Красивый мальчик
2
читать дальше
Проооосыпайтесь!
Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!
Да, именно вы!
Вам уже пора вставать!
С вами говорит Мистер Сеньор Любимый Дэдди.
Ваш драгоценный радиоведущий.
Единственный человек в мире, готовый пахать двенадцать часов кряду, здесь, на радиостанции МЫ ЛЮБИМ, 108 FM.
Последние в вашем списке радиостанций, но первые — в ваших сердцах.
Вы знаете, что я говорю правду.
Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!
Да, именно вы!
Вам уже пора вставать!
С вами говорит Мистер Сеньор Любимый Дэдди.
Ваш драгоценный радиоведущий.
Единственный человек в мире, готовый пахать двенадцать часов кряду, здесь, на радиостанции МЫ ЛЮБИМ, 108 FM.
Последние в вашем списке радиостанций, но первые — в ваших сердцах.
Вы знаете, что я говорю правду.
Сегодняшнее холодное осеннее утро начинается с того, что Ник декламирует вступительный монолог из одного своего любимого фильма — «Делай, как надо!». Мы одеваемся и идем в парк Золотые Ворота.
— Посмотри на эти, оранжевые! — восклицает Ник, пока мы прогуливаемся по цветочной оранжерее. — Ой, а вот зеленые и красные и золотые! Тут как будто великаны прошлой ночью прогулялись и все красками разрисовали.
Когда мы возвращаемся домой, Ник помогает мне приготовить тесто для блинов. Он согласен делать все, что угодно, только яйца разбивать не готов, не хочет, чтобы к рукам липла «гадость». Он говорит, что блины по размеру должны быть такими же, как у Дядюшки Бака.
В одноименном фильме блины получились настолько большими, что дядюшке Баку пришлось использовать лопату для снега вместо обычной кулинарной лопатки.
У нас по всей квартире разбросаны детские вещи, хотя я неоднократно пытался ограничить сферу влияния Ника пределами его комнаты.
Можно каждый день убираться, а детская одежда так и будет валяться повсюду. Еще на полу лежат настольные игры (вчера ночью он мучил меня игрой в «Стратего»), коробочки с видеоиграми (мы дошли до предпоследнего уровня в «Зельде»), а в центре гостиной разлилось разноцветное море деталей Лего.
По правде говоря, детали Лего можно найти где угодно: в ящике со столовым серебром, под диванными подушками, в горшками с комнатными растениями.
Однажды у меня сломался принтер и вызванный мастер обнаружил, что причиной неисправности послужила деталь Лего, застрявшая в лепестковом сцеплении.
Дожидаясь пока приготовятся блинчики, Ник сидит за кухонным столом, под коллекцией собственных рисунков, развешанных по стенам, и что-то пишет большим красным карандашом на линованной бумаге.
— Мы вчера пекли пиццу в школе, — говорит он, — нам разрешили выбрать между чеддером и Монтерей Джеком. Эй, а ты знаешь, что означает «ооо»? Кто-то сказал, что Джейк поцеловал Елену, и все дети такие: «оооооо». А ты знал, что совы могут поворачивать голову на сто восемьдесят градусов?
Я ставлю перед ним тарелку с блинчиками (удручающе среднего размера). Ник поливает их кленовым сиропом с криком:
— Поберегииись! Горячая лава!
Я в это время кладу в его коробку для ланча бутерброд с арахисовым маслом, сэндвич с джемом, морковные палочки, яблоко, печенье и коробочку с соком.
Он собирается в школу. Напевает «Eensy Weensy Spider», пока завязывает шнурки. Мы опаздываем, так что я поторапливаю его. Вскоре он уже сидит на заднем сидении в машине и плюется в своего плюшевого Папу-медведя.
— Что ты делаешь?
— Он в яме со слизью. Почеши мне колено?
Я тянусь назад и щекочу его ногу, из-за чего он тут же начинает истерично хихикать.
— Все, все, перестань! Я просто хотел вспомнить, что чувствуешь, когда тебя щекочут.
Сменив тему, Ник спрашивает, можно ли ему изучать в школе не испанский, а клингонский.
— Почему именно клингонский?
— Тогда мне не придется читать субтитры в фильмах Стар Трек.
Я паркуюсь рядом со школой за несколько минут до звонка. Умение привозить его в школу вовремя я считаю своим величайшим ежедневным достижением, но сегодня что-то идет не по плану. Где же другие машины, где куча спешащих к дверям детей и где учитель, который должен встречать их на пороге?
До меня вдруг доходит.
Сегодня же суббота!
Я не верю в существование кармы, но зато постепенно уверовал в концепцию мгновенного возмездия, высказанную в одноименной песне Джона Леннона. Суть концепции сводится к «что посеешь — то и пожнешь» и верность этих слов лишний раз подтверждается, когда моя девушка поступает со мной точно так же, как я обошелся с женой (на самом деле, ее действия менее предосудительны: она-то сбегает с Южную Америку с парнем, которого едва знает). Я, само собой, впадаю в отчаяние и Нику приходится не только справляться с моей тоской, но и терпеть вереницу девушек, появляющихся в моей жизни одна за другой, на протяжении следующих нескольких жалких месяцев, пока я пытаюсь залечить душевные раны. Некоторые из девушек дарят Нику подарки, но никто из них не может заменить ему мать. Происходящее походит на сюжет ситкома «Ухаживание за отцом Эдди», вот только Эдди никогда не встречался утром с леди в кимоно, поедающей на кухне его хлопья «Lucky Charms».
— Вы кто? — спрашивает Ник.
Нетвердой походкой он направляется к кухонному столу, пересекая ярко освещенную комнату с черно-белым клетчатым линолеумом на полу. На нем пижама и тапочки в виде Оскара, персонажа Улицы Сезам. Его вопрос адресован женщине с кучей афрокосичек на голове. Она художница, на одной из ее недавних выставок была коллекция раскрашенных вручную фотографий интимных частей ее тела.
Женщина представляется и говорит:
— А я и так знаю, кто ты такой. Ник. Я о тебе наслышана.
— Я о вас не слышал ничего, — отвечает Ник.
В другой раз мы с Ником ужинаем в итальянском ресторане на Честнат-стрит в компании кудрявой блондинки с бутылочно-зелеными глазами. На свидания к ней я хожу вместе с Ником, мы уже успели поиграть во фрисби в парке Марина Грин, а в воскресенье ездили на матч команды Сан-Франциско Джайентс, где Ник поймал улетевший за пределы поля мяч.
Вернувшись в квартиру после ужина, мы все вместе смотрим «5000 пальцев доктора Т.». Девушка листает журналы в гостиной, пока я укладываю Ника спать и читаю ему вслух до тех пор, пока он не засыпает.
Как правило, я соблюдаю осторожность и запираю дверь в свою спальню, но в этот раз забываю об этом.
Утром Ник забирается ко мне в постель. Когда он замечает девушку, которая просыпается и встречается с ним взглядом, то спрашивает:
— Что ты тут делаешь?
Она выдает гениальный ответ:
— Я здесь ночь провела.
— А, — говорит Ник.
— Это как вечеринка с ночевкой.
— А, — снова повторяет Ник.
Я отправляю Ника в его комнату, велю ему одеться.
Позже я пытаюсь объяснить ему, что произошло, но отлично понимаю, что совершил огромную ошибку.
Вскоре я осознаю, что образ жизни «папаши-холостяка» не очень-то хорошо сказывается на воспитании Ника и поэтому временно завязываю со свиданиями. Решив больше не повторять позорные и чрезвычайно болезненные ошибки, которые и привели к моему разводу, а также к череде расставаний с другими женщинами, я провожу дни в одиночестве, посещаю психолога и занимаюсь самоанализом.
В наших с Ником жизнях воцаряется покой. На выходных мы гуляем по набережной Эмбаркадеро, минуем район Телеграф Хилл и поднимаемся к Башне Койта, ездим по канатной дороге в Китайский квартал за дим-сам и петардами, ходим вместе с нашими соседями, неофициальными крестными родителями Ника, смотреть фильмы в кинотеатр Кастро, где органист играет «Whistle While You Work» и «Сан-Франциско» на позолоченном органе от Wurlitzer перед началом сеансов.
Ездим на электропоезде в Беркли и гуляем там по Телеграф-Авеню, наблюдая за нашими старыми знакомыми, такими как: женщина, к чьей одежде прилеплены десятки кусочков тостов и Обидчивый Обнаженный Мужчина, проходящий мимо нас небрежной походкой.
По вечерам в будние дни, после того, как Ник заканчивает с домашней работой, мы играем в разные игры. Часто готовим вместе. И читаем. У Ника много любимых книг: «Излом времени», произведения Роальда Даля, «Неудачники», «Хоббит».
Однажды вечером, перед одним из многочисленных не-праздничных застолий Ника, к которым он пристрастился после прочтения «Алисы в стране Чудес» и «Алисы в Зазеркалье», мы подходим к делу особенно серьезно, накрываем на стол и тщательно рассаживаем плюшевых зверей. Так и ужинам в окружении плюшевых игрушек, восседая на мягких подушках, словно султаны.
Однажды вечером, летом 1989 года, я ужинаю в гостях у друзей, а напротив меня сидит женщина, которая приехала из Манхэттена, чтобы навестить своих родителей в Марин.
Карен, темно-каштановые волосы, простое черное платье, работает художником. Помимо этого она пишет (и сама же иллюстрирует) детские книги.
Карен говорит, что завтра улетает обратно в Нью-Йорк, а я упоминаю в разговоре, что поеду туда на следующей неделе, чтобы взять одно интервью.
Воцаряется неловкое молчание.
Друг, сидящий рядом со мной, протягивает мне бумагу с ручкой и шепчет на ухо: «Возьми ее номер».
Так я и поступаю.
На следующий день звоню ей в дом к ее родителям. Я слышу, как она просит мать сказать, что ее нет дома, но мать эту просьбу игнорирует и все равно подзывает Карен к телефону.
Да, говорит она, я встречусь с вами в Нью-Йорке, когда будете там.
Наше первое осторожное свидание проходит на вечеринке у друзей в Верхнем Ист-Сайде. Из музыкального центра гремят песни «Fine Young Cannibals», официанты снуют по залу, предлагая гостям канапе и шампанское, а позже я веду ее сквозь душную ночь через весь Манхэттен, провожая до ее лофта в центре. Прогулка занимает пару часов и все это время мы болтаем без умолку. Всякий раз, как на глаза попадается продуктовые магазины, мы покупаем там фруктовый лед.
Когда мы прощаемся у ее входной двери, за окнами уже занимается рассвет.
Мы с Карен общаемся по телефону и шлем друг другу письма. Встречаемся каждый раз, как она приезжает навестить родителей или я отправляюсь по делам в Нью-Йорк.
Спустя шесть месяцев, во время ее очередного визита в Сан-Франциско, я знакомлю Карен с Ником. Она показывает ему свои наброски, и они несколько часов подряд рисуют кадры для мультфильма. Они трудятся целыми днями напролет, разрисовывая длинные полоски уплотненной бумаги, создавая тщательно продуманную сценку в парке, с участием Оскара Ворчуна, пухлого человека, поедающего сэндвич с тунцом на скамейке, тощего мистера Лаудла вместе с его малышом-лопухом, Мистера Парика и семейной пары мистер и миссис Без Тел (у них нет тел).
Прожив шесть лет на пятом этаже в здании, находящемся в тени Всемирного Торгового Центра, Карен переезжает к нам, в Сан-Франциско.
Возможно, Ник просто стремится воспользоваться новоприобретенными возможностями, чтобы заслужить чужое одобрение, когда окончательно осознает, что Карен останется с нами надолго, но вот что он пишет о ней в одном из своих школьных сочинений:
«Она жила в большом лофте над рестораном «Ham Heaven». Лофт у нее был классный, можно было жечь фейерверки на крыше… Она решила вернуться в Сан-Франциско, чтобы жить здесь с ее новой семьей, то есть, со мной и с моим папой».
Вскоре мы арендуем дом в Саусалито, расположенный неподалеку от моста ведущего в город, потому что хотим, чтобы у нас был задний дворик. Наш дом считается одним из старейших зданий в городе. Это дом, построенный в викторианском стиле, покосившийся, с дырявой крышей. Внутри теплее, чем снаружи, но ненамного. Чтобы справиться с холодом, мы все время поддерживаем огонь в камине, а на ночь укрываемся толстыми стегаными одеялами. Закутавшись в пуховики, мы втроем прогуливаемся вдоль берега и переправляемся в Сан-Франциско на пароме, проплывая мимо острова Алькатрас.
Мы едем в школу Ника вместе с другой родительской четой, чей ребенок ходит в тот же класс, что и он.
Ник, сейчас он учится в четвертом классе, играет в местной команде Малой бейсбольной лиги. Мы с Карен приехали поболеть за него.
Он — второй бейсмен, стоит на поле, сосредоточенный и спокойный, в своей зеленой бейсбольной футболке и в кепке с логотипом «Брэйвз». Другие мальчишки вовсю дурачатся, но Ник держится торжественно. Его тренер рассказывает нам, что в своей команде Ник считается лидером, остальные дети обращаются к нему за советом.
Родители часто расхваливают своих детей, но спросите любого из знакомых Ника и сами услышите, какой он веселый, креативный, заразительно-жизнерадостный.
Без каких-либо видимых усилий, Ник частенько оказывается в центре внимания, вне зависимости от того, участвует ли в школьных спортивных соревнованиях или веселится на вечеринке.
Однажды к нему в школу наведывается кастинг-директор, наблюдает за детьми на детской площадке, а потом разговаривает с некоторыми из них. Тем же вечером она звонит нам домой и спрашивает, не буду ли я возражать, если Ник снимется в телевизионном рекламном ролике. Я обсуждаю с ним этот вопрос и Ник говорит, что затея ему по душе, поэтому я даю свое согласие.
Мы разрешаем ему потратить десять долларов, а остальные вырученные деньги кладем на его счет для колледжа.
Рекламный ролик, снятый для автомобильной компании, начинается с того, что зрителям показывают группу детей, сидящих кружком на полу в детском саду. Их учительница, устроившаяся на детском стульчике, читает вслух, а потом закрывает книгу и кладет ее к себе на колени.
— Итак, дети, — говорит она, — что вы поняли из истории про Дика и Джейн?
Маленькая девочка с большими голубыми глазами и волосами заплетенными в косичку говорит:
— Дом — это мама.
После нескольких подобных ремарок, серьезный темноволосый мальчик спрашивает:
— А что насчет Спота?
Ник поднимает руку и учитель обращается к нему.
— Николас?
— Спот — это внутреннее я, животная сила, ищущая освобождения.
Девочка с большими карими глазами, чьи волосы собраны в хвостик на затылке, закатывает глаза и передергивает плечами.
— Вечно Николас приплетает Фрейда, — сердито замечает она, подпирая подбородок кулаком.
Ролик заканчивается сценой, где все дети покидают школу после окончания уроков. Они бегут к машинам своих родителей, выстроившихся в линию рядом с учебным заведением. Ник усаживается на заднее сидение «Хонды», и мама спрашивает его:
— Николас, как прошел день в школе?
Он отвечает:
— Да так, ничего нового.
Спустя месяц или два с того момента, как рекламу начали крутить по телевидению, мы отправляемся в кино. Какой-то-то мужчина в кожаной куртке с шипами и черных мотоциклетных сапогах узнает Ника.
— О Боже! — громко восторгается он, указав на него. — Это же Николас!
В мае мы с Карен женимся на заднем дворе дома ее родителей, под аркой украшенной розами и бугенвиллией. Ник (ему сейчас девять), чьи худенькие руки и шея торчат из оксфордской рубашки с короткими рукавами, сильно нервничает, несмотря на все наши попытки успокоить его.
Однако, на следующее утро он, похоже, испытывает огромное облегчение.
— Все по-старому, — говорит он, обведя взглядом меня, Карен, комнату, и вновь посмотрев на меня. — Это так странно.
— Мисс Эми, она была скупой старой сукой. Все мачехи такие, — Трумен Капоте неплохо подытоживает общее мнение о мачехах.
Ничего нового.
Еще Еврипид писал: «Лучше слуга, чем мачеха».
И все же Ник и Карен постепенно сближаются.
Может, я вижу только то, что хочу видеть?
Надеюсь, что нет. Мне так не кажется.
Они продолжают рисовать вместе мультфильмы и картины. Они всегда занимаются «совместным рисованием», то есть, сперва один что-то добавляет на рисунок, потом второй, и так далее.
Они изучают книги об искусстве и обсуждают различных художников. Карен водит Ника по музеям, где он сидит на полу в галереях, с блокнотом на коленях. Он делает лихорадочные наброски и зарисовки, вдохновляясь работами Пикассо, Элмера Бишоффа и Зигмара Польке.
Карен учит его французскому и проверяет, хорошо ли он запомнил те или иные слова во время их поездок на машине, а еще они ведут очень забавные разговоры про их любимые книги, про его одноклассников и про фильмы. Особенно они любят те, где снимались Питер Селлерс и Лесли Нильсен («Инспектор Гаджет», «Аэроплан!», «Голый пистолет» и его сиквелы).
По какой-то причине они «убивают» четыре вечера подряд на попытки посмотреть «Полианну», но каждый раз начинают клевать носом и выключают фильм. Однако, в пятый вечер им все же удается досмотреть его до конца. После этого у них входит в привычку перебрасываться фразочками оттуда.
— Карен, не суй свой маленький любопытный носик куда не следует, — говорит Ник, подражая выговору Агнес Мурхед.
Ник пытается уговорить меня поиграть в видеоигру под названием «Street Fighter II», но я быстро устаю от всех этих драк, боданий и укусов. А вот Карен не только наслаждается игрой, но и умудряется обыгрывать самого Ника. Кроме того, она любит ту же музыку, что и он и, в отличие от меня, никогда не просит его убавить звук.
Ник и Карен дразнят друг друга. Постоянно. Иногда она перебарщивает и он злится.
Когда мы выбираемся куда-то поесть, они вечно заказывают молочные коктейли. Ник пьет медленно, наслаждаясь вкусом, а Карен мигом выпивает свою порцию и пытается украсть коктейль Ника.
Они играют в одну словесную игру и смеются до упаду.
Карен говорит:
— Дейв.
Ник:
— Живет.
Карен:
— С.
Ник:
— Обезьяньей.
Карен:
— Задницей.
Я поднимаю взгляд от журнала и говорю:
— Очень смешно.
Ник отвечает:
— Прости. Жил…
Карен:
— Был.
Ник:
— Некий.
Карен:
— Парень.
Ник:
— Который.
Карен:
— Сказал.
Ник:
— Что.
Карен:
— У Дейва.
Ник:
— Обезьянья.
Карен:
— Задница.
Они продолжают играть, повторяя эту фразу на разные лады. Я закатываю глаза.
Карен много работает и не хочет взваливать на себя еще и материнские обязанности, но она все чаще подвозит Ника в школу, а однажды вечером готовит на ужин мясной рулет. Рулет получается ужасным и Ник отказывается его есть.
Карен постоянно напоминает Нику, что ему нужно класть салфетку на колени, чем выводит его из себя.
Она нанимает его для выполнения нехитрой работы по дому, просит, чтобы он убивал слизняков в саду. Ник получает по десять центов за каждого слизня. Он кладет их на лопату и перебрасывает через забор, в лес.
Сама Карен, которую Ник зовет мамой, мамаситой или КБ (она в ответ называет его Спутником) признает, что такого рода отношения для нее в новинку.
Как-то раз, когда она сидит в машине вместе с Ником и Нэнси (своей матерью), усталый Ник, внезапно расстроившийся из-за какого-то пустяка, начинает плакать. Это сбивает Карен с толку. Она спрашивает у Нэнси:
— Что с ним такое?
Нэнси отвечает:
— Он же маленький мальчик. Маленькие мальчики плачут.
В другой раз они с Ником проводят вечер в доме ее родителей и Карен замечает, что когда они собираются у телевизора, то Нэнси прижимает Ника к себе и гладит его по спине. Ему это, похоже, очень нравится.
Карен рассказывает мне об этом, как о каком-то божественном откровении.
Она говорит, что поначалу Ник казался ей чужаком. Раньше ей не доводилось подолгу общаться с детьми.
— Я этого не ожидала, — сказала она, — понятия не имела, сколько всего упускаю.
Она не всегда радуется общению с ним. Порой Ник ведет себя грубо. Мне он тоже грубит, но мачехам и отчимам вечно достается сильнее. Время от времени Карен сетует, что хотела бы быть настоящей матерью Ника, но она отлично осознает, что никогда ею не станет. У него уже есть мать, он ее обожает и всецело ей предан. Карен постоянно напоминают о том, что она мачеха, а не мать. На нее возложена огромная ответственность, но она лишена родительского авторитета.
Иногда я отмалчиваюсь, стоит ей завести разговор о локтях на столе, но, несмотря на то, что я вечно призываю ее открыто высказывать свое мнение, чаще встаю на сторону Ника.
— У него хорошие манеры, — принимаюсь настаивать я и только позже понимаю, что опять подрываю ее авторитет.
Хуже всего, пожалуй, то, что Ник испытывает чувство вины из-за своей привязанности к женщине, не являющейся его матерью. В книгах, где рассказывается о том как стать хорошей мачехой (они лежат у Карен на прикроватном столике), сказано, что это распространенное явление.
Порой отсутствие Вики чувствуется особенно остро. В те моменты, когда Ник скучает по ней, на помощь приходит телефон, хотя, послушав ее голос, он, бывает, грустит еще сильнее. Мы внушаем ему, что он волен ездить к ней так часто, как это только возможно, и может сколько угодно говорить с ней по телефону. Пытаемся заставить его обсуждать с нами эту тему.
Больше ничего в голову не приходит.
Я ощущаю, что в душе Ник идет тяжелая борьба, его словно тянут в разные стороны, как канат.
Он все еще хранит плюшевого краба и панд, но вешает на стену в своей комнате плакат Нирваны. Хотя он по-прежнему старается плыть против течения и сражается с шаблонными идеями и стереотипами, но с каждым днем на его поведении все сильнее и сильнее сказывается давление со стороны сверстников.
В десять лет он неуклюжий и скрытный, часто надевает неряшливую фланелевую одежду и шаркает по дому в паре громоздких ботинок Dr. Martens. На глаза свешивается челка (аля Курт Кобейн) и он красит волосы хной. Я разрешаю ему сделать это, предварительно взвесив все «за» и «против», но заставляю постричься, несмотря на бурные протесты. Прежде чем вступить с ним в спор, я обязательно обдумываю, действительно ли это необходимо. Порой Ник капризничает, но не больше, чем другие знакомые нам дети.
Он получает несколько замечаний от учителей, например, за то, что пишет в тетрадке «София отстой» (София — своевольная девочка из его класса).
Однажды его вынуждают письменно извиниться за сорванный урок испанского.
Но, в основном, Ник все еще остается прилежным учеником.
Классный руководитель пишет в табеле успеваемости о его «расцветающем чувстве доброты и эмпатии» и заканчивает свою заметку словами: «Ник, несомненно, сделает наш мир лучше, и я задаюсь вопросом, какой именно способ он для этого изберет».
------------
Перейдя по ссылке http://bobsluggish.livejournal.com/4983.html вы можете посмотреть небезыинтересное видео, где (в режиме слоумошена) демонстрируется уничтожение игрушечной модели машины Chevrolet Suburban 1950 года. Смотрится эффектно)