38 часть стори Никки, где он по-доброму отзывается о своем новом психотерапевте и получает претензии аля "хули ты такой красивый". Это еще что, видели бы там Тимми...
День пятьсот восемьдесят девятыйДень пятьсот восемьдесят девятый
На выходных в «Safe Passage Center» я, в основном, просто смотрел фильмы, молясь, чтобы со мной никто не заговорил. Я наконец-то сходил к леди-мозгоправу, которая выписала мне кое-какие лекарства. Снотворное и средство от судорог. Полагаю, те электрические разряды, что я чувствовал, это и были кратковременными судорогами, пронизывающими тело. По крайней мере, врач мне так сказала. Но теперь мне выдали антиконвульсант под названием Габапентин и жить стало легче. Также они велели мне принимать Кветиапин в столь адских дозах, что хватило бы на целого хренового гиппопотама.
Лучшее событие выходных — шеф-повар по имени Бинг. Я имею в виду, что еда у него была потрясающая. Жареная курица, французский тост, кесадилья, позоле, салат Цезарь, омлеты на заказ, салат из моцареллы, помидора и базилика, ребрышки. Он был великолепен. А еще он оказался просто отличным собеседником. Он рассказал мне, что вырос в Сан-Франциско и успел там поработать в разных районах города. Даже заведовал небольшой пекарней в Глен Эллен, где я жил, когда мне было три года.
Лицо у него все сплющено, как это бывает у боксеров, так что, думаю, он много чего в жизни пережил. Он поддержал меня, похвалил за то, что я торчу здесь. Он был охренительно добр, и я почувствовал, что между нами действительно установилась связь.
Распорядок дня здесь довольно простой.
Я рано встаю, завтракаю, а потом отправляюсь на утренние собрания групп, которые длятся до обеда. Во второй половине дня я хожу на разные уроки, где рассказывают про химическую зависимость, созависимость, половую зависимость или про мужские проблемы. Еще здесь есть предмет под названием «Жизнь в теле», там мы должны выполнять различные физические упражнения. Что-то вроде йоги. Также у них есть занятия, посвященные пищевым расстройством и что-то про культуру тела, но их я не посещаю.
Помимо всего этого, я разговариваю с Зельдой. Она в процессе детоксикации и дела идут хорошо. Мой приятель Эрик, который был просто образцовым завязавшим наркоманом, сейчас находится там же, где она, и это несколько примиряет меня с собственным срывом и всей остальной фигней.
Зельда все еще частично под кайфом и мне невыносимо слушать ее сладострастный голос. Не могу говорить с ней подолгу.
Это ужасно. Я безумно хочу выбраться отсюда и не для того, чтобы снова употреблять, а чтобы получить возможность снова валяться вместе с ней в постели и смотреть фильмы… или любовью заниматься, неважно. Мне очень одиноко. Я пишу ей длинное письмо, в котором заверяю в своей преданности, но все это так утомительно. Я опять раздавлен осознанием того факта, что собственноручно разрушил свою жизнь. Кажется, что вернуть все как было — невыполнимая задача. Я даже не знаю с чего начать. Наверное, пребывание здесь, в Аризоне — это и есть начало.
Я наконец-то встречаюсь со своим основным психотерапевтом, женщиной по имени Энни.
Здесь все устроено таким образом, что у вас есть психиатр, выписывающий вам лекарства и есть специалисты, ведущие утренние групповые занятия, в ходе которых каждый человек получает возможность рассказать о том, что его беспокоит. Моя группа называется Серенити.
Также есть различные психотерапевты, которые проводят дневные уроки. А помимо всех этих групп, у каждого человека есть его личный психотерапевт, занимающийся конкретно его случаем. Встречи с ним проходят в индивидуальном порядке, но все, что ты ему сообщаешь впоследствии пересказывается остальному персоналу, поэтому конфиденциальности тут ноль.
Не стоит забывать и про наставников, оказывающих круглосуточную консультационную помощь, которые снуют повсюду и докладывают личным психотерапевтам обо всех твоих плохих поступках. Сложная система.
Энни, мой психотерапевт, похожа на крупное животное со скотного двора. Выражусь конкретнее: на свинью, перебарщивающую с макияжем. Она похрюкивает, когда смеется, а ее задница шире, чем вся остальная нижняя половина тела.
Она впускает меня в свой офис, где я сажусь на неудобный стул. По стенам у нее развешаны мотивационные плакаты и несколько личных фотографий (на большинстве из них запечатлен мальчик лет 10-11).
Она представляется мне и просит рассказать о моем прошлом. Я стараюсь покончить с этим делом, как можно быстрее. Когда я замолкаю, Энни приступает к составлению плана лечения, говорит на какие из групповых занятий хочет меня отправить.
— Тебе стоит посещать лекции про химическую и половую зависимость дважды в неделю. Еще тебе нужно ходить в группу, занимающуюся контролем гнева и в группу, где помогают отыскать духовное начало.
Я пытаюсь объяснить ей, что все это уже делал прежде.
— Что же, очевидно, что это не сработало, так что в этот раз попробуй иной подход к делу. Программа лечения требует работы над собой. Если будешь стараться изо всех сил, то позже пожнешь плоды своих усилий. А если пропустишь все мимо ушей, то никогда не изменишься.
Я ужасно устал от этой двенадцатишаговой болтологии. Мне ни за что не выдержать очередной виток лечения. Это абсолютно точно не сработает, я чувствую полнейшую безнадежность.
— Послушайте, — говорю я, — я все это уже пробовал миллион раз. Не думаю, что сейчас что-то изменится. Не могу я обходиться без наркотиков.
— Нет, — возражает она, — можешь. Вероятно ты «не хочешь», но уж точно «можешь». Знаешь, даже просто глядя на тебя сейчас, я заметила, как ты зажат. Если собираешься всерьез приступить к работе, то сперва смени позу. Я хочу, чтобы ты перестал скрещивать ноги, выпрямил спину и минутку просто посидел спокойно, глубоко дыша.
Слова Энни для меня звучат как старая-добрая хуйня, но я все равно делаю, как она велит, чтобы не осложнять ситуацию.
Опускаю ноги, сажусь прямо. Закрываю глаза и дышу. Кажется, это меня слегка успокаивает.
— Продолжим, — произносит она. — Я говорила с твоим отцом, и мы сошлись во мнении, что тебе стоит пробыть здесь не меньше трех месяцев, чтобы ты смог полностью погрузиться в процесс лечения. Как тебе такой план?
Я реально начинаю паниковать при мысли о том, что придется столько времени провести вдали от Зельды. За три месяца, думаю я, она обо мне совсем позабудет. Мне нужно вернуться к ней поскорее.
Мне вспоминается случай из тех времен, когда я был просто ее любовником. Она тогда лежала в моей постели, а ее телефон все звонил и звонил. В конце концов, она ответила. Я слушал, как она врет Майку, что сейчас гостит у наставника. Ее ложь звучала так убедительно! А ведь я в буквальном смысле прижимал ее к себе, обнаженную, пока она болтала с Майком. Она сказала «я тоже тебя люблю», прежде чем повесила трубку.
Кроме того, я волнуюсь, что завязав с наркотиками, она сразу осознает какой же я лузер. Мне всегда казалось, что это только вопрос времени: когда она очнется и задастся вопросом ради чего торчит со мной. Я должен вернуться к Зельде так быстро, как это только возможно. Однако, я много чего знаю про центры реабилитации и про созависимость, о которой в них вечно рассуждают. В каждой программе лечения, что я проходил, были групповые занятия, посвященные теме созависимости. Я понимаю, что если озвучу свои мысли касательно Зельды, то Энни непременно решит, что у нас нездоровые отношения. Также я знаю, что если открыто заявлю, что не хочу оставаться здесь на три месяца, то она скажет, что это во мне говорит зависимость, что я хочу выбраться отсюда поскорее, чтобы снова начать употреблять, а этого нельзя допустить.
Я хочу притвориться идеальным пациентом и полагаю, что вполне смогу это сделать, ведь успел побывать в куче этих чертовых реабилитационных центров.
— Не уверен, что мне потребуется столько времени, — говорю я, — но я точно готов рассмотреть и этот вариант.
— Замечательно, — отвечает она. — Это все о чем я прошу. Так, к другим вопросам. Несколько врачей и помощников-наставников сообщили мне, что у тебя очень сексуальная энергетика.
— Чего? — Переспрашиваю я с долей агрессии.
— Просто они сказали мне, что по их мнению, ты много флиртуешь. К тому же, у тебя отчасти андрогинный образ, очень сексуализированный. Ты не задумывался о короткой стрижке?
Эта претензия кажется мне совсем уж бессмысленной и я выхожу из себя.
— Слушайте, хоть я и не какой-то накаченный мудила-футболист и в ладах со своей феминной внешностью, это еще не значит, что со мной что-то не в порядке.
— Значит. — Говорит она. — Не похоже, что ты с собой в ладах. Я думаю, что ты пользуешься своей сексуальностью, чтобы влиять на других людей и контролировать их. Разве не так ты поступал, когда был проститутом?
Она меня настолько разочаровала, что аж плакать хочется.
— Что за чушь! Вы просто какой-то гребаный психолог, даже не врач, начитались своих идиотских книжек со статистикой и думаете будто что-то знаете о зависимости! Я вам не циферка из статистики и я никогда не буду попивать здесь «Kool-Aid», даже не пытайтесь заставить! В моей жизни есть потрясающие люди, которые вдохновляют меня на перемены, но вам никогда не стать одной из них!
Она только смеется, похрюкивая.
— Отлично, так и знала, что где-то в тебе прячется гнев, — говорит она. — Судя по словам твоего отца, идти тебе все равно некуда, так что если не хочешь, чтобы тебе выпнули обратно в Лос-Анджелес, то советую соблюдать наши правила. Я запрещу тебе любые контакты с женщинами, просто чтобы удостовериться, что ты готов к сотрудничеству. Это означает, что если кто-то заметит, как ты говоришь с женщиной, то ты отправишься на встречу с целым собранием психотерапевтов. А если ты нарушишь правила во второй раз, то должен будешь уехать отсюда. Ступай в художественный класс и изобрази эмоции, полученные от нашей встречи. Я хочу, чтобы ты нарисовал свой гнев. Договорились?
Не знаю, что сказать. Я чувствую жар во всем теле. Я полностью побежден. Энни говорит, что наша следующая встреча состоится через два дня и я отправляюсь покурить.
Хочу орать во весь голос и плакать. Хочу домой. Домой, к Зельде.
38 часть стори Никки, где он по-доброму отзывается о своем новом психотерапевте и получает претензии аля "хули ты такой красивый". Это еще что, видели бы там Тимми...
День пятьсот восемьдесят девятый
День пятьсот восемьдесят девятый