Орал с его этих "пожалений" Спенсера как фантастическая тварь Идиооотина.
и, будучи упоротым переводчиком, я даже раскопал теорию, простигоспади, одеяла, упоминающуюся в этой главе. Инджой.
Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День триста пятьдесят второйДень триста пятьдесят второй
Мне удается некоторое время поспать, но встаю я очень рано и еду на велотренировку в Уэст Лос Анджелес, куда нужно заскочить перед работой.
Я быстро кручу педали на тренажере, утопая в собственном поту, отчаянно работая ногами. Это не может полностью отвлечь от ночных треволнений, но мне становится немного легче. Интересно, что бы мне сказал Спенсер?
Вероятно, он бы предложил помолиться за Зельду и Майка, просто молиться за них. В конце концов, когда ты помогаешь другим, то и себе таким образом помогаешь. Предполагается, что все именно так устроено. Так что я пытаюсь. Выполняя упражнения, приподнимаясь в седле неподвижного тренажера, я мысленно возношу молитвы. Заставляя свое тело работать на пределе возможностей, я в то же время отвлекаюсь неким подобием мантры, повторяющейся молитвой о Зельде и Майке. И судя по всему это действительно помогает. Я ощущаю подъем, как на физическом, так и на духовном уровне, чувствую связь с неким Божеством или тем, что могло бы быть так названо. Внезапно я перестаю быть обособленной сущностью и ощущаю себя частью чего-то большего. Это как в концепции одеяла из "Взломщики сердец" Дэвида Оуэна Расселла. Дастин Хоффман в этом фильме сравнивает Вселенную с огромным белым одеялом, вмещающим в себя все вокруг. В этом одеяле можно разглядеть отдельные проявления человеческого существования: тебя, меня, Эйфелеву башню, оргазм. Все перечисленное существует по отдельности, но вплетено в ткань единого "одеяла".
Как бы то ни было, молитвы вкупе с физическими упражнениями доводят меня до состояния экстаза, поднимают на ту высоту, где я чувствую, что снова сделался частью ВСЕГО. Это похоже на эффект от наркотиков. В прямом смысле. Раньше мне только после дозы мета удавалось достичь "единения".
Находясь на грани смерти, в те моменты, когда химикаты превращали мою кровь в яд, и я едва мог двигаться и говорить, оказываясь беспомощным перед своей зависимостью, то чувствовал, что улавливаю саму суть жизни и смерти. Это был беспрецедентный опыт.
И вот теперь, трудясь на износ, разрывая на части ноги и легкие, и в то же время пользуясь методиками Спенсера, обращаясь к Богу, я испытываю похожую эйфорию. В моем случае, это идеальная альтернатива наркотикам. Высший класс.
Я звоню Спенсеру, пока еду на работу из тренажерного зала, желая обсудить с ним все, что произошло.
Он отвечает на звонок и выясняется, что он сейчас ведет Люси в школу.
— Привет, Спенсер, — говорю я.
— Ник! Что случилось, братишка?
— Ничего, — отвечаю я. — Ты тренировался сегодня утром?
Возникает небольшая пауза.
— Эм, нет. А ты?
Я говорю, что да. Как ни странно, когда речь заходит о тренировках, то я чувствую себя конкурентом Спенсера. Мне всегда хочется ездить чаще, чем он. Когда мы катаемся вместе, то для меня важно держаться впереди или раньше него взбираться на холмы, все в таком духе. Не уверен, откуда это берется. Между нами установилось странного рода соперничество. Честно говоря, это очень похоже на мои отношения с отцом. То есть, я уважаю их обоих, но еще я отчаянно хочу их превзойти. Это всепоглощающее желание. Каждый раз, когда я разговариваю с отцом, то из кожи вон лезу, чтобы доказать ему насколько хорошо идут мои дела. Возможно, я пытаюсь пробудить в нем чувство зависти, потому что я-то ему, черт возьми, завидую. Завидую его журналисткой карьере. Мучаюсь от зависти, глядя на его дружную семью, частью которой не являюсь.
То есть, я просто хочу стать лучше, чем он.
Нынешний разговор со Спенсером идет по той же схеме. Я отношусь к Спенсеру как к своему проклятому отцу. Параллели неоспоримы. Есть определенные причины, почему мне так отчаянно хочется стать частью семьи Спенсера, быть частью мирка, который он и Мишель создали для Люси. Я хочу быть ее братом. Хочу, чтобы Мишель заботилась обо мне так же, как о своей дочке. Я просто хочу начать все сначала... С Джаспером и Дейзи... С Люси. Но, к сожалению, мне известно, что эта мечта неосуществима. Я должен жить сам по себе и от этого никуда не денешься, сколько ни старайся. Так что, пока я говорю со Спенсером, провожающим Люси в школу, то ощущаю потребность доказать, что я лучше его. Может быть, я злюсь на него, обижен за что-то?
Я не знаю, как выбросить все это из головы и перестать вести себя агрессивно. Я рассказываю Спенсеру о событиях прошлой ночи. Он предлагает мне воспринять случившееся как знак того, что мне не следует участвовать в этом бардаке. Я отвергаю его предложение. Не хочу с ним спорить, но совершенно очевидно, что он не неверно оценивает ситуацию. Наша связь с Зельдой настолько мощная, что никто этого не в силах постигнуть. Мне даже почти что жаль Спенсера. Ему просто не дано понять. В его жизни никогда не было такой потрясающей любви, как у нас с Зельдой. Он жалок.
Наш разговор быстро заканчивается. В последнее время я с трудом могу выносить Спенсера. Даже странно, ведь было время, когда я ловил каждое его слово и считал все, что он говорит непреложной истиной.
Он вечно повторял:
— Когда ты пытаешься действовать самостоятельно, то ничего не получается, так почему бы хоть разок не прислушаться к чужому мнению?
Всего месяц назад я только этим и занимался: следовал всем его советам. А теперь я вдруг почувствовал, что расклад изменился. Может, это как раз Спенсеру стоило бы попросить совета у меня.
Добравшись до работы, я внезапно начинаю злиться и на работу тоже.
Мне скучно, я раздражен и с трудом изображаю дружелюбие. К тому же, я сильно переволновался из-за событий прошлой ночи и теперь не могу сфокусироваться на повседневных задачах, допускаю кучу мелких глупых ошибок. Дважды записываю на прием одних и тех клиентов, назначаю встречи не получив номера телефона или не спросив имя клиента и тд. Не уверен, заметил ли это кто-нибудь, но сам себе я кажусь медлительным и рассеянным.
День такой долгий. Часы тянутся болезненно-медленно.
Когда я возвращаюсь домой, к Зельде, то выясняется, что она весь день провела в постели. Взяла отгул на работе. Она говорит, что у нее голова кружится и просит пойти на сегодняшнюю встречу по "12 шагам" без нее. Я тревожусь из-за того, что она пропустит встречу, но раз уж ей нездоровится, то тут ничего не поделаешь.
Здесь жарко, жарко, жарко, и я наполняю наш испарительный охладитель льдом и водой, чтобы в комнате стало приятнее находиться. Коммунальные услуги включены в стоимость аренды, поэтому Зельде не разрешается покупать нормальный кондиционер.
Я трижды целую Зельду в лоб. Сперва короткий поцелуй, потом дольше и дольше.
— Перестань, — говорит она, отворачиваясь, — мне плохо.
Больно. Я едва в панику не впадаю, когда она это произносит.
Холодный ужас изнутри колет тысячью иголок. Я не могу представить, что стал бы избегать Зельду, даже будучи очень больным.
Боюсь, что могу потерять ее. Мысли мчатся галопом, я пытаюсь придумать, что должен сказать и сделать, чтобы снова завоевать ее расположение.
— Хочешь останусь с тобой? — спрашиваю я.
— Нет-нет, сходи на встречу.
— Принести тебе что-нибудь?
— Нет, со мной все будет нормально. Думаю, это просто головокружение, ничего больше. Может, врач мне выпишет какое-нибудь лекарство. Да не пугайся ты так. Все в порядке.
Я немного успокаиваюсь. Возможно, я отреагировал слишком бурно.
— Я тебя люблю, — говорю я.
— И я тебя люблю, Ник.
— Просто...
— Знаю, знаю, — произносит она. — Тяжелая выдалась ночка.
— Я так боялся, что ты решишь вернуться к нему.
— Ник, я никогда к нему не вернусь. Клянусь душой матери.
Именно это я и хотел услышать. Все тревоги и страхи уносятся прочь, и я чувствую, что мы с ней снова возвращаемся к нормальной жизни. Насколько нормальной она у нас может быть.
— Тебе точно ничего не нужно? — повторяю я свой вопрос, уже стоя на пороге.
Она просит захватить для нее молочный коктейль из "Кафе 101", если успею заехать туда на обратном пути. И она разрешает взять ее "Jetta", так что не нужно морочиться и тащиться за моей машиной.
Пока я еду на встречу за рулем машины Зельды, то чувствую себя очень крутым. Втайне мечтаю, чтобы все участники встречи заметили, что я приехал на ее машине. Готов на каждом углу об этом кричать.
И в конце концов, мне все же удается упомянуть об этом в разговоре с друзьями.
Собрание на пересечении Проспект-авеню и Ронда Виста Драйв в Лос Фелис посещает особенно много народу. Мне удается присоединиться к группе элиты, занявшей места вдоль стены в задней части помещения. Здесь Джош, Карен и этот парень, Эрик, который пишет сценарии к голливудским фильмам. Еще здесь есть Вольтер, наставник Джоша, консультант по наркотикам и по совместительству швейцар в местных ночных клубах. Риа, менеджер общежития "Sober Living", где я жил, и Вакиза, модель с автозагаром. Также я замечаю одного хорошо известного актера, сидящего рядом с барабанщиком из панк-группы семидесятых. Я чувствую себя уверенно, разговариваю со всеми. Шутки шучу и все такое. Вольтер слегка стебется надо мной из-за связи с Зельдой, но я ею горжусь. Вольтер Зельду знает еще с тех пор, как она впервые пыталась завязать.
— Эта девчонка настоящая сутенерша, йоу, вот что я тебе скажу.
Я только смеюсь в ответ. Понятия не имею, что он имеет в виду.
На встрече есть оратор, но я ни единого его слова не слышу. Джош злобствует на пару с Вольтером, они осуждают всех подряд, не стесняясь в выражениях. Но при этом они остаются остроумными, и я очень хочу быть принятым в их компанию. Вольтер знаком буквально со всеми в Л. А, и когда он приходит на встречи, то забивает имя выступающего в строку поиска на IMDb (Internet Movie Database) на своем BlackBerry, чтобы мы точно знали насколько это влиятельный человек в Голливудской индустрии развлечений. Есть нечто отвратительное в том, насколько поверхностны их суждения, но я стараюсь не обращать на это внимания.
После встречи мы все отправляемся в "Кафе 101". Над одним из столиков здесь висит детская фотография Зельды.
Нас так много, что приходится сдвинуть пять столов. Я впервые чувствую себя полноценным членом компании. Теперь-то я работаю кинокритиком и встречаюсь с бывшей женой известного актера. Внезапно люди из группы стали относиться ко мне с уважением, еще немного и меня самого можно будет назвать знаменитостью. Я могу посоперничать с любым из присутствующих. Осознание этого факта пьянит и возбуждает. Я тоже являюсь частью элиты, как и все они. Я сижу рядом с актером, засветившемся в популярном порно-фильме и совсем не нервничаю. Мы даже немного болтаем. В данный момент времени я рад быть собой.
Я заказываю молочный коктейль на вынос и говорю всем, вздохнув:
— Зельда попросила. Клянусь, она одним мороженым питается.
Все смеются, как будто им отлично известны ее пищевые привычки.
Люди, которым раньше было плевать на меня, теперь относятся ко мне как к равному. Точнее, прежние приятели все еще обеспокоены моим поведением, зато всем новым знакомым я, похоже, нравлюсь.
Актер рассказывает мне о своей борьбе с зависимостью. Задает вопросы, на которые я отвечаю с видом эксперта. Все мои высказывания умны и привлекают всеобщее внимание. Скажу честно, я не хочу, чтобы это чувство когда-либо исчезало. Я наконец-то стал кем-то. Может, достижение и незначительное, но это правда.
После ужина я еду на машине Зельды обратно в квартиру.
Зайдя внутрь, я вижу, что Зельда спит, завернувшись в толстое одеяло. Телевизор включен. Я сворачиваюсь клубком рядом с ней, смотрю какой-то фильм с Мэрилин Монро и Кэри Грантом.
Она никак не просыпается.
Вспомнив про Спенсера и все, чему он меня научил, я благодарю Бога за Зельду и за свою жизнь, за все, что сейчас в ней происходит. Мне двадцать два и целый мир застыл на моих кончиках пальцев. Остается только протянуть руку и схватить его. Сделаться частью этого невероятного, завораживающего, гламурного мирка под названием "Голливуд". Ничто другое не доставит мне большего наслаждения.
Я целую Зельду в горячий лоб. Она открывает глаза.
— Привет, малыш, — говорит она.
— Привет. Тебе лучше?
— Немного. Заходил доктор Е. и принес кое-какие лекарства. Он так добр ко мне. Надеюсь, ты с ним еще познакомишься.
— Было бы здорово, — соглашаюсь я. — Что он тебе дал?
Она целует меня в щеку и поворачивается набок, лицом к стене. Ответить она не успевает, снова проваливается в сон.
Я смотрю телевизор, испытывая чувство полнейшего удовлетворения.