Я посмотрел четыре фильма про Генриха, а хотел бы хоть один приличный про Робеспьера

текст

«Робеспьер: Прав я или нет»
Робеспьер:
Я должен был сделать так, чтобы Дантона, Демулена,
Фабра д`Эглантина отправили на гильотину
У меня нет больше друзей
Шарль Готье заключен
В Консьержери
Прав я или нет
Не время для колебаний
Я устроил великий террор
Тем хуже для тех, кто боится революции
Я знаю, говорят,
Что Робеспьер – кровожадный волк
Это не тревожит меня
Призраки моих надежд
Переживут меня, и будет понятно
Прав я или нет
Нации нужен бог
И завтра будет праздник Верховного Существа
Акт крещения революции
(с)

@темы: Музыка странного сна (с)

---

1	2	3	4
5	6	7	8
9	10	11	12
13	14	15	16
17	18

Вопрос: Кнопка фидбека

1. все мы клоуны		28	(100%)
Всего:		28

@темы: фотошоп сделал мне хорошо

---

вот и зачем было это вырезать? По эмоциональности стоит больше, чем четверть фильма (как минимум). Мб это бы прекрасно поместилось без шуток про толстого Тора.

@темы: фильмы, видяшки

---

Глава восемнадцать, где у Ника все вроде бы идет хорошо, но ох уж эта роковая З...

Красивый мальчик

Глава 18

Глава 18

Я наблюдаю за неделями, а потом и месяцами его лечения издалека. Сам я тем временем продолжаю свои изыскания в области метамфетаминовой зависимости, теперь уже обращаясь к ведущим ученым странам с вопросом, который волнует меня больше всего. Что бы вы сделали, если бы член вашей семьи подсел на мет? Они сходятся во мнении, что сперва следует оценить состояние больного. Если у наркозависимого начался психоз, то ему необходимо принимать успокоительные, а также ряд других препаратов. ("Порой они являются настоящими сумасшедшими и с этим надо бороться" - как выразился доктор Лин из Калифорнийского). Поскольку у наркозависимых, как правило, в три-четыре раза больше сопутствующих психических расстройств, чем у обычных людей, становится трудно отличить их симптомы от психоза вызванного метом. Некоторые врачи лечат наркоманов от депрессии. Это дорого обходится и другие ученые предполагают, что пациент должен пробыть без мета как минимум месяц, прежде чем можно будет диагностировать у него иные заболевания и лечить от них. Эксперты расходятся во мнениях насчет того, какие программы лечения эффективнее: стационарные или амбулаторные. Первые дороже, но обеспечивают пациенту комфортную и защищенную среду, в которой за ним легче следить. Тем не менее, бывает трудно перенести процесс реабилитации в реальный мир и поэтому у многих пациентов случаются рецидивы после выписки. Амбулаторные программы внедряют методики лечения в привычный распорядок жизни наркозависимого, но это благодатная почва для различных хитростей и уловок. Большинство экспертов считают, что в идеале следует выбирать наиболее длительную программу лечения в стационаре, а потом постепенно переходить на комплексную амбулаторную программу, рассчитанную на год (или даже больше). Поначалу там подразумевается посещение пяти или четырех собраний в неделю, а с течением времени их количество сокращается до одного раза в неделю. Те же эксперты сходятся во мнении, что вне зависимости от того, где пациент находится, в стационаре или на амбулаторном лечении, бессмысленно начинать поведенческую и когнитивную терапию в период ломки. Такие паллиативные процедуры как массаж, иглоукалывание и гимнастика, совмещенные с тщательно контролируемым приемом седативных средств помогают пациентам пережить худшие проявления абстинентного синдрома. Наркозависимые в амбулаторных программах лечения, похоже, достигают успеха, если им помогают составить распорядок дня, которого они придерживаются от собрания к собранию. Тест на наркотики с угрозой выплаты больших штрафов в случае рецидива, также является эффективным средством по мнению экспертов. К поведенческой и когнитивной терапии следует подводить медленно. Когда дело доходит до них, то необходимо сперва удостовериться, что они действительно подходят конкретным пациентам. Некоторые доктора выступают за психотерапию, но большинство с ними не согласны.
— Толку от этого мало, — говорит доктор Роусон из Калифорнийского, — разговорами проводку не починить.
Доктор Лин добавляет:
— Осознание тех или иных вещей на жизнь наркомана никак не влияет. Нужно действовать иначе.
Однако, доктора задействуют психотерапию и психофармакологию в тех случаях, когда наркозависимость идет в сочетании с другими заболеваниями, будь то депрессия, биполярное расстройство, приступы тревоги и т.д. Первоочередная задача заключается в том, чтобы убедить наркозависимого продолжать лечение достаточно долго для того, чтобы в будущем перевести их на поведенческую и когнитивную терапию, где их будут учить или переобучать. Некоторые из этих методов были внедрены и протестированы в Матрицах, сети реабилитационных центров, основанной Роусоном и его коллегами из Калифорнийского. Программа "Матрица" изначально создавалась для лечения от кокаиновой зависимости, а позже была адаптирована для метных наркоманов. Она включает в себя методы лечения, обучающие наркоманов, что следует сделать или "переосмыслить" в ситуациях, которые могут привести к срыву. В теории, со временем это поведение становится для них привычным.
В матричных программах наркоманам учат иначе воспринимать свой гнев, разочарование или другие эмоции. Им рассказывают про такие компоненты зависимости как прайминг и репереживание, которые зачастую и приводят к срывам. Прайминг (как при заправке насоса) - это механизм, который доводит единичное или случайное употребление наркотиков до полномасштабного срыва. Поскольку наркоманы могут переживать кратковременные срывы на разных этапах выздоровления, врачи учат их переосмыслять подобные инциденты. Вместо того, чтобы "накачивать" ситуацию, наркоман может остановить этот процесс еще до достижения "точки невозврата". Эту отправную точку можно рассматривать как возможность выбрать иной путь. Репереживание заканчивается употреблением наркотиков в тех случаях, когда наркоман сталкивается с триггером, который активирует цикл интенсивной жажды, в результате чего человек снова подсаживается на наркотики.
Я понял как работает этот прием, когда вспомнил насколько у нас с Ником разнились впечатления от фильма "Реквием по мечте". Ник любил безжалостную историю Даррена Аронофски о парне и его матери, героиновом наркомане и женщине, подсевшей на спиды. Я посчитал его невыносимым. Даже мои знакомые, которым фильм понравился, пребывали в подавленном состоянии после просмотра, из-за его мрачности и порочности, но Ника фильм заворожил. Позже он рассказал мне, что сцены с употреблением наркотиков, сопровождавшиеся пульсирующими ритмами от Кронос-квартета, которые для большинства людей выглядели как предостережение или даже вызывали отвращение, в нем пробуждали жажду.
Исследования показали, что триггеры меняют жизнь наркоманов к худшего. И триггером необязательно послужит нечто столь очевидное как игла. Это может быть что угодно, от химического запаха, напоминающего о пылании мета в колбе, до каких-то "людей, мест, предметов", ассоциирующихся с наркотиками. Для некоторых наркоманов это может быть полученная заработная плата, угол улицы, песня или просто некий звук - едва различимый, неслышный для всех, кроме наркомана. Многие наркозависимые ассоциируют секс с наркотиками.
В старшей школе Казанова в пилотном выпуске "Клиент всегда мертв" про мет говорили так: "благодаря ему мир делается чуть ярче и секс с ним становится абсолютно первобытным". Несмотря на то, что большинство наркозависимых в конце концов оказываются не в состоянии заниматься сексом и возбуждаться - ни от порно, ни рядом с реальными партнерами - эта тема все равно может послужить мощнейшим триггером.
— Пытаться прекратить употребление наркотиков на этой стадии - все равно, что попытаться встать на пути у поезда. — Высказался доктор Роусон.
Тем не менее, доктор Шоптаун из Калифорнийского трудился над разработкой специальных методик лечения для геев-наркоманов, которые ассоциируют наркотики с сексом, стараясь помочь им переосмыслить их реакции на возбудитель. Его идея заключалась в том, что любые порывы, в том числе и те, что кажутся подсознательными или навязчивыми, можно перевести в разряд осознанных, а затем убедить человека отказаться от них. Зависимый может научиться останавливать мчащийся поезд звонком наставнику из АА или психотерапевту, посещением общих собраний, тренировками в спортивном зале или другими созидательными методами.
Еще раз повторюсь, что для кардинальных изменений требуется время - месяцы, а то и годы лечения. При этом мозг наркозависимого будет постепенно восстанавливаться и уровень дофамина в его организме может нормализоваться. Вместо цикла зависимости будет цикл воздержания.
Клинические исследования доказали, что метные наркоманы положительно реагируют на скиннеровский подход вознаграждения после "чистых" (то есть, без следов наркотиков) результатов анализа мочи. И не так важно каким именно будет вознаграждение: небольшие денежные выплаты или купоны на какие-либо услуги - начиная от возможности бесплатно поставить прививку ребенку или единожды сходить на каток и заканчивая купоном на ремонт газонокосилки.
Согласно исследованиям проведенным в Калифорнийском, эти методики контролирования непредвиденных обстоятельств, когда они идут в дополнение к методам когнитивной и поведенческой терапии в сумме повышают шансы на "трезвую" жизнь пациента в два-три раза, в сравнении с программами лечения, где использоваться только программы когнитивно-поведенческих терапий.
Медикаменты тоже могут помочь. В настоящее время метным наркоманам не прописывают метадон. Не существует также средства, которое нейтрализовало бы воздействие мета в организме в случае передозировки, избавило от боли в период ломки, победило бы его нейротоксичность или помогло быстро прервать эффект от наркотика - все вышеперечисленное очень пригодилось бы на разных стадиях лечения.
Отчасти это может быть связано с малым количеством исследований по теме метамфетамина, в сравнении с героином и кокаином, которые уже давно обрели известность на Восточном побережье, особенно в Нью-Йорке и Вашингтоне. Мет не снискал популярности у политиков, которые и выделяют деньги на исследования, хотя ситуация постепенно меняется, по мере того как мет движется на восток.
Другим фактором может послужить сравнение молекулярной структуры героина и метамфетамина.
— Метамфетамин грязнее. — Сказал один ученый.
Какой бы ни была причина, врачи сейчас отчаянно нуждаются в лекарствах, которые облегчили бы процесс выздоровления наркозависимых. И не столь важно повышали бы эти препараты уровень дофамина в мозгу, восстанавливали нервные окончания или помогали бы справляться с симптомами абстинентного синдрома. Мет наносит организму невероятный вред, даже по сравнению с героином и кокаином. Однако, ведущие ученые, работающие в этой области, смотрят в будущее со сдержанным оптимизмом. Когда начались испытания одного препарата, призванного облегчить пациенту жизнь в период ломки, главный врач признался:
— Что для меня будет успехом? Если хотя бы несколько пациентов ощутят небольшой эффект от этого средства. У меня нулевые ожидания, поэтому я буду рад даже минимальному успеху.
А ведь он трудился над одним из наиболее перспективных препаратов.
Поскольку на ранних стадиях лечения абстинентного синдрома многие пациенты страдают от депрессии, некоторые ученые утверждают, что им могут помочь антидепрессанты. Тем не менее, предварительные результаты тестов с Прозаком, Сертралином и другими селективными ингибиторами обратного захвата серотонина показали, что все эти средства малоэффективны. В настоящее время врачи изучают влияние других антидепрессантов, в том числе Бупропиона (Велбутрина), который оказывает влияние на специфические подсистемы серотониновых и дофаминовых передатчиков и рецепторов и препарата под названием Ондансетрон. Запланировано множество других исследований. Ученые из разных уголков Северной Америки рассказывали мне о десятках препаратов, которые могут помочь пациентам в будущем. Одним из них считается препарат Леводопа (L-дофа), который применяется для противодействия дегенерации нигростриарных нейронов при болезни Паркинсона. По сути, это средство заменяет собой недостающий дофамин, хотя со временем эффект снижается. Когда препарат тестировали на кокаинщиках, то толку не было. Тем не менее, ученые, занимающиеся этими исследованиями, утверждают, что препарат может оказаться более эффективен для метных наркоманов, потому что у них уровень дофамина близок к нулю, по сравнению с небольшим снижением этого уровня у кокаинщиков.
Но даже если препараты окажутся полезны во время абстинентного синдрома или на других стадиях выздоровления, исследователь Гант Галлоуэй все равно уверяет, что они останутся на заднем плане.
— Никогда не будет придумано лекарство, которое заставит вас, посмотрев в "глазок" и увидев, что на пороге стоит ваш дилер, проигнорировать его. — Говорит он. — И даже в том случае если позже детоксикация пройдет идеально, пациенту будут выписаны великолепные лекарства и его мозг начнет функционировать так же, как до момента, когда человек впервые попробовал мет, потом все придется начинать заново. Это день сурка. Именно в этот момент необходимо вмешаться и прибегнуть к когнитивно-поведенческим методикам, чтобы научить этих людей жить по-другому.

Периодически Ник связывается со мной. Он каждый вечер ходит на собрания АА вместе с другими пациентами из Хазельдена. Он рассказывает про их прогулки со свойственным ему сарказмом:
— Со стороны мы то еще зрелище из себя представляем. — Говорит он. — Кучка благородных лузеров.
Я снова начинаю посещать свои собрания Ал-Анон. Панацеей эти собрания не являются, но все же они служат утешением, хотя слушать чужие истории всегда очень грустно.

После собрания проведенного во время обеденного перерыва, где я и сам слегка отметился, неуверенно начав свое выступление словами "Мой сын опять на реабилитации", ко мне подходит женщина и робко протягивает брошюру под названием "3 точки зрения на Ал-Анон".
— Мне она помогла, — говорит женщина.
Я читаю брошюру дома. В "Письме наркомана" там сказано: "Не верь моим обещаниям. Я пообещаю все что угодно, лишь бы уйти от ответственности. Но природа моего заболевания мешает мне выполнять данные обещания, даже если я хочу этого... Не верь всему, что я тебе говорю: это может быть ложь. Одним из симптомов моей болезни является потеря связи с реальностью. Более того, я теряю уважение к тем, кого легко могу обдурить. Не позволяй мне использовать или эксплуатировать тебя. Любовь не может существовать там, где нет справедливости".

Пока Ник находится в реабилитационном центре, мы с Карен берем в библиотеке книги о наркозависимости, предназначенные для детей и читаем их Джасперу с Дейзи. Мы стараемся как можем, чтобы побудить детей поделиться с нами своими эмоциями - чтобы они не замкнулись. Мы встречаемся с их учителями и обсуждаем как у них идут дела. Пока что, говорят нам, с ними все в порядке.

В декабре стационарная лечебная программа в нью-йорском центре Хазельден прекращает свое существование. Организация, заправляющая делами амбулаторной лечебной программы на Манхэттене винит в этом экономику - у них никак не получается заполнить три дюжины коек в особняке платежеспособными пациентами.
Ник теперь настороженно относится к району залива, который у него ассоциируется с метом и поэтому, заручившись поддержкой своего наставника, решает переехать в Лос-Анджелес, чтобы жить там рядом с Вики. "Дом Герберта", общежитие для завязавших зависимых в Калвер-Сити на самом деле представляет из себя цепочку небольших отбеленных домиков и бунгало, уютных, с небольшими крылечками, где стоят обычные кресла и кресла-качалки. Двери домиков ведут на кирпичный дворик с пальмами, столами для пикника и другой садовой мебелью - эдакий Мелроуз-Плейс для наркоманов. Ник обустраивается там, ему все нравится. Он заводит друзей и особенно сильно сближается с управляющим, сострадательным человеком по имени Джейс, который посвятил свою жизнь помощи наркоманам и алкоголикам. В "Доме Герберта" есть строгие правила и там нужно выполнять работу по дому, а также обязательно посещать вечерние собрания. Помимо этого Ник включен в другую амбулаторную программу лечения, встречается с новым психиатром и работает с новым наставником из АА, мужчиной, с которым он подолгу ездит на велосипедах вдоль шоссе SR 1. У Рэнди пронзительно-голубые глаза: он "чист" уже более пятнадцати лет. Ник утверждает, что Рэнди вдохновляет его, "показывает до чего прекрасной может быть жизнь".

Судя по телефонным разговорам он стал прежним Ником, Ником в здравом уме. Практически невозможно соотнести этот образ с ним же на наркотиках.
Я полагаю, что методом проб и ошибок, благодаря собственной настойчивости, месяцам, проведенным в Хейзелдене, амбулаторной программе, собраниям АА, Рэнди и его друзьям, Ник сумел сконструировать для себя всеобъемлющую программу лечения, которая, судя по тому, что я успел узнать за это время от ученых, требуется каждому метному наркоману. Друзья Ника из АА помогают ему получить должность помощника в "Обещаниях" - еще одной реабилитационной клинику для наркоманов и алкоголиков, находящейся в Малибу. Ник отвозит пациентов на собрания и на приемы к врачам, распределяет лекарства и выполняет иные различные поручения докторов. Это хорошая работа. Ему есть что предложить - он помогает другим людям, в то время как работа помогает ему. В июле Нику исполняется двадцать один год. Я приезжаю к нему в Лос-Анджелес, чтобы отпраздновать это событие. Теплым летним днем я забираю его у "Дома Герберта". Ник запрыгивает в машину. Мы обнимаемся. Он снова выглядит здоровым. Двадцать один год - веха в жизни каждого человека и веха для родителей, чьим детям исполняется двадцать один. Я это воспринимаю как очередное чудо.

Проходит много времени, прежде чем Карен говорит, что готова встретиться с ним. Кроме того, мы и Дейзи с Джаспером запрещаем видеться с ним. Мы не хотим, чтобы им снова причинили боль. Мы все по-прежнему мечемся между любовью и страхом. Мы стремимся защитить Джаспера и Дейзи, но они любят его, а он любит их. Мы вновь задаемся вопросом: как понять, можно ли доверять ему?
В итоге, ближе к концу августа, Карен и дети присоединяются ко мне, когда я еду по делам в Лос-Анджелес. Воссоединение семьи происходит на пляже, где Ник, Джаспер и Дейзи строят замки из песка и возятся в прибрежных волнах. После этого мы несколько раз приезжаем к нему на выходные. Мы заходим к нему на работу, где он знакомит нас с коллегами, которые его явно обожают (и это, похоже, взаимно). Он отвозит нас на другой пляж, показывает укромное место неподалеку от Малибу, куда можно попасть, спустившись вниз по извилистой тропе. В другой раз мы прогуливаемся вместе с ним и собаками его отчима, Пейсоном и Эндрю (Ник присматривает за ними) по каньону. Мы добираемся до смотровой площадки, откуда можно проследить весь путь от Голливуда до океана.
Мы берем в аренду круизеры, а он встречает нас на своем гоночном велосипеде и все вместе мы едем по набережной Венеции, останавливаясь, чтобы посмотреть на работы художников и на тренировки тяжелоатлетов.
Как и всегда, мы посещаем музеи и выставки - разглядываем работы "The Royal Art Lodge" в музее современного искусства и посещаем "Angles Gallery" в Санта-Монике, где выставлены тысячи снимков Ника Таггарта, за авторством его жены и помощницы, которые она делала сразу по пробуждению, каждое утро, на протяжении тринадцати лет.
Ужинам мы обычно в одних и тех же ресторанах, предпочитаем корейское барбекю или отправляемся в суши-бар, где громко играет музыка в стиле "регги". Большую часть времени мы проводим на пляже, но помимо этого, как всегда, ходим в кино. Ник уже видел "Трио из Бельвилля", но решает пойти снова, потому что хочет, чтобы Джаспер и Дейзи тоже его посмотрели. После фильма Джаспер и Ник поют вместе с индийским акцентом, успешно имитируя голоса актеров из рекламы.
Ник начинает:
— Дорогой, билеты на фильмы уже распроданы?
Джаспер:
— Читра, королева моя, я воспользуюсь Фанданго!
Ник:
— Мое счастье подобно прекрасной поэме!
Джаспер:
— Я схожу за попкорном.

Ник часто звонит. У нас близкие отношения по телефону. Иногда мы просто болтаем о пустяках, иногда обсуждаем его лечение. И всегда говорим про книги и фильмы. Особенно про фильмы. Нам не терпится обсудить друг с другом каждый новый проект любимых режиссеров, таких как Спайк Джонз, Дэвид Оуэн Расселл, Тодд Солондз, Братья Коэн, Пол Томас Андерсон, Уэс Андерсон, Педро Альмодовар или Роберт Олтмен, а также любой фильм, где сценаристом был Чарли Кауфман. Я советую ему фильмы - например, «Реки и приливы» - а он советует картины нам с Карен - "8 женщин" Франсуа Озона и его новый любимый фильм "Горькие слёзы Петры фон Кант".
— Ты читал рецензию Энтони Лэйна на новую часть "Звездных войн"? — Спрашивает Ник однажды.
Он зачитывает ее вслух:
"К тому же, какие у него (Йоды) проблемы с гребаным синтаксисом? Считается умнейшим существом в Галактике, а выражается как автостопщик со словариком для имбецилов. "Прав ты, надеюсь я". "Ебать мозг мне не должен ты!"

Иногда он делится успехами, которые другим людям показались бы малозначимыми, но в его случае - все равно, что подвиги Геракла. Разные мелочи: у него есть счет в банке и кредитная карточка. Он скопил немного денег. Он купил подержанную "Мазду" за четыреста долларов, а позже приобрел новый велосипед. Он переехал в квартиру, снимает ее у бывшего наставника Рэнди, чрезвычайно доброго седовласого мужчины с бородкой и тростью, по имени Тед. Тед "чист" уже более тридцати лет и помог многим юным наркозависимым.

Тем не менее, некоторые дни мучительны для Ника. Я понимаю это по его голосу. Ему одиноко. У него есть Рэнди и отличные друзья, но ему хотелось бы встретить кого-то особенного. Он страшно переживает о своем будущем. Его настроение часто меняется и он испытывает желание принять наркотики. Иногда он рассказывает мне о своих взлетах и падениях со стоическим спокойствием, а порой едва сдерживает слезы.
— Иногда я могу думать только про наркотики. — Говорит он. — Временами становится слишком сложно. Я чувствую, что не справлюсь. Но я звоню Рэнди. Если делать все как тебе говорят, то становится легче.
В сентябре у Ника годовщина - год без наркотиков. Точно так же как день рождения ребенка важен для его родителей, как для меня был важен его двадцать первый день рождения, его год "трезвости" значит даже больше. Примерно в это же время Ник рассказывает нам, что встречается с новой девушкой, некоей З., но потом однажды звонит чуть ли не в истерике. Она порвала с ним. Раньше Ник после такого бы связался с дилером или одним из своих приятелей-наркоманов, либо схватился бы за косяк с травкой или пиво. Теперь он звонит Рэнди.
— Выбирайся на улице, Ник, — говорит Рэнди, — пойдем прокатимся.
Они ездят три часа - добираются до парка Темескал Каньон. Дважды. После этого Ник снова звонит нам и голос его звучит бодро.
— Со мной все будет в порядке.

Спустя месяц Ник перестает отвечать на мои звонки. Что-то пошло не так. Во время нашего последнего разговора он признался, что все еще страдает из-за разрыва. Он сказал:
— Я не могу перестать думать о ней.

С тех пор прошло три дня, сейчас утро. Позавтракав французскими тостами, Джаспер и Дейзи некоторое время играют в своей комнате, а потом выбегают на улицу, несмотря на то, что моросит мелкий дождик.
Когда мне удается загнать их обратно, выясняется, что мы уже опаздываем. Они принимают душ и одеваются, а я напоминаю им, что нужно почистить зубы. Дейзи спрашивает можно ли ей взять акустическую зубную щетку.
— Акустическую щетку?
— Обычную. Не электрическую.
Дейзи очень серьезно относится к чистке зубов теперь, когда ее брекеты сняты. Однако осталось исправить еще один кривой зуб.
— Мне все время хочется касаться его языком. — Говорит Дейзи.
— Постарайся этого не делать. — Отвечаю я.
— Трудно устоять.

Дети носятся по дому, собирая тетради и разыскивая спортивную форму, складывают все это в свои рюкзаки. Карен заплетает Дейзи косички и увозит их в школу.
Когда они уезжают, я выхожу из строя. Снова. Откуда я знаю, что что-то случилось? Дело не только в том, что он не отвечает на звонки. Родительская интуиция? Были ли какие-то тревожные звоночки, перезвон которых медленно проникал в мое сознание? Были ли тайные подсказки, которые я считывал на подсознательном уровне? Или может я понял это по кратким паузам между его фразами? Где он?
Я не приму самый логичный ответ: он сорвался.
У него все хорошо. Не идеально, но он окружен понимающими людьми и у него хорошая работа. Он ездит на велосипеде и занимается писательством. Он посещает собрания АА, включая те, что проводятся в Доме Герберта, где он встречается с Джейсом и другими своими приятелями. Он работает над шагами вместе с Рэнди, который, возможно, является его ближайшим другом, он борется с комплексами, искупляет грехи и, по его словам, "формирует новую личность". В целом, создается впечатление, что он радуется жизни. Я знаю, что иногда ему одиноко, ну а кому нет. Иногда случаются неудачи, как и у всех. Иногда он чувствует себя побежденным, что бывает с каждым из нас. И все же он наверняка сорвался. Как еще можно объяснить его исчезновение? Или я параноик? У меня есть причины для повышенной бдительности, но все же я должен позволить ему двигаться дальше и жить своей жизнью. Может у него появилась новая девушка. Может у него плохое настроение и он не хочет ни с кем разговаривать; было время, когда я отказывался поддерживать связь с родителями.
Я звоню Вики, которая заверят меня, что видела Ника пару дней назад и с ним все было в порядке. Тем не менее, я прошу ее сходить в его квартиру и убедиться, что беспокоиться не о чем. Когда она перезванивает через час, то сообщает, что сосед по квартире его не видел и дома он сегодня не ночевал. Мы звоним в "Обещания" и его коллега заявляет, что Ник прогуливает работу уже два дня. Мы связываемся с его друзьями, которым ничего не известно. Один из них вчера собирался пообедать с Ником и прокатиться на велосипедах, но Ник не пришел. Я звоню в полицию, чтобы убедиться не попал ли он в аварию. Опять. Обзваниваю отделения Скорой помощи. Его мать едет в полицейский участок Санта-Моники и пишет заявление о пропавшем человеке. Он: Мужчина. Белый. Двадцать один год. В детстве волосы были светлыми, потом потемнели до медно-каштановых. У него зелено-карие каплевидные глаза и смуглая, оливковая от загара кожа. У него приятная улыбка. Рост примерно 180 см., худой, с мускулистыми руками, грудью пловца, сильными бедрами и икрами заядлого велосипедиста. Когда он не в велосипедных шортах и рубашке, то обычно носит футболки, джинсы, кроссовки. На правом плече у него родимое пятно в виде клубники.
Я пытаюсь успокоиться, чтобы вести себя нормально в присутствии Дейзи и Джаспера. Мы с Карен не хотим рассказывать им о том, что случилось с Ником, пока не будем знать больше. Не хотим, чтобы они тревожились. Им всего семь и девять. Что мы должны сказать? "Ваш брат пропал. Опять. Возможно, у него случился рецидив. Опять. Мы не знаем". Но вскоре нам придется что-то придумать. Мы не сможем долго скрывать страдания и истерию, вновь охватывающие дом. Приходится прилагать невероятные усилия, чтобы жить как раньше, в то время как желудок сводит от страха, сердце бешено колотится в груди, а в голове все время проигрываются ролики в высоком разрешении, где показывается все самое мрачное, грязное и отвратительное, что только может происходить с детьми, ночующими на улице. Я постоянно набираю номер Ника, но каждый раз попадаю на автоответчик: "Привет, это Ник. Оставьте свое сообщение". Я неоднократно связываюсь с его матерью, но новостей нет. Я зачем-то звоню на номер начинающийся на 800, в службу поддержки нашего телефонного оператора и пытаюсь узнать были ли недавно совершены какие-либо звонки с телефона Ника, но оператор отвечает, что не имеет права разглашать эту информацию. Однако, она говорит, что может сообщить находится ли его телефон в зоне доступа.
— Это против правил, — добавляет она, — но я и сама мать подростка.
Постучав некоторое время по клавишам клавиатуры, она говорит:
— Да, телефон включен и находится в зоне доступа. Он в Сакраменто.
Сакраменто?
Я звоню матери Ника и его друзьям. Никто не знает зачем бы он подался в Сакраменто. Ни у кого нет там знакомых.
Оператор из службы поддержки сама связывается со мной спустя несколько часов.
— Я проверила еще раз, — говорит она, — телефон все еще включен. Но теперь он в Рино.
Рино? Один детектив из полицейского участка рассказывал мне, что Рино является столицей метамфетамина, что могло бы все объяснить, но тем не менее эта версия кажется притянутой за уши. Ему незачем ехать за наркотиками аж до Рино.
Нет, он не мог сорваться. Он только недавно отпраздновал свои семнадцать месяцев без мета. И дело не только в этом. Он же работал в реабилитационном центре, помогая зависимым.

Я пытаюсь писать статью, но не могу. За весь день нет никаких новостей. После школы мы с Карен развозим детей на тренировки по лакроссу, на два разных поля. Дейзи увлеклась лакроссом после того как посмотрела на Джаспера во время матча. Она считает необходимость носить юбку сексизмом, но неохотно надевает ее.
После тренировок, обеда, выполнения домашней работы, барахтанья в ванной и сказки на ночь дети засыпают. Я снова связываюсь с оператором мобильной связи - она дала мне свой личный номер. Она говорит, что позвонит утром, с работы, поэтому приходится перетерпеть очередную бесконечную ночь.

Она звонит мне и говорит, что телефон Ника все еще включен, но теперь находится в Монтане, в городе Биллингс. Я ломаю голову в поисках правдоподобного объяснения.
Его похитили? Его труп лежит в багажнике машины, принадлежащей какому-то психу, колесящему по стране?
Я связываюсь с полицейскими в Биллингсе и звоню в ФБР.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик

---

Аббатство Даунтон


Сеанс задержали почти на час и заставили людей шляться из одного зала в другой, а потом обратно, но выходя из кинотеатра после завершения фильма, я все равно был в отличном настроении. В отрыве от сериала фильм не имеет никакой художественной ценности, но для поклонников будет чудесным подарком. Все линии завершили, всем, кто еще оставался без отношений их додали (даже Томасу, наконец-то, аллилуйя), а от последнего разговора бабули с Мэри легко прослезиться.
Сам сюжет фильма прост как пять копеек, по сути это не фильм, а просто очень длинная серия Аббатства на большом экране, возможность еще раз попрощаться с полюбившими героями и покинуть их со спокойной душой. Даунтон будет стоять на прежнем месте и через сто лет, аминь.
Для фанатов ценность, ну, как минимум на 8 из 10.

Элис


Богатая дамочка не знает, что ей делать со своей жизнью (это описание подойдет к 90% главных героев Аллена, можно копировать одно и то же, только пол менять) и мается от тоски и нерешительности, но тут знакомые отправляют ее полечиться целебными травками и в процессе этого сомнительного лечения она обретает различные суперспособности, помогающие ей в переосмыслении своих ценностей/обретении цели в жизни. Не очень интересно, не очень трогательно и не особо смешно, хотя на актерскую игру Мии я смотреть люблю (в отличие от нее самой, ее как человека терпеть не могу).
5 из 10.

Иррациональный человек


Герой Хоакина - профессор философии и алкоголик, не знает что ему делать со своей жизнью (я же говорил), но в отличие от героини в Элис ему в переосмыслении ценностей и обретении смысла помогают не травки, а желание убить незнакомого поганого судью, о котором профессор случайно узнает из чужого разговора в кафе. Профессора захватывает идея "спланировать идеальное преступление" и это преступление даже удается, но, к сожалению, он встречается с высокодуховной ученицей (Эмма Стоун), которая выясняет правду про его убийственно-доброе дело и путает профессору все карты.
Если бы этот фильм сократить минут на тридцать он был бы отличный. А так он максимум неплохой и здорово так отдает достоевщиной.
Мироздание в конце четко все порешало.
7 из 10

Жасмин


А вот этот фильм просто потрясающий, во многом благодаря великолепной игре Кейт Бланшетт, выложившейся на 220 процентов. Несмотря на то, что главная героиня безусловно сама виновата во всех своих бедах, неблагодарная и не умеет нормально общаться ни с кем, кроме богатеев, которым желает понравиться, она все равно временами вызывает сочувствие. Кейт такая хрупкая и благородная, сразу очевидно, что ей не место в маленькой квартирке, с простоватой сестрицей, чужими детьми и быдло-ухажерами. Она принадлежит другому миру, но уже не может туда пробиться из-за своей же лжи. Она хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, ставит на карту все и прогорает. Тем временем, простые как табуретка люди вроде ее сестры наслаждаются жизнью, именно потому что умеют довольствоваться малым. Тоже такая типичная алленовская трагедия, горе от ума.
Нелинейное повествование очень удачно сделано, прямо-таки выверенная работа со вставкой флешбеков.
10 из 10.

@темы: фильмы

---

Смеюсь с этого со вчера

Djsksjdjjs relatable pic.twitter.com/bqJLomHt7D

— Timmy is the Man on the Moon (@sweettimmy1) November 5, 2019

Тимми такой легонький, его кто угодно может на метр отпихнуть

А Хоакин очень мило реагирует, услышав свой джокеровский смех:

when he hears his laugh! too cute 🥰 pic.twitter.com/AsokTbSUaS

— 𝐛𝐨𝐧𝐧𝐢𝐞 𝐬𝐚𝐰 𝐣𝐨𝐤𝐞𝐫 𝐱𝟒 🃏 (@joaquinsqueen) November 4, 2019

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ

---

я ни разу не против, что в "Короле" историю Генриха 5 сделали ближе к современным реалиям, но из-за этого сегодня представляю Тимми-Генриха в данной сцене

это было бы круто, сделай они подобный скетч Разговоры с Робом-французом это и так почти скетч.

@темы: шаламэ мое шаламэ, видяшки

---

Французская актриса и певица, исполнительница песни Manchester et Liverpool Мари Лафоре умерла на 81-м году жизни, сообщает Le Monde.

Как жаль, обожаю ее песни(

@темы: ангст на двадцать лет вперед (с), Музыка странного сна (с)

---

Глава 17, если припомнить Твика, то выяснится, что Ник напиздел насчет того как случайно встретил знакомых родителей в Сан-Франциско

Красивый мальчик

Глава 17

Глава 17

В некоторых городах каждый полдень звонят церковные колокола или бьют часы на башне. В Пойнт Рейес в это время слышится карканье воронов, за которым следует громкое разноплановое мычание, транслируемое через приемник рядом с "Western Saloon". Карканье и мычание нас ненадолго задерживают. Я нахожусь на фермерском рынке в "Toby's Feed Barn" вместе с Джаспером и Дейзи и происходящее напоминает сцену из "Оклахомы!". Наши соседи и друзья покупают помидоры, огурцы, зелень для салатов и сыры от "Cowgirl Creamery". Джаспер и Дейзи пробуют свежую сальсу.
Мы сталкиваемся с моим братом, невесткой и их детьми, рядом с корзинкой полной томатов сорта "Ранняя девочка", базилика и других трав, предназначенных для посадки, выложенных рядами рядом с фреской, на которой запечатлены местные жители, включая Тоби в его вязаной шапочке и мою племянницу (тогда она была еще совсем маленькой).

К настоящему времени почти все наши городские знакомые в курсе ситуации с Ником и спрашивают о нем без малейшего стеснения. Лорен, мать, которая столкнулась с той же бедой - ее дочь, героиновая наркоманка, едва не погибла в автомобильной аварии - обнимает меня и начинает плакать. Я рад, что Джаспер и Дейзи вместе с их двоюродными братьями в этот момент отошли послушать скрипку и басы, в комбинации выдающих блюграсс.

Мой телефон звонит и я вижу, что это Ник. Я ищу место поспокойнее, подальше от толпы и останавливаюсь рядом с задумчивыми цыплятами в клетках в сарае Тоби. Я отвечаю на звонок, но слышу только тишину. Проверяю голосовую почту. Есть одно сообщение - от Ника. Он говорит невнятно, голос звучит дерзко.
— Ладно, ладно... прости. Господи, как же это тяжело. Извини. Я бросил употреблять. Чувствую себя паршиво и пытаюсь сосредоточиться на работе... Мне надо много спать, потому что мое тело от меня не в восторге. Я проспал всю пятницу... Проснулся в субботу и даже не понял, что пропустил целый день. Не знаю что делать. Я в растерянности.
Потом - тишина.
Джаспер, в футболке и шортах цвета хаки подбегает ко мне:
— Можно мы купим имбирное печенье?
Он что-то замечает и резко останавливается.
— Что?
Он с тревогой смотрит на телефон в моих руках и спрашивает:
— Ник звонил?

Где-то спустя неделю Ник связывается с матерью, просит о помощи.

"Честно говоря, ты была бы в шоке от того, какой у меня сейчас образ жизни и с каким количеством дерьма мне приходится справляться, — пишет он в своем емейле. — У меня проблемы. Прошлые два месяца были совершенно безумными, и в конечном итоге все кончилось тем, что меня выгнали из дому. У меня нет денег, ничего нет... Мне не помогут, если не вернусь в клинику. А это не вариант. Я и так знаю все, что там скажут... АА и Высшие Силы мне не помогают. После этого я чувствую все ту же ужасную пустоту внутри".
На этом месте письмо обрывается.
Еще одно письмо к Вики:
"В данный момент мне паршиво как физически так и морально, так что извини если выражаюсь не шибко красноречиво, — пишет он, — я тебе как-нибудь вечером позвоню, но мне просто хотелось записать несколько мыслей на бумаге".
Он рассказывает, что украл несколько чеков у друга матери.
"Может, в полиции на меня уже выписан орден и надо будет выплатить штраф или просто продолжать скрываться".

Мы с Вики расходимся во мнении насчет дальнейших действий. Я понимаю, что она напугана, но меня смущает то, что она оплатила его долг. Ее порыв естественен и можно даже сказать, что похвален, но я опасаюсь, что ее поддержка только позволит ему отстрочить неизбежное и продолжать следовать все тем же опасным курсом. Но по крайней мере она сказала, что оплатить его долги - это одно, а наличные она ему выдавать не собирается. Давать наркоману деньги - все равно, что вручать заряженный пистолет тому, кто в одному шаге от самоубийства. Когда я рассказываю Карен про емейл и говорю, насколько непостижимо для меня то, что Ник совершает настолько отвратительные поступки - упоенно предается саморазрушению - она выходит из себя.
— Я так устала от этого!
— Что я могу поделать?
— Просто у меня все это уже в печенках.
Она уходит из комнаты.

Ник снова пропадает, потом появляется, периодически общается со своей матерью, но не со мной. Когда наши старые друзья из Нью-Йорка приезжают в Сан-Франциско, Вики устраивает Нику встречу с ними. Она упрашивает его пойти к ним в отель. Он идет. Грязный и под кайфом, он даже не может убедить охранников пропустить его внутрь, пока не уговаривает их связаться с нашими друзьями. Когда он, скелет с пепельной кожей, дерганный и бормочущий, шаткой походкой вваливается к ним в комнату, они оба приходят в ужас как из-за его истощенного вида, так и от следов на руках. Они упрашивают его полететь с ними в Нью-Йорк, где он сможет жить у них и пройти детоксикацию. Возможно, его любовь к улицам Сан-Франциско поутихла, может, он устал или напуган или просто заинтригован возможностью пожить в Нью-Йорке. Он соглашается уехать, но перед этим решает еще раз закинуться метом. Дилер дарит ему прощальный подарок, непомерно большую дозу мета, и Ник вынюхает ее перед посадкой на рейс. По прибытию в Нью-Йорк наши друзья уговаривают Ника встретиться с психиатром, который специализируется на борьбе с зависимостями. Врач прописывает снотворное, и на следующей неделе Ник почти все время спит. Он претерпевает физические мучения, сопровождающиеся душевной болью - "раскаяние, стыд, неверие, жажда наркотиков, жажда смерти" - как он мне рассказывает, когда звонит. Мне тяжело говорить, что я люблю его и что мне жаль, а больше сказать, кажется, и нечего.

Проходит неделя.
Я отвечаю на телефонный звонок. Звонит представитель банка, в котором у меня раньше был счет. Некто выписал чек на пятьсот долларов на уже закрытый счет. Каждое новое предательство приводит к новому всплеску эмоций, которые воюют друг с другом в моей голове. Быть ограбленным - в любом случае ужасный, травмирующий опыт. Но когда это делает твой собственный сын... Сперва Карен, теперь я.

Когда Ник звонит мне где-то через месяц, то его голос звучит уже бодрее. Вики помогла ему перебраться в квартиру в Бруклине, и он устроился на работу. После того. как Ник пришел к выводу, что поступление в университет было глупой идеей, он выяснил, что работа с минимальной заработной платой - еще хуже и поэтому теперь снова хочет учиться.
— В этот раз я сам о себе позабочусь, — говорит он. — Я упустил все прошлые шансы, но уж этот-то не упущу.
Ник говорит мне, что понимает, что никогда больше не должен употреблять мет, это ему ясно, но (по его словам) врач утверждает, что нет ничего дурного в косяке с травкой или бокале вина; это поможет ему "сохранять равновесие".
Поэтому я снова готовлюсь к худшему. Причины для беспокойства имеются. Результаты исследования, проведенного в Калифорнийском университете, показали, что в случае с наркозависимым, курящим марихуану или употребляющим алкоголь, вероятность того, что он вновь сорвется и начнет принимать мет, возрастает в двенадцать раз.

Тем не менее, я никак не мог подготовиться к телефонному звонку в пять утра в воскресенье. Я вскакиваю на ноги, сердце колотится. Карен поднимает голову и смотрит на меня.
— Что такое?
Я снимаю трубку и слабым голосом говорю: "Алло?".
Это отчим Ника. Отчим Ника? За прошедшие двадцать лет я говорил с ним всего несколько раз. Да еще и в такое время?
Он сообщает, что с ним только что связался врач из Бруклина. Ник попал в отделение скорой помощи после передозировки.
— Он в критическом состоянии, находится на системе жизнеобеспечения.
Я ждал подобного звонка и все же это нелегко вынести. Я вешаю трубку и пересказываю новости Карен.
— С ним все будет в порядке?
— Я не знаю.
Я начинаю молиться, умоляю Бога, в которого никогда не верил. "Боже, не дай ему умереть. Прошу, не дай ему умереть". Я звоню врачу, который объясняет, что кто-то - один из тех ребят, с кем Ник было прошлой ночью, когда это случилось - набрал 911, потому что Ник потерял сознание. К дому, где жил Ник, подъехала машина скорой помощи. Увидев ее, арендодатель Ника связался с Вики, которая платит за квартиру. Доктор говорит мне, что если бы фельдшеры скорой помощи явились туда чуть позже, Ник был бы уже мертв. А так шанс есть.

Я вынужден был научиться жить с мучительными противоречиями, например, с мыслями о том, что наркоман не несет ответственности за свои действия, и в то же время только на него и можно возложить ответственность за них. Кроме того, я смирился с тем, что столкнулся с проблемой, от которой нет лекарства, и для которой, может быть, не существует решения. Я знаю, что должен провести черту на песке - что я должен принять, что могу сделать, с чем не смирюсь и на что повлиять не могу - и в то же время должен быть готов в любой момент стереть эту черту и нарисовать заново в другом месте.
Теперь, когда Ник находится в больнице, я обнаруживаю, что люблю его больше чем когда-либо, и испытываю сильнейшее сострадание. Я покупаю билет на самолет до Нью-Йорка и кидаю кое-какие вещи в чемодан.
Телефон снова звонит.
Это тот же врач. Он говорит серьезно, с ноткой сочувствия. Сообщает мне, что Ник поправится. Его жизненные показатели возвращаются в норму.
— Вашему мальчику очень сильно повезло, — произносит врач, — он получил еще один шанс.
Мой сын получил еще один шанс. Впервые, с того момента как раздался ранний звонок, я вдыхаю полной грудью.
Просыпаются Джаспер и Дейзи. Они заходят в комнату и видят, в каком мы состоянии. Мы рассказываем им, что случилось. Говорим им, что всем нам остается только надеяться, что Ник поправится.
Я звоню в больницу и спрашиваю, могу ли поговорить с Ником. Врач отказывает, потому что Ник спит, предлагает перезвонить через несколько часов. Я иду прогуляться. Хожу по саду. Несколько раз звоню Вики, выражаю сочувствие. Наш ребенок чуть не умер. Джаспер и Дейзи снова спрашивают, поправится ли Ник.

Через час я вновь звоню в больницу, и мой звонок переводят на телефон, стоящий у постели Ника. Едва ли он в состоянии вести связную беседу, но его голос звучит как у абсолютно отчаявшегося человека. Он просит подыскать для него новую реабилитационную клинику, говорит, что это его единственный шанс. Я говорю ему, что скоро прилечу в Нью-Йорк.

Спустя еще один час я еду в аэропорт. Сидя за рулем, снова звоню в больницу, чтобы узнать, как идут дела у Ника. Дежурная медсестра сообщает мне, что он выписался.
— Что значит "выписался"?!
— Он выписался вопреки рекомендациям врача.
Он вытащил капельницу и катетер и ушел. Я вешаю трубку и съезжаю с автострады. Я понимаю, что если даже передоз не заставил его остановиться, значит ничто не заставит. Дрожа, я возвращаюсь домой. Ночью я лежу в постели, глядя в пустоту, а через открытое окно в комнату проникает запах жасмина.
— Карен, ты не спишь?
— А ты? — спрашивает она.
Никому из нас не удается заснуть. Я не знаю точно, что же произошло, но наиболее вероятным представляется вариант, что ломка оказалась слишком мучительной для Ника или перспектива пребывания в клиника его слишком напугала, или боль была невыносимой, и он отправился за новой дозой.
Мне представляется другой ужасный исход. Ник, измученный последними событиями и чувствующий себя побежденным как морально, так и физически, решил свести счеты с жизнью. На звонки он не отвечает, ничего.

Он звонит утром. Голос звучит слабо, похоже, что он погрузился в депрессию.
— Ник...
— Да, я знаю.
— Где ты?
Он говорит мне, что находится в своей квартире.
— Но что случилось? Зачем ты ушел из больницы?
— Я был не в себе. Не знаю. Мне нужно было выбраться оттуда.
Я представляю его в том бруклинском подвале с каменными стенами коричного цвета, где однажды его навещал - никаких безделушек и мебели, за исключением матраса на полу и комода, который Ник нашел на улице - с задернутыми шторами на окне, не пропускающими дневной свет. За вычетом того, что он сбросил ботинки, которые выкрал из шкафа в больничной палате, раздеваться он не стал. С его рук все еще свисают остатки лент, которые удерживали капельницы. Он добрался до своей квартиры, зашел внутрь и рухнул лицом вниз на матрас, словно погрузился в могилу.
Он спрашивает, приеду ли я. Я приеду?
— Что ты собираешься делать дальше?
В этот раз Ник сам говорит, что ему нужно вернуться на реабилитацию. Он умоляет об этом. Это значит, что он опустился на самое дно? Все эксперты сходятся во мнение, что когда наркоман опускается на самое дно, то потом пересматривает свои взгляды касательно лечения.

Я лечу в Нью-Йорк, чтобы помочь ему заселиться в манхэттенский центр Хазелден. Я сажусь в такси под дождем, капающим с мрачного лавандового неба, и по дороге в городе гадаю, что почувствую, когда увижу Ника. Радость от того, что он жив. Ярость из-за того, как близко он подошел к последней черте. Я жду его в холле отеля, где мы условились встретиться.
Он появляется передо мной внезапно.
— Привет, папа!
Момент встречи с Ником всегда драматичен. Несмотря на его попытки сделать хорошую мину при плохой игре, он походит на человека, пережившего голодовку. Его лицо смертельно бледное, цвета гофрированной бумаги. На нем драная спортивная куртка, надетая поверх футболки, рваные джинсы и потертые кроссовки. Мы крепко обнимаемся. Моя привязанность к нему приглушается страхом перед ним.
Ночь он проводит в моем номере. Убивая время, мы смотрим фильм ("Любовь, сбивающая с ног") и едим макароны в кафе. Он пытается объяснить, что случилось, но только потому что нам обоим надо тянуть время, ожидая, когда наступит рассвет и ему пора будет ехать в реабилитационную клинику. Опять.
После ужина мы с Ником смотрим телевизор. Самое глупое шоу из всех, что когда-либо бывали на телевидении. Молодые люди снимают друг друга на камеру, выполняя разные унизительные и нелепые трюки. Профессиональные питчеры из команды по бейсболу были приглашены туда для того, чтобы швырять бейсбольные шары со скоростью сто миль в час, целясь в промежность грязноволосых мальчишек. Когда мячи попадают в цель, мальчики корчатся от боли. Зачем они это делают? Почему кто-то решил, что будет хорошей идеей показать это по телевидению? Почему мы это смотрим?
У нас есть две кровати с теплыми белоснежными одеялами, а наши головы покоятся на пышных подушках. Начинается шоу Дэвида Леттермана.
Когда шоу уже в самом разгаре, Ник вдруг заявляет, что ему надо разобраться с кое-какими делами, прежде чем он отправится в Хазелден.
Я смотрю на него как на сумасшедшего (коим он и является).
— С делами? Какими-такими делами?
Он говорит:
— Да все в порядке. Я быстро вернусь.
— Нет, — возражаю я. — Сейчас тебе надо всецело сосредоточиться на выздоровлении.
— Но мне нужно уйти, — продолжает настаивать он, — мне необходимо кое с чем разобраться.
Он надевает кроссовки. Будучи не в силах отговорить его, я заявляю, что тогда пойду вместе с ним, тоже надеваю обувь, и мы уходим навстречу холодной ночи. Мы едем на метро в Ист-Виллидж, останавливаемся возле грязных многоквартирных домов, звоним по домофону, но нам (к счастью) не отвечают. Мы попадаем в дом вместе с индианкой, несущей продукты из магазина, и поднимаемся на пятый этаж. Я стою рядом с Ником, пока он стучит в дверь. Он говорит, что должен вернуть кому-то деньги.
В конце концов, он сдается. Я испытываю облегчение, когда в два часа ночи такси наконец привозит нас обратно к отелю. Поднимаясь на лифте, мы смотрим на крошечный телевизионный экран. Показывают мультфильм "Сильвестр и Твити".

Утром мы идем устраивать его в центр Хазелден, который располагается в величественном коричневом здании с видом на парк Стуивзант сквер. Пока он проходит собеседование, я жду в парке, сижу на скамейке. Наблюдаю за компанией мальчишек, сгрудившихся в углу парка возле металлических ворот. Их сделка по покупке наркотиков не ладится.

Хазелден - самый, пожалуй, знаменитый центр реабилитации для наркоманов и алкоголиков в нашей стране. Его главный филиал находится в Миннеаполисе, а помимо этого организация базируется в Нью-Йорке, Орегоне и Чикаго.

Это не основной их курс лечения. Ник уже пробовал два из них. Нынешний его курс лечения рассчитан на шесть месяцев, а то и дольше, в зависимости от стараний самого Ника. Вместо ускоренного курса на четыре недели "лечение наркозависимости для чайников" в больнице, тут пациенты должны попутно работать или посещать учебные заведения. Идея заключается в том, что они должны научиться совмещать свою обычную жизнь с методиками лечения. Регулярно назначаются встречи со штатными психотерапевтами, есть групповая терапия, а также обязательные к посещению собрания АА. Это хлопотно. Составлен длинный перечень правил, но зато, в отличие от других лечебных программ, тут пациенты вольны уходить и приходить, когда захотят, покуда не забывают возвращаться к ужину, присутствуют на собраниях, являются в кабинет к психотерапевту и не нарушают условий комендантского часа.

Ник машет мне, выглянув за дверь. Пора.
Я поднимаюсь по лестнице, и мы с ним сидим в широком фойе, где на стенах висят книжные полки вишневого цвета. Нам с Ником почти нечего сказать друг другу, но мы все равно некоторое время восседаем рядом на кожаном диване. Когда Ника зовет секретарь - говорит, что ему пора заселяться и нужно попрощаться со мной - мы встаем и смотрим друг на друга. Мы обнимаемся.
Он такой хрупкий, что, кажется, может разбиться на части.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик

---

Что сказать.... нормально. Неплохо. Самые возвышенно-пафосные места от Шекспира убрали, полностью видоизменили или покромсали. Генрих куда меньше хочет воевать и вообще он пока плохо представляет как надо управлять страной, потому что в принципе не собирался восходить на трон. Он хотел бы жить дружно, но тут ему из Франции прислали мячик. Один. С намеком, что он - гламурное кисо. Сначала мячик, а потом убийцу. Вот и приходится брать лапки в руки и воевать за мир (с тем же успехом, с каким можно трахаться за девственность).
Некоторые критики не зря отмечали игру Лили и ее персонажку, она действительно очень важна для сюжета, несмотря на то, что у нее мало экранного времени. Она самый разумный человек на две страны в этой версии. Приятно, что с каждой новой экранизацией принцесса все умнеет, потому что в первой была непроходимая жизнерадостная дурочка.
А тут вместе с Тимми они грампи-коты, вдобавок ее персонажка говорит, что "любая монархия незаконна" и за одну эту фразу стоит поаплодировать.
Тимми играет великолепно, вот тут верю ему на сто процентов. Весь эмоциональный диапазон, он страха до пьяной радости и бешеной злости.
Сценарист себе охуенно польстил в роли Фальстафа, насовал много сцен и построил сюжет таким образом, словно без Фальстафа Генрих никогда бы не выиграл битву и вообще сгинул бы где-то в захолустных борделях, не успев примерить корону. А еще говорят, что у Аллена фильмы полны самолюбования. Тут новый уровень "засунь своего Марти Сью в исторический фанфик для Нетфликс".
Из Патисона получился интересный психопат, такой бодрый моральный урод. Мячики за ролики уже уехали, но не слишком далеко.
Битва, в основном, все такая же унылая и грязная, отчасти содранная с Битвы Бастардов, а отчасти опять же отданная Марти Сью. Выигрывает за счет приемов боя от кисы, стиль аля "кот прыгает на вас со шкафа, когда вы в два часа ночи бредете поссать". Свежо, да, свежо
Интрига - не интрига и раскрывается на раз, хотя добавляет некоторого интереса. Если выбирать из всех экранизаций Генриха, то я точно за эту. Если же говорить о фильме как об отдельной историческо-киношной единицы, то 6 из 10 максимум. После смерти короля-Бена, заходившего побухать, сюжет провисает, надрачивание сценариста на себя надоедает, конец битвы вызывает втф, начиная с момента как все-все-все на поле боя резко перестают друг друга пиздить, стоит пару раз дунуть в рог. Сакральный смысл отрезания драгоценных волос кисы от меня ускользнул (да, очевидная метафора "детство закончилось"), без этого таки можно было и обойтись. При первом бое и Тимми и второй чувак похожи на косплееров с пластиковыми мечами.

@темы: фильмы, шаламэ мое шаламэ

---

31.10.2019 в 09:24

Пишет  WTF Diary Alive 2020:

Годовщине "Последней осени" посвящается
Сегодня исполнилось ровно два года с начала «Последней осени».
Когда администрация объявила о закрытии Дайри, многие неравнодушные пользователи поддержали сайт финансово (и продолжают поддерживать регулярно), что позволило ресурсу продержаться на плаву эти два года. Однако последние несколько месяцев, как видно из статистики, наблюдается превышение расходов над доходами.

Мы предлагаем вам поучаствовать во флешмобе, который, как мы надеемся, поможет привлечь внимание к проблеме и немного улучшить финансовую картину. Если вам дорог этот ресурс, если вы любите Дайри, перепостите баннер у себя с темой "дайриживи". Баннер ведет на страничку дополнительных сервисов.
Заранее благодарим всех откликнувшихся!

унести к себе

<a href="http://www.diary.ru/options/pay/?services"><div align="center"><img src="https://i.imgur.com/rMmSBXd.png" alt="Диваник"></div></a>

@темы: перепосты перепостов

---

Возвращаемся к простыням от бати Дэвида. Глава 16, где есть сцена встречи в кафе, вошедшая в экранизацию и много бате-рефлексии.

Красивый мальчик

Глава 16

Глава 16

Этим солнечным июньским утром, несмотря на обещание, которое он дал Джасперу и Дейзи, Ник не присутствует на их выпускной церемонии.
Директор их школы, в спортивной куртке верблюжьего цвета и ярком галстуке, тепло улыбается, в его глазах заметна искренняя преданность своему делу, а голос звучит успокаивающе. Он сияет не меньше, чем дети и их родители. Стоя у микрофона, он руководит церемонией, вызывая одного ученика за другим. Следуя его указаниям, они встают и все вместе двигаются к следующему ряду кресел, расположенному чуть выше. Джаспер, в белой рубашке с застегнутым воротником, улыбается, находясь среди друзей, пряди каштановых волос падают ему на лоб. Теперь он в третьем классе.
Директор говорит:
— Первоклассники, встаньте, пожалуйста.
Они встают.
И затем он объявляет:
— Будущие второклассники, пожалуйста, поднимитесь на ряд выше.
Теперь очередь Дейзи.
— Ребята из подготовительного класса, встаньте, пожалуйста.
Дейзи в мягком голубом платье с буфами — это платье носила еще Нэнси, когда была маленькой — встает вместе со своими сверстниками.
— Будущие первоклассники, пожалуйста, поднимитесь на ряд выше.
Звучит шквал аплодисментов и громкий топот. Это школьная традиция.
Дейзи и других дошколят, когда они переходят в первый класс, встречают оглушительным победным ревом. Это впечатляющий момент, когда нижний ряд пустеет и там остаются только воспитатели из подготовительного класса, они сидят одни, ожидая новую группу пятилеток, которые появятся здесь осенью.
У меня внутри иссушающая пустота.
Контраст между этими невинными детьми и моим пропавшим сыном слишком силен, мозгу сложно справляться.
После выпускной церемонии произносятся речи и чествуются восьмиклассники, которые осенью отправятся в старшую школу. Я не единственный родитель со слезами на глазах, но не могу отделаться от мысли, что мои слезы отличаются. Я гляжу на нарядных Джаспера и Дейзи — Джаспер в рубашке из ткани «Оксфорд» с раздражающим воротником, Дейзи в платье своей бабушки, белых носочках и туфельках от «Mary Janes» — стоящих рядом с их одноклассниками, невинных, нервничающих, радостных и вспоминаю, как Ник тоже сиял, шел с высоко поднятой головой и вся жизнь была перед ним.
Где он теперь?

На улице небо испачкано синими мазками туч, гроза прошла стороной и скоро начнется лето — но ничего из этого не улучшает моего настроения.
Я стою на кухне, кипячу воду, чтобы сделать чай. Звонит телефон. Моя реакция предсказуемо-тревожна. Кто еще может звонить так рано? Это наверняка Ник. Но когда я берусь за телефонную трубку, то говорю себе: «Нет, это не Ник», чтобы немного унять горечь разочарования, если окажется, что это не он.
Это не он.
— Это Сильвия Робертсон, — говорит женщина бодрым голосом. — мама Джонатана. Я тренер из «Злого Тунца». Тренер команды по плаванью, членом которой является Джаспер, спрашивает, можем ли мы встретиться с ней в закусочной на следующей неделе, чтобы обсудить план тренировок.
— Конечно. С радостью.
Я собираюсь повесить трубку.
— Вперед, «Злой Тунец»! — весело восклицает она.
— Вперед, «Злой Тунец».
На кухне тихо. На полке над раковиной, рядом с фарфоровой посудой, стеклянной посудой и чайными чашками стоит фотография. На этом снимке мы запечатлены на лодке, где-то на озере. Мой отец в солнечных очках и рыболовной шляпе машет рукой и улыбается. Дейзи, совсем еще малышка, сидит на коленях у Карен. Ее лицо скрыто за широкополой шляпой. Мальчики на переднем плане улыбаются прямо в камеру. Джаспер недавно подстригся, так что каштановые волосы обрамляют его острое личико, Ник в коротких шортах, с блестящими брекетами. Мои мальчики. На обороте фотографии есть подпись «10.12.96», Нику в тот момент было четырнадцать.
Где он сейчас?

Тем временем, за холмом, в доме родителей Карен, расположенном неподалеку от каньона, Дон выбирается из своего кабинета и усаживается в излюбленном солнечном углу гостиной. В поношенных футболке и шортах, со стоптанными шлепанцами на ногах, он сидит на стуле из ротанга и читает про лорда-адмирала Нельсона. Нэнси занимается садом, стоя на одной из его извилистых тропинок, когда ей приходит в голову, что стиральная машина, должно быть, уже завершила цикл. Она убирает свои ножницы для обрезки листьев в кожаный чехол на поясе и направляется к дому. Сняв садовые перчатки, она проходит через заднюю дверь, спускается по лестнице и попадает в захламленный подвал, где стоит характерный запах плесени и хозяйственного мыла. Помимо стиральной машины и сушилки, здесь есть еще швейная комната и крохотная спальня, где жил ее сын, когда был подростком. На одной из стен развешаны луки — это подарки от членов племени черноногих индейцев — которые преподнесли еще ее родителям. Спальня сейчас пустует, там спят ее внуки, когда ночуют у них.
Прежде чем она сможет развесить свежевыстиранные простыни и наволочки на сушилке, надо выгрузить их из стиральной машины. Пока что она переносит их на кровать.
И кричит.
Кто-то лежит под грудой шерстяных одеял.
Набравшись смелости, она приглядывается получше и понимает, что это Ник, дрожащий, похожий на обтянутый кожей скелет, который спал, но пробудился от ее крика.
— Ник! — восклицает она. — Что ты…
Захваченный врасплох, полностью одетый, в джинсах и рубашке с длинными рукавами, Ник смотрит на нее темными глазами. Он садится на кровати.
— Что? Бабушка…
Они оба застывают.
— Что ты здесь делаешь?
— Нэнси, — начинает он, — я…
— С тобой все в порядке?
Он встает на ноги, хватает свою сумку, извиняется, запинаясь.
— Ник, нет, — говорит Нэнси. — Все хорошо. Просто ты меня до смерти напугал.
— Я… извини.
— Ник, ты принял наркотики?
Он ничего не отвечает.
— Ты можешь приходить сюда, когда захочешь. Все в порядке. Просто предупреждай заранее. Не прячься. У меня чуть сердечный приступ не случился.
Он выходит из комнаты и поднимается вверх по лестнице. Она следует за ним.
— Ты не голоден? Хочешь я что-нибудь приготовлю?
— Нет, спасибо. Может, банан возьму. Если можно.
— Ник… Чем я могу тебе помочь? — В ее глазах слезы. Она моргает. — Просто скажи, что я могу для тебя сделать.
Ник шепчет что-то бессвязное, извиняется и хватает банан из корзинки на кухне. Он говорит «спасибо» и бормочет «извини», а затем быстро выходит через входную дверь и шагает вверх по дороге.
— Ник! — Она спешит за ним, окликает его, но он не останавливается.
К тому времени, как Нэнси выходит на улицу, его уже и след простыл.
Нэнси звонит мне, чтобы рассказать о случившемся. В это время Дон уже маячит рядом с ней, тоже слушает новости.
У Нэнси есть полное право злиться, но вместо этого она извиняется передо мной.
— Прости, — говорит она, — я не знала, что делать.
Я уверяю ее, что тут ничего нельзя было поделать.
— Мне жаль, что он тебя напугал, — отвечаю я. — Жаль, что ты увидела его таким.
Нэнси не слушает.
— Я пыталась уговорить его остаться, — произносит она. — Он выглядел так…
Она замолкает на полуслове, ее голос мрачнеет.
— Меня это с ума сводит!

В один прекрасный день, спустя несколько дней после выпускной церемонии, я нахожусь в парке вместе с Дейзи и ее одноклассниками, на вечеринке по случаю окончания учебного года. Друг — учитель и по совместительству отец одного из приятелей Дейзи — играет с детьми в игру по мотивам произведений Дж. Р. Роулинг. В его версии квиддича четыре мячика разного размера заменяют собой квоффлы и бладжеры, а вместо золотого снитча у них фрисби. Я присутствую там, но только физически. Согласно старой поговорке, родители могут быть счастливы лишь настолько, насколько счастлив самый несчастный из их детей. Боюсь, что это правда.
Ко мне подбегает запыхавшаяся Дейзи.
— Ты нужен нашей команде, — говорит она, — идем.
Она хватает меня за руку и вовлекает в игру.

На следующей неделе никаких новостей нет, а потом Ник звонит своему крестному отцу, который приглашает его к себе, в дом неподалеку от Твин Пикс. Шокированный его внешним видом — «он выглядит так, словно его в любой момент может ветром сдуть» — он готовит для него жаркое в кастрюле, которое Ник жадно поедает. Он уговаривает Ника отправиться на лечение.
— Со мной все будет в порядке, я уже завязал, — врет Ник. — Мне просто нужно некоторое время побыть одному.
После того, как Ник уходит, друг звонит мне. Он рассказывает мне про этот визит, а потом замолкает.
— По крайней мере, Ник наелся, — говорит он.

В течение следующих двух недель никаких новостей не поступает, есть только постоянная тревога. Я вновь обзваниваю тюрьмы, чтобы убедиться, не арестовали ли его. Вновь звоню в отделения скорой помощи.
Потом брат Карен замечает его (или думает, что заметил его) на Хейт-стрит, свернувшегося клубком на углу улицы, нервного, подозрительно выглядящего, похожего на бродягу. Я места себе не нахожу — ничего не понимаю, пребываю в ужасе. Жизнь не готовила меня к этому беспомощному беспокойству из-за того, что я не знаю, где он сейчас. Я представляю себе Ника на улицах Сан-Франциско, рыскающего там словно дикое животное, раненное и отчаявшееся.

Словно какой-то анестезиолог, руководящий операцией на собственном мозгу, Ник пытался распланировать прием наркотических средств, чтобы достичь максимального наслаждения, но из погони за эйфорией это быстро и неизбежно трансформировалось в попытки избежать ужасов ломки.
В одном из ящиков старого стола в его комнате я нахожу запись в его записной книжке с «мраморной» обложкой, где составлено эдакое «меню» на день:
11/2 грамм спидов
унция грибов
2 таблетки клоназепама
3 таблетки кодеина
2 таблетки валиума
2 экстази

Я пытаюсь писать, но впадаю в ступор.
Карен заходит в кабинет, видит как я сижу там, уставившись в пустоту и вздыхает. Она держит в руках маленький листок бумаги.
— Взгляни, — говорит она, протягивая мне аннулированный чек. Он предназначен Нику. Кривая подпись внизу — явная подделка.
Я говорю:
— Он не стал бы…
Но произнося эти слова, я уже понимаю, что ошибаюсь.
Карен очень любит Ника и она ошарашена, оскорблена и возмущена.
— Бедный Ник, — произношу я. — Он никогда бы не пошел на такое, будучи в здравом уме.
— Бедный Ник?! — она разворачивается и уходит из комнаты.
Я кричу ей вслед:
— Это не его вина!
Она оборачивается и качает головой. Она больше не желает слушать, как я выдумываю оправдания для него.

Я провожу еще несколько ночей, мучаясь от страха. Потом, однажды ночью, когда дети уже спят, Карен, читавшая им на ночь «Тысячу и одна ночь», лежит в постели с газетой, а я работаю в своем кабинете, я внезапно слышу какой-то звук.
Входная дверь?
С отчаянно бьющимся сердцем я иду выяснить в чем дело и в коридоре сталкиваюсь с Ником. Он едва слышно бормочет «привет» и спешит проскользнуть мимо меня, пробираясь к своей спальне, но ненадолго останавливается, когда я требовательно вопрошаю:
— Ник? Где ты был?
Он огрызается:
— Что ты пристал?
— Я задал тебе вопрос: где ты был?
Он явно собирается ответить со всем негодованием, на которое только способен, но оглянувшись на меня через плечо, бормочет: «нигде» и продолжает путь в свою комнату.
— Ник!
Я следую за ним в прокуренную красную пещеру, где Ник копается в ящиках комода. Его взгляд мечется по книжным полкам в шкафу. На нем футболка и потертые, рваные красные джинсы. Шнурки на красных кроссовках «Jack Purcel» развязаны. Носков нет. Его движения хаотичны. Он явно ищет что-то — предполагаю, что деньги и наркотики.
— Что ты делаешь?
Он глядит на меня.
— Не волнуйся, — говорит он. — Я уже пять дней ничего не употреблял.
Я хватаю его сумку, которую он поставил на кровать, открываю ее и копаюсь в карманах его джинсов, выворачиваю носки наизнанку, разворачиваю платки и развинчиваю фонарик (там только батарейки). Пока я этим занимаюсь, Ник прислоняется к дверному косяку и просто наблюдает за мной, скрестив руки на груди.
В конце концов, он криво усмехается и говорит:
— Хватит уже. Довольно.
Он запихивает свою одежду обратно в холщовую сумку.
— Я ухожу.
Я прошу его сесть и поговорить.
— Если ты насчет клиник, то тут нечего обсуждать.
— Ник…
— Нечего обсуждать.
— Ты должен попробовать еще раз, Ник. Посмотри на меня.
Он не хочет.
— Ты все потеряешь.
— Это мое дело.
— Не надо.
— Было бы что терять.
— Ник!
Он проталкивается мимо меня и не поднимая взгляда говорит:
— Прости.
Он мчится по коридору. Пробегая мимо Карен, бросает ей:
— Привет, мам.
А она молча смотрит на него, ничего не понимая.

Карен стоит рядом со мной, все еще сжимая в руках газету. Мы оба смотрим в окно, наблюдая за тем, как он убегает прочь по пустынной улице. Что я мог сделать, не связывать же его? Я хотел бы броситься за ним, но боюсь предстоящей погони и изнуряющего беспокойства, когда он исчезнет у меня на глазах, так что не делаю ничего.

Я просыпаюсь в четыре утра, как и другие родители наркозависимых детей — детей, местонахождение которых им неизвестно. Очередная бесконечная лунная ночь. Внезапно я вспоминаю о том, что сегодня день рождения Ника. Сегодня моему сыну исполнилось двадцать. Я борюсь с острым приступом самоистязаний. Что-то же я мог бы сделать. Я не должен был позволять ему сбежать. Я должен искать его.

Нам уже сто раз говорили, что наркомания — прогрессирующее заболевание. Но я не полностью осознавал это, до того, как однажды утром раздался телефонный звонок.
Это Джулия, девушка Ника, с которой я познакомился прошлой зимой в Бостоне. Теперь, когда Ник пропал и их планы насчет Китая пошли прахом, она звонит из дома своих родителей в Вирджинии и ее голос дрожит. Она плачет.
— Ник украл шприцы из дома моей мамы, когда гостил здесь в прошлом месяце, — рассказывает она мне.
— Шприцы?
— Ей они были нужны, чтобы колоть средство от рака. А еще он украл морфий.
Она рыдает.
— Я не знаю, что сказать.
— Как и я.
После паузы она говорит:
— Я вам только одно могу сказать. Не помогайте ему. Не давайте ему ни цента. Он пойдет на все, что угодно, лишь бы уговорить вас ему помочь. А потом отправится к своей маме. Если вы ему поможете, то этим лишь приблизите его смерть. Это один из немногих уроков, которые в нашей семье извлекли из зависимости моей сестры.
— Я понятия не имел, что происходит. Я идиот. Я был уверен, что ему стало лучше. Я думал, что в прошлом году он все время был «чист».
— Вы хотели верить ему, так же, как и я.
Она собирается закончить разговор.
— Исходя из опыта с моей сестрой, я вам только одно могу посоветовать: берегите себя.
— И ты тоже.
Даже после всего, через что мы прошли, я все равно ошарашен. Ник колется — вкалывает наркотики в свои руки, те самые руки, которые еще недавно держали баскетбольный мяч и строили замки из Лего, руки, которыми он, сонный, обнимал меня за шею, когда я поздно вечером нес его в дом из машины.

Мы обещали детям, что завтра свозим их в Океанариум Монтерей-Бей. Пропасть между двумя мирами продолжает ошеломлять и разрушать. Иногда кажется невозможным то, что эти два мира сосуществуют рядом друг с другом. Нет смысла сидеть дома у телефона, ожидая звонка, которого не будет. Мы стараемся продолжать жить.

Мы едем в Монтерей, по пути останавливаясь в Санта-Круз, где мы спускаемся со скалы, цепляясь за неровные выступы, прямиком к пещере, находящейся над пенящейся и бурлящей водой. Скалы тут скользкие от морской воды. Дети купаются неподалеку от пляжа Коулз. Мои дети (все трое), кажется, чувствуют себя в море так же комфортно, как и на суше. Они как дельфины.
В океанариуме мы смотрим фильм о безлюдном заливе и сотнях кормящихся там бакланов. Птицы играют и плещутся в прибое. Потом, словно бы из неоткуда, вместо с волной на поверхность извергается серое зло, со ртом, полным клыков, гигантская белая акула, и проглатывает одного из бакланов целиком. Хвост акулы щелкает над водой словно хлыст, и она снова скрывается из виду. Я чувствую себя бакланом. Акула появилась из глубин. Я беспомощно наблюдаю за этим — вижу, что жизнь Ника в опасности — что он на грани смерти. Но как бы ужасно я себя не чувствовал из-за подобных мыслей, показывать этого нельзя.
После океанариума мы едем по шоссе 1 в Кармел-бай-Си, где дети играют на пляже, а потом, в парке, карабкаются на древнее дерево менциса с отслаивающейся корой, вызывающей ассоциации с тем, как отмершая кожа отслаивается после солнечных ожогов. Наблюдая за детьми, я ненадолго расслабляюсь, но тревога прочно поселилась в моем теле.
Мы едем домой. Мы не говорим про Ника. Но это не значит, что мы о нем не думаем. Его зависимость и ее брат-близнец, призрак смерти, нависший над ним, витают в воздухе, которым мы дышим. Мы с Карен пытаемся подготовиться к тому, что следующий телефонный звонок может принести самые плохие вести.

Ника все еще нет. Жизнь продолжается. Карен сегодня работает допоздна в своей мастерской, а я везу Джаспера с Дейзи на ужин в «Pine Cone Diner». После этого мы заходим в супермаркет. В «Palace Market» почти нет покупателей. Я качу тележку вверх-вниз по проходам. Джаспер и Дейзи продолжают бросать в тележку хлопья «Cocoa Puffs» и печенье от «Орео», а я продолжаю вытаскивать их обратно, пока в конце концов не повышаю на них голос, прося прекратить это. Я посылаю их в разные стороны за продуктами, которые нам действительно нужны: за молоком, маслом, хлебом. Я рассеянным взглядом окидываю полки с макаронами, когда на весь магазин начинает играть песня Эрика Клэптона о смерти его сына.
Если я увижу тебя в Раю, вспомнишь ли ты мое имя?
Это больше, чем я могу вынести. Я рыдаю посреди супермаркета. Джаспер и Дейзи, держащие в руках продукты из списка, одновременно выныривают из-за угла и застают меня в слезах. Они ошарашены и испуганы.
Совет родителям наркозависимых: тщательно выбирайте музыку. Держитесь подальше от «Мир прекрасен» Луи Армстронга, которую проигрывают в рекламах Кодак и Полароида, а также во многих других рекламных роликах, избегайте «Повернись», «Рассвет, Закат» — и еще миллиона других. Сторонитесь «Сколько угодно раз» Синди Лопер и вот этой песни Эрика Клэптона, посвященной его сыну. Однажды я был застигнут врасплох «Аллилуйя» Леонарда Коэна. Не слушайте сентиментальную музыку. Брюс Спрингстин может быть опасен. Джон и Йоко. Бьорк. Дилан. Я захлебываюсь эмоциями, когда слышу Нирвану. Хочу орать как Курт Кобейн. Хочу орать на него.
Но музыка — это еще не все. Есть множество других опасностей.
Проезжая по шоссе 1 я вижу вздымающиеся волны. Или, добравшись до развилки, где две дороги встречаются близ Ранчо Никасио, вспоминаю, как мы сворачивали налево, направляясь в бассейн.
Звезда, падающая тихой ночью над вершиной холма Олема.
Шутка, которую я услышал от друзей — Ник ее оценил бы.
Дети делают что-то смешное или милое.
История.
Потертый свитер.
Фильм.
Ощущение свободы и радости, когда катаюсь на велосипеде.
Миллион моментов.

В течение следующих двух недель мы не получаем никаких новостей, до тех пор, пока он не присылает мне емейл. Первая моя реакция — облегчение — он жив, более-менее в здравом уме и способен передвигаться, раз сумел добраться до компьютера в публичной библиотеке и написал мне. Он просит помощи, немного денег, чтобы ему не пришлось жить на улице. Я отвечаю, что могу помочь ему снова отправиться на лечение, это единственный вариант. Я не следую заветам «Анонимных алкоголиков» с их «жестокой любовью» и не сделался бесчувственным. Просто мет победил в этом сражении, и я сдался.
Выручать его, платить по его долгам, насильно таскать к мозгоправам, к наставникам, забирать с улицы — все это было бесполезно; мет не сокрушим. Мне всегда казалось, что бдительности и любви хватит, чтобы обеспечить моим детям достойную жизнь, но теперь я знаю, что этого недостаточно.
Он отклоняет мое предложение.

Преподаватель из Хэмпшира, обучающий писательскому мастерству, который записал Ника на свой курс после того, как они пожали друг другу руки, узнает, что Ник сорвался и пишет мне:
«Когда Ник в завязке, то он блистает. За эти годы я похоронил столько людей, что не могу не переживать за него».

После очередной мучительной недели Ник звонит, говорит:
— Привет, пап, это я.
— Ник.
— Как поживаешь?
— Это не имеет значения. Как ты?
— Я в порядке.
— Где ты?
— В городе.
— Тебе есть где жить? Где ты ночуешь?
— У меня все нормально.
— Послушай, Ник, давай встретимся?
— Не уверен, что это хорошая идея.
— Просто встретимся. Я не буду на тебя давить. Просто пообедаем.
— Ну… можно.
— Пожалуйста.
— Ладно.
Почему я хочу увидеться с ним? Каким бы нереальным это не казалось, я все еще надеюсь, что смогу до него достучаться.
Вернее, не совсем так.
Я знаю, что не смогу, но по крайней мере у меня будет возможность дотронуться до его щеки.

Ник решает, что мы встретимся в «Steps of Rome», кафе на Коламбус-авеню, в Север Бич, районе, где мы жили, когда он был маленьким. Ник играл в Вашингтон-Сквере, расположенном напротив церкви Святых Петра и Павла. Порой мы заглядывали в книжный магазин «Огни большого города», а потом шли вниз по практически вертикальным улицам к пристани, где садились на бордюр и наблюдали за тем, как оркестр «Human Jukebox» играет на их трубах, а потом пили банановые коктейли в кондитерской «Ghirardelli Chocolate Company». Пересекая Бродвей в китайском квартале, мы покупали китайскую капусту и дыни, а потом останавливались в кофейне «Caffe Trieste», чтобы выпить кофе и горячего шоколада. Иногда мы устраивали ранний обед в суши-баре, где Ник заказывал тэмпуру с гарниром из одних оранжевых овощей (моркови и батата). Или заглядывали в итальянский ресторан «Vanessi», где официанты в бордовых пиджаках и мятых черных брюках, поднимали его, светловолосого, с большой щелью между передними зубами, и усаживали на стул рядом с барной стойкой, где высилась стопка телефонных справочников. Глаза Ника округлялись, когда он наблюдал за тем, как пиротехники от мира поваров наливали бренди на сковородки. Алкоголь загорался, Ника был заворожен этим зрелищем. Повара помнили его любимые блюда: детская порция салата «Цезарь»,
треугольник равиоли, и Сабайон, десерт, взбитый в медной миске.
Направляясь домой, мы проходили мимо девушек, которые красовались перед дверями стриптиз-клубов на Бродвее, Ник узнавал их по костюмам (Чудо-Женщина, Ши-Ра, Женщина-Кошка и тд). Он был уверен, что они настоящие супергероини, оберегающие Север Бич. Когда он становился сонный, я нес его домой и его крохотные ручки обвивали мою шею.

Я занимаю угловой столик в «Steps of Rome» и нервно жду его. С тех пор, как рациональность и любовь, силы, на которые я опирался в своей жизни, меня предали, я нахожусь на неизведанной территории. В " Steps of Rome» пустынно, только пара официантов складывают салфетки у барной стойки. Я заказываю кофе и ломаю голову, обдумывая, какие же мои слова могут на него подействовать. Я жду битых полчаса, страдая от удушающей тревоги вкупе с горечью и яростью. Спустя сорок пять минут я прихожу к выводу, что он не придет — а чего еще было ожидать? — и ухожу. Однако я не желаю сдаваться, поэтому обхожу вокруг квартала, возвращаюсь, заглядываю в кафе и снова совершаю обход квартала.
Спустя еще полчаса, когда я уже в самом деле (наверное) готов уйти домой, я вижу его. Он идет мне навстречу, но взгляд его устремлен вниз, обмякшие руки висят по бокам, и он больше, чем когда-либо, походит на призрачную копию автопортрета Эгона Шиле, развращенного и потерянного.
Заметив меня, он останавливается, а потом осторожно подходит ближе. Мы неуверенно обнимаемся, мои руки сплетаются вокруг его позвоночника с выступающими косточками, и я целую его в щеку. Он смертельно бледен. Разомкнув объятия, мы садимся за столик у окна. Он не смотрит мне в глаза. Не извиняется за опоздание. Он сгибает и разгибает соломинку, нервно качается на стуле, его пальцы дрожат, его челюсть дергается и он скрепит зубами. Мы делаем заказ. Предупреждая любые вопросы, он говорит:
— У меня все отлично. Я занимаюсь тем, чем должен заниматься, впервые в жизни сам за себя отвечаю.
— Я очень за тебя волнуюсь.
Спустя секунду:
— Как Карен и дети?
— У них все хорошо. Они в порядке, но мы все за тебя волнуемся.
— Ясно-понятно.
— Ник, ты готов бросить? Вернуться к нормальной жизни?
— Не начинай.
— Джаспер и Дейзи скучают по тебе. Они не…
Он перебивает меня.
— Я не собираюсь это выслушивать. Не навязывай мне чувство вины.
Ник скребет вилкой по тарелке, пьет кофе. Когда он отбрасывает волосы со лба, то я замечаю там синяк, но ни о чем не спрашиваю. После того, как мы прощаемся, я наблюдаю за тем, как он встает и уходит. Он дрожит и держится за живот. Зависимость Ника приучила меня к тому, что родители могут вынести практически все. Каждый раз, когда кажется, что мы достигаем предела выносливости, мы все равно движемся дальше. События развиваются совсем не так, как я представлял, и я поражаюсь собственной способности рационализировать и терпеть то, что раньше считал немыслимым.
Рационализация прогрессирует.
Он просто экспериментирует. Это такая фаза. Это всего лишь марихуана. Он накуривается всего раз в неделю. По крайней мере, он не употребляет тяжелых наркотиков. По крайней мере, это не героин. Он никогда не будет колоться. По крайней мере он жив. Также я выучил (через боль, как всегда и бывает в подобных случаях), что родители готовы проявить куда большую гибкость в надеждах и мечтах о детях, чем можно себе представить. Пока Ник рос, я предполагал, что буду доволен его жизненными выборами. Но по правде говоря я нисколько не сомневался, что он поступит в университет. Разумеется поступит. Это никогда не ставилось под вопрос. Я воображал, что у него будет хорошая работа, любовь, и, может быть, собственные дети.
Но по мере того, как его наркозависимость усиливалась, я пересматривал свои надежды и ожидания. Когда стало понятно, что он вряд ли закончит университет, я научился жить с мыслью, что он пропустит обучение там и сразу найдет себе работу. Ничего страшного. Многие ребята идут обходными путями, находясь в поисках своего призвания.
Но и это тоже стало казаться нереальным и поэтому я пришел к заключению, что буду рад, если он обретет покой. Однако, поскольку его наркозависимость продолжает усиливаться, я живу с осознанием того, что не приходится мечтать даже о каком-то подобии нормальной или здоровой жизни, мой сын рискует не дожить до своего двадцать первого дня рождения.

Лето заканчивается.
Каждый раз, когда звонит телефон, у меня все сжимается внутри. На протяжении долгого срока после того, как эйфория от мета пропадает — Теннесси Уильямс в «Кошке на раскалённой крыше» описывал подобное состояние (только там речь шла об алкоголе) следующим образом: «Я никогда больше не дойду до предела» — наркоманы чувствуют волнение и растерянность, многие из них не спят и едят.
Родителям наркозависимых тоже не спится.

@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», Красивый мальчик, никки сын метамфетамина

---

Команда скелетов

Из самых страшных: Бабуля, Плот (теперь я передумал романтично купаться ночью с женой на ближайшие лет десять, пожалуйста), Нона, Обезьяна.
Из лиричных: Короткая дорога миссис Тодд, Протока, отчасти - Всемогущий текст-процессор.
В " Баллада о гибкой пуле" наконец узнал, что же за форниты такие, о которых поел Медведев:

Можно и дальше со спокойной совестью сорить на свою клавиатуру - это я не просто мусорю, а подкармливаю форнита. То-то эта клава такая живучая Оффтоп, но я вообще очень люблю свою клаву, там давно стерлись все буквы, печатать можно только вслепую и поэтому ею никто кроме меня нормально пользоваться не может.
Рассказы про утреннюю доставку не понял, там как-то не наблюдается сюжета, просто дичь-зарисовки.
ну и "Туман" отличная повесть, пора бы и экранизацию зажевать. Типичный Кинг с его любовью к "куча людей с разными характерами заперты в замкнутом пространстве и едут крышей, срываясь друг на друга, хотя есть внешняя угроза пострашнее".

@темы: любите книги. пусть это старомодно, но всегда взаимно.

---

Актуальные темы в первой половине последнего (плаааааак) сезона Боджека: мегакорпорации, поглощающие все и вся, выдуманная депрессия, бесполезность рехабов, лицемерные псевдо-феминистичные изменения в Голливуде, проблемы матерей-карьеристок и ПОСЛЕДСТВИЯ самых ужасных поступков Боджека, совершенных им в прошлых сезонах. Выживет ли Боджек после того как все эти последствия разом обрушатся на его голову? Хочется верить, что да, ведь в этот раз он действительно готов измениться и принять себя.
Боджек задал настолько высокую планку для мультсериалов, сложно представить кто в будущем сможет его превзойти.

@темы: сериалы

---

Эйфория

Наверное, самый мрачный сериал о подростках из всех, что я видел. "Причины" нервно курят за школкой по сравнению с ним. У всех главных героев проблемы с психикой, застарелые травмы и/или ебанутые семьи.
Главная героиня, по совместительству рассказчица - Ру и она наркоманка, которая пытается завязать (примерно с тем же успехом, что Никки в универе пытался, хотя она вынесла побольше дерьма, прежде чем снова схватилась за таблетки). Ее младшая сестра наблюдала ее передоз и все еще в ужасе. Ее отец умер от рака. Ее новая влюбленность - транс-девушка со склонностью к селфхарму, недавно переехавшая в их город, полиаморка, да еще и влюбленная в парня-психопата. Нейт - тот самый парень-психопат, а еще одновременно гей (ну, как минимум, би) и гомофоб-спортсмен, с травмой на почве того, что его отец, примерный семьянин, тайно трахает в отелях транс-девушек. Девушку Нейта зовут Мэдди и у них сложные абьюзные отношения (которые я тем не менее шипперю больше, чем Ру и Джулс, потому что об полиаморию всегда сквикаюсь). Еще там есть пухляшка Кэт, которая из скромняшки скоропалительно превратилась в шлюшку из-за неуверенности в себе, раздевалась за биткоины в беседах по скайпу с различными крипоидами. Или вот влюбчивая Кэсси, с матерью-алкоголичкой и отцом-героинщиком, влюбляющаяся в каждого, кто с ней встречается. С парнями ей не слишком везет, поэтому домашнее порно с ней видели почти все в школе.
Сериал одновременно адовый и не старающийся вогнать тебя в пучины депрессии, посыпанный блестками, черным юмором, с абсолютно ненатуральным (красивым очень) неоновым освещением. У них есть драма, но нет натужной ДРАМЫ. Вот как с историей из первой серии, что секс-видео с Кэт выложили в сеть, но это не стало для нее концом света и вообще через пару дней ее одноклассники забили на этот случай, переключившись на другие новости. Топчик, 10 из 10.

@темы: сериалы

---

много Тимотеины из Маленьких Женщин:


когда батя завел ребенка от какой-то юной тян и назвал Оливером, а тебе теперь его растить, картина маслом










(это фото похоже на плохой фотошоп)





А еще драма про горшок:

таки правильно я думал, что он страшно переживал из-за потери кудрей

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

Отредактированный вариант перевода "Мы все проебываемся" от Ника Шеффа!

(в конце там еще небольшое интервью с ним и благодарности, это все тоже перевел):
yadi.sk/i/w_sr-3DqWt5V4w
Если где-то у себя будете выкладывать - упоминайте переводчика, пожалуйста.

@темы: We will be victorious, никки сын метамфетамина, Проебы Никки

---

@темы: Музыка странного сна (с)

---

Тимми доказывает, что все же нарастил кое-какие мускулы к Дюне

@темы: шаламэ мое шаламэ

---

@темы: heisenbitch, видяшки