Красивый мальчик
55
— Твой муженек-психопат мучает моего братишку, — Ник, уперев руки в бока, обращается к Карен, которая только зашла в комнату и остановилась рядом со мной.
Сегодняшним дождливым утром он должен улететь в Лос-Анджелес.
Я расчесываю спутанные кудряшки Джаспера, а он визжит так, словно я выдираю ему ногти плоскогубцами.
Ник недавно вернулся из душа, завернувшись в голубое полотенце, а теперь он накидывает сверху оранжевую парку и идет за большими зелеными непромокаемыми сапогами, стоящими у входной двери, а заодно прихватывает там детские водительские очки.
Он размахивает деревянной ложкой.
— Отключи звук у этого дурилки, — говорит мне он.
Обращаясь к Джасперу он заявляет:
— О, как же незавидна, как печальна твоя жалкая участь, мой возлюбленный брат. Ох, какая несправедливость. Какая жестокость.
Поднеся ложку ко рту, он декламирует: «Доброе утро, доблестные члены моего экипажа», строчку из оперетты «Корабль Её Величества «Пинафор», чем отвлекает Джаспера, и мне удается закончить причесывать его.
Ник, уже успевший упаковать свои вещи, прощается со всеми.
Джаспер и Ник обмениваются секретным рукопожатием. Это сложный ритуал: обычное рукопожатие, потом они размыкают руки и хлопают друг друга по ладоням, сжимают кулаки, сперва Ник стучит по кулачку Джаспера, затем они меняются, еще одно рукопожатие и после этого они медленно отпускают друг друга, а в конце, соприкасаясь лишь кончиками указательных пальцев, в унисон восклицают: «Ты!»
Джаспер плачет.
— Нет, Никки, я не хочу, чтобы ты уезжал!
Они обнимаются, а потом Ник целует в лоб малышку Дейзи.
Он еще раз обнимает Карен.
— Спутник, друг ты мой старинный, хорошего тебе лета, — говорит она.
— Я буду скучать по тебе, КБ.
— Пиши.
— И ты пиши.
Направляясь в аэропорт, я выбираю дорогу, пролегающую рядом с Оушен-Бич, вместо того, чтобы ехать через город. Ник смотрит на бушующее море.
Добравшись до терминала «Юнайтед эйрлайнз», я паркую машину на стоянке и иду вместе с Ником к стойке, где он регистрирует багаж. Мы прощаемся у входа в воздушный коридор. Ник говорит: «Больше всего на свете» и я отвечаю ему: «Больше всего на свете». Каждый раз, когда мы прощаемся в аэропорту, на моем сердце появляется новый шрам, но я стараюсь не подавать виду, чтобы не расстраивать его еще больше.
После того, как он поднимается на борт самолета, я, глядя сквозь стеклянную стену, наблюдаю за тем как массивная металлическая конструкция, в которой он находится, взмывает в небо.
Может, это и было наилучшим решением в сложившейся ситуации, но я ненавижу совместную опеку. Предполагается, что у ребенка не возникнет никаких сложностей с жизнью на два дома, с разными по характеру родителями и отчимами/мачехами, а также, возможно, с разными сводными братьями и сестрами и различающимися, а порой и открыто противоречащими друг другу, правилами, ценностями, ожиданиями.
«Дом — это святое» — говорила Эмили Дикинсон. Но дома бывают самые разные. Многие ли взрослые готовы жить на два дома?
Для детей дом представляет еще большую ценность, он — их колыбель развития, как физического, так и эмоционального, непоколебимый символ всего, что ассоциируется у них с родителями: стабильности, безопасности, жизненных принципов.
Спустя неделю после отъезда Ника я отправляюсь в округ Марин, находящийся неподалеку от Инвернесс, чтобы взять (для статьи в журнале) интервью у известного детского психолога по имени Джудит Уоллерстейн, которая основала «Центр Джудит Уоллерстейн для семей в переходном периоде». Она привлекла внимание международной общественности, когда стала высказывать отрезвляющие мысли о разводе в эпоху счастливой пост-разводной Америки второй половины 60-тых. До того времени бракоразводный процесс оставался сложным процессом, говорить о котором было не принято, и разводы случались редко. Перемена нравов и возникновение концепции разводов «без вины сторон» сделали их простым и распространенным явлением.
Это стало настоящим освобождением для многих взрослых людей — социальные соглашения больше не обязывали их поддерживать изжившие себя отношения. Согласно общему мнению, по большей части основанном на принятии желаемого за действительное, предполагалось, что и дети станут счастливее, если будут счастливы их родители. Но доктор Уоллерстейн обнаружила, что в большинстве случаев дети оставались морально травмированными.
Началось все с того, что она пообщалась с детьми в возрасте от двух до семнадцати лет, чьи родители развелись в начале 70-тых годов. Она выяснила, что детям было тяжело пережить период развода, но предположила, что данная проблема носит временный характер.
Год спустя она вновь собрала тех же детей для беседы. Они не просто не оправились, их состояние ухудшилось. В течение следующих двадцати пяти лет, Уоллерстейн периодически повторяла встречи с детьми. Выводами она поделилась в нескольких опубликованных книгах: более трети от общего числа испытуемых детей жили с диагнозом «депрессия», разной степени тяжести, а еще больше среди них оказалось детей проблемных, не справляющихся с учебой. Почти все они отчаянно стремились вступить в отношения и поддерживать их.
Никто не хотел слышать дурные вести и гонец, принесший их, был атакован. Феминистки решили, что Уоллерстейн выступает против равноправия, по сути заявляя, что они должны вернуться домой, спасти свои браки и продолжать заботиться о детях.
К ее работе апеллировали самые разные группы людей, включая консерваторов нового поколения, которые ссылались на ее труды, чтобы «доказать» важность традиционных семейных ценностей и выступить против неполных семей и нетрадиционных союзов.
Мужские правозащитные организации похвалили ее за то, что она отметила важность роли отца в процессе воспитания ребенка, и осудили ее, когда она высказала мнение, что в некоторых случаях вердикты в пользу совместной опеке детям только вредят. Тем не менее, ее книги прогремели на всю страну, она повлияла на суды, законодательные органы, психотерапевтов и родителей. Ее книги стали бестселлерами, и они все еще являются своего рода Библией для многих психотерапевтов и судей. Некоторые судьи велят разводящимся парам в обязательном порядке ознакомиться с книгами Уоллерстейн.
Я встречаюсь с доктором Уоллерстейн в ее деревянном доме в Бельведере, из окон которого открывается вид на залив и кафе «Sam's Grill» на набережной Тибурона.
Она миниатюрная, изящно одета, с серебристыми волосами и ласковыми светло-голубыми глазами. Когда я спрашиваю ее мнение о совместной опеке, особенно о совместной опеке, разделенной на два города, как в случае с Ником, то она говорит, что наблюдала за маленькими мальчиками и девочками, которые, вернувшись из одного дома в другой, бродили от предмета к предмету — от стола к кровати, от кровати к дивану — и касались их, чтобы убедиться, что они действительно все еще здесь. Отсутствующий родитель кажется даже более нереальным, чем предметы интерьера. По мере взросления дети перестают нуждаться в тактильных доказательствах, но у них может возникнуть ощущение, что оба их дома иллюзорны, являются лишь временным убежищем.
К тому же, в то время как маленькие дети в случаях с совместной опекой страдали из-за того, что слишком долго находятся вдали от одного из родителей и видятся с ним только урывками, особенно если родители живут далеко друг от друга, у подростков возникали иные проблемы.
Доктор Уоллерстейн объясняет: «Из-за частых вынужденных переездов, дети не могли наслаждаться общением со сверстниками… Подростки с горечью замечали, что им приходится проводить лето с родителями, а не с друзьями».
В заключение она говорит: «Вам хотелось бы думать, что дети с легкостью привыкают к жизни на два дома, обзаводятся двумя комплектами друзей и приспосабливаются к стилю общения каждого из родителей, но большинство детей не обладают такой гибкостью мышления. Они ощущают, что с их личностями что-то не так, поскольку подавляющее число людей в принципе не способны вести двойную жизнь».
Для многих семей летние каникулы являются передышкой после череды стрессов, связанных со школой, возможностью провести время вместе. Я же просто хочу, чтобы каникулы закончились побыстрее.
Мы с Ником часто говорим по телефону. Он рассказывает мне про просмотренные фильмы, про матчи и про хулигана на детской площадке, говорит о новых друзьях и прочитанных книгах. Пока он находится в ЛА., то в доме тише, чем обычно, но даже радость из-за появления нового малыша отчасти заглушается приступами черной меланхолии. Мы никогда не привыкнем к его отъездам. По-настоящему мы счастливы только тогда, когда он рядом с нами.
Он возвращается на две недели, и мы стараемся уместить в этот период времени как можно больше занятий серфингом, плавания, каякинга и других развлечений. Успеваем съездить к нашим друзьям в Сан-Франциско и приятно провести время с ними. По вечерам Ник возится с детьми или мы разговариваем. А смотреть на то, как он разыгрывает по ролям сценки из известных фильмов у нас вообще давно вошло в привычку. У Ника впечатляющие актерские способности.
Де Ниро: «Ты со мной говоришь?» Не только эта строчка диалога, он воспроизводит всю сцену из Таксиста целиком. И Том Круз: «Покажи мне деньги». И Мистер Ти: «Жаль мне дурачка».
Он подражает голосу Джека Николсона в «Сиянии»: А вот и Джонни!» и безупречно повторяет движения Джастина Хоффмана из «Человеке Дождя». И успешно имитирует акцент Шварценеггера: «Аста ла виста, бейби», «Не кипятись, тупица», «Я еще вернусь», «Иди со мной, если хочешь выжить».
Лучше всего ему, пожалуй, удается образ Клинта Иствуда: «Так что, ты должен задать себе всего один вопрос: «Повезет ли мне?». Ну как, урод?»
Помимо этого, обговорив заранее все детали, мы навещаем его в Лос-Анджелесе, забираем с собой и ездим на север, в Санта-Барбару или на юг — в Сан-Диего. Однажды мы берем напрокат велосипеды на острове Колорадо и при оранжевом свете полной луны прогуливаемся по огромному пляжу, где заворожено наблюдаем за десятками тысяч сверкающих рыб-грунионов, пригнанных к берегу волной и оставшихся там для их захватывающего брачного ритуала. Самки рыб, извиваясь, закапываются в песок, чтобы отложить яйца. Самцы обвиваются вокруг самок, оплодотворяя их. Меньше чем через полчаса новая большая волна уносит рыб обратно в океан. Возникает ощущение, что их здесь никогда и не было, что мы все это выдумали.
Когда выходные заканчиваются, мы отвозим Ника к дому его матери и отчима в Пасифик Палисадес, обнимаем его на прощание, и он скрывается из виду.
Лето закончилось. Наконец-то. Карен, Дейзи, Джаспер и я отправляемся в аэропорт. Ждем у входа, когда прибудет самолет с детьми, находящими под гнетом «совместной опеки». Мимо нас проходит вереница пассажиров с членами их семей, а следом за ними появляется стайка несовершеннолетних детей, летевших в одиночестве, к одежде которых приклеены розовые бумажки с их именами, написанные фломастером. Самые маленькие дети заодно прикрепили к лацканам курток значки с крыльями, как у пилотов самолетов.
А вот и Ник.
Он коротко подстрижен и на нем новый голубой кардиган с пуговицами, который он носит нараспашку поверх футболки. Мы по очереди обнимаемся с ним.
— Больше всего на свете.
Потом мы забираем его чемодан, заполненный летней одеждой.
Пока мы едем домой, в Инвернесс, Ник рассказывает нам о своей попутчице.
— Потом она достает большие красные наушники, — говорит он о женщине, которая сосредоточила все свое внимание на нем, поняв, что он летит один, — врубает плеер от Уокмэн и начинает покачиваться и мотать головой, сидя с закрытыми глазами, бормоча слова песни и напевая их свои дрожащим голоском: «Оооо, детка. Господь — Скала, Мой Искупитель… Ооо, детка, это ты, Господь мой, ты послал меня сюда, тыыыыы послал меня сюда».
Ник наблюдает за реакций публики — то есть, смотрит на нас.
— Когда начинается нужный ей отрывок, она снимает наушники и надевает их на меня! — продолжает он. — «Послушай», произносит она, — «ты должен это услышать». Просто берет, надевает их на меня и врубает звук на полную громкость. Даже не спрашивая, хочу я что-то слушать. А в песне слова: «Я взываю к Иисусу. Ооооуууу. Иисус взывает ко мне. О да! Иисус — ты взорвал мой мир!» У меня башка чуть не взрывается от этих громких воплей, но я только вежливо улыбаюсь, снимаю наушники, протягиваю их ей и хвалю песню, но она на этом останавливаться не собирается. Говорит: «А следующая еще лучше» и снова на меня наушники напяливает. Теперь… Это рэп: «Дьявол искушает меня, йоу, но я не буду слушать, нет…» и мне вновь приходится улыбаться и кивать, чтобы после окончания песни еще раз попытаться вернуть ей наушники. Она говорит: «Оставь кассету себе, сынок» и вытаскивает ее из плеера. «Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, но я не могу ее принять», — начинаю было возражать я, но взгляд у нее делается пугающим, так что я быстро выпаливаю: «Ну, если вы уверены, что готовы мне ее отдать, то буду счастлив взять эту чудесную кассету, спасибо».
Ник вытаскивает кассету из кармана брюк.
— Хотите послушать?
Дальше мы едем под звуки песен с кассеты. Ник берет руки Джаспера в свои, двигает ими в такт музыки и подпевает на припевах «оууу оуууу» вместе с хором.
В доме становится громче. Вместе с тремя детьми, разными приятелями Ника, многочисленными ударными и духовыми инструментами и двумя собаками, в нашем доме постоянная какофония из звуков пения, плача, лая, смеха, криков, проигрываемых песен Раффи, стука, визгов, музыки Эксла Роуза, ударов, звуков падений и завываний.
Однажды моя агент болтала с одним из моих приятелей.
— Не могу понять, то ли он живет в детском садике, то ли в собачьем приюте, — сказала она.
Нам нужна новая машина. Учитывая количество детей и собак, самый очевидный вариант — минивэн. Мы отправляемся в автосалон и устраиваем тест-драйв некоторых моделей. Я сравниваю разные модели минивэнов, желая определить, какая из них самая безопасная. Нас не одурачивает рекламный ролик, где говорится, что Хонда Одиссей — это минивэн для людей ненавидящих минивэны, но мы все равно покупаем именно эту машину. В знак протеста добавляем на крыше авто крепление для серф доски.
Вдоль береговой линии можно найти куда более красивые и менее людные пляжи, чем Болинас, где летом яблоку негде упасть от подростков и собак. Однако, за день до начала учебного года, ослепительно-ясным днем, мы отправляемся именно на этот пляж. Карен, Джаспер и Дейзи возятся в песке, Джаспер опутывает Дейзи морскими водорослями, а потом они на пару строят башенки из ракушек, едят песок и плещутся в воде у берега лагуны. Брут и Лунный пес носятся вместе с другими местными собаками. В какой-то момент Брут ворует у нас багет для пикника.
Мы с Ником присоединяемся в воде к другим серферам и садимся на наши доски. Пока мы ждем волну, Ник подробнее рассказывает про свои летние каникулы, про баскетбол и фильмы, а также выдает расширенную версию истории про хулигана, который доставал его в местном парке, а потом преследовал до дома, гонясь за ним на велосипеде. Когда мы заговариваем о завтрашнем дне, Ник признается, что волнуется из-за учебы в старшей школе, но и воодушевлен тоже.
Наступает лучшее время дня, и мы с Ником дожидаемся еще и следующей волны, которая потом выносит нас к пляжу, где Ник присоединяется к Джасперу, возводящему жилища хоббитов из песка и кусочков древесины и украшающему их ракушками и водорослями.
Пока они заняты строительством, Джаспер спрашивает Ника:
— Как выглядит Лос-Анджелес?
— Это большой город, но я живу в милом местечке на окраине, — объясняет Ник, — там есть парки и пляжи. Там почти что как здесь, но нет тебя. Я по тебе скучаю, пока живу там.
— И я по тебе скучаю, — говорит Джаспер, а затем спрашивает:
— Почему твоя мама не может переехать сюда, чтобы мы жили все вместе и тебе больше не пришлось бы уезжать?
— Какая отличная идея, — отвечает Ник. — Но я почему-то не верю, что ее можно воплотить в реальность.
Возвращаясь домой с Болинас, мы продолжаем обсуждать его бесконечные перелеты между нашим домом и Л. А. Ник жалуется на них. Хотя он никогда не смог бы отказаться от одного из родителей, вариант с совместной опекой он тоже выбирать не стал бы.
Мой вывод таков: да, это повлияло на его характер. Он замечательный мальчик, более ответственный, эмоциональный, опытный, рефлексирующий и благоразумный, чем мог бы быть при других обстоятельствах. Но плата за все вышеперечисленное оказалась слишком высока. Учитывая глубину той эмоциональной и географической пропасти, куда он рухнул после нашего развода — что, вероятно, происходит практически при каждом разводе — нельзя было еще и заставлять его летать туда-сюда. Это мы должны были приезжать к нему. Несмотря на то, что нам было бы труднее запланировать эти визиты, я думаю, что у Ника тогда было бы более счастливое детство. Вместо этого, за все его поездки от одного родителя к другому, ему достался лишь жалкий утешительный приз: бонусных миль скопилось больше, чем есть у большинства взрослых.