Этой книги даже на лайвлибе не было указано, все сам, все сам!
Так вот, история "первые месяцы Империи, взгляд со стороны того, что еще недавно было Энакином". А заодно кучки выживших джедаев, чудом переживших Приказ 66 и пытающихся бросить вызов Империи. Оказалось, что насчет позиции Палпатина касательно остатков Ордена я думал неправильно. Ему все равно, он (не без оснований) считает, что они ничего не смогут сделать с установившимся порядком и не собирается вести на них целенаправленную охоту. А вот у Вейдера зудит, он навоображал себе, что джедаи представляют серьезную угрозу и гоняется за ними по Галактике, со снисходительного палпатиновского позволения.
К концу книги в Вейдере не остается ну совсем уж ничего от мальчика Энички, одна тупая жажда власти и древних знаний ситхов, хотя еще в начале он логично вопрошает Сидиуса нахуа знания эти сдались тому, кто все равно не может их применить и получать удовольствие от жизни тоже не может, поскольку стал ходячей страшилкой императора, его цепной собачкой Баскервилей.
Раздвоение личности - верный путь к установлению какого-никакого баланса в своей душе, этот фокус я отлично знаю еще по Токийскому Гулю. В Мести ситхов намечалось четкое разделение на "Энакин" и "ситх Дарт Вейдер", тут оно достигает апогея. Воспоминания о прошлом успешно подавлены, старая личность растворена в кислоте, новая... Лучше бы умер на Мустафаре, чем вот так.( Крайне неприятно следить за тем, как он увязает в самообмане все глубже, знает, что Сидиус им манипулирует, а поделать с этим все равно ничего не может.
Незнакомых джедаев, на мой вкус, в книге слишком много, примерно как вдовы в "Кеноби", все равно им стараешься не симпатизировать, потому что догадываешься, что большинство из них не жильцы. Чубакка еще мелькает. И сенатор Органа. Вейдер чуть было не столкнулся с Леей, когда прилетел во дворец Органы за одним беглым политиком. Более того, видел Лею по видеосвязи! Если бы не был столь зациклен на мести и поисках могущества, мог бы что-то почувствовать относительно ее, наверное.
Длинные жалобы Вейдера на его (панцирь) костюм Вейдер шагал в направлении люка.
«Но разве это ходьба?» задумался он.
После стольких лет конструирования и восстановления дроидов, ремонта двигателей лэндспидеров и космических истребителей, совершенствования механизмов, управлявших самой первой из его искусственных рук, он находился просто-таки в смятении из-за некомпетентности медицинских дроидов, ответственных за воссоздание его тела в корускантской лаборатории Сидиуса.
Его легированные голени были обтянуты полосками той же брони, из которой была сделана и перчатка, скрывавшая протез его правой ладони. Обрубки его настоящих конечностей оканчивались слоями трансплантированной кожи; механизмы, приводившие в движение руки и ноги, соединялись с особыми модулями, служившими интерфейсами к повреждённым нервным окончаниям. Но вместо дюрастила меддроиды использовали низкокачественный сплав, а кроме того, не слишком аккуратно припаяли полоски, защищавшие электродвижущие шины. В итоге те постоянно натыкались на мелкие препятствия, особенно в местах сочленений — на коленях и лодыжках.
Искусственные ноги не слишком уютно чувствовали себя в высоких сапогах, заострённым механическим пальцам не хватало чувствительности, из-за высоких каблуков Вейдеру приходилось передвигаться с повышенной осторожностью, иначе он рисковал споткнуться и кувырнуться вверх тормашками. К тому же, эти нескладные сапоги были настолько тяжёлыми, что он чувствовал себя так, будто врос корнями в землю, ну или, по крайней мере, попал на планету с повышенной гравитацией.
Что хорошего в этом всём, если ему приходилось прибегать к Силе просто чтобы перемещаться с места на место! С тем же успехом он мог бы заказать себе репульсорное кресло и вообще забыть о ходьбе.
Протезы рук обладали абсолютно теми же дефектами.
Только правая ощущалась ЕСТЕСТВЕННО — хотя тоже являлась протезом — а пневматические механизмы, поддерживавшие сочленения, временами имели замедленную реакцию. Тяжеловесный плащ и нагрудная пластина так сковывали движения, что он едва мог поднять руки над головой, и кроме того, ему пришлось подстраивать технику владения мечом, чтобы компенсировать все неудобства.
Он вполне мог бы отрегулировать поршни и серводвигатели своих предплечий так, что его руки стали бы достаточно сильны, чтобы смять рукоятку светового меча. Силой одних лишь рук он мог оторвать от земли взрослого человека, но Сила и так давала ему эту способность, особенно во время приступов ярости, как уже было на Татуине и в других местах. Помимо всего прочего, рукава его бронированного костюма не обтягивали протезы, как должны бы, а перчатки длиной по локоть провисали и образовывали складки на запястьях.
Разглядывая свои ладони, он думал: «Но разве это зрение?» Казалось, герметичная маска обладала всеми «прелестями», какие только были возможны: выпученными глазами, треугольной решёткой рта, коротким, похожим на рыло носом и бесцельно скошенными скулами. Вкупе с безвкусно выполненным куполообразным шлемом, маска придавала ему неприглядный облик древнего ситского военного дроида. Тёмные полусферы, скрывавшие глаза, отфильтровывали свет, который мог нанести ещё больший ущерб и без того повреждённым роговицам и сетчаткам, но в режиме увеличения они пропускали только красный цвет; кроме того, Вейдер не мог разглядеть носков своих сапог, не склонив голову почти на девяносто градусов.
Прислушиваясь к жужжанию сервомоторов, управлявших его конечностями, он думал: «Но разве это слух?» Меддроиды восстановили хрящи наружного уха, но барабанные перепонки, расплавленные в жаре Мустафара, восстановлению не подлежали. Звуковые волны отныне поступали непосредственно на импланты в его внутреннем ухе, и звуки регистрировались, как будто приходили из-под воды. Что хуже, у имплантированных сенсоров была неважная звукоразличающая способность, и многие звуки окружающей среды регистрировались таким образом, что невозможно было определить нужное направление и расстояние до источников. Временами сенсоры изводили его эффектами обратной связи или же прикладывали эхо к малейшему из шумов.
Втягивая в лёгкие воздух, он думал: «Но разве это дыхание?» Вот где меддроиды по-настоящему подвели его.
От прикрученного к его груди блока управления отходил толстый кабель, который вводился в тело и был подсоединён к дыхательному аппарату и регуляторам сердцебиения. В исполосованную жуткими шрамами грудь был вживлён вентилятор, а вместе с ним — трубки, ведущие непосредственно к повреждённым лёгким, а также к горлу. Таким образом, если грудная пластина или управляющие панели на пояснице дадут сбой, он по-прежнему будет в состоянии дышать — ОГРАНИЧЕННОЕ ВРЕМЯ.
Но панель состояния постоянно издавала звуковые сигналы — как правило, совсем без причины — а помаргивание огоньков служило постоянным напоминанием о его уязвимости.
Непрекращающееся дыхание в голос изводило его во время отдыха и сна. А сам сон, в те редкие моменты, когда он приходил, превращался в жуткую чехарду искажённых образов и воспоминаний.
По крайней мере, меддроиды вживили эти резервные дыхательные трубки достаточно низко, чтобы его обожжённые голосовые связки при поддержке усилителя по-прежнему могли формировать звуки и слова. Но без усилителя, наделявшего голос синтетическими басовыми тонами, всё, на что он был способен, — это слабый шёпот.
Он был в состоянии принимать пищу через рот, но только когда находился внутри гипербарической камеры, где он мог отсоединить треугольный респираторный клапан, придававший маске особую рельефность. Так что, ему было куда проще получать подпитку внутривенно и ещё полагаться на катетеры, сборные контейнеры и рециркуляторы, чтобы избавиться от жидких и твёрдых отходов.
Но из-за всех этих устройств ему было ещё сложнее двигаться, не говоря уже о том, чтобы двигаться с лёгкостью и грацией. Бронированный нагрудник, защищавший лёгкие, тянул вниз, как и усеянный электродами воротник, поддерживавший шлем. Тот в свою очередь предохранял от повреждений кибернетические устройства, заменявшие ему верхние позвонки, защищал от воздействий чувствительные системы маски и скрывал под собой рваные шрамы на безволосом черепе, ставшие следствием не столько произошедшего на Мустафаре, сколько попыток экстренной трепанации, которые предпринимались меддроидами во время полёта на Корускант на борту челнока Сидиуса.
Синткожа, заменявшая участки выжженной, нещадно зудела, а тело требовало систематической промывки и отшелушивания омертвелой плоти.
У него даже случались приступы клаустрофобии: в эти секунды ему отчаянно хотелось избавиться от костюма, вырваться из заточения. Он должен был построить специальную камеру, в которой смог бы вновь почувствовать себя человеком…
Если это возможно.
В конце концов, он подумал: «Разве это жизнь?» То была камера-одиночка. Тюрьма своего рода. Непрекращающаяся пытка. Он был не более чем развалиной. Обладал могуществом, в котором не было никакого толку…
Изо рта вырвался подавленный вздох.
Собравшись с силами, он шагнул в люк.Вейдер в разрушенном джедайском Храме С каждым днём воспоминания Энакина угасали в сознании Вейдера — все, кроме воспоминаний о том, что случилось в Храме. Они были так же свежи, как и солнечный рассвет, который Вейдеру довелось наблюдать этим утром из окна своих высотных покоев. Настоящий сон по-прежнему был для него утопией, тщетно преследуемой целью. Но и видения больше не приходили. Способность предвидеть события — эта палка о двух концах — вероятно, была выжжена пламенем Мустафара.
Но Вейдер помнил.
Помнил ясно как день, как в офисе Палпатина он собственными руками превратил себя в раба. Помнил взгляд старика, умоляющего о пощаде, помнил его сладкие речи о спасении Падме, помнил, как он бросился ему на помощь. Помнил изумлённое лицо Мейса Винду, когда ситские молнии швырнули его через раму разбитого окна.
Помнил Энакина, склонившегося перед Сидиусом, который нарекал его Дартом Вейдером.
«Отправляйся в Храм джедаев», сказал тогда Сидиус. «Мы застигнем их врасплох. Сделай то, что должно быть сделано, лорд Вейдер. Без колебаний. Без пощады. Только тогда ты познаешь тёмную сторону настолько, что будешь в состоянии спасти Падме».
И тогда он отправился в Храм.
С той же самой неколебимой решимостью, с какой Оби-Ван явился за ним на Мустафар. Ставя перед собой единственную цель: смерть врагу.
Мысленный взор рисовал ему картины, на которых он вместе с 501-м легионом солдат маршировал сквозь ворота Храма: мгновения кровавого пиршества, буйства тёмной стороны. Какие-то моменты он помнил лучше других: как скрещивает клинки с мастером фехтовального искусства Кином Драллигом; как обезглавливает своих первых наставников, обучавших его мастерству обращения с Силой; и, разумеется, те моменты, когда он хладнокровно, один за одним убивает всех детей — надежду и опору Ордена джедаев.
Ещё до того, как это случилось, он задавался вопросом: способен ли он на такое? В состоянии ли он — ещё новичок в обращении с тёмной стороной — призвать на помощь всё могущество Силы, чтобы та вела его клинок? В ответ тёмная сторона нашёптывала: «Они — сироты. У них нет ни друзей, ни семьи. Тут ничего не поделаешь. Будет лучше, если они просто погибнут».
Но даже сейчас от этого воспоминания кровь застывала в его жилах.
*
Сердце колотилось в груди Вейдера, аппарат искусственного дыхания усиленно подкачивал воздух в лёгкие. Вейдер понял: ради сохранения здоровья и душевного равновесия ему придётся избегать мест, подобных этому. Мест, которые доводят его гнев до исступлённого безумия.
Осознав, что ему, вероятно, никогда больше не доведётся ступить ногой на твёрдую поверхность Набу или Татуина, он издал столь мучительный стон, что остатки постаментов посыпались друг на друга, словно костяшки; бронзовые бюсты слетели с них и покатились по заляпанному кровавыми пятнами полированному полу.
Испытывая моральное опустошение, он опёрся плечом на потрескавшуюся колонну и простоял в такой позе, казалось, вечность.Вейдер и Таркин, аки "некоторые ситхи умеют нормально общаться со своими генералами"
Чего-чего, а выражения признательности Вейдер никак не ожидал. Но если Таркин был намерен продолжить игру, Вейдер был не прочь в ней поучаствовать, тем более что в итоге она сводилась лишь к выявлению количества регалий.
В этом — всё будущее Империи, понял он. Постоянная грызня между соратниками по лагерю, которые стремятся пробиться к вершине и примоститься у ног Сидиуса.
*
— Вы сказали, что у вас были свои причины пропустить корабль через кордон к планете.
— Да-да, я как раз к этому подхожу. — Встав в полный рост, Таркин принялся расхаживать вдоль стола. — Полагаю, вы, как никто другой, способны… привести беглых джедаев в руки правосудия без чьей-либо помощи. Но я хочу предложить на ваше рассмотрение несколько более масштабный проект. Если вы согласитесь принять моё предложение, я готов предоставить в ваше распоряжение всё, что вам понадобится: корабли, оборудование, людские ресурсы.
— Каково ваше предложение, мофф Таркин?
Прекратив мерить комнату шагами, Таркин повернулся к гостю.
— Всё очень просто. Джедаи — ваша главная цель, как, собственно, и должно быть. Разумеется, Империя не может позволить, чтобы потенциальные бунтовщики разгуливали на свободе. Но… — он занёс перед собой костлявый указательный палец, -… мой план позволит Империи выгадать намного больше от ваших свершений.
Реактивировав голопроектор, Таркин привлёк внимание гостя к изображению конструкции размером с маленькую луну — секретному проекту Императора, скрытому от посторонних глаз в глубоком космосе. Вейдер знал, что Император вверил некоторые аспекты строительства этого объекта лично в руки Таркина.
Похоже, Таркин замахнулся на нечто большее.
— Каким образом моя охота на нескольких беглых джедаев вписывается в ваши махинации с императорским оружием? — осведомился Вейдер.
— Мои «махинации», — с усмешкой повторил Таркин. — Что ж, назовём это так. А теперь о том, что мы в действительности имеем. Реализация проекта заметно отстаёт от графика. Это связано, в частности, с техническими трудностями, с задержками в поставках, с ненадёжностью подрядчиков и, что наиболее существенно, с нехваткой квалифицированной рабочей силы. — Взгляд Таркина задержался на госте. — Вы должны понять, лорд Вейдер: всё, что я делаю, исходит лишь из стремления угодить Императору.
«И в этом истинная власть Сидиуса», заметил про себя Вейдер. «Способность заставлять других делать всё возможное, лишь бы ему угодить».
— Я вам верю, — промолвил он.
Таркин изучал его мгновение.
— Так вы поможете мне добиться этой цели?
— Вполне возможно.
Прищурив глаза, Таркин кивнул: в какой-то мере это даже напоминало почтительный поклон.
— Стало быть, мой друг, наше истинное партнёрство только начинается.Оби-Ван идет себе в столовую мирно бухнуть водички, а вместо этого получает по голове новостью о том, что его падший ученик выжил. Оби-Ван терзается, думая, что, возможно, еще мог бы убедить Энакина вернуться на Светлую Сторону и тут узнает, что Энакин преспокойно разрушил планету вуки. Черт, Оби-Ван, мне так безмерно жаль, что тебе приходилось проходить через этот ад. Узнать подобную новость в гребаной СТОЛОВОЙ, это прямо как мой отец узнал про развал МММ в поезде. Несколько месяцев назад, когда они с Энакином шли по следу, который, как они надеялись, должен был привести к логову Дарта Сидиуса, Оби-Ван сказал своему бывшему ученику, что в галактике существует немало куда более неприятных для проживания мест, нежели Татуин, и сейчас он не собирался отказываться от своих слов. Он легко переносил присутствие вездесущего песка, столь раздражавшего Энакина, а картина заката двойных татуинских солнц вообще казалась ему завораживающей.
Изоляция его вполне устраивала.
Во многом ещё и потому, что Энакин поддался посулам Палпатина и на какоето время даже превратился в личного слугу нового Императора.
С тех пор случилось многое, но лишь один образ запечатлелся в памяти ОбиВана настолько, что грозил сохраниться там до самой смерти: образ Энакина — Дарта Вейдера, как его нарёк Сидиус — в тот момент, когда он стоял, преклонив колено перед Повелителем тьмы, и клялся ему в верности — сразу вслед за тем, как он устроил кровавую резню в Храме джедаев. Возможно, существовал и другой подобный образ: Энакин, лежащий на берегу лавовой реки весь в огне и проклинающий своего бывшего учителя последними словами.
Был ли Оби-Ван прав, оставив Энакина медленно умирать на Мустафаре? Возможно, у Энакина ещё оставался шанс искупить вину, как до последнего верила Падме? Эти вопросы терзали его и причиняли боль даже более острую, чем он когда-либо мог предположить.
И теперь, спустя все эти месяцы, вот он здесь, на Татуине, родной планете Энакина, приглядывает за новорождённым сыном Энакина Люком. Единственной причиной, ради которой Оби-Ван видел смысл жить дальше.
Так или иначе, приглядывает он за ним издалека. В этот день он подобрался к Люку так близко, как не подбирался уже несколько недель. В лавке на противоположной стороне улицы Беру Ларс покупала сахар и голубое молоко, и Люк сидел в её наплечной сумке; ни Беру, ни её муж Оуэн не догадывались о тайном присутствии Оби-Вана, бдительно следившего за их перемещениями с террасы кантины.
Поднеся к губам стакан с водой, чтобы немного пригубить из него, Оби-Ван краем уха уловил нечто любопытное в очередном голоновостном репортаже и повернул голову к экрану, однако в этот момент трансляция прервалась всплеском статических помех.
— Что он сказал? — спросил Оби-Ван у посетителя, сидевшего в двух столах от него.
— На Кашиике уничтожена банда джедаев, — поведал мужчина. Он был примерно того же возраста, что и Оби-Ван, и носил комбинезон того типа, какой предпочитали портовые рабочие в Мос Айсли.
Неужели репортёр ГолоСети имел в виду тех джедаев, что прибыли на Кашиик с Йодой…?
«Нет», понял Оби-Ван, когда изображение столь же внезапно восстановилось. Репортёр рассказывал о событиях последних дней! О джедаях, которые, по всей видимости, пережили Приказ 66 и были впоследствии обнаружены на Кашиике!
Он продолжал слушать, и внутри него всё больше холодело.
Империя обвиняла Кашиик в заговоре против власти… Тысячи вуки погибли; сотни тысяч были заключены под стражу…
Оби-Ван в смятении зажмурил глаза. Они с Йодой перенастроили храмовый маяк, чтобы предостеречь выживших джедаев держаться подальше от Корусканта. О чём же думали эти несколько обнаруженных на Кашиике безумцев, которые собрались в одном месте и привлекли к себе внимание, вместо того, чтобы залечь на дно, как им было велено? Неужели они надеялись собрать достаточно сил, чтобы свергнуть Палпатина?
Конечно, именно об этом они и думали, осознал Оби-Ван.
Они не понимали, что Палпатин с самого начала манипулировал армиями в войне; что трон все эти годы занимал сит; что джедаи, как и многие другие, не понимали простой истины: эта Республика не стоила того, чтобы за неё сражаться.
Палпатин не искоренял идеалы демократии и свободы. Джедаи долгие годы выполняли весьма сомнительные задания многих Верховных канцлеров, но всегда во имя поддержания мира и справедливости. И никто из них так и не смог понять, что демократия гибла как раз усилиями Сената, жителей Корусканта и других бессчётных миров и звёздных систем, которые устали подчиняться старым порядкам. А в галактике, где воля народов диктуется сверху, а цели оправдывают любые средства, нет места джедаям.
Месть ситов свершилась — окончательно и бесповоротно.
Когда Оби-Ван вновь поднял взгляд, на искажённой полосами помех картинке возникло изображение фигуры, с ног до головы закутанной в чёрное. Человек или, возможно, гуманоид — расовая принадлежность имперца в маске не упоминалась — по всей видимости, сыграл довольно значимую роль в охоте на «бунтовщиков»джедаев и в их уничтожении, а также в порабощении пособников-вуки.
Должно быть, мозг самого Оби-Ван стал источником очередного всплеска статических помех, сопроводивших упоминание репортёром имени существа в маске. Всё ещё ощущая внутренний холод после сообщения о гибели джедаев, от нового известия он едва не окоченел.
Нет, он не мог слышать то, что сейчас услышал!
Он стремительно развернулся портовому рабочему.
— Что он сказал? Кто это?
— Лорд Вейдер, — ответил мужчина, чуть ли не с головой ушедший в стакан с бренди.
Оби-Ван покачал головой.
— Нет, это невозможно!
— Человек пустыни, ты не спрашивал меня, возможно ли это. Ты спросил меня, что он сказал.
В каком-то оцепенении Оби-Ван поднялся с места, опрокинув стол.
— Эй, полегче, друг, — воскликнул мужчина, тоже поднимаясь.
— Вейдер, — пробормотал Оби-Ван. — Вейдер жив.
Прочие посетители кантины, повернувшись на звук, изучающе оглядели возмутителя спокойствия.
— Держи себя в руках, — шепнул мужчина Оби-Вану. Он подозвал владельца кантины. — Плесни ему выпить — да не воды какой-нибудь. Запиши на мой счёт. — Поставив стол на место, он усадил Оби-Вана на стул и сам опустился на соседний.
Владелец кантины поставил на стол перед Оби-Ваном стакан с выпивкой.
— Он в порядке?
— В полном, — откликнулся человек из Мос Айсли. — Ведь так, приятель?
Оби-Ван кивнул.
— Тепловой удар.
Очевидно, владелец кантины этим удовлетворился.
— Я принесу ещё воды.
Новый друг Оби-Вана подождал, пока владелец не скрылся из виду, после чего негромким голосом осведомился: — Ты точно в порядке?
Оби-Ван вновь кивнул.
— В полном.
В голосе мужчины проскользнули заговорщицкие нотки: — Если хочешь и дальше оставаться в порядке, давай потише насчёт Вейдера, усёк? И не вздумай задавать о нём вопросы — даже в этом Силой забытом месте.
Оби-Ван оглядел мужчину.
— Что ты о нём знаешь?
— Только одно. Моему другу — торговцу твёрдыми породами древесины — не посчастливилось оказаться на Кашиике, когда имперцы нанесли свой удар по городу Качиро. Но, похоже, удача всё же не до конца отвернулась от него, потому что он сумел поднять корабль в небо и совершить прыжок. Но он утверждает, что краем глаза видел этого парня — Вейдера — который кромсал своим мечом вуки, словно те были мягкими игрушками. А затем сошёлся в схватке на мечах с джедаями. — Портовый работник украдкой оглядел кантину. — Этот твой Вейдер — ОН сжёг Кашиик, приятель. Из того, что я понял из рассказов своего друга, многие годы пройдут, прежде чем очередной груз ценной древесины врошир снова поднимется с планеты.
— А что же вуки? — спросил Оби-Ван.
Незнакомец уныло пожал плечами.
— Поди догадайся. — Бросив несколько кредитов на стол, он поднялся. — Ну, держись подальше от неприятностей, друг. Эти песчаные пустоши — не такие глухие, как тебе, возможно, кажется.
Когда владелец принёс стакан воды, Оби-Ван опустошил его одним залпом, после чего закинул на плечи походный мешок и оставил приятную прохладу террасы, выйдя на главную улицу Анкорхеда, озарённую резким светом двойных солнц. Он двигался будто в оцепенении, причиной которого навряд ли являлся яркий свет или послеполуденная жара.
Каким бы невероятным это ни казалось, Энакин каким-то образом уцелел на Мустафаре и вновь принял ситский титул Дарта Вейдера. Как же глуп был Оби-Ван, притащив сюда Люка! Татуин — родина Энакина, могила его матери, родной дом его единственных родственников.