Мы все проебываемся
Глава пятаяГлава пятая
Мелани вовсе не радуется моему приходу. Она пристальнейше смотрит мне в глаза, а я отвожу взгляд и бормочу глупости типа:
— Гм, простите за опоздание.
Издав какой-то кряхтящий звук, она втискивает свое массивное тело в дешевое офисное кресло. Полагаю, было бы преувеличением сказать, что она страдает от ожирения, но она действительно толстая и продолжает полнеть. Кроме того, она носит эти смехотворные обтягивающие наряды (мини-футболки, штаны с низкой талией, которые наверняка перекрывают циркуляцию крови в организме и босоножки на высоких каблуках, из-за которых вены на ее ногах только сильнее выпирают, вместе с жиром).
Не то, чтобы я хотел ее осуждать. Я просто злюсь, потому что она вечно третирует меня разговорами о питании и весе. Во время нашей последней встрече она заявила, что я всеми силами стараюсь остаться худым, потому что боюсь взросления и не хочу жить в теле взрослого мужчины.
Она даже заставляет меня показывать ассистентам в столовой свою тарелку после обедов и ужинов, чтобы они удостоверились, что я съел все до последней крошки.
Хуйня же полнейшая.
Я сажусь и сразу же скрещиваю ноги, но потом снова выпрямляюсь. Сгибаю правую руку и хватаю самого себя за левое плечо. Я чувствую, что Мелани смотрит на меня, но все еще избегаю зрительного контакта с ней.
— Слушайте, — делаю я еще одну попытку начать разговор, — я правда раскаиваюсь. Новенькая сама со мной заговорила в курилке, и я подумал, что не стоит ее сразу отшивать. В смысле, она решила мне о своих проблемах рассказать, я не хотел, чтобы она подумала будто мне насрать.
Подняв взгляд, я понимаю, что Мелани определенно не собирается наградить меня улыбкой. Она медленно качает головой, так что свет солнца освещает поры на ее щеках и становится заметен покрывающий их легкий пушок.
Я невольно задаюсь вопросом, бреется ли она.
— Ник, — произносит она, одарив меня устрашающим взглядом, — у меня создается впечатление, что ты вновь пытаешься вступить в созависимые отношения, вместо того, чтобы сосредоточиться на процессе лечения. Игнорируя собственные нужды, ты опять готов пожертвовать душевным покоем, лишь бы не пришлось расстраивать другого человека, человека, которого ты едва знаешь. И, разумеется, это девушка. Не видишь закономерности?
Я медленно киваю, полагая, что именно этого она от меня сейчас ждет.
— Я считаю, — продолжает она, — что ты занимаешься этим всю свою жизнь. Вспомни, как развивались твои отношения с биологической матерью, а потом и с Зельдой. Долго ли ты еще собираешься жертвовать всем ради других, пока у тебя самого ничего не останется? Я и саму твою жизнь имею в виду, Ник, не будем преуменьшать масштабы проблемы. Очевидно, что ты абсолютно себя не ценишь, раз позволяешь себе опаздывать на встречи со мной, от которых, между прочим, зависит твое здоровье.
Очень хочется закатить глаза.
В заключение она говорит мне, что я никогда не забывал принять очередную дозу наркотиков, а вот на встречи с ней смею опаздываю.
У меня уже шея болит от бесконечных кивков.
— Вы правы, — говорю я с запинкой. — Это безумие какое-то. Я раньше никогда об этом не думал. Как же странно, что ты можешь повторять одни и те же ошибки, даже не замечая этого. В смысле, даже не осознавая, что используешь прежние деструктивные схемы поведения.
Она выставляет руку вперед, призывая меня к молчанию, так что я затыкаюсь.
— Ник, ты пытаешься сказать, что это я руководствуюсь одними и теми же деструктивными схемами поведения?
Я не совсем понимаю, к чему она клонит, так что просто склоняю голову набок, как собака, внимательно прислушивающаяся к словам человека.
— Ник, ты сказал «ты можешь повторять». Но ты говорил не обо мне, не так ли? Ты имел в виду себя. Именно поэтому мы и настаиваем, чтобы клиенты использовали слово «я», когда делают подобные заявления. Каждый из нас должен в полной мере осознавать, что говорит только за себя, понимаешь?
Я вновь машинально киваю головой.
— Ага, — говорю я, — вы правы. Это я продолжаю совершать одни и те же ошибки снова и снова. Но я хочу измениться. Правда. И я пытаюсь это сделать. Делаю первые шаги в нужном направлении. Я знаю, с чего должен начать.
Я громко сглатываю, задыхаясь из-за невидимого ничего. К глазам подступают горячие слезы. Такого в моем плане не было. Я же просто собираюсь соврать Мелани, чтобы она вернула мне кое-какие привилегии.
Но когда я пытаюсь продолжить говорить, то мой голос ломается на первом же слоге.
Комната расплывается перед глазами. Я инстинктивно пытаюсь сделаться как можно меньше. Скрещиваю руки, обнимая себя за плечи, дрожу.
— Мне нужно — совладать с голосом удается, но кажется, что звучит он откуда-то издалека — расстаться с Зельдой.
По лицу текут слезы, нижняя губа дрожит, я раскачиваюсь в кресле взад-вперед, свожу колени, наступаю одной ногой на другую.
— У меня нет выбора, — слышу я собственный голос. — У нас нет ни единого шанса. Я должен отпустить ее. Должен. Вы все мне это говорили, а я все равно на что-то надеялся. Отказывался посмотреть правде в глаза. Но теперь, черт, теперь я не могу вернуться к прежним иллюзиям. Она — отрава для меня. Блять, ради нее я от всего отказался. Но этого оказалось недостаточно и всегда будет недостаточно, поэтому я должен порвать с ней прежде, чем снова сорвусь. Должен, блять, должен. У нас ничего не осталось, абсолютно ничего. Она ураган, она черная дыра. Я это вижу, черт, отлично вижу. И я знаю, что между нами все кончено. Но, Господи…
Мой голос снова срывается и теперь я уже не плачу, а рыдаю. Из носа текут сопли, желудок сводит судорогой.
— Мне так страшно. — Я говорю чистую правду. — Я в полном ужасе. Ведь я люблю ее. Безумно люблю. И сколько бы я не пытался перестать любить ее, ничего не выходило, я просто не в состоянии выкинуть ее из сердца. Я знаю, что никогда не найду человека, способного сравниться с ней. Никогда и никого не полюблю так же сильно, как ее. И еще я знаю, что никогда не перестану мечтать о ней. Каждый день, каждую ночь. Я должен продолжать жить с этим грузом, понимая, что она больше не будет моей. Должен. Но мне очень страшно.
Я закрываю лицо руками. Плакать больно, рыдания душат. Приходится бороться за каждый вдох. Глаза у меня зажмурены. Я забираюсь в кресло с ногами, съеживаюсь в комок.
— Эй! — кричит мне Мелани и дважды хлопает в ладоши. — Ник, зачем ты прячешься?
Я дышу, дышу, дышу, дышу, дышу.
— Ник, — повторяет она, наклоняясь вперед, упершись локтями в свои желеообразные колени. — Ник, послушай меня. Мне нужно, чтобы ты выпрямился. Окей? Выпрямись сейчас же.
Я пытаюсь сделать как она велит.
— Окей, славно. А теперь я хочу, чтобы ты опустил обе ноги на пол. Отлично. Почувствуй ковер под ногами. Я хочу, чтобы ты вновь обрел душевное равновесие. Когда у тебя начинается приступ паники, вот как сейчас, то ты своими действиями только ухудшаешь ситуацию. Паника — это план бегства, способ, который люди используют, чтобы уклониться от проживания настоящих эмоций. Паникуя, ты доводишь себя до такой степени неадекватности, что переживаешь уже не из-за реальных проблем, а из-за самого приступа паники. Понимаешь? Если все время бежать от своих чувств, то никогда не научишься справляться с ними. В данный момент ты напуган. И расстроен тоже, но, в основном, напуган. Поэтому я хочу, чтобы ты сейчас мысленно обследовал свое тело. Попытайся понять, где именно скрывается твой страх. В голове? В животе? В ногах? А потом прими страх. Исследуй его. Попытайся отыскать его истоки. Ник, поверь мне, боязнь страха всегда хуже, чем сам страх. Потому что, когда ты примиряешься со страхом, становишься с ним единым целым, то он утрачивает свою силу. И в конце концов исчезает полностью. После чего ты обретаешь свободу. Но Ник, если ты продолжишь убегать, то никогда не совладаешь со своими чувствами. Старые страхи и душевные травмы будут преследовать тебя до конца жизни. Ты меня понимаешь?
Я отвечаю, что да, вытирая нос рукавом. Я больше не плачу. Глаза опухли, в горле саднит.
— Отлично, — она резко выпрямляется, из-за чего ее спина хрустит. — Послушай, мне нужно обсудить с тобой еще кое-какие вопросы. Но сперва я хочу сказать тебе две вещи. Первое: поверь мне, ты абсолютно не способен кого-либо полюбить. Твои чувства к Зельде, на самом деле, следует называть иначе.
Я сжимаю руками металлические подлокотники и стискиваю зубы.
Но не говорю ни слова.
Равнодушно улыбнувшись мне, она продолжает:
— Зельда тебя использовала. Она начала стареть и наверняка испугалась, поскольку, судя по твоим словам, всегда была озабочена собственной внешностью. И тут появляешься ты — молодой, симпатичный, всецело преданный ей — чем она и решает воспользоваться. До твоего благополучия ей дела нет. С твоей помощью она удостоверилась, что все еще остается привлекательной, как на физическом уровне, так и на эмоциональном, а затем обманным путем вновь подсадила тебя на наркотики. Ты прав, Ник, она — черная дыра. Так что никакой любви между вами нет, как бы сильно тебе не хотелось в это верить. Только созависимость и взаимная эксплуатация.
Возражать ей я не могу, так что просто делаю глубокие вдохи через нос и киваю головой. Ну, а что мне еще остается? Мне нужна ее благосклонность, если хочу выбраться отсюда. Так что, я киваю и киваю, как полный идиот.
А Мелани все улыбается, раздуваясь от самодовольства.
— Напоследок я хотела бы еще обсудить с тобой твое расписание по «12 шагам». Помнится, ты говорил мне, что не веришь в программу «12 шагов», я права?
Я снова стискиваю зубы.
— Ну, нет, не совсем так. Я просто хочу сказать, что несколько разочаровался в ней, понимаете? Каждый раз, когда я возвращался к трезвой жизни, то фанатично следовал заветам программы. Я полностью посвящал себя ей: каждый день ходил на собрания, работал с наставником, штудировал заветы «12 шагов» и другую сопутствующую литературу столько раз, что уже наизусть эти книги могу цитировать. Но проблема в том, что несмотря на все мои усилия рецидивы продолжают повторяться, понимаете? И я понятия не имею, случается ли это из-за того, что программа мне не подходит или потому что я что-то делаю неправильно.
Теперь уже Мелани кивает с умным видом.
— А что насчет Высших Сил? Что ты можешь сказать по этому поводу?
Я хрущу костяшками левой руки.
— Не знаю. Наверное, проблема тут та же самая. Я отчаянно стремлюсь уверовать, понимаете? Молюсь, медитирую, изучаю соответствующую литературу. Но мне это никак не помогает, срывы продолжаются, и поймите, в глубине души, после всего, что было, я по-прежнему остаюсь атеистом.
Мелани почему-то продолжает кивать головой.
— Хорошо, Ник, это рядовая ситуация. Но дело в том, что без программы «двенадцать шагов» и без веры в Высшие Силы у тебя ноль шансов на «трезвую» жизнь. Я впечатлена твоим прогрессом в области отношений с девушкой и собиралась снять тебя с испытательного срока, чтобы ты мог выезжать за пределы центра вместе с другими клиентами, но, боюсь, что я не смогу сделать этого, если ты не согласишься ходить на собрания «12 шагов», как минимум, шесть раз в неделю. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее выбрал себе наставника и вместе с ним начал работать над «шагами», хорошо? Это твой единственный шанс, Ник. Поверь мне, ты ничем не отличаешься от миллионов других людей, чьим жизни изменились благодаря программе «12 шагов».
— Ага, — отвечаю я, — все понятно. Я правда хочу снова стать участником программы. Ну, я же видел, как здорово она помогла моим друзьям из Л. А.
Мелани медленно поворачивается в своем кресле, берет со стола стопку бумаг и ручку.
— Значит, ты согласен посещать шесть собраний в неделю? — спрашивает она.
Я говорю, что да и она ставит маленькую галочку в углу одной из страниц.
— И ты подыщешь себе наставника к концу недели, верно? И найдешь Высшие Силы?
Я с трудом сдерживаю смех.
— Да, — отвечаю я. — Само собой.
Она ставит еще одну галочку и с улыбкой смотрит на меня.
— Ну вот, поздравляю. Твой испытательный срок официально закончен. Признаюсь, что я очень впечатлена твоими успехами, Ник. Так держать.
Я улыбаюсь в ответ.
А что еще делать-то?