Франц Кафка, "Дневники"
Тут не требуется объяснять сюжет или давать какие-либо пояснения. Это Кафка и это его дневники, полные страданий. Если вы не любите Кафку, то определенно не полюбите и после ознакомления с личными записями. Если любите, то будет интересно прочесть.
Очень хорошо читать в периоды собственных страданий (вот они мои друзья по депрессии, Геббельс и его разрушенное министерство, Кафка и его переживания по поводу всего).
Я думал, что там будет больше про Ф., а про Ф. на удивление мало. Про гастроли еврейского театра страниц 70 из 400.
Интересная привычка - записывать какие-то особые приметы, схематичные изображения встреченных людей.
Вредная привычка - бросать некие недописанные зарисовки
(кто бы говорил, человек с 239 черновиками на дайри). Так и хочется сказать Кафке: "вернись, расскажи, что было дальше с лошадью на улице и с теми детьми, которых незнакомый мужчина затянул в свой магазин?" Судьба детей особенно волнительна, начало рассказа меня захватило, все как нужно для хорошей крипи-стори.
Всякие мелкие обрывочные мысли, вроде "дети играя забрались в сундук, крышка захлопнулась и дети задохнулись". Добрый Франц.
После расставания с Ф., он пишет непривычно-короткие рубленые предложения.
Не так хорошо, как письма к Фелиции, но это и понятно, дневники пишут с расчетом на себя и если Кафка может и вспомнил бы, что значило "мысль" от 12 октября, тебе остается только гадать на кофейной гуще.
Он определенно был счастливее до того, как встретил Ф.
Чаще всего, любые его мысли сводятся к "почему я нахожусь здесь и говорю с кем-то, в то время как мог бы сидеть дома и писать". Это, наверное, вечная боль всех, кто пробует свои силы на литературном поприще.
Когда он, прочитав треть рассказа, остановился, чтобы выпить минеральной воды, ушло уже много народа. Он испугался. «Скоро конец», — просто соврал он. Когда он закончил, все встали, раздались аплодисменты, прозвучавшие так, словно все поднялись, а один остался сидеть и аплодировал для собственного удовольствия. Келлерман хотел читать дальше — еще один рассказ или даже несколько. Увидев, что все уходят, он только рот раскрыл. Наконец, по чьему-то совету, он сказал: «Я хотел бы еще прочитать небольшую сказку, это займет всего пятнадцать минут. Сделаем пятиминутный перерыв». Кое-кто остался, и он прочитал сказку, вполне дававшую слушателям право бежать через зал чуть ли не по головам соседей к выходу.Теперь я окидываю это взглядом с такой же легкостью, с какой окидывают взглядом головоломку, говоря: «Какое это имеет значение, если я не могу загнать шарики в их лунки, ведь все принадлежит мне, стакан, доска, шарики и что еще тут есть; все это искусство я попросту могу сунуть в карман.У меня нет больше сил написать хоть одну фразу. Да если бы речь шла о словах, если бы можно было, прибавив одно слово, отвернуться в спокойном сознании, что это слово целиком наполнено тобой.
Наконец я выговорил фразу, но осталось ощущение великого ужаса, что все во мне готово к писательской работе и работа такая была бы для меня божественным исходом и истинным воскрешением, а между тем я вынужден ради какого-то жалкого документа здесь, в канцелярии, вырывать у способного на такое счастье организма кусок его мяса.читать дальшеНичего не довожу до конца, потому что у меня нет времени и все во мне теснится. Если бы весь день был свободен и это утреннее беспокойство могло до полудня во мне расти, а к вечеру улечься, тогда я мог бы спать. А так этому беспокойству отводится не больше часа в вечерние сумерки, оно немного усиливается, а потом долго подавляется и без пользы, губительно разрывает мне ночь. Долго ли я выдержу? И есть ли смысл выдерживать, разве у меня появится время?
Сегодня после полудня боль из-за моего одиночества охватила меня так пронзительно и круто, что я отметил: таким путем растрачивается сила, которую я обретаю благодаря писанию и которая предназначалась мною, во всяком случае, не для этого.
Девушки, тесно обхваченные, в особенности сзади, передниками. Одна из них сегодня утром у Леви-и-Винтерберг, закрытые только на заднице полотнища у нее не сложены, как обычно, рядышком, а заходят одно на другое, так что она кажется спеленутой, как грудной ребенок. Такое же чувственное впечатление у меня невольно всегда вызывают грудные дети, которые сжаты пеленками и одеялами и перевязаны лентами, словно приготовлены для удовлетворения похоти. (это запись меня малость поломала, младенцы для удовлетворения похоти! Франц, это попахивает педофилией, вы чего)
В переходные периоды - а таким для меня была последняя неделя и нынешний момент тоже - меня часто охватывает грустное, но спокойное удивление собственной бесчувственностью. Я отделен ото всех вещей пустым пространством, через границы которого я даже не стремлюсь пробиться.
Талмуд: Тот, кто прерывает учебу, чтобы сказать, как красиво это дерево, заслуживает смерти.
Кто подтвердит мне истинность или правдоподобность того, что лишь из-за моего литературного призвания я ни к чему другому не испытываю интереса и потому бессердечен?
Я никогда не смог бы жениться на девушке, с которой в течение одного года жил бы в одном городе.
Я запрусь от всех и до бесчувствия предамся одиночеству. Со всеми рассорюсь, ни с кем не буду разговаривать.
Жалуюсь я здесь, чтобы в этом найти спасение? Эта тетрадь не даст мне его, оно придет, когда я буду в постели, оно уложит меня на спину, и я буду лежать красивый, легкий и голубовато-белый, другого спасения не будет.
Причина испытываемых мною при разговоре с людьми трудностей — трудностей, совершенно неведомых другим, — заключается в том, что мое мышление, вернее, содержимое моего сознания очень туманно, сам я, пока дело касается лишь меня, безмятежно и иной раз даже самодовольно успокаиваюсь на этом, но ведь человеческая беседа требует остроты, поддержки и продолжительной связности — то есть того, чего нет во мне. Никто не захочет витать со мною в туманных облаках, а даже если кто-нибудь и захочет, то я не смогу прогнать туман из своей головы — между двумя людьми он растает и превратится в ничто. Ф. сделала большой крюк, чтобы попасть в Боденбах, ей стоило усилий получить паспорт, она должна была после беспокойной ночи терпеть меня, еще и выслушивать чтение вслух — и все бессмысленно. Воспринимает ли она это с таким же страданием, как я? Наверняка нет, даже если и предположить одинаковую чувствительность: ведь у нее нет чувства вины.
Мы вправе собственной рукой поднять на себя кнут.
Основное направление разговоров с Ф.
Я: Итак, вот до чего я довел
Ф.: Вот до чего Я довела
Я: Вот до чего я тебя довел
Ф.: А вот это правда
Ни к одному событию он не подготовлен в достаточной мере, но даже упрекать себя по этому поводу не может, ибо времени для подготовки нет в этой жизни, так мучительно требующей быть готовым в каждое мгновение, но и будь оно, это время, разве можно подготовиться прежде, чем узнаешь задачу, да и можно ли вообще выполнить естественную, а не только искусственно поставленную задачу? И потому он давно уже под колесами, однако примечательным, хотя и неутешительным образом он меньше всего был к этому подготовлен.
Причина того, что потомки судят о человеке более правильно, чем современники, заключается в самих мертвецах. Человек раскрывается в своем своеобразии лишь после смерти, когда он остается один. Быть мертвым для человека значит то же, что субботний вечер для трубочиста, — с тела смывается копоть. Становится очевидным, кто кому больше вредил — современники ему или он современникам; если верно второе, значит, он был великим человеком.
Разумеется, очень хорошо, если можешь спокойно написать: "Задохнуться - это невообразимо страшно". Ну конечно же, невообразимо, следовательно, опять-таки ничего не написано.
Здесь есть что-то и от чувства: теперь дело не в тебе, а ты только того и хочешь. Другое чувство у бездетного: все время дело в тебе, хочешь ты того или нет, в каждое мгновение, до самого конца, в каждое разрывающее нервы мгновение, все время дело в тебе, и все безрезультатно. Сизиф был холостяком.
Меня всегда отталкивала не та женщина, что говорила: «Я не люблю тебя», а та, что говорила: «Ты не можешь меня любить, как бы ты того ни хотел, ты, на свою беду, любишь любовь ко мне, любовь ко мне не любит тебя». Поэтому неправильно говорить, будто я познал слова «я люблю тебя», я познал лишь тишину ожидания, которую должны были нарушить мои слова «я люблю тебя», только это я познал, ничего другого.
