Тонкая грань
читать дальше
Ночью все мы оказываемся в каком-то другом мире, Тео в этом уверен твердо. Ночью пространство искажается, и ты сам меняешься. Что-то сдвигается в мозгу, делая тебя более откровенным, менее повернутым на повседневных заботах. И дело не только в алкоголе и наркоте, нет-нет.
Сильно устав за день, он не предается обычным своим самобичеваниям из-за матери, сидит в отупении, не позволяя себе лечь в постель. Сон как раз страшит. Заснешь — и проснешься в «самый темный час» от кошмара, уж будь уверен. Хорошие сны в памяти не задерживаются, а кошмары остаются надолго. И повезет, если рядом с тобой будет Борис, который обовьет руками и ногами, словно запеленает, лишая возможности двигаться, дергаться в тисках панической атаки, но что, если нет?
В комнату к отцу не сбежишь. Будешь лежать и плакать до рассвета, а потом плестись в школу, не понимая, из-за чего именно возникла твоя головная боль. Кошмары или похмелье, а может, тошнит от самого себя.
Рассветы, в отличие от ночей, отвратительны. Они являются вместе с ощущением похмелья и горечи на языке, даже если ты не пил.
Так что уж лучше пить, тогда точно знаешь, за что будешь страдать потом.
Ночью, когда ты — не совсем ты, многое дозволено. То, о чем ты не должен говорить при свете солнца. Ведь это было не совсем взаправду. Это была игра. Игра, от которой щемит сердце и кружится голова.
Но Тео известно, что бывают в мире игры намного опаснее. Он же живет в Вегасе, черт возьми.
После нескольких раз он осмелел и теперь первым целует Бориса, как только становится достаточно темно, так, что ни Бог, ни мама, глядящая (возможно) с небес, его увидеть и осудить не смогут.
Вряд ли мама бы стала его осуждать, в любом случае. Она бы купила ему презервативов и сказала, что не бывает ориентации «гей только по ночам» или «только для лучшего друга».
Но мамы нет, и презервативы они с Борисом не используют. Их и воровать-то было бы стыдно. Сложно придумать, для чего ты собираешься их выкрасть, если то, чем они занимаются после полуночи, происходит не здесь и не подлежит обсуждениям.
Борис хрипло смеется в перерывах между поцелуями и тянется к початой бутылке. Они передают ее друг другу. Непрямой поцелуй — прямой — непрямой. Вкус алкоголя на губах привычно горчит. Тео научился глотать, не морщась, и это относится не только к их дешевой выпивке.
На что, чтобы помочь Борису раздеться, уходит не больше пары минут. Почти вся одежда ему велика, из штанов он чуть ли не выпадает, свитера с прорехами такие большие, что Тео мог бы залезть под этот свитер и изобразить, что они с Борисом сиамские близнецы.
Вместо этого он изображает, что ничего кроме дружеских чувств не испытывает, и делает вид, что его вовсе не захлестывает волна нежности и желания, когда, стащив с Бориса свитер и джинсы, он видит все его выступающие ребра и пару новых синяков на бедрах или коленях, появляющихся с завидной регулярностью.
Сползая вниз по кровати, он целует каждый из синяков, немного боясь, что сейчас ему расскажут, какой он глупый, до чего же сопляк и девчонка. Но Борис ночью лишается всех своих иголок, ершистость пропадает, вместо этого оборачиваясь уязвимостью, граничащей с абсолютным доверием.
Благодаря алкоголю Тео видел все происходящее с долей отстраненности, через призму временной уверенности в себе. Алкоголь — это заклинание с ограниченным временем действия и многочисленными побочными эффектами, отрава, которую употребляют добровольно. Мини-суицид. И Борис — его отрава. В пустынях можно закапывать трупы и клады, Борис — единственное ценное, что он нашел в этом безлюдном краю жары, песков и мудаков.
Сколько бы раз они ни занимались… этим, а он все равно слишком торопится и действует неуклюже, то чересчур медленно водя рукой по члену Бориса, то резко убыстряя темп, как будто если действовать очень быстро, то Борис так же быстро кончит, а следом за ним и он сам, и можно будет упасть в объятия друг друга, нежась в отголосках оргазма. Пока они не опоздали и тусклый свет не начал прорываться через занавески. Пока не пришло время забывать. Пусть останется только нежность.
Бывает, что Борис что-то хрипло шепчет на русском, а то и на украинском (поди различи) в процессе неловко-восхитительного действа. Тео не понимает, что именно он говорит, но каждое слово звучит охренительно сексуально, и за ним наверняка скрывается нечто пошлое. В других случаях, если Борис не совсем теряет голову, то подбадривает Тео «да, так» и «очень… хорошо», из-за чего его собственный член болезненно пульсирует, требуя внимания.
Если же Борис решает ублажать его, то, как правило, становится на колени. Тео сомневается, что Борис хоть раз бывал в церкви, и мысль о том, что он — единственный человек, перед которым Борис Павликовский когда-либо опускался на колени, немножко (очень) сводит с ума. Несмотря на то, что их ласки неумелы, а Борис еще и кусается в самые неподходящие моменты, это у них всегда заканчивается чистейшим наслаждением, какого не получишь ни от порошка, ни от таблеток.
Хорошо еще, когда лицом к лицу, сидя на полу, когда глаза Бориса — темные провалы, поблескивающие при слабом свете луны, как вода на дне колодца, когда его пальцы вцепляются в плечи, когда он облизывает губы или неосознанно закусывает нижнюю губу, побуждая тоже укусить ее, так, чтобы остался заметный след и Борису потом пришлось бы врать в школе о «диких девчонках».
Тео в подобных ситуациях губы не облизывает, а судорожно глотает воздух и вцепляется в густые волосы Бориса, заставляя его по-кошачьи шипеть от боли.
Не доходят они только до самого главного. Случается, шлепают друг друга, сжимают пальцами ягодицы, проводят кончиками пальцев между ними, но стеснение и страх мешают сломать последний барьер. Даже во сне и темноте. Если они зайдут так далеко, то все станет слишком серьезным. Настоящим. Тео не из тех, чьи сны позволяют без ограничений парить в воздухе, дышать под водой или (пожалуйста!) оживлять мертвых. Не может он и позволить такую роскошь, как полноценный секс (да-да, секс, скажи уже этот долбанное слово) с Борисом. Поэтому — только так.
Завтра будет отвратительно-яркий новый день, но ночь принадлежит им. Шепотам и стонам, горячим прикосновениям, поцелуям с привкусом крови. Без страха и без чувства одиночества. Без разговоров и дурацких вопросов. Без сожалений.
Хотя нет, одно найдется.
Как же печально, что все это происходит в каком-то другом мире.