Сияй
Фанат волнуется, плакат в его руках дрожит. Лица скачут перед глазами. Собственное лицо привычно, от второго по-прежнему болезненно дергается одна из струн в душе. Расписываешься на втором лице, криво, размашисто. Замазать бы его целиком или отрезать вовсе. Прорастая сквозь старые травмы мы становимся сильнее, мудрее. Печальнее.
Иди и сияй, сияй, сияй! - говорил этот человек, легко подталкивая его в спину на церемонии "Оскар".
Улыбаешься, возвращаешь плакат обрадованному фанату, ступаешь дальше. Костюм сияет и переливается серебристо-золотым. После долгих месяцев в самоизоляции мир вспышек фотокамер и гула восторженной толпы кажется чем-то нереальным, отделенным от твоей личности невидимым стеклом. А ведь в доковидном мире именно реальность с мировым признанием и постоянными разъездами считалась самой что ни на есть настоящей, в то время как домашние посиделки с пиццей и видеоиграми постоянно откладывались из-за повышенной занятости.
Был настоящим, родным, и тот, второй человек, другой человек. Самое удивительное лето в его жизни было прожито вместе с ним.
Прикладываешь массу усилий, чтобы тот кусок чувств, наивных мечтаний, балансирования между юностью и взрослой жизнью оказался не запятнан.
Хотя бы наше лето было для тебя важным?
Хочется задать вопрос, но каким бы не был ответ, все равно не поверишь.
Если бы он знал какие создания дремлют на дне сознания Арми Хаммера, то... отказался бы принимать участие в съемках фильма вознесшего его на пьедестал? Нет, конечно.
Не пошел бы к нему в номер, смотреть фильмы, пить вино и любить друг друга ночами напролет? Тоже нет. Без этого их чувства запечатанные на кинопленку не были бы настолько подлинными и не привлекли внимания зрителей.
Получается, что жаловаться не на что. Отдаешь свою любовь, позволяешь миру растоптать ее наиболее омерзительным образом и продолжаешь жить дальше.
Пока не настолько циничен, чтобы благодарить за этот урок.
И не настолько слаб, чтобы позволить случившемуся остановить на полпути.
Некоторые люди сбегают из Голливуда, едва столкнувшись с худшими его сторонами, но он не из таких. Он крепче, чем может показаться на первый взгляд. По кого-то не скажешь, что он каннибал, про другого не угадаешь, что он готов трепыхаться и в грязи желтушных изданий, если это позволит оставаться на плаву.
Образ Арми Хаммера потускнеет, потеряет отчетливость. Нужно подождать. Год, другой, третий. Выйдут новые фильмы и люди будут подходить к нему с плакатами Дюны или Французского диспетчера. Выйдет фильм про девушку-каннибалку и станешь отшучиваться в интервью, показывая всем насколько тебе наплевать.
Не выйдет вторая часть "Назови меня своим именем". Не выйдет никогда.
Но все-таки ответь, то лето для тебя что-то значило?
Встать бы на цыпочки и отвесить Хаммеру пощечину. Одну, вторую, третью и дальше, бить, пока его щеки не заалеют, а ногти не вспорют кожу. Ты же у нас любитель БДСМ, верно?
Бить и надеяться втайне, что сейчас он схватит за руки, остановит. Посмотрит прямо в глаза своим кристально-светлым взглядом и скажет, что все это ложь.
Но он не скажет. В реабилитационном центре за много миль отсюда он заучивает постулаты "Двенадцати шагов" и делает вид, что избавляется от тяги к различного рода извращениям. Когда о нем забудут окончательно, то вернется в большой мир и примется рассказывать, про новое "я". Проверенный способ искупления грехов голливудской элиты сработает и с ним, можно не сомневаться. Он не Вайнштейн и мир милостиво одарит его забвением. О нем уже начинают забывать. Забудь и ты.
Они оба продолжат жить. И да, не сомневайтесь, он будет сиять, подбрасывая в огонь последние ошметки того настоящего чувства, той любви, что случается только раз в жизни и, как правило, заканчивается ужасно.
У бурных чувств неистовый конец,
Он совпадает с мнимой их победой.
Старик Шекспир, как же ты был прав. Мнимая победа в его случае - развод четы Хаммеров.
Цитируя про себя древние строчки, обнимаешь следующего фаната, растягиваешь губы в улыбке. Сияешь так, что у самого слезятся глаза.