Мы все проебываемся
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать четвертая
Вода серая, спокойная и чистая, отражающая небо, солнце и быстрое движение облаков в идеальном зеркальном повторении — словно в параллельном мире — перевернутой реальности. Приближающиеся берега островов, с густыми вечнозелеными лесами, существуют и вверху и внизу. Паром, перевозит нас, пассажиров, одновременно в двух мирах — каждый из нас копируется в зеркальной глади — как будто мы живем в двух мирах одновременно.
Разумеется, я здесь. Отец рядом со мной, мы стоим на палубе. В то время как наши отражения находятся в воде внизу. Я задаюсь вопросом: может быть в той реальности что-то пошло иначе? Может быть, в том мире я последние три дня не закидывался Клоназепамом, не опустошил запасы лекарств собственной матери. Может, там я не курю травку постоянно. Может, там я вообще не начинал встречаться со Сью Эллен, в попытке забыть Зельду и не жил у нее на иждивении, а следовательно и не предавал ее, перестав в ней нуждаться. Может, там я не предпринимал попытку вновь воссоединиться с Зельдой, зная, что мне пора бы уже наконец двигаться дальше. Может, там мне не приходилось врать на протяжении всего книжного тура, уверяя, что я в завязке, когда в завязке я не был. Блин, может, в том мире я не ненавижу себя. Ведь это и есть источник всех бед, не так ли? Я себя ненавижу. Правда, ненавижу.
Но, блять, в конце концов я всегда прихожу к одному и тому же итогу, как и сейчас — я под кайфом, беспомощный, разбитый, заваленный обломками чужих надежд, надежд людей, которым причинил боль и нанес вред. Это очевидный исход, понимаете? Но пока я до него не добираюсь, то никогда, блять, не могу заметить к чему же все идет.
Я осознаю это сейчас, когда проходит кайф от последней принятой таблетки Клоназепама, стоя на палубе парома рядом со своим отцом, направляясь на лекцию о трезвости для кучки ребятишек в реабилитационной клинике, расположенной у берегов Британской Колумбии. У этой клинике намечается двадцатилетняя годовщина или что-то типа того. Поэтому, помимо ребят, которые там лечатся, мы еще собираемся поговорить со всеми донорами, работниками, бывшими пациентами и другими людьми, которые выложили немалые суммы, чтобы поприсутствовать на этом празднестве. И вот он я, их любимый здоровенький мальчик с плакатов, которому утром пришлось выкурить несколько косяков, чтобы окончательно проснуться. Я смотрю в воду и испытываю сильнейшее желание поменяться местами со своим отражением.
— Ты в порядке? — Спрашиваю я отца, положив руку ему на плечо.
Он поворачивается ко мне.
— Думаю да. — Отвечает он, глядя на меня слегка выжидательно. — А ты?
— Типа того. — Говорю я, не смея посмотреть ему в глаза.
— Знаешь, если ты хочешь о чем-то со мной поговорить, о чем угодно, то я всегда готов тебя выслушать, понимаешь? Не думай, что я буду осуждать тебя или злиться. Я тебе обещаю, что в любом случае не выйду из себя.
Я смотрю на исцарапанный пол, со следами морской соли и птичьего помета.
— Сью Эллен тебе звонила?
Отец кладет руки мне на плечи и ощутимо сжимает.
— Прости, Ник, я не знаю надо что-то говорить или нет. Но я просто подумал, что если бы кто-то позвонил и сообщил мне, что ты разгуливаешь по городу с заряженным пистолетом, то я бы себе не простил, если бы не попробовал вмешаться. Конечно, я хочу услышать твою версию событий. Я понимаю, что Сью Эллен сейчас в очень плохом состоянии находится и использует любые средства, в попытках очернить тебя. Но то, что она мне сказала, похоже на правду. Это ведь правда? Ты снова начал курить травку?
Я не могу смотреть ему в глаза. Едва не падаю на колени от стыда. Пытаюсь сделать вдох.
— Пап… это не то, что ты думаешь… Я… курю травку и курил ее последние два года. Но это больше не создает проблем. Клянусь. Я просто курю время от времени, когда с друзьями встречаюсь и тд. Поначалу меня это пугало, потому что, ну, опасался, что снова перейду потом на тяжелые наркотики, но не перешел. У меня все под контролем. Наверное, это звучит как клише. В смысле, я понимаю, что в это трудно поверить. Но у меня действительно больше нет проблем с этим. Сью Эллен тебе об этом рассказала только потому что хочет заставить меня вернуться к ней. Понимаешь?
Я на секунду поднимаю взгляд и да, теперь могу видеть, что он плачет.
— Понимаю, Ник, я прекрасно понимаю почему она позвонила. Но все же и ты должен понять, как пугающе для меня звучат твои слова.
Я медленно киваю.
— Конечно, понимаю. Именно поэтому я тебе ничего не говорил. Не хотел, чтобы ты попусту волновался.
— И это мне тоже ясно. — Произносит он тихо. — Правда. Но мне это кажется очень плохой идеей. Даже если ты не вернешься к тяжелым наркотикам, все равно, стоит ли так рисковать? Подумай о том чего ты можешь лишиться. Подумай о Талуле и представь, что придется ее отдать кому-то. Я знаю как много она для тебя значит.
Я пытаюсь выдать в ответ что-то обнадеживающее, но мой голос ломается и я внезапно заливаюсь слезами.
— Оно того стоит. — Говорю я, а глаза мои застилают слезы. — Оно того стоит. Все так сложно. Травка помогает мне справляться со всем этим. Я чувствую себя таким потерянным, чувствую, что утратил контроль. Я не знаю, что мне, черт возьми, делать. И мне кажется, что если спросить совета, то предложат только снова начать ходить на собрания — найти наставника — работать над «шагами». А мне эта хуйня не помогает, папа. Я пытался и пытался, но я просто ничего не чувствую, занимаясь этим. Поэтому у меня нет других вариантов, кроме как продолжать курить. Пойми, я не знаю, что тут еще можно сделать.
Отец притягивает меня к себе и крепко обнимает.
— Я понимаю, Ник. Понимаю, насколько это возможно, для стороннего наблюдателя. И я хочу, чтобы ты знал: я доверяю твоим решениям, верю, что тебе виднее, как лучше поступить. Раньше я пытался принимать решения за тебя, но успел осознать, что этого делать не стоило. Так что теперь я действительно собираюсь позволить тебе самостоятельно определять чего ты хочешь, а чего — нет. Я тебе, со своей стороны, помогу всем, чем смогу, если тебе нужно будет подобрать реабилитационную клинику или найти психиатра. Ты ведь сейчас ни к кому из специалистов не ходишь?
Мне с трудом удается выдавливать из себя слова.
— К психиатрам? Нет. Не видел ни одного с тех пор как уехал из Safe Passage Center.
— Ник, ты что, шутишь? Ты не принимаешь никаких лекарств?
— Гм, нет. У меня и денег-то не было, чтобы сходить к кому-то на прием.
— Что же, Ник, я не хочу лезть в твои дела, но разве тебе не диагностировали биополярное расстройство? Ты ведь упоминал об этом в своей книге, верно?
— Эм, ну да, но у меня не было денег, чтобы продолжать лечение.
— Но теперь деньги у тебя есть. — Говорит он, убирая волосы с моих глаз. — И теперь у тебя есть страховка, не так ли? Ты не думал, что отчасти твои сложности связаны именно с биополярным расстройством? Мне кажется, что связь тут прямая. Судя по твоему поведению, у тебя сейчас маниакальная стадия. И у тебя бывают периоды глубокой депрессии, не так ли?
Я замираю на мгновение, пытаясь вспомнить — или осмыслить — или что-то типа того. Господи, неужели и правда все дело в этом?
В последнее время я действительно вел себя как маньяк — так, словно во мне на полную мощность врубили мощный двигатель спортивного автомобиля. Неудачи абсолютно ужасны, от достижений накрывает эйфорией. И, ребят, я же помню, что когда врач диагностировала у меня биополярное расстройство, то упомянула, что находясь в маниакальной фазе, больные могут верить, будто у них налажен прямой контакт с Богом и тот лично говорит им куда идти и что делать. Именно так я себя и чувствовал последние полтора месяца. Я был полностью оторван от реальности — чуть ли не голоса в голове слышал — наслаждался собственной манией величия — и потратил на телефонные международные разговоры аж восемьсот долларов.
Все это очевидно и я чувствую себя таким тупым.
Полагаю, на самом деле я не отнесся к диагнозу с должной серьезностью. В смысле, я не особо-то доверяю врачам, потому как они готовы раздавать диагнозы всем, кто только оказывается в их кабинетах. Меньше всего я хотел приносить прибыль фармацевтическим компаниям, убеждающим, что мои психические расстройства вылечат только их чудо-пилюли.
Я же смотрю телевизор, блин. Вижу, что постоянно мелькают рекламные ролики о новых рецептурных препаратах, излечивающих от болячек, о которых я даже не слыхивал. Чертово биополярное расстройство, нарциссическое расстройство личности, пограничное расстройство личности, синдром беспокойных ног, различные степени аутизма, синдром дефицита внимания, СДВГ, обсессивно-компульсивное расстройство. Как будто врачи в наше время для кого угодно диагноз подыщут.
А я не хотел становиться их очередной гребаной жертвой. Но дело в том, что теперь, после того как у меня было некоторое время на то, чтобы осмыслить полученный диагноз — просто, знаете, обдумать подходит ли он мне и кажется ли верным — я должен сказать, что он, видимо, был верен. Все в моем поведении указывает именно на биополярное расстройство. Конечно, это меня не оправдывает и это не ответ на все вопросы, но ситуация значительно проясняется.
Настолько, что я не могу удержаться от хохота.
Мой отец слегка отшатывается — то ли ошарашенный, то ли испуганный, не знаю точно. Его лицо как будто застывает, он полностью растерян. Но я, гм, не могу перестать ржать. Мне кажется, что я вот-вот на части развалюсь, так сильно хохочу. Я смеюсь и смеюсь и смеюсь и потом отец тоже внезапно начинает смеяться и мы смеемся до тех пор пока он наконец не говорит:
— Над чем, черт возьми, мы смеемся?
Я едва стою на ногах и делаю судорожные вздохи, пытаясь взять себя в руки.
— Просто… я… я поверить не могу, что сам не мог сложить два и два. Я такой идиот.
— Ну, что же, — отвечает он с легким смешком, — с этим я спорить не буду. Но послушай, раз уж ты теперь в Лос-Анджелесе, я могу переговорить с некоторыми специалистами из Калифорнийского, у которых брал интервью, чтобы они порекомендовали хорошего врача. Хочешь?
Я улыбаюсь ему.
— Ох, было бы здорово!
Я ненадолго замолкаю.
— Представляешь, как круто будет, если я найду врача, который мне действительно понравится? Кого-то, чье мнение я на самом деле уважать буду. У меня никогда не возникало связи ни с кем из тех, к кому я ходил, так что неудивительно, что мне было наплевать на их слова. Может быть, в этот раз я найду специалиста, встреч с которым буду ждать. Тогда все пойдет совсем по-другому, да?
— Да, Ник, это точно. Я уверен.
— И может быть я даже соглашусь на амбулаторное лечение. Будет здорово снова начать видеться с людьми, а кроме этого я стану сдавать тест на наркотики раз в неделю.
У моего отца снова слезы на глазах, но теперь уже по другой причине.
— Это было бы замечательно. Я думаю, что это действительно отличная идея. Я позвоню кое-кому как только мы вернемся домой.
Я обнимаю его, благодарю и говорю как сильно люблю. Я почему-то чувствую сильное воодушевление. Предвкушаю успехи в лечении. Предвкушаю как буду двигаться вперед. Внезапно я вновь полон надежд. Не знаю откуда это взялось.
— Пап, — произношу я, вновь глядя на горизонт, — мне правда жаль. Я не хотел тебя расстраивать.
— Нет, — он почти шепчет, — нет, это мне жаль. Мне так жаль. Мне жаль, что ты вынужден продолжать бороться со всем этим. Я теперь понимаю каково это, Ник, правда. Я ненавижу эту твою болезнь. Но осознаю, что это именно болезнь. И я больше не принимаю все на свой счет. Мы все это поняли — Карен, дети — все. Мы просто хотим помочь тебе, всем, чем только сможем.
— Вы и помогаете. — Отвечаю я. — Ты для меня столько сделал. Ты все делаешь правильно. Черт, а ты и правда нахватался умных советов из всех тех книг, да?
Он смеется.
— Ну, как и ты. Поверить не могу, как просто все вышло. Раньше ты бы устроил скандал, а потом исчез. Веришь или нет, Ник, а у тебя серьезный прогресс. Я имею в виду, что изнутри это может ощущаться как постоянные срывы и неудачи. Но глядя со стороны, я могу с уверенностью сказать, что теперь, даже если ты срываешься, то отнюдь не достигаешь тех глубин падения, какие случались в прошлом. Ты все еще совершаешь ошибки, но ты научился избегать серьезных ошибок — в большинстве случаев. Ты изменился к лучшему, Ник, честно.
Я смеюсь над этим вместе с ним.
— Ну, наверное, это уже кое-что.
Паром замедляется и «спотыкается» и когда мы смотрим в сторону берега, то видим, что гавань уже совсем близко.
Солнце над нашими головами скрывается за бегущими по небу облаками и я замечаю, что тень парома как и тени его пассажиров полностью пропали. Параллельная реальность исчезла, а я застрял тут, в ловушке, сотканной из моих прежних решений и других обстоятельств моей жизни. Но когда паром добирается до пристани и отец обнимает меня за плечи, мне внезапно приходит в голову, что эта реальность не так уж плоха. У меня есть надежда — настоящая надежда, понимаете. И спасибо за это надо сказать моему отцу, как и за то, что он делает все возможное, чтобы докопаться до причин моего алкоголизма, наркомании и тд. Это просто потрясающе, правда?
И вот мы вместе идем к арендованной машине, я держу его за руку и чувствую себя по-настоящему воодушевленным, впервые, с тех пор как… черт, да впервые за целую вечность. Я знаю, что справлюсь, как бы тяжело это ни было и я ощущаю невесомость — спокойствие — безмятежность. Даже мысль, что я буду врать перед всеми этими людьми в реабилитационной клинике больше не портит мне настроение. Да, я знаю, что проебался, но чувство вины больше не рвет меня изнутри на части. Как бы то ни было, это всего лишь небольшая ложь. За свою жизнь человек успевает соврать миллионы раз, так что я не думаю, что стоит сильно переживать из-за одного обмана.
Во всяком случае, я к ним уже давно привык.