Красивый мальчик
Глава 19
Глава 19
На улице идет дождь. Дети все еще в школе. Мы с Карен сидим на бетонном полу в кухне вместе с Лунным псом. Ветеринар тоже сидит на полу. Голова собаки покоится на коленях у Карен. Она поглаживает его по бархатистым ушам. Рак одолел Лунного пса - тот едва может стоять на ногах. Он дрожит и скулит от боли. Пришло время избавить его от страданий и мы с Карен чувствуем опустошенность. Карен тоже дрожит и плачет. Доктор пришел сюда, чтобы сделать все дома. Когда он вкалывает Лунному псу что-то, что погружает его в глубокий сон, и у меня на глаза наворачиваются слезы.
Его дыхание затруднено. Второй укол - и вдохи прекращаются. Ветеринар остается с нами еще на некоторое время, потом уходит. Мы с Карен, напрягаясь изо всех сил, несем тяжелое тело Лунного пса, завернутое в одеяло, в яму, заранее вырытую под красным деревом в саду. Там мы его и хороним. Когда Джаспер и Дейзи возвращаются из школы, то вместе с Карен строят под дождем надгробие для Лунного пса. Мы плачем из-за его смерти и из-за всех остальных несчастий, случившихся в нашем доме.
Перед сном мы читаем книжку с картинками под названием "Собачий Рай": "Иногда ангелы позволяют собакам ненадолго спуститься обратно на землю, где они, никем не видимые, обнюхивают задний дворик их прежнего дома, заглядывают к соседской кошке, провожают ребенка в школу..."
Где Ник?
Сейчас позднее утро, с момента его исчезновения прошло четыре дня. Я продолжаю пытаться дозвониться до него.
В конце концов кто-то снимает трубку. Мужской голос. Не Ник.
— Аллооо?
— Ник? Это ты?
— Ника здесь нет.
— Кто говорит?
— А вы кто?
— Отец Ника. Где он?
— Он отдал мне свой телефон.
— Отдал вам? Где Ник?
— Почем я знаю?
— А где он был, когда отдал вам телефон?
— Да я его знать не знаю. Встретил на автовокзале в ЛА. В центре города. Он отдал мне свой мобильный и с тех пор я его не видел.
— Просто так отдал? Зачем он это сделал?
Тишина. Он повесил трубку.
Я связываюсь с оператором сотовой связи и прошу ее заблокировать сим-карту, объясняю, что телефон, по всей видимости был украден и благодарю ее за помощь и сочувствие. Мы с Вики сходим с ума от беспокойства. Опять. Обзваниваем всех знакомых, надеясь узнать хоть что-нибудь. В конце концов Вики звонит З., и да, с ней он связывался. Ник ей звонил - из Сан-Франциско.
Приехали.
Она говорит, что по его голосу было понятно, что он под кайфом. Разумеется.
Хотел бы я все это закончить. Я этого не вынесу. Хотел бы я стереть Ника из своей памяти. Мне не хватает процедуры, подобной той, что выдумал Чарли Кауфман для фильма "Вечное сияние чистого разума". Там врач предлагал свои услуги людям, страдающим от травматичных воспоминаний связанных с их любовными отношениями. Он в буквальном смысле стирал из памяти все воспоминания о человеке. Я фантазирую, представляя как полностью забыл бы Ника.
Иногда кажется, что тут только лоботомия может помочь.
Где Ник?
Я больше не в силах этого выносить. И все же каждый раз, когда я думаю, что не справлюсь, у меня это получается. На смену полному унынию приходит бешеное желание действовать, сделать что-нибудь. Я отчаянно хочу отправиться на его поиски, хотя и знаю, что не найду его. Когда я делюсь своим планом действий с Карен, она качает головой.
— Ты не сможешь найти его, если он сам этого не хочет, — говорит она, глядя на меня с беспокойством и... Что это? Раздражение. Печаль. — Тебя ждет разочарование.
Я говорю:
— Знаю.
И больше ничего сказать не могу, поскольку в моем мозгу в это время вертится: невозможно найти его, если он сам этого не хочет, но он может умереть и тогда уже будет слишком поздно искать. Ожидание мучительно.
Карен чувствует мою боль и в конце концов уступает.
— Поезжай, — вздыхает она, — поищи его. Хуже от этого не станет.
Я знаю, что она изо всех сил старается не судить меня или Ника слишком строго, но она все больше злится и расстраивается из-за его беспощадности и переживает, что происходящее сказывается на Джаспере и Дейзи. На нас. На мне. Она обижена из-за того, что я совсем не обращаю на нее внимание, будучи охвачен тревогой.
— Поезжай, — говорит она, — может тебе станет легче, если попытаешься.
И вот я снова в городе, езжу по Мишен-стрит, заглядывая в открытые двери магазинов, кафе и баров. Я вглядываюсь в лица прохожих и везде мне чудится Ник. Каждый человек похож на него. Потом я паркуюсь в районе Хейт-Эшбери и медленно шагаю по Хейт-стрит, петляя туда-сюда, проверяю растаманские магазинчики, книжные, пиццерии, кафе и музыкальные магазины. Я возвращаюсь в парк Золотые Ворота, прохожу по тому же пути, как в день, когда встретил ту девушку-наркоманку из Огайо.
Здесь нет никого, кроме двух женщин на расстеленном одеяле, возящихся с их младенцами
Возвратившись домой, я звоню Рэнди. Спокойно выслушав мои возмущения, он утешает меня:
— Ник скоро вернется. Удовольствия он уже не получает.
Надеюсь, что он прав, но я все равно переживаю, что Ник может заработать передоз или нанести себе непоправимый вред каким-либо иным образом.
Ника нет целую неделю.
Потом проходит еще одна.
Нескончаемые ночи и дни.
Я стараюсь заниматься своими делами. Стараюсь работать. Мы с друзьями договариваемся отдохнуть вместе - с теми же друзьями, которые собирались поехать с Карен и детьми на пляж в день, когда Ника арестовали.
Привязав велосипеды к креплениям на крышах наших автомобилей, мы встречаемся с ними ранним субботним утром на стоянке в Медвежьей Долине.
На две семьи у нас есть восемь велосипедов, начиная от дорогущего велосипеда с четырнадцатью скоростями и заканчивая крошечным дребезжащим велосипедиком от "Schwinn Bicycle Company", принадлежащей младшей из девочек. Медвежья Долина - в зелени и золоте, а небо, расчерченное на части верхушками деревьев - сине-белый навес. Мы едем по грязной тропинке к лугу, а оттуда по каменистой тропе спускаемся к Скале Арке. Чтобы добраться до нее, приходится слезть со своих велосипедов и последнюю милю пройти пешком. По лесной тропе, которая идет параллельно с ручьем, окруженной елями, мягкоигольными соснами, хризолеписами и раскидистыми дубами с изогнутыми ветвями. В конце концов мы взбираемся на отвесную скалу, откуда открывается потрясающий вид на океан, где тюлени высовывают головы из-под воды рядом с зазубренной скалой, похожей на ледник.
Потом мы проходим по другой дороге, возле которой растут цветы Губастики, мирты и ирисы. На гранитных валунах прорастает мох цвета ржавчины. Джаспер говорит, что он словно попал в мир Властелина Колец. Внизу, под Скалой Аркой, точно высчитав время, когда можно пробиться сквозь грохочущие волны, после того как они вновь вливаются в океан, мы минуем скалы и спускаемся на крохотный клочок пляжа. Под ногами отполированные водой куски кварца и губчатые водоросли. Тропа выводит нас обратно на большую дорогу. Мы с Джаспером добираемся до нее первыми. Забираемся на велосипеды и продолжаем ехать вперед. Мы договорились встретиться с остальными на лугу. Добравшись до него, мы прислоняем велосипеды к стволу дерева и садимся на упавшую ветку под дубом. Джаспер указывает в сторону луга:
— Смотри!
Там есть полоса с насыщенно-розовыми цветами, последний привет из давно заброшенного сада. Розы, розовые словно сладкая вата.
Мы сидим тихо, слушая как поют птицы и ветер шумит в кронах деревьев. Внезапно меня охватывает чувство дежавю. Я уже был здесь. Сидел на этой же ветке. Только с Ником. Более десяти лет назад. Мое сердце ускоряет свой бег, а к глазам подступают слезы.
Ник залезал на это дерево. Забравшись повыше, он окликнул меня:
— Пап, смотри! Смотри, куда я забрался!
Он рассеянно напевал:
"Жельдей мурчащих горлосов
Был свышен хряпот всем".
Поднявшись еще выше, он соскользнул на толстую ветку, возвышающуюся над лугом.
— Посмотри на меня, пап! Смотри!
— Я смотрю.
— Я выше неба!
— Молодец.
— Выше облаков!
Он прополз дальше по искривленной ветке.
— Выпалывай сорняки, — напевал он, — собирай камни. Все мы сделаны из костей и звезд.
Дерево сотряс порыв ветра: листья задрожали, ветви покачнулись.
— Я хочу спуститься вниз! — Внезапно выпалил Ник.
— Хорошо, Ник. Все будет в порядке. Слезай потихоньку.
— Я не могу. — Отозвался он. — Я застрял.
— Ты сможешь. — Возразил я. — У тебя получится.
— Я не смогу слезть отсюда! — Он начал плакать.
— Не торопись. — Посоветовал ему я. — Слезай шаг за шагом. Понемногу.
— Я не могу.
— Нет, можешь.
Он крепче прижался к ветке, обняв ее руками и ногами.
— Я упаду.
— Не упадешь.
— Упаду!
Я стоял прямо под ним и кричал ему:
— Все будет в порядке! Не торопись.
Говоря это, я думал про себя, что поймаю его, если он начнет падать.
Сидя здесь с Джаспером, вспоминая прошлое, я ощущаю как по моим щекам текут слезы. Джаспер это сразу замечает.
— Ты думаешь о Нике. — Говорит он.
Я киваю.
— Извини. — Отвечаю я. — Это место напоминает о нем. Я вспомнил как бывал тут с ним, когда ему было столько же, сколько тебе сейчас.
Джаспер кивает.
— Я тоже о нем часто вспоминаю.
Мы в молчании сидим рядышком под старым деревом до тех пор, пока нас не окликают Карен и друзья.
Однажды утром, на следующей неделе, Карен замечает, что в нашем доме происходит нечто странное. Некоторые вещи не на своих местах. Расческа валяется на полу. Кое-какие книги и журналы лежат на диване. Один из свитеров пропал. Я работал в своем кабинете, но пришел к ней в гостиную.
— Что ты хочешь сказать? — Вопрошаю я.
Сразу же готовлюсь к обороне. Моя защита строится на предположении, что Карен просто параноит и реагирует слишком бурно - всегда-то готова обвинить Ника.
— Ничего. Кто-то... — Она замолкает. — Посмотри сам.
Я иду за ней и в моем мозгу рычаг переключается с обороны на принятие. Ник был здесь. Вломился в дом.
Вдвоем мы осматриваем весь дом и обнаруживаем, что засов на французской двери в нашей спальне сломан. Засов из красного дерева восстановлению он уже не подлежит.
Лишь позже я замечаю, что он покопался и в ящиках моего стола.
Каждый раз, когда мы с Карен узнаем о новом прегрешении Ника, то чувствуем гнев и печаль. Как он мог сделать это? Мы закрыли наши прежние счета в банке, когда он попытался подделать наши подписи на чеках, закрыли кредитные счета, когда он своровал кредитные карты. Придется поступить так же еще раз. В этот раз мне нужно позвонить слесарю и в охранную компанию.
Кроме того, я звоню шерифу и сообщаю о взломе с проникновением. Если бы раньше мне кто-то сказал, что я буду доносить шерифу на собственного сына, я бы решил, что наркотики принимает не Ник, а этот человек. Я не хочу, чтобы Ника арестовали. Мне делается дурно, когда представляю его за решеткой. Будет ли от этого какой-то толк? Внезапно я начинаю понимать, что чувствовала та мать с собраний Ал-Анон, которая рассказывала, что ее дочь в тюрьме и говорила: "По-крайней мере я знаю где она". И: "Там безопасно". Как печально-иронично, что несмотря на все насилие, творящееся в тюрьмах, там Нику все равно, скорее всего, было бы безопаснее, чем на улицах.
Слесарь, который приходит к нам домой - крепко сбитый мужчина в джинсах и простой рубашке. Я показываю ему замки на дверях и окнах, которые мы хотели бы сменить. Этот опыт обходится мне недешево, как в плане денег, так и в плане унижений, потому что я честно отвечаю на его вопрос:
— Просто перестраховываетесь или что-то случилось?
Мой голос дрожит, когда я отвечаю:
— Все дело в моем сыне.
На следующий день мы получаем известие от друзей, которые живут в Инвернессе, рядом с Манка, бывшим охотничьим домиком, а ныне знаменитым рестораном. Сотрудник ресторана, приехавший туда рано утром и ожидающий прибытия своей команды, увидел как двое мальчишек вылезают из окна их дома. Мальчишки метнулись в сторону и юркнули в старую дребезжащую красную Мазду, поблекшую от солнца. Мальчишки бежали быстро, но все же этот человек, тоже наш знакомый, узнал Ника.
Я еду в их дом.
Следы ночевки Ника и его приятеля остались нетронутыми: он со своим другом спали на полу в гостиной. Больше всего тревожат ватные палочки, пакетики из серебристой фольги и другие улики, свидетельствующие о том, что тут курили и кололись.
Куда еще Ник может вломиться?
Всегда нелегко понять мотивы действий наркомана, но меня поражает то, что Ник возвращается туда, где его любят - в наш дом, в дом бабушки и дедушки, в дом друзей. Вероятно, для него это просто самые легкие варианты, когда больше пойти некуда, но возможно это также связано с неосознанным желанием вернуться домой, найти безопасное убежище? Безотносительно причин, становится все труднее сострадать ему, когда его безумие направлено на нас. Мы начинаем бояться его.
На следующее утро Карен стоит на улице, когда внезапно видит Ника, проезжающего мимо на его старенькой Мазде, из выхлопной трубы которой струится дым. Их взгляды пересекаются. Он жмет на газ, ускоряя машину и пролетает мимо нашего дома в сторону холма. Ошарашенная Карен старается все обдумать. Да, это точно был Ник. Она зовет меня. Я прыгаю в машину и гонюсь за ним. Чего я хочу добиться? Наверное, просто скажу ему, что мы убиты горем. И предупрежу, что мы звонили в полицию. Ему пора остановиться, отправиться на лечение, позвонить Рэнди. Я плутаю по извилистым улочкам, по холмам вокруг нашего дома. Десять лет назад тут случился лесной пожар. Сгорело сорок пять домов и более двенадцати тысяч акров леса. Заново высаженные дубы, сосны и пихты сейчас по размеру не больше рождественских елочек. Я езжу по улицам, по дорогам, змеящимся мимо каньонов и холмов, но не могу найти его. Я еду вниз по склону обратно к нашему дому и когда добираюсь до подъездной дорожки, то вижу, что второй машины нет. Я бегу в дом.
Джаспер и Дейзи говорят мне, что Карен увидела как Ник спускается вниз с холма (значит, я его почему-то проглядел) и запрыгнула в машину. Она гонится за его старой машиной на нашей собственной древней развалюхе - покореженном ржавом Вольво Универсал, который с трудом разгоняется до сорока миль в час. Я пытаюсь позвонить Карен, но слышу как ее телефон вибрирует и сигналит в спальне, в нескольких метрах от меня. Дети выглядят взволнованными и я их успокаиваю. К настоящему моменту им уже известно о срыве Ника, но как объяснить почему их мать запрыгнула в машину и бросилась в погоню за братом?
Карен отсутствует почти час и все это время я схожу с ума от беспокойства, но ради детей делаю вид, что все нормально и продолжаю утешать их. Мы ждем ее в гостиной.
Когда машина Карен въезжает на подъездную дорожку, мы выбегаем из дома ей навстречу. Она рассказывает, что преследовала Ника на шоссе 1, а потом ехала за ним по горной дороге Стинсон Битч. Но в конце концов поняла, что это нелепо - что она будет делать, если догонит его? - и поэтому остановилась.
— А что бы ты сделала, если бы его поймала? — Спрашивает Джаспер.
— Я не знаю. — Отвечает она.
Она похожа на загнанного зверя. Она плачет.
Позже, когда мы остаемся наедине, она признается:
— Я хотела сказать ему, чтобы он отправлялся на лечение, но в первую очередь я бросилась преследовать его, чтобы отогнать подальше от нашего дома - от Джаспера и Дейзи.
Не то, чтобы мы нуждались в дополнительных доказательствах, но это сумасшедшее утро лишний раз продемонстрировало, что мы полностью потеряли контроль над ситуацией. Было глупо пускаться за ним в погоню, но мы поддались иррациональным желаниям, тем самым, что усугубляют зависимости.
Три дня спустя, воскресным утром звонит телефон, но в трубке молчание.
Позже это повторяется снова.
Звонят с неизвестного мне номера. Воспользовавшись сайтом anywho.com я выясняю, что номер принадлежит знакомым людям. Мне требуется время, чтобы понять, зачем они решили связаться со мной. Это родители девочки, с которой Ник общался в старшей школе. Я перезваниваю, но попадаю на автоответчик и поэтому оставляю сообщение. "Я пытаюсь найти своего сына. Его зовут Ник Шефф. Он звонил мне с этого номера".
Мне перезванивает мачеха этой девочки. Меня шокирует то, что я от нее слышу.
— Вы отец Ника? Очень рада с вами познакомиться. — Говорит она. — У вас такой прекрасный сын. С ним приятно иметь дело. Мы очень беспокоились за Эйприл, но он так ей так здорово помог.
"Помог ей?"
Вздохнув, я рассказываю ей про рецидив Ника и его побег. Она ошеломлена. Сообщает, что ее падчерица несколько раз попадала в реабилитационную клинику, лечилась от наркозависимости, а Ник, казалось, оказывал ей необходимую поддержку.
Ник звонит днем. Он мне во всем признается - что у него рецидив, что он колет себе мет и героин. Я заранее отрепетировал свой ответ. Дрожащим голосом я говорю ему, что ничем не могу помочь. Все зависит от него. Я рассказываю ему, что его ищет полиция, что его мать подала заявление о его пропаже в полицейский участок Санта-Моники и что шериф в Марин отправил патрульных к нашему дому и к дому наших друзей, куда он вломился.
Я говорю:
— Ты хочешь попасть в тюрьму? Все идет к этому.
— Господи, — произносит Ник, — пожалуйста, помоги мне. Что мне делать?
— Ты и сам это знаешь. Что тебе говорили насчет этого в реабилитационном центре? Позвони наставнику. Позвони Рэнди. Больше ничего не могу тебе посоветовать.
Он плачет. Я молчу. На самом деле я не хочу говорить с ним вот так. Я хочу поехать в город и забрать его. Но я повторяю:
— Позвони Рэнди.
Говорю, что люблю его и надеюсь, что он вернется к нормальной жизни. Со стороны я могу казаться решительным или непреклонным, но это только видимость. Я вешаю трубку. У меня сводит желудок и кровь стучит в висках. Я хочу перезвонить ему. Хочу сказать, что еду за ним. Но не звоню.
Примерно спустя полчаса со мной связывается Рэнди. Он говорит, что пообщался с Ником и уговорил его вернуться в ЛА.
— Я сказал, что скучаю по нему. — говорит Рэнди. — И это правда. Сказал, чтобы он тащил сюда свою задницу, а я уж его встречу. Думаю, что он действительно вернется.
Я делаю глубокий вдох.
Когда я благодарю Рэнди, он прерывает меня:
— Не благодарите. Я и сам себе помогаю, занимаясь этим.
И прибавляет:
— Я действительно соскучился по этому болвану.
Мы с Вики обсуждаем все это. Мы рады слышать, что Ник вернется обратно в ЛА к Рэнди на реабилитацию. Однако мы оба слишком потрясены, мы не готовы или не в силах признать, что, возможно, дела налаживаются. Все слишком ненадежно.
Вики звонит мне еще раз вечером. Ник, у которого хватило денег на такси и билет на самолет, вернулся в ЛА. Она встретила его в аэропорту и отвезла обратно в его квартиру, где сосед по комнате похлопал его по спине в знак приветствия. Ник тут же пошел в свою спальню и заснул. Когда я звоню ему, трубку снимает Тед и говорит, что Ник все еще спит.
— В процессе детоксикации нет ничего приятного, но ему придется через это пройти, — говорит он. — И тут вы ничем не можете ему помочь. Молитесь за него.
Ник звонит утром. У него охрипший голос. Когда я спрашиваю, как он себя чувствует, он грубо отвечает:
— А ты как думаешь?
Он рассказывает о своем отъезде из Сан-Франциско.
— Я делал все, как велел Рэнди, — говорит он, — то есть, молился. Я просто повторял: "Боже, помоги мне". Говорил это снова и снова. Когда я уже на пороге стоял, меня заметила Эйприл и психанула. Она вцепилась в мою ногу, рыдала и кричала, что я не могу уйти. Но если бы я остался, мы бы оба сдохли. Я ей так и сказал, но она не слушала.
Он всхлипывает.
— Как же я облажался!
Следующие несколько дней я стараюсь сохранять оптимистичный настрой, но на самом деле пребываю в смятении. В присутствии Джаспера и Дейзи я делаю вид, что все в порядке, но позволяю себе быть слабым, оставшись наедине с Карен.
Я иду на очередное собрание Ал-Анон в церковь в Корте Мадера. Я не могу сдерживать дрожь, и когда настает мой черед говорить, то я не в состоянии нормально описать события последних двух недель. Я говорю что-то в панике, заливаясь слезами и чувство у меня такое, что это выступает кто-то другой. Это не моя жизнь. В конце концов я выдыхаюсь и заканчиваю выступления словами:
— Я не знаю, как вы это выдерживаете.
И плачу. Как и многие другие.
После окончания собрания, когда я помогаю складывать и убирать металлические стулья, незнакомая женщина подходит и обнимает меня и я с ужасом понимаю, что плачу в ее объятиях.
— Продолжайте ходить сюда, — говорит она.
Иногда меня пугает тот факт, что жизнь продолжается несмотря ни на что, но отрицать этого невозможно.
Джаспер заглядывает ко мне в кабинет. На нем короткая фланелевая пижама и пушистые тапочки. Дейзи, с волосами всклокоченными после сна, ходит по дому в футболке и радужных брюках, а еще она повсюду таскает за собой Уни, ее плюшевого единорога.
Мы с Карен и детьми вместе готовим вафли. После еды Джаспер и Дейзи играют в прятки. Пока Джаспер считает, Дейзи убегает в сторону коридора. Джаспер говорит: "Кто не спрятался - я не виноват" и идет искать ее. Он обнаруживает ее все в той же корзине, где она всегда прячется, сворачиваясь в клубок словно котенок. Джаспер опрокидывает корзину и она вываливается на бетонный пол, а потом он спотыкается об ее распластанное тело и сам падает на нее сверху. Они хохочут, как гиены. Дейзи удается встать и она бросается прочь, а Джаспер следует за ней по пятам. Они проносятся мимо нас и забегают в пустующую спальню Ника, где мы все оставили, как раньше, несмотря на плохие воспоминания, которые, кажется, въелись в стены.
Потом дети одеваются и идут на улицу, где перебрасывают туда-сюда мяч для лакросса. Впрочем, не проходит и нескольких минут, как мяч они теряют. В нашем саду мячи теряются постоянно, просто мистика какая-то: мячи для лакросса, бейсбольные мячи, мячики для тенниса, футбольные мячи, баскетбольные... И распространяется это проклятье не только на мячи, но еще и на воланы, бумажные самолетики, игрушечные аэропланы и летающие тарелки.
Некоторое время дети ищут мяч, заглядывая за кусты и копаясь в живой изгороди, но его уже поглотила наша садовая черная дыра. Сдавшись, дети садятся на гравий, и мы слышим, как они там играют в ладушки:
— Лимонад, хрустящий лед. Хлопни раз и еще разок.
Потом мы слышим, как Джаспер спрашивает:
— Как думаешь, Ник похож на Боба Дилана?
Однажды вечером мы смотрим видео, запись выступления Дилана в Гринвич Виллидж, сделанную в то время, когда ему было лет двадцать.
Ни к кому конкретно не обращаясь, Дейзи интересуется:
— А вы знаете, почему он употребляет наркотики?
Джаспер отвечает:
— Считал, что они ему помогут.
— Не помогли. Из-за них ему стало грустно и он заболел.
Джаспер говорит:
— Не думаю, что он хотел их принимать, просто не мог справиться с собой. Это как в мультиках, где у героя на одном плече сидит дьявол, а на другом ангел. Дьявол громко что-то шепчет на ухо Нику и он к нему прислушивается. Ангел у него тоже есть, — продолжает Джаспер, — но он говорит тише и Ник не может ничего разобрать.
Ник звонит однажды вечером и рассказывает, что Рэнди буквально силком вытащил его из кровати и заставил сесть на велосипед.
— Я чувствовал себя так, словно сейчас помру, — говорит он, — но Рэнди и слышать ничего не желал. Он сказал, что заедет за мной, так что мне пришлось собраться. Рэнди действительно приехал, и я забрался на свой велик, но чувствовал себя при этом настолько отвратно, что не думал, что смогу доехать до конца квартала, не говоря уже о поездке к побережью, но потом я ощутил ветер и мое тело вспомнило, что нужно делать, так что в итоге мы довольно долго катались.
Голос Ника звучит бодрее и после окончания нашего разговора я остаюсь с утешающим изображением: представляю Ника на велосипеде, гоняющего по пляжу в лучах калифорнийского солнца.
На выходных Ник звонит снова и хочет серьезно поговорить. Он удивляется тому, что у него случился рецидив.
— Я был чист целых восемнадцать месяцев, — говорит он, — и утратил бдительность. В этом и заключается коварство зависимости. Ты думаешь, что научился управлять своей жизнью. Думаешь, что хорошо справляешься. Утрачиваешь смирение. Воображаешь, что самый умный и держишь ситуацию под контролем.
Он сознается, что ему стыдно, что он расстраивается из-за своего срыва, но обещает удвоить усилия.
— Я за один день побывал на двух собраниях, — говорит он. — Начну все заново.
Разумеется, я испытываю облегчение (опять) и осмеливаюсь надеяться на лучшее (опять). Я всегда прикидываю: что изменилось в этот раз? Есть ли изменения?
Да, он действительно меняется к лучшему, его прогресс можно прослежить день за днем. Рэнди помогает ему устроиться на работу. Они снова работают над "шагами" вместе. Каждый день, до или после работы, ездят вместе на велосипедах. Дома, в Инвернесс, мы с Карен тоже находимся в процессе восстановления. Бывая на собраниях Ал-Анон и посещая кабинет психолога, мы постепенно осознаем, в какой именно момент потеряли контроль над своими жизнями. Я это осознаю. Мое благополучие напрямую зависит от Ника. Когда он принимает наркотики, то я пребываю в смятении; когда он "чист", то я в порядке, но радости от этого мало. Психолог говорит, что родители, чьи дети принимают наркотики, часто страдают от разновидности посттравматического синдрома, усугубляемого цикличным характером зависимости. Солдаты, вернувшиеся с войны, продолжают жить с снайперским огнем и взрывами бомб в голове. Родители наркомана ждут, что в любой момент может произойти новый срыв. Мы пытаемся защититься. Притворяемся, что все в порядке. Но мы живем с этой тикающей бомбой. Зависеть от настроений, решений и действий другого человека очень изнурительно. Я злюсь, когда слышу слово "созависимость", потому что это же такое заезженное клише из книг по самоанализу, но я стал зависимым от Ника - мое благополучие зависит от него. Как родитель может не переживать из-за здоровья ребенка?
Но должны же существовать какие-то альтернативы, так жить нельзя. Я должен осознать, что Нику никак не помогает мое беспокойство, зато оно вредит Джасперу, Дейзи, Карен и мне самому.
Проходит месяц. Другой. В июне я еду в Лос-Анджелес, чтобы взять интервью. Я спрашиваю Ника, хочет ли он поужинать со мной. Забираю его около дома. Мы обнимаемся при встрече. Отступив на шаг, я смотрю на него и пытаюсь понять, в каком он состоянии. К нынешнему моменту я узнал достаточно, чтобы понимать, что наркоманы, особенно метные наркоманы, не выздоравливают - по крайней мере, восстанавливаются очень медленно. Некоторые не выздоравливают никогда. Физическое (не говоря уже про умственное) истощение может перейти в хроническую форму. Но у Ника яркие карие глаза и его тело вновь выглядит сильным. Он достаточно молод, чтобы суметь оправиться или, по крайней мере, производит такое впечатление. Его смех кажется искренним и настоящим. Но я уже и раньше был свидетелем этой трансформации.
Мы гуляем и болтаем. Про предстоящие выборы и все в том же духе. Про кино тоже всегда можно спокойно говорить.
— Я хочу извиниться, — произносит он, но тут его голос ломается и он замолкает. Похоже, что он не сможет этого сделать. Может, слишком много уж накопилось того, за что нужно извиняться.
Следующим вечером мы встречаемся снова, и я отвожу его на собрание АА. Попивая холодный кофе из пластиковых стаканчиков, мы представляемся.
— Меня зовут Ник, я наркоман и алкоголик, — говорит он.
Когда настает мой черед, я говорю:
— Меня зовут Дэвид, я отец наркомана и алкоголика, пришел сюда, чтобы поддержать своего сына.
Спикер рассказывает, что он "чист" уже больше года. Аплодисменты. Он рассказывает истории о том, как лечение повлияло на его жизнь. Делится новостью, что на прошлой неделе остался наедине с девушкой своего друга, к которой его давно уже влекло. Она начала заигрывать с ним. Раньше он пришел бы в восторг от такого поворота событий и, не задумываясь, переспал бы с ней, но в этот раз он смог остановиться, едва только начал целовать ее. Сказал ей: "Я не могу так поступить" и ушел. Оказавшись на улице, идя домой, он плакал.
Он сказал:
— И тут меня осенило. Это же значит, что ко мне вернулись мои моральные принципы.
Мы с Ником смотрим друг на друга с... чем? С сомнением. И, впервые за долгое время, с нежностью. Я постоянно напоминаю себе о том, что Нику приходится нелегко. У меня сердце за него болит. Я бы хотел ему как-то помочь, но ничего не могу сделать. Я хочу, чтобы он примирился со своим травмирующим прошлым и пообещал, что подобного больше никогда не повторится. Но он не может этого сделать. Когда мы разговариваем, я понимаю, что Ник осознал всю горькую иронию трезвой жизни. В награду за тяжелую работу над собой ты получаешь ту застарелую боль, которую и пытался заглушить при помощи наркотиков.
Он говорит, что иногда чувствует себя хорошо и настроен оптимистично, но в другие дни подавлен и опустошен.
— Иногда мне кажется, что я не справлюсь, — признается он.
Случившийся рецидив лишил его уверенности.
— Как же я так сильно проебаться? — вопрошает он. — Не верю, что это случилось со мной. Я едва не потерял все. Не думаю, что у меня выйдет начать все заново.
Ник сознается, что иногда мечтает о срыве. Ему снятся сны об этом. Снова. Всегда. Его сны яркие и жуткие. Он одновременно испытывает отвращение к наркотикам и жаждет их. Он может попробовать их на вкус. Он ощущает вкус кристаллов, их запах, чувствует, как игла пронзает его кожу, как наркотик начинает действовать, и тут его сон превращается в ночной кошмар, потому что он не способен вырваться из него.
Он просыпается испуганным, весь в поту. Я знаю, что жить "чистым" Нику намного сложнее, чем я могу вообразить. Я испытываю гордость, радуюсь, видя, как он сражается с собой. Когда я злюсь из-за его прошлых грехов, из-за лжи, воровства и предательств, то все равно сдерживаюсь, чтобы не наговорить лишнего и не продемонстрировать своих истинных эмоций. Это на пользу не пойдет.
Кажется, именно в Нью-Йорке мы с Ником смотрели вместе "Семейка Тененбаум". Нико - ее голос полон боли - пела "В эти дни" Джексона Брауна. Я помню, как она напевала привязчивые строчки: "Не кори меня за мои неудачи. Я их не забывал". Я должен напоминать себе, что как бы меня ни ужасали рецидивы Ника, ему в разы хуже. Я страдаю, Вики страдает, Карен страдает, Джаспер и Дейзи страдают, мои родители страдают, родителям Карен тоже досталось, страдает каждый, кто любит Ника, но он мучается больше всех. "Не кори меня за мои неудачи. Я их не забывал".
- Сегодня особенно тяжелый день, - говорит Ник, когда звонит. Да, у него даже голос измученный. Его машина сломалась в тот момент, когда он ехал на собеседование, (он очень хотел получить эту должность) и он расстроился из-за этого. Собеседование он в итоге пропустил. Я всегда волнуюсь, не окажутся ли эти обычные, повседневные разочарования непереносимыми для него, но позже он поехал кататься на велосипедах с Рэнди. Они катались несколько часов, обсуждали программу лечения, АА, двенадцать шагов и то, как трудно оставаться открытым человеком, но сколь многое можно получить, если тебе это удастся. "Трезвость" - только начало и он лишь в самом начале пути.
Хоть они и общаются по телефону, Карен, Дейзи и Джаспер не видели Ника со времен его последнего редицива. Мы продолжаем пытаться объяснить детям, что с ним происходит.
Ответ "он болен" их больше не удовлетворяет. Это совершенно неуместное и запутывающее объяснение. По их мнению симптомами заболевания являются такие вещи, как кашель, повышенная температура или боль в горле. Самое логичное для них объяснение, это та фантазия Джаспера про ангела и демона, ведущих борьбу за душу Ника.
Джаспер и Дейзи скучают по нему, несмотря ни на что. Но мы с Карен не хотим, чтобы Ник приезжал к нам в Инвернесс. Нам нужно больше времени. Ник, кажется, это понимает. Мы не готовы опять впустить его в свой дом после того, что случилось в последний раз. Только не после подделанных чеков, дорожной погони, кражи вещей из нашего дома и из дома наших друзей и мук неизвестности - после мыслей о том, как он валяется мертвый в чьем-то багажнике, в машине, колесящей через всю страну. Сакраменто, Рено, Биллингс, Монтана.
Но в конце лета мы отправляемся отдохнуть на Молокаи, остров на Гавайях, где живем в одном из домиков рядом с пляжем, и там Карен предлагает использовать часть наших "летных миль", пригласить Ника присоединиться к нам. Наконец-то она готова снова встретиться с ним. Нам обоим спокойнее будет начать воссоединение с ним на нейтральной территории, на отдыхе.
В день приезда Ника мы вчетвером едем в маленький аэропорт Молокаи с единственной взлетной полосой, чтобы встретить его. Нашему воссоединению, как и всегда, сопутствует радостное волнение смешанное с сильной нервозностью.
— Дейзи, у тебя маленький любопытный носик, наглюха ты эдакая, — говорит Ник когда видит сестру, сгребает ее в охапку и кружит. — Я так рад видеть тебя, малявка!
— И вас тоже, мистер, — добавляет он, опускаясь на корточки, чтобы заглянуть Джасперу в глаза. — Я скучал по тебе больше, чем солнце ночью тоскует о Луне.
Его он тоже обнимает.
Пока мы едем к домикам, в воздухе чувствуется некоторая неловкость и напряжение, но потом Джаспер просит рассказать историю про ПиДжея и таким образом мы возвращаемся в зону комфорта.
Ник начинает:
— ПиДжей Фамблбамбл, величайший лондонский детектив, проснулся.
Он ведет рассказ с британским акцентом, подражая манере рассказчика из мультфильмов про Рокки и Буллвинкля. — Как всем известно, ПиДжей Фамблбамбл является величайшим лондонским детективом. Однако для тех из вас, кто живет в пещере или в хижине, погребенной под снегом, я повторю, что вне зависимости от того, какая бы с вами не приключилась беда - пропал попугай, грабитель в спальню забрался, сироп для блинов закончился - есть только один человек, к которому вам нужно обратиться за помощью. Этим человеком, как вы уже, наверное, догадались, является инспектор ПиДжей Фамблбамбл, единственный и неповторимый. Дети мечтают стать им, мужчины ему отчаянно завидуют, женщины падают в обморок при одном только упоминании его имени.
Ник годами рассказывал детям истории про ПиДжея и Леди Пенелопу. Дети их обожают.
— Он высокий и худой, — продолжает Ник, — долговязый и тощий, словно леденец на палочке, отрастивший ноги, с ухоженными кручеными усами. У него огромный крючковатый нос. Вынюхивать он им умеет не хуже, чем ищейка. Уши у него небольшие и заостренные. Волосы у него начинают седеть и редеть на макушке, а его глазам помогают круглые очки в проволочной оправе. Энергичный и смелый, он стареет, не теряя достоинства. Руки у него большие, с узловатыми пальцами. Адамово яблоко у него круглое и здорово выступает вперед.
ПиДжей сопровождает нас почти всю дорогу до пляжного лагеря. После того, как история заканчивается, (ПиДжей арестовывает омерзительного Профессора Джулиана "Обкаканные туфли" Ничтожнейшего) дети рассказывают Нику про их учебу в школе и про друзей.
— Таша стала злее и она все повторяет за мной, — говорит Дейзи. — Она не обращает внимания на Ричарда, который все время крутится рядом с ней. Он из-за этого плачет.
— Маленькая повторюха-попугай, — отвечает Никки, все еще с британским акцентом ПиДжея.
Мы едем вперед и глядим на красноватую землю. Спустя минуту, Джаспер тихо спрашивает:
— Ник, ты больше не будешь принимать наркотики?
— Никогда, — отвечает Ник. — Я понимаю, что вы беспокоитесь, но со мной все будет хорошо.
Они притихли. Мы смотрим на красную глину и видим впереди кромку воды.
Живя в домиках на берегу, мы катаемся на арендованных велосипедах, играем в песке и плаваем все вместе. Карен читает вслух "Остров Сокровищ", сидя в тени пальм. Однажды днем мы все идем в город за мороженым, заходим в кафе, где все стулья с витыми проволочными спинками и ножками. Запахи тут типично-гавайские: сладкий картофель, зеленый чай и орехи макадамия. Я снова поражаюсь, до чего же двойственна наша реальность. Все дело, вероятно, в рудиментарном механизме выживания. Сейчас, вместо того, чтобы вспоминать о пережитых бедствиях и зле, я радуюсь тому, как хорошо дети проводят время все вместе, и восхищаюсь красотой природы. Мне кажется, что тропический ветер и океанские волны смыли с нас всю грязь. Будущее Ника видится мне светлым, и поэтому я могу отодвинуть в сторону тьму его зависимости - не забыть о ней, но убрать с глаз долой - и оценить величие момента. Закат, чистая зеленая вода, поэзия песен, которые записаны на CD-дисках для машины: Леннон поет "Джулия", Ван Моррисон - "Недели в астрале". В данный момент зло повержено.
В ночи слышен стрекот сверчков и шаги мышей, бегающих по деревянному полу. Слышим мы и то, как Ник читает вслух Джасперу и Дейзи в их домике с тремя односпальными кроватями. Он продолжил читать "Ведьмы" с того самого места, на котором остановился два года назад.
Попрощавшись в аэропорту, мы садимся на разные рейсы, Ник летит в ЛА, а мы в Сан-Франциско.
Спустя неделю я приезжаю с Джаспером на Пойнт Рейес Стейшен, где мы забираем корреспонденцию. Получаем стопку счетов, послания из школы с расписанием на следующий учебный год и письмо для Джаспера - от Ника. Джаспер осторожно вскрывает конверт. Разворачивает письмо и зачитывает его вслух, держа обеими руками. На листке бумаги, вырванной из блокнота Ник написал:
"Я пытаюсь найти способ, чтобы объяснить, что за моим "мне жаль" стоит куда больше, чем могут выразить эти бессмысленные два слова. Также я понимаю и что этими деньгами я никогда не смогу расплатиться за все, что украл у тебя, не смогу откупиться от всего того страха, беспокойства и безумия, которые принес в твою молодую жизнь. Дело в том, что я не знаю, как извиниться. Я люблю тебя, но это всегда оставалось неизменным. Я забочусь о тебе, тут тоже ничего не поменялось. Я горжусь тобой, но тебе от этого не легче. Наверное, я могу предложить тебе следующее: если ты будешь нуждаться во мне по мере взросления, когда угодно, из-за чего угодно - я обязательно приду тебе на помощь. Раньше я не мог дать тебе такое обещание. Я буду рядом с тобой. Я буду жить и выстрою свою жизнь заново, чтобы стать тем, на кого ты всегда можешь рассчитывать. Надеюсь, это более значимо, чем тупая записка и счет на восемь баксов.