные люди в зале хранят молчание.
— Черт, — глупо говорю я в микрофон, — то, что ты сейчас сделала было таким смелым, вдохновляющим и потрясающим, и я хотел бы помочь тебе, понимаешь? Хотел бы я точно знать, что тебе нужно делать. Но то, что ты сейчас выступила и сказала правду - это определенно первый шаг к победе. Теперь все знают правду.И хотя это довольно страшно, но также означает, что ты, надеюсь, теперь сможешь рассчитывать на необходимую поддержку в школе - раз уж дома ты ее лишена. Поэтому я призываю тебя быть такой же откровенной и дальше, когда будешь рассказывать о том, что с тобой происходит я точно оставлю руководству школы телефоны нескольких специалистов, к которым ты можешь обратиться и... и...черт, я не знаю. Я так впечатлен твоей храбростью. Как бы я хотел, чтобы у меня в твоем возрасте было столько же смелости и мудрости.
Я вижу как она кивает, в то время как друзья продолжают обнимать ее.
Все остальные некоторое время сидят молча. Что делают? Не знаю - просто дышат, наверное. Мы здесь все в одной лодке и я внезапно ощущаю чувство привязанности ко всем этим детям.
Должен признать, что довольно-таки здорово осознавать, что когда я рассказываю о своей жизни, то в то же время помогаю другим людям осознать, что творится в головах у них самих. Это странно. Но и круто тоже.
И будучи здесь я осознаю, что, возможно, именно этим и хочу заниматься по жизни, понимаете?
Помимо писательства, помимо сценариев для телевидения и фильмов, именно эти разговоры с детьми о наркотиках дарят мне вдохновение. Я хочу работать с наркоманами. Черт, может, когда-нибудь в будущем даже открою общежитие для завязавших - буду помогать другим - пытаться как-то повлиять на людей - вынести какие-то позитивные идеи из всего того пиздеца, что я сотворил.
Может получиться. Правда, может. По крайней мере, это славная мечта, за которую стоит держаться.
Так я и делаю.
Цепляюсь за мечту.
Но потом еще один парень из зала задает вопрос, а я его даже не слышу, потому что полностью ушел в свои мысли.
— Извини, что? — Спрашиваю я, глядя на парнишу в задних рядах, одетого в гангстерском стиле.
Он снимает свою кепку с эмблемой "Бостон Ред Сокс" как будто после этого я начну слышать его лучше и кричит:
— Что насчет травки? Вы курите травку?
Мое сердце на секунду останавливается, но мне удается быстро взять себя в руки и рассмеяться.
— Ох, парень, раньше я курил травку целыми днями напролет, и, мм, опять-таки не могу сказать, что имею что-то против ее самой. Тут та же история, что с выпивкой - я не вижу между ними никакой разницы. Моя проблема была в том, что я использовал травку и другие вещества, пытаясь с их помощью починить себя. То есть, вместо того, чтобы противостоять своим страхам и решать проблемы, я просто накуривался. И так как я постоянно находился под кайфом, то не научился ни с чем справляться - не повзрослел толком - и даже сейчас, не прими за насмешку, но я все равно, что шестнадцатилетний пацан, застрявший в теле 24-летнего. Я не умею выстраивать отношения - ни романтические, ни иного толка - и в целом, ну, просто не приспособлен для жизни в этом мире. У меня нет постоянной работы. Я не посещал учебных заведений, начиная с восемнадцати лет. Травка причастна к этому? Да, причастна. Я использовал ее - вместе со всем остальным - в качестве средства, помогающего сбежать от реальности, верно? И поэтому теперь я очень плохо ориентируюсь в реальном мире. Когда задумываешься об этом, то понимаешь насколько же это жалко. Ты жалок, если нуждаешься в наркотиках, чтобы протянуть еще один день. Это позор. Мне стыдно за это. И пусть меня черти раздерут, если еще когда-нибудь стану жить так. Нынче я выбираю другой путь. Но я не могу справиться самостоятельно. Мне нужна помощь. В прежние времена я яростно отвергал эту идею и поэтому теперь только учусь быть смиренным и прислушиваться к советам других. Это трудоемкий процесс, но по-крайней мере я двигаюсь в правильном направлении. В этом ведь есть смысл?
Мальчик поджимает губы, кивает головой и улыбается, когда садится на свое место. Его вопрос - последний.
Все аплодируют как сумасшедшие и я провожу еще много времени, разговаривая с разными детьми, которые выстроились в ряд, чтобы задать мне свои вопросы и тд. Я стараюсь отвечать как можно лучше и оказывать им поддержку, но меня грызет чувство вины за собственное лицемерие, оно кусает, словно крыса, пытающаяся выбраться из клетки.
Господи, я знаю, что я фальшивка - проклятый врун. Хуже всего то, что я согласен со всем, что сам же и говорил этим детям. То, что я все еще курю травку - позорище. Позорно то, что 24-летний парень до сих пор не умеет смотреть в лицо реальности, не будучи при этом под кайфом. Все, чем я люблю заниматься, я могу заниматься только после того как покурю. Я не могу представить свою жизнь без этого - просмотр фильмов, прогулки с Талулой, плавание в общественных бассейнах, встречи с друзьями, прослушивание музыки, рисование и тд. Я в состоянии делать все это "трезвым" - просто не в состоянии. А травка - единственный наркотик, который мне доступен. Если я избавлюсь от него, то потеряю все. Останусь наедине с собой. Некуда будет бежать.
И тогда я умру. Блять, я действительно в это верю.
Но только я знаю правду - правду о том, что в Чарльстоне у меня спрятано восемь граммов конопли под холодильником - правду о том, что последние два года я вовсе не был "чист". Никто не знает, что я просто слишком умело лгу.
Эти дети подходят один за другим, говорят мне о том какой я крутой. Учителя поступают так же. Даже директор заговаривает со мной.
— Ник, — говорит он, все-таки улыбаясь, — я просто хочу сказать вам, что за те годы, что я работаю в этой школе, ваше выступление было самым мотивирующим, самым, не побоюсь этого слова, важным из всех, что у нас бывали. Большое спасибо, что нашли время в своем плотном графике и поделились с нами вашей историей.
Я улыбаюсь в ответ.
У меня лживая улыбка.
У меня лживый взгляд.
Мои слова лживы.
Я лжец.
То же мне новость.
Я лгу с тех пор как себя помню.
Но когда я стою здесь, со всеми этими детьми, которые жертвуют своим обеденным перерывом, чтобы поговорить со мной, ложь вовсе не приносит радости.
А ведь я раньше уважал умелых лжецов.
Помню, когда мы с Зельдой впервые переспали, она лежала в постели обнаженная, прижимаясь ко мне, болтала по телефону со своим бойфрендом, выдумывая какие-то отмазки, в то время как я целовал ее тело.
В тот момент она казалась такой потрясающей - такой искушенной и хитрой. Это возбуждало. Я восхищался ею.
Но в конечном итоге именно ее ложь стала причиной нашего разрыва. Ее ложь была подобна абсцессу, быстро распространяющемуся под кожей. Ее ложь уничтожила все.
И теперь у меня возникает предчувствие, что моя ложь приведет к тому же.
Но я все равно не могу остановиться.
Я продолжаю врать, улыбаться и врать.
Я повторяю про себя знакомые слова, снова и снова прокручивая их в голове.
Пока что все идет нормально.
Пока что все нормально.
Пока что все нормально.
Единственная проблема в том, что теперь слова звучат не так убедительно, как прежде.
Земля быстро приближается.
Не успею и глазом моргнуть, как буду там.
И мое тело развалится на части.
И рядом не останется никого, кто смог бы снова собрать меня воедино.
Я уничтожу их всех.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки

---

Бог-Император Дюны

Было бы здорово, если бы хоть один персонаж в Дюне влюбился не с пол-пинка, едва увидев будущий объект воздыхания, а хотя бы немного пообщавшись с ним. ДЕНЬ. ДВА ДНЯ.

А еще энный Дункан Айдахо заставил меня знатно позакатывать глаза, когда оказался гомофобом. Слыш, чел из пробирки, у вас тут тысячелетиями огромный червь правит миром, а другие клоны-айдахи успевают перед смертями наплодить детишек и при этом самый изврат для тебя - страстный поцелуй двух женщин? Да ну тебя.

Хороший титул - Бог-Император. Впору ставить в подпись на дайри, правда, люди не в теме не поймут прикол и будут считать, что у меня запредельное ЧСВ.

А по сюжету, собственно, книги: Лето Второй после его слияния с форелью, произошедшего в прошлой книге, стал огромным червем с человеческим лицом и крохотными ручками и уверенно ведет Человечество навстречу Золотому Пути. Человечество не понимает втф какой путь, однако послушно волочится в заданном направлении. Иногда появляются мятежники, но Лето чаще всего удается трансформировать их в своих союзников, подвергнув предварительно суровому Испытанию.
Попутно он продолжает воскрешать и воскрешать Дунканов Айдахо, а также собрал себе армию исключительно из женщин. Которые, собственно, и мутят периодически друг с другом, вызывая шок у ретрогадов-Айдахо.
Позже Лето находит свою великую любовь - клона женского пола одного из его врагов (у Червя явная фиксация на клонах) и торжественно гибнет в финале. Ему противостоит молодая революционерка из рода Атрейдесов.
Количество туманной философии - зашкаливающее.

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

Однажды в Голливуде


Неоднозначные эмоции после просмотра. Охуительно-восхитительно воссоздана атмосфера "старого" Голливуда и 60-тых в целом. Одежда, постеры, якобы отрывки из старых фильмов, еда, и тд. Герои классные и было интересно наблюдать как за теряющим популярность актером вестернов, так и за его каскадером, а заодно другом и помощником "принеси-подай". Понравилась "сказочная" подача сюжета с голосом за кадром. Очень понравилась сцена в лагере банды Чарльза Мэнсона, где триллер и вестерн слились в страстном поцелуе. Никогда не видел, чтобы вестерн вот так склеивали с триллером и в итоге создавалось впечатление, что сейчас начнется типичная такая перестрелка с главарем бандитов на пустынной улице.
Ннно концовка лично мне удовольствие поломала. Не знаю. Да, это сказка, что понятно и по названию, но, по-моему, не оч. этично снимать подобные сказки в то время, когда Роман Полански еще жив и родственники других жертв живы тоже. И подавать членов банды Мэнсона как тупых утырков-хиппи, которых можно вынести с одного удара. Если они настолько лохи были, то что сказать про их реальных жертв? Мне не весело и не приятно смотреть как с ними запросто разделываются главные герои, потому что слишком хорошо помню, что было на самом деле. Тем более, именно такого изменения реальности и ждал с самого начала, памятуя о "Ублюдках". И вот этот сюжетный ход Тарантино так старался скрыть, поэтому принимал лишние меры предосторожности, чтобы картину не спиратили? Но он же, ну, ожидаем. В итоге мне кажется, что фильм отличный, но лучше бы хоть как-то поменяли имена персонажам в линии Шэрон.
(на сеансе позади меня сидели парень с девушкой, так на последних 15 минутах парень открыл вики и стал громким шепотом зачитывать пассии подробности убийства Шэрон. Сюр).
— А почему тут не так? — требовательно поинтересовалась девушка.
— Ну. Это же кино. — неуверенно ответил парень.
8 из 10.

Король Лев


Ремейки Диснея без актеров, а с одними зверюшками, мне нравятся Здорово посмотреть до чего дошел прогресс в области спецэффектов, животные смотрятся хорошо и натуралистично, без приветов Зловещей Долине.
Порадовался, что не видел трехмерных гиен в детстве, они слишком жуткие
Жаль только, что песни у нас переозвучили, но это обычная практика.
7 из 10

Марти


Все говорят главному герою картины, что нельзя встречаться со страшненькой женщиной (хотя она и не страшненькая вовсе), но он приходит к выводу, что сам тоже страшненький и вообще им хорошо вместе, поэтому продолжает с ней встречаться. Ну. Ладно. Для 1955 это еще достаточно прогрессивный взгляд на отношения между мужчиной и женщиной, несмотря на то, что друзьям главного героя хочется надавать по щщам. У его мамы хотя бы чисто шкурный интерес выступать против отношений сыночки - боязнь, что он ее отселит прочь и позабудет.
5 из 10
---------
На сайте ITT Ceramic Alchemy вы можете найти качественную керамическую плитку. Которая может пригодиться во многих случаях, ведь смотрится просто отлично)

@темы: фильмы, керамическая плитка

---

Мы с женой выглядим отлично.
единственная подстава в том, что в Украине "Щегла" показывают позже чем в России и фиг мы его посмотрим вместе. ну да ничего. Играм в Тео и Бориса это совсем не помеха :3

@темы: Привет. Мы будем счастливы теперь - и навсегда (с)

---

Глава двадцать восьмая, где Никки убеждается, что никому не отдаст обретенную собачку.

Мы все проебываемся

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать восьмая

Итак, некая пара, проживающая в нескольких часах езды отсюда, в Джексонвилле, увидели наше объявление о Талуле в Интернете и возжелали забрать ее. Но мы решили, что если что-то пойдет не так, то мы сегодня же увезем ее обратно домой. В смысле, я не собираюсь даже пытаться делать вид, что не хочу оставить эту чертову собаку себе - хочу, разумеется. Заботиться о другом живом существе приятно - ставить ее нужды и желания превыше собственных - стараться обеспечить ей хорошую жизнь - ту хорошую жизнь, которую она и заслуживает, понимаете.
Смог ли я сделать жизнь Талулы такой? Откровенно говоря, да, думаю, что смог. Я считаю, что справился очень даже хорошо - куда лучше, чем ожидал.
Она проделала долгий путь. И, кажется, я тоже. Я имею в виду, что она точно помогла мне не меньше, чем я. Но теперь ей пора обрести постоянный дом - с любящей семьей. Так и правда будет лучше для всех.
По крайней мере, это я продолжаю говорить себе.
По дороге в Джексонвилль мы со Сью Эллен почти все время молчим, а Талула лежит на заднем сидении, свернувшись маленьким печальным клубком, с таким видом, словно знает, что должно произойти.
Я никогда раньше не был во Флориде и мог бы порадоваться визиту сюда, но дорога по которой мы едем, самая обыкновенная, стремная и вгоняет в депрессию - куча торговых центров; больные, полумертвые пальмы Пальметто; стоянки трейлеров; бесформенные бесцветные фабричные здания; бесформенные бесцветные загородные дома.
Сам Джексонвилль - серый, индустриальный, по большей части заброшенный. Когда мы подъезжаем к той пригородной общине, где проживает пара, заинтересовавшаяся Талулой, она ставит лапы на переднее сидение, неуклюже балансируя на задних лапах.
Она наклоняется ко мне, кладет переднюю левую лапку на мое плечо, так что теперь я ощущаю вес ее тела. Она дрожит и издает эти тихие скуляще-скрипящие звуки, лихорадочно облизывая мое лицо.
Я за рулем, а у нее воняет изо рта, но сейчас я не пытаюсь остановить ее, как сделал бы это в других обстоятельствах.
Я лишь говорю ей:
— Знаю, девочка, знаю. Все хорошо.
Хотя не уверен правда это или нет.
У Сью Эллен тоже слезы на глазах.
Блять.
Когда мы подъезжаем к дому, то еще добрые пять минут сидим в машине, прежде чем открываем двери - выводим Талулу, взявшись за конец поводка, и ведем ее к дому по дорожке из красных кирпичей. Признаться, я слегка надеялся, что этот дом на деле окажется дерьмовым трейлером или что-то вроде того, чтобы можно было свалить отсюда с чистой совестью.
Но нет.
Дом смотрится очень мило - это одна из тех одноэтажных построек в стиле 50-тых годов, похожая на ранчо, растянутая в обе стороны - с маленькими пестрыми цветочными клумбами по бокам и идеально подстриженной травой. Вдоль дороги растут пальмы. У парадной двери лежат отполированные камни.
Маленькая ручка Сью Эллен тянется к дверному звонку и почти сразу же за витражным стеклом на двери в форме лилии появляется большое пятно телесного цвета. Дверь открывается - под звуковое сопровождение из кучи охов и ахов.
— Разве она не прелесть?! — Пухлая женщина визжит так, словно у нее язык сейчас оторвется. — Иди сюда, малышка, познакомься со своей новой мамочкой!
Талула дергается в противоположном направлении, натягивая поводок, и прячется у меня за спиной, но, слава Богу, пока не рычит.
— Извините, — говорю я тихим голосом. — Иногда она пугается незнакомых людей.
Женщина выпрямляется и поправляет очки в тонкой оправе на своем лице, выглядящем так, словно оно вылеплено из пластилина.
— Конечно, я понимаю. Бедная крошка-малышка.
Я прикусываю щеку изнутри.
— Да, ну, вы извините... Я Ник, а это, м, Сью Эллен, а вы, должно быть...
— Пэм, — весело отвечает она. — Я Пэм. Очень приятно познакомиться с вами обоими.
— И мы рады знакомству с вами, — говорит ей Сью Эллен.
Мы все пожимаем друг другу руки, а потом Пэм приглашает нас войти в дом.
— Джок сейчас заканчивает готовить мясо на заднем дворе, и я знаю, что он страсть как хочет поскорее посмотреть на крошечную мордашку Талулы, так что, если вы не возражаете, я устрою вам экскурсию по дому после обеда. Вы ведь едите мясо, правда? Очень надеюсь, что да, я никогда не могу предсказать, какие дикие идеи бродят в головах у нынешней молодежи.
Сью Эллен берет переговоры на себя.
— Не волнуйтесь, мы едим мясо. Ха-ха. Никаких диких идей.
Я кладу руку ей на талию, просто чтобы успокоить.
Внутреннее убранство дома смотрится очень, гм, богато, насколько я могу судить. Повсюду стеклянные вазочки и статуэтки, а также множество бесполезных хрупких безделушек и белоснежные ковры. Талула без проблем уничтожит все это за считанные секунды.
С другой стороны задний дворик тут огромный. У меня такого точно никогда не будет. И хотя я часто беру ее с собой в походы и на прогулки, это все равно не то же самое, что возможность целыми днями носиться по гигантскому двору. Талула заслуживает жизни в таком доме. Она не должна ютиться в маленькой квартирке. Она заслуживает хозяев, которые без проблем смогут оплачивать ее лечение и покупать ей собачьи угощения. Блин, да эта Пэм за пять минут насовала Талуле больше угощений, чем у той было за всю ее жизнь.
Хотя, думаю, в первую очередь это связано с тем, что Талула оказалась умелым манипулятором.
Стоит ей съесть очередную вкусняшку, как она садится и вновь смотрит на женщину умоляющим взглядом, жалобно округлив глаза.
— Она никогда не перестанет, — замечаю я, посмеиваясь, — так и будет есть, до тех пор пока не взорвется.
Женщина качает головой.
— Нет-нет. Малышка просто оголодала.
Она снова выдает ей вкусняшку.
Что тут скажешь? Талула успешно окрутила ее прямо с порога.

Как бы то ни было, когда вы выходим на задний двор, женщина говорит мне, что я могу спустить Талулу с поводка - что я и делаю. Разумеется, эта прожорливая мелкая гончая сразу несется на запах свежего мяса, к грилю.
Она как раз собирается наброситься на тарелку с готовыми хот-догами, когда внушительный толстый мужчина, которого Талула не заметила, вдруг оборачивается, до смерти ее этим напугав.
Поджав хвост, Талула несется в угол двора и съеживается там, как будто ее только что побили или что-то в этом роде.
— Простите, — поспешно говорю я, — она бывает очень опаслива в обществе мужчин. Особенно рядом с крупными мужчинами. С ней все в порядке. Иди сюда, Талула! — зову я ее.
Она не слушается.
А когда здоровяк делает шаг в ее сторону, она немедленно начинает рычать, как будто действительно собирается наброситься на него.
— Извините, — еще раз говорю я, теперь обращаясь непосредственно к здоровяку. — Она та еще бояка. Дадите нам минутку, чтобы мы смогли ее успокоить? Хорошо?
Он с хохотком хлопает меня по спине.
— Никаких проблем, парень. Мы все понимаем, да, Пэмми?
Пэмми соглашается, а потом мужчина, ухмыляясь, протягивает мне свою большую белую руку, усыпанную веснушками, и представляется как Джок. Я пожимаю его руку и Сью Эллен пожимает его руку, и все мы отлично проводим время, за исключением, разумеется, Талулы, которая ведет себя как параноидальный шизофреник и продолжает прятаться в углу.
Мы решаем временно оставить ее наедине с ее манией преследования, а сами рассаживаемся вокруг обеденного стола - каждому из нас выдают по пластиковой подставке под тарелку с картинами морской тематики.
— Знаете, — произносит Пэм, хрустя картофельными чипсами, — я должна признаться, что мы с Джоком решили забрать Талулу, потому что она очень похожа на нашего первого пса. Это точно знак. Они как будто из одного помета. И я знаю, что ты, Джок, согласишься со мной - этот наш пес, Блю, была лучшим на свете. Он был таким нежным, милым, добродушным - совсем не как наша предыдущая собака. Вот уж там не было ничего хорошего. Женщина, которая разместила ваше объявление рассказывала вам эту историю?
Мы со Сью Эллен качаем головами.
— Ну, — говорит она, — то была питбулиха, которую наша дочка нашла в Тампе, и мы просто не могли ей отказать... верно, Джок?
— Ты не могла! — фыркает он, выпрямляясь на своем стуле.
Она смущенно смеется над его словами, открывая вторую банку диетической колы и делает большой глоток, прежде чем продолжает свой рассказ.
— Ну-ну. Это неправда. Ты согласился, что стоит дать ей шанс. И она и правда была чудесной маленькой девочкой. Но, к несчастью, мы оба все еще целыми днями работаем, поэтому любой собаке, что у нас была, приходилось привыкнуть к тому, что она сидит дома одна до пяти вечера. И раньше у нас с этим не было никаких проблем, но Клементина - так мы ее назвали - явно никогда раньше не сидела дома сама по себе, потому что когда мы в первый день вернулись с работы, то увидели... ну... мы...
Ее голос затихает, и я вдруг вижу, что глаза у нее покраснели и блестят, словно она усиленно борется со слезами.
Но Джок остается непоколебимым и заканчивает рассказ за нее. Он медленно покачивает головой туда-сюда.
— Наш дом напоминал декорации из Техасской резни бензопилой. У Пэмми в то время жили четыре кошки, и эта псина прикончила всех до единой. Мелкие клочки кошек были разбросаны по всем комнатам. Вот же позорище.
Пэм громко шмыгает носом, прижимая руки к груди.
— Это был не только позор, но и настоящая трагедия. И хуже всего было то, что нам пришлось усыпить эту бедную, милую собачку. То был один из худших дней в моей жизни. Так что вы можете себе представить, как много для меня значит усыновление новой собаки...для нас обоих.
Сью Эллен бросает взгляд на меня.
— Ого, — говорю я, пытаясь обдумать услышанную историю, — это ужасно. Настоящий кошмар.
Я молчу несколько секунд, пока мне в голову не приходит вопрос:
— Но, гм, я не понимаю... Почему вы усыпили собаку?
Женщина прячет лицо в ладонях.
— У нас не было выбора, — всхлипывает она, — слишком опасно было оставлять ее в доме после того, что случилось.
Я не уверен, что способен проследить ход ее мыслей и понять логику, но, слава Богу, отвечать мне не приходится - потому что Талула, внезапно возникшая у стеклянной двери, начинает скулить и проситься внутрь.
— Ох! — фыркает Пэм, выпрямляясь и картинным жестом утирая с глаз слезы, которых, думаю, там никогда не было. — Ох, святые небеса, вы только посмотрите на меня. Мне очень жаль. У нас в семье появилась новая собачка, а я тут распустила нюни как какая-то маленькая девочка. Почему бы нам не впустить Талулу внутрь, чтобы она начала привыкать к новому дому? Дорогой, ты не против?
Последнее предложение, разумеется, адресуется ее мужу, который молча встает со своего стула и направляется к двери. Сью Эллен пинает меня под столом, но я не успеваю никак отреагировать, потому что Джок уже открыл дверь и Талула тут, носится кругами по комнате, бешено глядя во все стороны. Она карабкается на стол, и я кричу, чтобы она прекратила, а потом она пугается еще больше, бежит и запрыгивает на черную, с легким пурпурным оттенком кожаную софу, и некоторое время топчется по ней, прежде чем наконец сворачивается в маленький клубок.
— Ой-ой! Ой-ей! — взволнованно причитает Пэм.
Джок за три шага добирается до Талулы и склоняется над ней.
— Талула, ты плохая собачка. Нельзя лезть на мебель! — отчитывает он ее, слегка повысив голос.
Я так быстро вскакиваю на ноги, что едва не роняю стул.
— Секунду! — кричу я. — Секунду, дайте я с этим разберусь!
Джок смотрит в мою сторону.
— Нет-нет, все нормально. Она должна привыкать слушаться меня. Я сам разберусь. Я отслужил четыре срока во Вьетнаме. Думаю, что смогу согнать собаку с софы без посторонней помощи.
Усмехнувшись, он вновь поворачивается к Талуле.
— Милый, может стоит позволить ему этим заняться, — пытается вклиниться Пэм, но Джок утверждает, что у него все "под контролем". Я все равно готовлюсь вмешаться в любую минуту.
— Так, — продолжает он, порыкивая, — Талула, слезь с софы, сейчас же!
Она не двигается. Просто смотрит и смотрит на на него затуманенным взглядом.
— Ну же! — предпринимает он еще одну попытку. — Слезай. Сейчас же. Я серьезно!
Его волосатая рука приближается к ней еще на несколько дюймов, но она все еще не двигается.
— Талула! — внезапно орет он во весь голос, заставив всех нас вздрогнуть. — Слезай оттуда! Живо!
Талуле такое поведение совсем не нравится. Она кидается на него столь молниеносно, что он едва успевает отшатнуться. Она лает очень злобно и громко, и это просто чудо, что я успеваю прыгнуть и схватить ее до того, как она вонзила бы в него свои зубы. Разумеется, она верещит на весь дом, когда я хватаю ее, но не пытается меня укусить, так что мне удается вновь надеть на нее поводок и успокоить. Она даже лижет мою руку, я машинально целую ее в макушку.
Что тут скажешь? Я люблю эту собаку всем своим сердцем. Но, разумеется, я притворяюсь, что всерьез рассержен на нее и приношу искренние извинения Джоку с Пэм, пытаясь быть максимально вежливым.
Полагаю, мы все пытаемся понять, как бы выбраться из этой ситуации без излишней неловкости. Сью Эллен пытается как-то оправдать поведение Талулы, мы все соглашаемся, что ее нужно будет долго дрессировать и обсуждаем, почему она дошла до жизни такой. Эта парочка не говорит прямо, что они передумали брать Талулу, но мы все
равно вновь усаживаем ее обратно в машину, прощаемся и уматываем оттуда так быстро, как это только возможно.
Некоторое время мы едем молча - стекла опущены, холодный воздух помогает прочистить голову. Талула забралась на колени к Сью Эллен, и несмотря на то, что она большая и тяжелая, Сью Эллен позволяет ей остаться там. Мы оба рассеянно поглаживаем ее и нас окружает холод.
Не уверен, сколько времени прошло, но вот я внезапно гляжу на Сью Эллен и замечаю, что она рыдает. Просто сидит и плачет, а когда я спрашиваю ее, что случилось, то она говорит, что вряд ли сможет отдать Талулу кому-то другому.
— Никто не станет заботиться о ней так как мы, — удается вымолвить ей, когда она немного приходит в себя. — Никто другой не станет тратить время на то, чтобы понять ее.
Я смотрю вниз, на эту тупенькое подобие собаки.
— Ага, — соглашаюсь я. — Это наша собака, верно? Она нам отлично подходит и вряд ли подойдет кому-то другому.
Сью Эллен кивает.
— Ник, я без проблем позабочусь о ней, пока ты будешь участвовать в промо-туре. Я знаю, раньше говорила, что не буду этого делать, но теперь обещаю, что сделаю. Я хочу оставить ее, Ник. Давай мы ее оставим?
Я наклоняюсь и целую их обеих, несмотря на то, что сижу за рулем.
— Да, мы оставим ее, — говорю я, вновь сосредоточив внимание на дороге. — Кажется, у нас просто нет выбора.
Сью Эллен смеется.
— Точно, выбора нет.
Она протягивает руку и включает CD-плеер. Я поднимаю стекла.
Мы возвращаемся домой.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки