Стори про привидение. От Кафки.
Быть несчастнымКогда это стало уже невыносимым – однажды в ноябре, ближе к вечеру, – и я спешил по узкому ковру моей комнаты, как по беговой дорожке, и, вспугнутый зрелищем освещённого переулка, снова поворачивал, снова обретал в глубине комнаты, внутри зеркала новую цель, и вскрикивал только, чтобы послушать вскрик, которому ничто не отвечает и у которого ничто не отнимает кричательной силы – который, следовательно, восходит без противовеса и не может прекратиться даже, когда смолк, – тогда из стены наружу открылась дверь: столь поспешно, ведь надо было торопиться, и даже запряжённые в коляску лошади внизу на проезжей части, подобно взбесившимся лошадям сражения, вздыбились, обнажая глотки.
В виде маленького привиденья из совсем тёмного коридора, в котором лампа ещё не горела, выскочил ребёнок и замер на цыпочках, на незаметно качавшейся половице. Сразу ослеплённый полусветом комнаты, он было сунулся лицом себе в ладони, но неожиданно успокоился от взгляда в окно, перед крестом которого поднятая взвесь уличного освещения наконец оседала под темнотой. Правым локтем он, опираясь о стену комнаты, удерживался прямо перед открытой дверью и позволял сквозняку снаружи вскользь задевать ему лодыжки, и шею, и виски.
Я немного посмотрел, потом я сказал «добрый день» и взял свой сюртук с экрана перед печкой, потому что не хотел стоять тут полуголым. Чуточку времени я оставался с открытым ртом, чтобы возбуждение покинуло меня через рот. Внутри у меня была нехорошая слюна, на лице у меня дрожали ресницы, короче, вот только этого посещения мне и недоставало, хотя, правда, я его ожидал.
Ребёнок ещё стоял у стены на том же месте, правую ладонь он прижал к стене и, такой розовощёкий, не мог нарадоваться тому, что белая штукатурка стены имела крупные зёрна, и тёр об неё кончики пальцев. Я сказал: «Вы действительно ко мне? Это не ошибка? Легче всего ошибиться в этом большом доме. Меня зовут Имярек, я живу на четвёртом этаже. Так я тот, кого вы хотели посетить?»
«Спокойно, спокойно! – сказал ребёнок через плечо, – всё верно.»
«Тогда заходите сюда, в комнату, я хотел бы закрыть дверь.»
«Дверь я только что закрыл. Не трудитесь. И вообще, успокойтесь.»
«Какой тут труд. Но в этом коридоре живёт уйма людей, все, разумеется, мои знакомые; большинство сейчас возвращаются со службы; если они услышат, что в какой-то комнате говорят, они решат, что просто имеют право открыть дверь и посмотреть, что случилось. Так уж обстоят дела. У этих людей позади дневная работа; от кого они стали бы терпеть стеснение в своей временной вечерней свободе! Вообще-то вы это сами знаете. Позвольте мне закрыть дверь.»
«Ну, что вдруг такое? Что с вами? По мне, пусть входит весь дом. А потом, сказано вам: я уже закрыл дверь, вы что, думаете, вы один можете закрыть дверь? Я даже на ключ запер.»
«Тогда ладно. Мне ведь больше ничего не надо. И на ключ совсем ни к чему было запирать. А теперь устраивайтесь поуютней, раз уж вы здесь. Вы мой гость. Доверьтесь мне полностью. Располагайтесь без опасений. Я не стану вас принуждать ни оставаться здесь, ни уйти. Нужно ли это говорить? Разве вы меня так плохо знаете?»
«Нет. Вам правда незачем было говорить это. Больше того, вам этого не следовало говорить. Я ребёнок; зачем разводить со мной такие церемонии?»
«Всё не так плохо. Конечно, ребёнок. Но вы не так уж малы. Вы уже совсем взрослый. Будь вы девочкой, вам нельзя было бы так просто запереться со мною в комнате.»
«Об этом нам нечего беспокоиться. Я только хотел сказать: то, что я вас так хорошо знаю, мало меня защищает, а только избавляет вас от труда мне врать. Тем не менее, вы делаете мне комплименты. Оставьте это, я требую, оставьте это. К тому же, я различаю вас не везде и не постоянно, особенно в этих потёмках. Было бы много лучше, если б вы велели зажечь свет. Нет, лучше не надо. Во всяком случае, я запомню, что вы мне уже угрожали.»
«Как? Я вам угрожал? Но умоляю вас. Я же так рад, что вы наконец здесь. Я говорю «наконец», потому что уже так поздно. Для меня непостижимо, почему вы пришли так поздно. Поэтому могло случиться, что я от радости говорил несвязно и что вы так вот меня поняли. Что я так говорил, я признаю тысячу раз, хорошо, я угрожал вам всем, чем желаете. – Только не надо спора, Бога ради! – Но как вы могли такое подумать? Как вы могли меня так оскорбить? Почему вы всеми силами стремитесь отравить мне эти краткие мгновения вашего пребывания здесь? Посторонний человек легче пошёл бы мне навстречу.»
«Охотно верю; невелика премудрость. Настолько, насколько вам может пойти навстречу посторонний человек, я уже приближен к вам от природы. И вы это знаете, так зачем огорчаться? Скажите, что хотите разыграть комедию, и я тут же уйду.»
«Вот как? Это вы тоже осмеливаетесь мне говорить? Вы как-то слишком отважны. В конце концов, вы находитесь в моей комнате. Вы как сумасшедший трёте свои пальцы об мою стенку. Моя комната, моя стенка! И потом, то, что вы говорите, смехотворно, а не просто нагло. Вы утверждаете, что ваша природа заставляет вас говорить со мной таким образом. Серьёзно? Ваша природа вас заставляет? Это мило с её стороны. Ваша природа – моя природа, и если я от природы отношусь к вам по-доброму, то и вы не имеете права на иное отношение.»
«Это называется по-доброму?» – «Я о прежнем.»
«Знаете, каким я буду позже?» – «Ничего не знаю.»
И я пошёл к ночному столику, на котором зажёг свечу. В то время у меня в комнате не было ни газа, ни электрического освещения. Потом я ещё некоторое время сидел за столом, пока не устал и от этого, надел плащ, взял с канапе шляпу и задул свечу. Выходя, я зацепился за ножку кресла. На лестнице я встретил жильца с того же этажа.
«Уже опять уходите, вы, паскуда?» – спросил он, покоясь на своих ногах, распространённых на две ступеньки.
«А что мне делать? – сказал я; – сейчас у меня в комнате было привидение.»
«Вы говорите об этом с таким недовольством, будто нашли в супе волос.»
«Вы шутите. Но заметьте себе: привидение есть привидение.»
«Совершенно верно. Но что, если вообще не веришь в привидения?»
«А вы думаете, я верю в привидения? Только что мне толку от этого неверия?»
«Очень просто. Вы всего лишь не должны испытывать страх, когда к вам снова придёт привидение.»
«Да, но ведь это лишь малозначительный страх. Настоящий страх – это страх перед причиной явления. И этот страх остаётся. Он во мне прямо-таки процветает.» – Я принялся от волнения шарить по всем своим карманам.
«Но если вы не боитесь самого явления, вы могли бы спокойно спросить о его причине!»
«Вы явно ещё никогда не говорили с привидениями. Из них же никогда нельзя извлечь точных сведений. Это такое вокруг-да-около. Похоже, что эти привидения больше сомневаются в своём существовании, чем мы, что, впрочем, при их неустойчивости неудивительно.»
«Но я слышал, что их можно приручить.»
«Это вам правильно сказали. Можно. Только кто станет этим заниматься?»
«А почему бы нет? Если, например, это привидение женского пола», – сказал он и вознёсся на верхнюю ступеньку.
«Ах так, – сказал я, – но даже в этом случае не имеет смысла.» – Я осмотрелся. Мой знакомый стоял уже так высоко, что ему приходилось, чтобы видеть меня, наклоняться вперёд под низким сводом лестничной клетки. «И всё-таки, – крикнул я, – если вы отнимете у меня моё привидение там наверху, между нами будет всё кончено, навсегда.»
– «Да это же была только шутка», – сказал он и убрал голову назад.
«Тогда ладно», – сказал я и теперь, собственно, мог бы спокойно отправиться на прогулку. Но из-за того, что я чувствовал себя до такой степени одиноким, я предпочёл вернуться наверх и лёг спать.