Автор: капрал котик
Бета: Dimethyl Sulfoxide
Фандом: Tokyo Ghoul
Основные персонажи: Шу Цукияма (Гурман, Ханамен), Кен Канеки/Хайсе Сасаки (Глазная Повязка, Сколопендра)
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология, Даркфик, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 4 страницы
Описание: Цукияма мечтает вернуть прошлое. Сасаки Хайсе несколько (очень сильно) против.
Примечания автора: По мотивам 39-той главы Re. Не думаю, что план Цукиямы кончится чем-то хорошим. ¯ \ _ (ツ ) _ / ¯
Нет возвращениям
Чужое имя неприятно царапает нёбо при произношении. Цукияме хочется упростить всё прямо здесь и сейчас, назвав Сасаки его прежним, настоящим именем. Ему все кажется, что он присутствует на шуточном маскараде, вроде тех, что устраивались в его любимом ресторане незадолго до начала вечернего шоу, и что достаточно лишь сорвать с Сасаки его маску, конфетную обертку его фальшивой жизни, как обязательно увидишь перед собой улыбающееся лицо Канеки. Его новая маска — отряд куинксов, так называемая семья. О них смешно и говорить, кучка фриков-неудачников. По сравнению с толстой девочкой с двумя хвостиками (у нее даже волосы выглядят толсто) Банджо-сан кажется сильным бойцом. Темнокожий мальчик с тревожным взглядом никогда не станет нормальной заменой малышки Хинами. И уж конечно, никто в целом мире не смог бы сравниться с Цукиямой!— Они тебе не нужны, — отмахивается от отряда куинксов Цукияма, воспринимая их как мелкую мошкару, залетевшую в комнату. Пока что он делает подобные выводы у себя в голове, не озвучивая их.
Сасаки Хайсе хмурит брови, глядя на него. Говорит отрывистыми фразами, как будто, вот смешной, надеется побыстрее закончить разговор. Он больше не краснеет, как девственник-подросток, а из его взгляда исчезла нотка безумия. Цукияма наклоняется ближе к нему, чтобы вдохнуть пьянящий аромат, исходящий от его кожи. Канеки может сколько угодно менять цвет волос и склад характера, но его запах остается прежним. Совершенным.
Цукияма искренне полагал, что во время их вынужденной разлуки и он не останавливался в развитии. Он больше не хотел есть Канеки — чем не прогресс? Как пришлось выяснить на практике, жизнь без Канеки не представляла для него никакого интереса. Может быть, все дело было в удивительном запахе полугуля, а может, и в чем-то большем. Цукияма, разумеется, не собирался признаваться Канеки в любви… Но ведь именно он вернет ему воспоминания и избавит от ненужного балласта, по недоразумению именуемого отрядом следователей. Это дорогого стоит, верно? К гулю, который способен на такие подвиги, будет особое отношение. Между ним и Канеки возникнет нерушимая связь. Они снова будут жить вместе и защищать друг друга. Друзья. Да, друзья, по-настоящему близкие.
Рука Цукиямы накрывает теплую руку Хайсе. Хайсе вздрагивает и отодвигается. Он чувствует угрозу, исходящую от собеседника. Мальчик с белыми волосами, без спросу поселившийся в его сознании, намекает, что мог бы многое рассказать о Цукияме Шуу, но Сасаки отгораживается от него. Это сложно делать, с каждым днем всё труднее. Надо представлять, как зажмуриваешься и закрываешь уши. Не хочу, не буду, мне этого не нужно.
Сасаки не желает знать ничего о прошлом, кроме того, что относится к последним трем годам его жизни. Первым и последним. Он хочет жить, как и все, кто однажды был рожден. Прошлое должно лежать в могиле до тех пор, пока не будет окончательно сожрано червями. Сасаки заранее отвергает все, чем пытается увлечь его новый (старый) знакомый. Черт, он готов разлюбить книги, если это позволит избавиться от голосов в голове. Он — бедная ящерица, неспособная избавиться от хвоста, змея, которая лишь наполовину сбросила старую чешую.
— Я не думаю, что нам стоит встречаться, — говорит Сасаки. Он очень вежливый и тихий человек, но довести можно каждого, и он близок к тому, чтобы вспомнить ругательства, подслушанные в курилке Управления. Раздосадованные следователи знали толк в оскорблении человеческого достоинства.
Да и человек ли перед ним?
Позволь подсказать тебе ответ.
Убирайся.
— Скоро вы измените мнение обо мне, — отвечает чертов Шуу и лучезарно улыбается, словно и не слышал, что именно ему было сказано и каким тоном.
Сасаки снова не воспринимают всерьез. Он вечный мальчик для битья, тот, кто платит по чужим счетам.
— Этого не произойдет, — твердо произносит Сасаки.
На пять минут позже, чем нужно было. Пока он набирался смелости, Цукияма успел исчезнуть из его поля зрения. Жаль, что не из его жизни.
Ты не сможешь от него избавиться.
Потому что ты не смог? Я — другой человек. Сам увидишь, что с ним станет, если попробует встать на моем пути.
В голове это звучит отважно, но седой мальчик видит его изнутри, в буквально смысле насквозь, и он смеется звенящим, острым смехом (каждый звук - как ногтем по стеклу, из-за чего уверенность Хайсе тает.
Они видят совсем разные сны.
Цукияма, после многих ночей, потраченных на борьбу со душащими его слезами и отчаянием, ныряет в мир грез легко, как в теплую ванну. Он видит прошлое, которое в его фантазиях является одновременно и будущим. Возмужавший Канеки, чьи кончики волос едва-едва белеют, сам ластится к нему на диване в их квартире, запрокидывает голову в фирменном жесте всех девушек вампиров. Можно уткнуться носом в ямку на его шее и захлебнуться тем запахом, что сводит с ума. Можно прижаться губами к этой белоснежной коже и провести по ней языком без желания укусить. Можно почувствовать, как бьется чужой пульс. «Мы живы, мы здесь, мы счастливы». Цукияме так легко, что он мог бы взлететь, но краешком сознания он осознает нереальность того, что видит, и не хочет нарушать цельность сна фантастическими действиями, боясь спугнуть свое фантомное счастье. Канеки улыбается ему одному.
В саду роз, который снится Канаэ, цветы теряют лепестки. Розовые, алые, белые и даже черные, они кружатся в воздухе и падают на руки верному слуге. То, что когда-то случилось, нельзя повторить. Если в твою жизнь приходит осень, ты должен смириться с неизбежным и приготовиться переждать холода. Может быть, розы вновь расцветут в следующем году, но это будут уже совсем другие цветы. Канаэ плачет, упав на колени, пробует вернуть лепестки обратно на стебли и плачет еще сильнее, когда терпит неудачу. Он боится, что весна никогда не наступит.
Хайсе видит свой дом. В этом доме живут его дети, его дорогие и любимые дети. Он питает нежные чувства даже к несговорчивому Уриэ, который поджимает губы таким образом, что они буквально исчезают с лица. Дети сидят за столом и лениво переругиваются в ожидании ужина. Хайсе вытаскивает из кастрюли куски обваренные человеческого мяса и раскладывает их по тарелкам. Неаппетитно на вид, но что уж поделать. В человеческом мясе содержится много питательных веществ, а его дети еще растут, им нужно правильно питаться. После ужина он обязательно побрызгает в комнате из флакончика с освежителем воздуха. Когда тебе приходится есть, а тем более готовить эдакую гадость, поневоле научишься не присматриваться к плодам трудов своих. Не обращать внимание на то, что расстраивает тебя.
Он же научился не думать о том, что его дети бывают похожи на тряпичных кукол, а мать готова застрелить его по первому же приказу начальства. Что же касается отца, то на него в принципе не выходит долго смотреть. Нестерпимо начинают болеть глаза, до такой степени, что хочется выдрать их из глазниц. Но это было бы против правил. К тому же, невежливо. Отец может огорчиться.
Хайсе ставит перед детьми тарелки с ужином. Самую большую порцию — для Сайко, самую маленькую — Уриэ, он тщательно следит за своим весом.
Наблюдая, как они едят, Хайсе потирает подбородок. Улыбается и потирает подбородок, до тех пор, пока с него не начинает капать кровь. Он счастлив, что очередной день закончился так, как должно. В туалете у них совсем не пахнет, как в туннелях канализации. Пол в гостиной не выложен клеткой. Ему плевать, сколько будет, если отнять семь от тысячи. Он потирает подбородок и улыбается. Надеется, что дети поблагодарят его за старания, когда будут вставать из-за стола.
*
Хайсе закрывает Цукияме глаза до того, как вытаскивает из его тела острие кагуне. Оно выходит наружу с неприятным, вязким звуком, какой получается, когда из болота достают палку.
— Ничего личного, — говорит Хайсе вполголоса, как будто приносит извинения. Он совсем не любит убивать, это худшая часть его работы, но все же необходимая.
Он никому не расскажет о том, что нанес первый удар до того, как Цукияма выпустил свой кагуне, подтвердив догадки следователя, ясно показав, что принадлежит к числу гулей. Окажись он человеком, Сасаки стал бы настоящим убийцей.
Гулей не убивают. Их истребляют и от них избавляются. В глазах общества эти слова имеют совсем другую окраску, а схожесть гулей с представителями рода человеческого лишь ухудшает ситуацию. Хайсе думает, что гули — кривое зеркало мира людей. Кому приятно ежедневно любоваться на собственные пороки, более того, знать наверняка, что они могут прикончить тебя. Это не «может быть, ты заболеешь раком, а может быть, и нет» от сигарет и не «твоей печени не понравится эта алкопати». Встреча с гулем в 99% случаев заканчивается смертью человека. Люди истребляют зверей и поднимают бунт, когда их убивают. Этот мир полон двойных стандартов.
Истребляя Цукияму, Сасаки думает не о них. Он действует в соответствии с личным желаниями. Желанием сохранить семью. Желанием оставаться в здравом уме. Эгоизм? Что ж, можно назвать и так. Некоторые двери должны оставаться закрытыми, и он цербером стоит на страже собственного маленького ада. Он видел того, другого. Знает, каким безжалостным он может быть и как изворотливо врет. Полугуль, которым он был прежде, этот Канеки, совсем не нравится Сасаки. Да, в нем несомненно было много хорошего, не зря же Хинами с такой нежностью вспоминает «братика», а Шуу буквально упал ему в ноги во время их первой встречи, но на Сасаки Канеки никогда не взглянет, как на них. Сасаки грустно из-за того, что он не может дать гостям из прошлого того, на что они рассчитывают, но он и не ангел и не собирается жертвовать собой ради тех, кого не знает. Ему нужно думать о близких.
И все-таки… Гуль почти не сопротивлялся, он до последнего пытался воззвать к тому, другому. Хайсе чувствовал, как другой бросался на запертую дверь в его сознании. Отринув образ ребенка, он вернулся к тому, что было прежде. Седой безумец в оборванной одежде. На сей раз дверь устояла. Скорее всего, Шуу значил для Канеки меньше, чем хотел думать.
— Извините, — говорит Хайсе, старательно отводя взгляд от тела. Теперь единственное, что он может сделать для Цукиямы, это не позволить превратить его кагуне в куинке. — Простите, но он не вернется. Он мертв, а я проживаю каждый день, как последний. Он беспокоился о вас. У меня тоже есть люди, которых я готов защищать любой ценой. Простите, пожалуйста, но я боюсь умирать. Если ему доводилось проходить через это, значит, он должен понимать, что я чувствую.
Мучаясь от чувства вины, он отвешивает трупу низкий поклон. На лице Цукиямы Шуу навечно застыло удивленно-обиженное выражение.
Позже, уже после того, как тело Цукиямы забирают младшие сотрудники Управления, мысли Сасаки от актов самоуничижения перескакивают на более тривиальные темы. Удивительное свойство человеческой психики. Невозможно страдать без перерыва, забыв про бытовые дела. Хайсе размышляет о том, что нужно зайти в продуктовый и запастись продуктами на всю следующую неделю. Сегодня, к примеру, он может приготовить на ужин кабачки. Ширазу и Уриэ будут не в восторге, зато Муцуки к ним хорошо относится, а его… говорить это вслух было бы верхом непедагогичности, но Муцуки-куна он любит чуть больше, чем остальных.
Решено, значит, кабачки, — окончательно утверждается он в своем решении, после чего ускоряет шаг. Беспорядочно шарит руками по карманам пальто, пытаясь припомнить, брал ли с собой бумажный пакет, когда утром выходил из дома. Чуть не врезается в фонарный столб, делает зигзаг и вместо этого вступает ногой в лужу. Ругается шепотом.
Одним словом, живет.
То, что случалось однажды, не может повториться.