шутка про унитаз и Джона - отсылка к Джону Харрингтону, он считается создателем унитазов.
Часть первая
Задерживаясь допоздна
Моя дочь полна любви и радости — она целует каждого человека, которого встречает, пребывая в уверенности, что все люди хорошие и не причинят ей зла. Она напоминает мне самого себя, каким я когда-то был. И это пугает до глубины души, так, что я практически не могу пошевелиться.
Из предсмертной записки Курта Кобейна
Из предсмертной записки Курта Кобейна
1
Мы с моей женой Вики живем в Беркли, в белоснежном деревянном бунгало, построенном в 1920 году, скрытом от чужих глаз за стеной из черного бамбука. На дворе 1982 год, лето ожидания. Все остальное — работа, социальные обязательства — на время забыто. Наш малыш должен родиться в июле. УЗИ показало, что это мальчик. Мы готовимся к его появлению. Красим и украшаем стены в детской, заносим туда белую колыбель, светло-голубой комод, книжные полки, где уже лежат книги Мориса Сендака и Доктора Сьюза, и усаживаем по обе стороны от двери двух стражей — огромных плюшевых панд, которых загодя подарил ко дню рождения ребенка кто-то из наших друзей.
Другой друг принес нам свою семейную реликвию — маслянисто-желтую игрушку-подвеску в форме полумесяца.
Она висит на цепочке в углу гостиной и как будто парит над Сан-Франциско, переливающимся всеми огнями в отдалении.
читать дальшеСхватки у Вики начинаются после полуночи, 20 июля. Мы считаем минуты между ними, согласно методу доктора Ламаза, как нас учили на курсах подготовки к родам.
Пора.
Мы едем в больницу.
Ник, наш красивый мальчик, рождается на рассвете. Он восхищает нас. Мы вовсе не против отказаться от сна ради него. Убаюкиваем его, когда он плачет. Поем ему колыбельные. Мы пребываем в дремотном измененном состоянии сознания, которое ужаснуло бы нас, заметь мы, что подобное творится c кем-то из друзей (большинство наших друзей в самом деле потрясены). Дни проходят под саундрек из песен Пита Сигера, Раффи и The Limeliters, их композиции, проигрываемые снова и снова, снова и снова и снова, выбили бы признательные показания из любого преступника, в тех случаях, когда другие пытки оказались неэффективны. Иногда мы просто подолгу разглядываем крошечные цепкие ручки малыша и вглядываемся в его яркие блестящие глаза. Мы принадлежим к первому поколению неуверенных в себе родителей. До этого у людей просто были дети. А мы — родители. Мы выбираем для наших детей все самое лучшее, например, лучшие коляски и автокресла, рекомендованные журналом Consumer Reports, и переживаем из-за каждого принимаемого решения, связанного с выбором игрушек, подгузников, одежды, еды, лекарств, зубных колец, прививок и всего остального.
Вскоре на смену колыбели приходит односпальная кроватка с полосатым постельным бельем. Мы возим ребенка в коляске и носим в сумке-кенгуру, играем с ним в городских парках и на детских площадках, а также посещаем вместе с ним зоопарк Сан-Франциско. На его книжных полках не осталось свободного места. «Баю-баюшки, Луна», «Погладь кролика», «Там, где живут чудовища», «Яма, которую нужно выкопать»… Я читаю их вслух так часто, что вскоре заучиваю наизусть.
«Молока, молока, молока, для утреннего пирога»
«Ты полюбуйся, мой маленький друг,
Сколько забавностей разных вокруг!»
«Собаки должны облизывать людей. Снег должен падать. Пуговицы должны защищать людей от холода. Смелей, смелей, смелей»
Трехлетний Ник несколько раз в неделю наведывается по утрам в подготовительную школу со стенами пастельного цвета, расположенную в нескольких минутах ходьбы от нашего дома. Распорядок дня один и тот же: игры вроде «утка, утка, гусь», занятия живописью и уроки лепки из глины, пение.
— Вырывай сорняки, собирай камни, — напевает Ник, — все мы состоим из костей и грез.
В свободное время он лазает по игровому комплексу на детской площадке и качается на качелях. Несколько раз он отваживается сходить на свои первые в жизни «шуточные» свидания (формально: прогуливается к дому какого-нибудь ребенка). Иногда мы встречаем другие семьи с детьми в парке у бетонной горки, которая спускается вниз по склону, окруженная со всех сторон стволами дубов. Там же Ник любит кататься на карусели.
У Ника есть дар к строительству и архитектуре, он собирает сложные конструкции из деталей LEGO Duplo и Lego Lilliput. Он любит Тедди Ракспина, Щенков из приюта и своих панд-близняшек. Катается по дому на велосипеде с тремя большими колесами, а на террасе, построенной из красных кирпичей, ездит в пластиковом кабриолете голубого цвета (подарок от моих родителей), которым ему нравится управлять на манер героев Флинстоунов, отталкиваясь ногами.
Мы посещаем Трейнтаун в Сономе, где Ник управляет маленьким паровозом, проезжая на нем мимо миниатюрных сараев и ветряных мельниц.
Весной, когда распускаются полевые цветы, мы совершаем поездку в Йосемитский национальный парк, пешком добираемся до водопадов. Зимой возимся в снегу в долине за Хаф-Доум. И ходим в Океанариум Монтерей Бэй, где Ника завораживают флуоресцентные медузы и кружащие рядом с ним акулы.
Помимо этого, есть еще кукольные спектакли, настольные игры, дружное пение под звуки тамбурина. Надев кимоно и фланелевые пижамные штаны, вооружившись пластиковой гитарой, Ник распевает во всю силу своих легких:
Tingalayo, run my little donkey run
Tingalayo, run my little donkey run
Me donkey walk, me donkey talk
Me donkey eat with a knife and fork
Me donkey walk, me donkey talk
Me donkey eat with a knife and fork
Потом он скидывает кимоно, демонстрируя верхнюю часть его клоунской пижамы в горошек, с салатовыми, небесно-голубыми и вишнево-красными точками.
Он носит флуоресцентные сине-зелено-розовые непромокаемые сапоги. Мы идем по тротуару, он шаркает ногами потому что сапоги ему велики, моя большая рука осторожно сжимает его крохотную ручку, пластиковая гитара перекинута у него через плечо. Он прыгает в каждую лужу. Взгляд у него задумчивый, глаза, обычно кажущиеся бронзовыми, периодически отливают зеленым цветом, напоминая волны на море. Он забавно пританцовывает на ходу, держа над головой желтый зонтик.
— Ай-ай-ай, кажется, пошел дождик!
Показная идиллия отвлекает нас от признаков надвигающейся катастрофы. Первые три года после рождения Ника мы с Вики проводим в утомительном, но блаженном полусне, поглощенные своими новыми родительскими обязанностями, а потом пробуждаемся и при безжалостном свете дня видим наш разрушающийся брак во всем его ледяном великолепии. Я решаю наши с женой разногласия, как взрослый разумный человек: влюбляюсь в нашу общую подругу. Ее сын и Ник играют вместе. Мы с Вики единодушны в любви к Нику, но я слабо представляю, как должен справляться с нашим конфликтом, набирающим обороты с каждым днем. Когда мы добираемся до кабинета семейного психотерапевта, я объявляю, что исправлять что-либо уже слишком поздно.
Браку конец.
Вики застигнута врасплох. Мне не впервой самостоятельно рушить отношения, но ведь у нас еще есть ребенок. Ник. Когда мы с его матерью ссоримся дома, Ник прячется на коленях у панд.
Дети никогда и ничего не выигрывают от таких горьких и жестоких разводов, каким был наш. Последствия схожи с последствиями взрыва грязевой бомбы, столь же сильны и долговечны. Для Ника это тяжелый удар. Мы делим фарфоровую посуду, предметы искусства и нашего маленького сына.
Кажется очевидным, что больше всего нам подойдет вариант с совместной опекой. Мы с Вики оба хотим быть рядом с ним и не видим причин сомневаться в народной мудрости, гласящей, что ребенку лучше воспитываться обоими родителями, а не кем-то одним.
Вскоре Ник уже живет на два дома. В те дни, когда я высаживаю его у дома матери, мы обнимаемся, прощаемся возле белого пикетного забора и я смотрю, как он заходит внутрь.
Вики переезжает в Лос-Анджелес и снова выходит замуж. Мы все еще хотим воспитывать Ника вместе, но теперь, когда нас разделяет пятьсот миль, одним неформальным соглашением о совместной опеке, работающим по принципу игрушки йо-йо, больше не обойтись. Каждый из нас искренне, с долей мстительности верит, что Ник хочет быть именно с ним, а не со вторым родителем, поэтому мы нанимаем адвокатов по разводам. Некоторые из адвокатов являются хорошими посредниками в деле заключения мирных соглашений, но в большинстве случаев дела об опеке доходят до суда. Что, как правило, куда травматичнее в психологическом плане и дороже. Наши адвокаты берут больше двухсот долларов в час и запрашивают предварительные гонорары в размере от пяти до десяти тысяч долларов.
Когда мы выясняем, что судьи в своих решениях чаще всего руководствуются рекомендациями, полученными от детских психологов, после проведенной ими тщательной проверки, то решаем положиться на собственную адекватность и спасти остатки средств на и без того истощившихся банковских счетах.
Ник посещает детского психолога с тех пор, как мы с Вики разошлись, и именно эту женщину мы нанимаем для проведения проверки. Заранее соглашаемся принять любое ее решение.
Специалистка приступает к трехмесячному расследованию, которое сильно напоминает о временах инквизиции. Она допрашивает нас, наших друзей, наших родственников, посещает наши респектабельные дома в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, а также устраивает продолжительные сеансы терапии в своем офисе, играя с Ником в шашки, в карты и возясь вместе с ним с деталями конструкторов. Ник называет ее своим «нервным доктором».
Однажды, играя в ее офисе с кукольным домиком, он показывает ей, где в домике находится комната его матери, а где отца. Когда же она спрашивает его про комнату мальчика, он отвечает:
— Мальчик пока не знает где будет спать.
Мы встречаемся с врачом у нее в офисе, стены которого украшают заключенные в рамки репродукции картин Готлиба и Ротко, среди игрушек и современной мебели, и она оглашает свой вердикт.
Мы с Вики сидим в одинаковых кожаных креслах, устремив взгляды на доктора, импозантную женщину в платье цветочной расцветки, с иссиня-черными кудрями и проницательными глазами, скрытыми за стеклами толстых очков.
Она кладет руки на колени и говорит:
— Вы оба — любящие родители, желающие для своего ребенка только самого лучшего. Это один из выводов, к которым я пришла в ходе данной проверки. Нет нужды объяснять вам, что он — особенный мальчик. Он находчивый, ранимый, эмоциональный и очень умный. Думаю, что вы также сами догадываетесь, что он страдает из-за вашего развода и туманности собственного будущего. В процессе принятия непростого решения, я постаралась учесть все возможные факторы и разработать план, наиболее подходящий для Ника — насколько это возможно в ситуации, где нет идеальных вариантов. Мы хотим свести уровень стресса в жизни Ника к минимуму и обеспечить ему стабильность.
Она по очереди окидывает нас взглядом, а потом начинает копаться в пачке с бумагами.
Тяжело вздохнув, она говорит, что на протяжении учебного года Ник будет жить со мной, а праздники и летние каникулы станет проводить с Вики в Южной Калифорнии.
Я пытаюсь осмыслить ее слова. Я победил. Нет, проиграл. Так же, как и Вики. Я буду рядом с ним каждый день во время учебного года, но как праздновать Рождество без него? Или день Благодарения? А что насчет летних каникул?
Врач протягивает нам копии бумаг, где в письменном виде изложено ее решение. Мы подписываем их, положив на ее же стол. Немыслимо, что я за одно мгновение, корявым росчерком ручки по бумаге, отказываюсь от половины детства своего сына. Это расстраивает нас с Вики, но главный пострадавший — Ник.
Готовясь отправиться в путь, он складывает свои игрушки и одежду в чемодан Hello Kitty с фальшивым замком и ключиком. Я везу его в аэропорт. Он говорит, что у него сводит живот, не потому что он не хочет повидаться с мамой и отчимом (еще как хочет), но потому что не желает уезжать.
Поначалу кто-то из нас обязательно сопровождает его во время перелетов, но после того, как ему исполняется пять, он летает один. Крошечный чемодан сменяется холщовым рюкзаком, набор необходимых ему вещей тоже все время меняется (книги и журналы, игрушки по Стар Треку, видеоигры Micro Machines, пластиковые вампирские клыки, плеер и CD-диски, плюшевый краб). Стюардессы отводят его в самолет.
Мы говорим друг другу «больше всего на свете», это наш способ сказать «я люблю тебя и буду сильно скучать по тебе, мне очень жаль» — специальное выражение, подходящее для спутанного клубка эмоций, возникающих в те моменты, когда он уезжает или возвращается.
Перелеты между Сан-Франциско и Лос Анджелесом — единственные моменты, когда он остается без присмотра родителей, поэтому попав на борт, он тут же заказывает Кока-колу, которую ему запрещают пить дома. Стюардесс не волнует, появится ли у него кариес.
Слишком маленькая радость, незначительная по сравнению с его аэрофобией.
В пять лет Ник начинает посещать подготовительную группу в одной из прогрессивных школ Сан-Франциско, расположенной в столетнем здании из красного дерева, по коридорам которой разрешается бродить в свободное время, и где родители могут, к примеру, жарить кесадию вместе с детьми. К школе ведут каменные ступени, а большие амбарные двери выводят на игровую площадку. Земля там устлана резиновым покрытием, сделанным из измельченных переработанных шин. Там есть набор для игры в тетербол, игровой комплекс из красного дерева и баскетбольное кольцо.
Штат школы укомплектован учителями, готовыми развивать детей «всесторонне», поэтому, помимо стандартного набора уроков, в школе есть впечатляющая творческая учебная программа: на сцене разыгрываются пьесы, сценарии к которым пишут сами дети (во время первого из многочисленных ежегодных спектаклей, Ник, получивший роль комара, засыпает прямо на сцене), есть уроки рисования, занятия неконкурентными видами спорта (вроде догонялок или хоккея со шваброй), в также уроки правописания. В школе отмечают различные религиозные и светские праздники, включая Рождество, Хануку, китайский Новый год и Кванзаа.
Судя по всему, это место идеально подходит для Ника. В группе он занимается лепкой из глины, рисует картины пальцами и демонстрирует наряды из своего неповторимого гардероба. Обычный его наряд включает в себя огромную ковбойскую шляпу, натянутую на лоб так, что видны только его совиные глаза, футболку от Кита Харинга, кожаный жилет с бахромой, трусы, надетые поверх голубых колготок и кроссовки с липучками в виде слоновьих ушей.
Когда другие дети говорят ему, что колготки носят только девчонки, он отвечает:
— Ха-ха. Супермен тоже носит колготки.
Я горжусь его уверенностью в себе и оригинальностью. У Ника разношерстная компания друзей. Он часто играет в парке Золотые Ворота вместе с мальчиком, который обладает всеми задатками тайного агента. Они с Ником бесшумно ползают на животах, подбираясь к ничего не подозревающим родителям, болтающим друг с другом на скамейках. Помимо этого, они любят играть в лабиринте с кучей взаимосвязанных проходов, расположенном внутри геодезических куполов.
Вместе с другим своим близким другом, мальчиком с густой копной темных волос и пронзительными изумрудными глазами, Ник собирает целые города из Лего и конструирует деревянные гоночные трассы, по которым они гоняют машинки от Hot Wheels.
Ник любит смотреть фильмы.
Впечатлившись и изумившись после беседы о его любимых фильмах, мой друг, работающий редактором в местном журнале, просит Ника написать заметку под названием «Никки выбирает кино». Ник надиктовывает ему свои мысли.
— Понимаете, иногда детям нужно выбирать себе фильмы и у них, бывает, никак не получается решить, какой фильм лучше взять, но решать надо быстро, потому что взрослым уже пора в парикмахерскую, а до нее идти десять минут, — начинает он.
Он делится своими впечатлениями о «Леди и Бродяга» и «Винни-Пухе».
— «Дамбо» классный, — говорит он, — отличные песни. Суперские вороны.
Насчет «Бесконечной истории» замечает:
— Не бесконечная она на самом деле.
Когда мне исполнилось шесть лет, мама испекла пирог в виде жирафа с кокосовым орехом и белой глазурью, и мы с друзьями играли в «Прицепи ослу хвост» на заднем дворе.
Ник отмечает свои дни рождения на ферме с настоящими лошадями, в парке развлечений Калифорнийская Великая Америка, в водных парках Raging Waters и в Эксплораториуме, интерактивном научном музее. Его гостей угощают чайными сэндвичами и суши, на стол подается нефильтрованный яблочный сок и кексы без пшеницы.
Однажды Ник объявляет, что хочет сделать пожертвование в благотворительную программу «Игрушки для малышей» и с этими словами отправляется в свою комнату, где складывает в мешок большинство своих плюшевых зверей, игровые наборы вроде «Candyland», «Chutes» и «Ladders», фигурки троллей и большие фигурки супергероев.
С книжных полок исчезают старые детские книжки с картинками, их место занимают серии про Нарнию и Рэдволл, а также издания книг Элвина Брукса Уайта.
Ник отчаянно старается повзрослеть, хотя и не во всем. Он оставляет панд и Себастьяна, плюшевого краба из «Русалочки».
У Ника чутье на новые тренды, он раньше, чем большинство других детей начинает интересоваться набирающими популярность детскими сериалами, от «Мой маленький пони» до «Властелинов вселенной». Увлечение диснеевскими фильмами (101 далматинец, Мэри Поппинс) сменяется интересом к Звездным Войнам.
Ник с друзьями получают приставки Нинтендо и начинают изъясняться на абсолютно непонятном (для взрослых) языке, разговаривая про мини-боссов, глюки, секретные уровни и тыквы, которые повышают уровень персонажа.
Как-то раз Ник наряжается на Хеллоуин черепашкой-ниндзя (он — Микеланджело, а его друг — Донателло), в другой раз он выбирает костюм Индианы Джонса.
Иногда Ник влипает в неприятности.
Однажды он остается ночевать у друга и их обоих ловят на телефонных розыгрышах, о которых ребята узнали из Симпсонов.
Вооружившись справочником, мальчики обзванивают ближайшие бары.
— Здравствуйте, не могли бы вы позвать к телефону мистера Ала Коголика?
— Конечно, малыш.
Громкий выкрик:
— Эй, есть здесь Ал Коголик?
Дети заливаются смехом и бросают трубку.
Потом они начинают звонить просто случайным людям.
— У вас есть Джон?
После паузы:
— Нет?
— Значит так и живете без унитазов?
Но в целом Ник ведет себя хорошо.
Как-то раз один из учителей пишет в разделе для заметок в его дневнике, что иногда Ник кажется немного подавленным, и я рассказываю об этом его новому психологу, с которым он видится раз в неделю.
— Ничего страшного, — говорит она, — он ведь не грустит подолгу, он энергичный, увлеченный, веселый. Лидер в своем классе.
Большинство сообщений от учителей — похвалы. Ника хвалят за его креативность, хорошее чувство юмора, способность к состраданию и участию. Отмечают его усердие.
Я до сих пор храню коробку с его старыми рисунками и сочинениями. Среди прочего там есть написанный его рукой ответ на вопрос нужно ли всегда стараться изо всех сил.
Нет, я не думаю, что всегда нужно стараться изо всех сил. — Написал он. — Например, если друг попросит достать для него наркотики, то не стоит стараться раздобыть их.
Другое сочинение, покоящееся в коробке — это письмо с убедительными доводами, которое он написал мне, когда учеников попросили привести ряд аргументов «за» или «против» выбрав любую интересующую их тему для спора. Письмо заканчивается словами: «Итак, с учетом всего вышесказанного, я считаю, что нужно разрешить мне есть больше чипсов».
Периодически Нику снятся кошмары. В одном из таких снов он приходит в школу и его, вместе с остальными учениками, заставляют проходить проверку на вампиризм.
Похожая проверка у них действительно была, когда у одного из детей нашли вшей.
В тот раз учителя, надев медицинские перчатки, перебирали пальцами пряди волос учеников, совсем как мартышки, осматривая каждый волосяной фолликул. Если в волосах обнаруживали хотя бы одну вошь, то зараженного ребенка отправляли домой, где его должны были познакомиться с лекарством «Kwell» и как следует вычесать расческой с мелкими зубчиками. Процедура это была болезненной и дети из-за нее орали так, что соседи (из лучших побуждений, конечно) могли позвонить в службу защиты детей.
Во сне, Ника и всех его друзей выстроили в ряд для проведения утренней проверки на вампиризм. Учителя в перчатках приподнимали им верхнюю губу, проверяли не отрасли ли клыки. Детям-вампирам сразу же вбивали кол в сердце.
Пересказывая сон утром, по пути в школу, Ник говорит, что поступать так с вампирами нечестно, ведь они не виноваты, что с ними это случилось.
Не знаю, связано ли это с фоновым уровнем тревожности, фотографиями пропавших детей на пакетах с молоком или с какими-то страшилками, которые они могли услышать, но Ник с друзьями кажутся слишком уж зашуганными. У нас за домом есть небольшой дворик, но дети не хотят играть на улице, если меня нет рядом. А от других родителей я слышал истории о том, как их дети страшатся темноты, плачут по ночам, отказываются ложиться спать в одиночестве или боятся ночевать дома у друзей.
После случая со кошмаром, Ник, собираясь ложиться спать, просит меня заходить к нему каждые пятнадцать минут.
Я пою ему.
Close your eyes
Have no fears
The monster’s gone
He’s on the run and your daddy’s here