Душевные смуты воспитанника ТерлесаНас с этой книгой разделяет чуть больше века и это очень сильно влияет на восприятие. Мне с ней было тяжело и малоприятно. В ней заключен высокопарный стиль, по большей части состоящий из воды сложноподчиненных предложений, и мерзкие герои. Не знаю, какое еще определение к ним можно подобрать. Двое мучают третьего, оказавшегося вором, а сам Терлес не пытается вмешаться, не пытается его защитить или присоединиться к гонениям, а все сидит в своей скорлупе и желает понять, какие ощущения испытывает загнанный в угол Базини и как к этом относится он сам.
Роман о половом созревании, в общем. Когда и тощенький одноклассник сойдет вместо девочки, поскольку девочек в округе нет. И как же все неебически сложно было у ребят того времени, которым никто не мог сказать, что сексуальные эксперименты в их возрасте это нормально и не надо низводить Базини до уровня свиньи и не надо делать вид, что физических контактов вы с ним ищете, чтобы спасти его вечную душу. Сам Базини Музилю не интересен от слова совсем, эдакий болванчик без чувств, слабый, беспомощный, во всем послушный. Что стало с его психикой после избиений, изнасилований и публичного унижения? Что стало с его жизнью? Кто знает! Зато Терлес в будущем станет писателем. Охуеть, я так за него рад. Он даже осудил своих одноклассников, несмотря на то, что сам использовал Базини. Он даже отважно подсунул ему записку "иди и признайся директору", когда дело запахло жареным и угрожать начали ему самому. Мерзкая мелкая букашка.
Давно не было книги, где бы настолько не нравились ВСЕ персонажи.
Но юст прописан прекрасно, да, этого не отнимешь. Тема зарождающейся чувственности раскрыта.
ЦитатыРассказ Райтинга Тёрлес слушал молча, с закрытыми глазами. Время от времени озноб пробирал его до кончиков пальцев, и в голове его мысли бурно и беспорядочно всплывали рывками, как пузыри в кипящей воде. Говорят, что так бывает с тем, кто в первый раз видит женщину, которой суждено завлечь его в разрушительную страсть… Утверждают, что есть такое мгновение, когда сгибаешься, собираешься с силами, затаиваешь дыхание, мгновение внешнего безмолвия над напряженнейшей внутренней связью между двумя людьми. Никак нельзя сказать, что происходит в это мгновение. Оно как бы тень, которую страсть отбрасывает перед собой. Органическая тень; ослабление всех прежних напряжений и в то же время состояние внезапной, новой связанности, в котором уже содержится все будущее; инкубация, сведенная к остроте укола иголкой… А с другой стороны оно — ничто, глухое, неопределенное чувство, слабость, страх…
Есть и другие вещи, где между ощущением и пониманием царит эта несопоставимость. Всегда, однако, то, что в какой-то миг узнается нами безучастно и без вопросов, становится непонятным и запутанным, когда мы пытаемся цепью мыслей скрепить это и сделать прочным своим достоянием. И то, что выглядит великим и нечеловечным, пока наши слова тянутся к этому издалека, становится простым и теряет что-то беспокоящее, как только оно входит в наше бытие.
*
Базини все еще сидел, склонившись над своей книгой, и, казалось, учил урок. При этом зрелище в Тёрлесе умолкли его мысли, и ему представился случай снова почувствовать те сладостные муки, которые он только что описывал. Ибо достаточно было ему отметить, как спокойно и невинно сидит перед ним Базини, решительно ничем не отличаясь от других, сидевших справа и слева, чтобы в Тёрлесе ожили унижения, которые Базини вынес. Ожили… то есть он и думать не думал — с той снисходительностью, которая следует за морализированием, — говорить себе, что всякий, претерпев унижения, старается поскорей обрести хотя бы внешнюю непринужденность, нет, в нем что-то безумно завертелось, сразу же сжав и извратив, а затем невидимым образом разорвав на части образ Базини так, что у него самого голова пошла кругом. Это, впрочем, были только сравнения, которые он придумал позднее. В этот миг у него было только чувство, что что-то в нем, как бешеная юла, вихрем поднимается из сдавленной груди к голове, чувство головокружения. Россыпью цветных точек вкраплялись в это ощущение чувства, которые Базини внушал ему в разное время.
*
Он невольно сделал шаг назад. Внезапное зрелище этого голого, белого, как снег, тела, за которым красный цвет стен превращался в кровь, ослепило и потрясло его. Базини был хорошо сложен; в его теле не было почти ничего от мужских форм, в нем была целомудренная, стройная, девичья худощавость. И Тёрлес почувствовал, как от вида этой наготы загораются белым пламенем его нервы. Он не мог уйти от власти этой красоты. Он не знал раньше, что такое красота. Ведь что ему в его возрасте было искусство, что он, в сущности, знал о нем?! Оно ведь любому выросшему на вольном воздухе человеку до известного возраста непонятно и скучно!
А тут оно пришло к нему дорогой чувственности. Тайно нагрянуло. Одуряющее, теплое дыхание шло от обнаженной кожи, мягкая, сладострастная угодливость. И все же было в этом что-то такое торжественное и покоряющее, что хотелось молитвенно сложить руки.
Но после первого изумления Тёрлес устыдился и того и другого. «Он же мужчина!» Эта мысль возмутила его, но у него было такое ощущение, словно и девушка не была бы иной.
*
И Тёрлес страдальчески уперся рукой в шею Базини. Но горячая близость мягкой чужой кожи преследовала его, охватывала, душила. И Базини скороговоркой зашептал:
— Да… да… пожалуйста… о, мне было бы наслажденьем тебе услужить…
Тёрлес не находил ответа. Пока Базини говорил, в эти секунды сомнения и размышления его органы чувств опять как бы затопило густо-зеленое море. Лишь быстрые слова Базини вспыхивали в нем, как сверканье серебряных рыбок.
Он все еще упирался руками в туловище Базини. Но их обволакивало как бы влажным, тяжелым теплом, их мускулы ослабели; он забыл о них… Только когда до него дошло какое-то новое из этих трепещущих слов, он очнулся, потому что почувствовал, как что-то ужасное, непостижимое, что только что — словно во сне — его руки притянули к себе Базини.
Он хотел встрепенуться, крикнуть себе: Базини обманывает тебя, он хочет только стянуть тебя вниз к себе, чтобы ты уже не мог презирать его. Но крик этот захлебнулся. Во всем просторном доме стояла мертвая тишина; во всех коридорах, казалось, неподвижно уснули темные потоки молчания.
Он хотел найти самого себя, но они, как черные сторожа, заградили все двери.
Тёрлес уже не искал слов. Чувственность, которая мало-помалу прокрадывалась в него из отдельных мгновений отчаянья, проснулась теперь в полном своем объеме. Она лежала рядом с ним голая и закрывала ему голову своим мягким черным плащом. И нашептывала ему на ухо сладостные слова смирения, и отметала своими теплыми пальцами, как пустые, все вопросы и все задачи. И шептала: в одиночестве позволено все.
Лишь в мгновенье, когда его захватило, он на миг очнулся и отчаянно уцепился за одну мысль: это не я!.. не я!.. Завтра я опять буду собой!.. Завтра…
*
И как для всех, кто настолько сосредоточен исключительно на развитии своего ума, для него само существование душных и бурных чувств еще мало что значило. Он готов был считать, что способность наслаждаться, художественный талант, всякая утонченная духовная жизнь — это украшение, о которое легко пораниться. Он полагал, что у человека с богатой и подвижной внутренней жизнью непременно должны быть мгновения, когда ему дела нет до других, и воспоминания, которые он хранит в потайных ящиках. И требовал он от него только, чтобы тот впоследствии умел ими тонко пользоваться.
-
-
14.08.2014 в 21:16Почти ничего не помню, а вот ощущение гадливости сразу в памяти всплыло.
Но вообще-то вот это
В ней заключен высокопарный стиль, по большей части состоящий из воды сложноподчиненных предложений, и мерзкие герои.
это же вполне характерно для немецкого реализма, нэ?
Сам Базини Музилю не интересен от слова совсем, эдакий болванчик без чувств,
Не для Музиля, а для гл.героя. И не болванчик, а объект. Он, как и его одноклассники, объективирует Базини, потому что с субъектом такое просто невозможно творить.
Что стало с его психикой после избиений, изнасилований и публичного унижения? Что стало с его жизнью? Кто знает!
А он там в конце разве не самоубился? Смутно помниться какая-то мощная развязка...
Вообще, на самом деле книга о совершенно обычных подростках (естественно, своего времени и в определенной среде). Просто такой эффект срывания покровов шокирует.
-
-
14.08.2014 в 21:49это же вполне характерно для немецкого реализма, нэ?
Я кажется и не утверждал обратного. Прост хорошего в этом ничего не вижу.
Не для Музиля, а для гл.героя. И не болванчик, а объект. Он, как и его одноклассники, объективирует Базини, потому что с субъектом такое просто невозможно творить.
На мой взгляд, заметно, какие герои интересуют самого автора, а какие нет. Будь это Базини, ничто не помешало бы раскрыть его характер не через несколько маловнятных реплик. А болванчик и объект есть суть одно. Пустая оболочка, куда забыли вложить характер.
А он там в конце разве не самоубился? Смутно помниться какая-то мощная развязка...
Нет, его отселили от остальных только и он, со слов Музиля, радуется, что все закончилось. А сам Терлей едет к матушке.
Вообще, на самом деле книга о совершенно обычных подростках (естественно, своего времени и в определенной среде). Просто такой эффект срывания покровов шокирует.
Ну, шокировать он может только тех, кто в детстве прошел мимо Чучела и ему подобных историй. И мне в принципе не нравятся жестокие детишки.
-
-
14.08.2014 в 23:39Имхо, он специально не заостряет внимание на личности жертвы, т.к. это может отвлечь читателя от проблем Терлеса и переключить внимание на жертву, тогда как автор не совсем про это хотел рассказать.
Ну, шокировать он может только тех, кто в детстве прошел мимо Чучела
Да, само собой. Я имела ввиду то, на какой эффект это было рассчитано, когда писалась книга.
И мне в принципе не нравятся жестокие детишки.
Там весь смысл в том, что они не жестокие сами по себе (в смысле, осознанно), а вполне обыкновенные. Просто какая-то порочная цепь событий и обстоятельств помноженная на подростковую нестабильную психику иногда дает такой страшный результат.
-
-
14.08.2014 в 23:49Мне все же кажется, что личность Базини он почти не понимал и поэтому отстранился об этой темы. История-то основная на реальных событиях построена, мне кажется, что каким запомнил прототип Базини, таким и описал. Но наверняка это все равно уже не узнать.
Да, само собой. Я имела ввиду то, на какой эффект это было рассчитано, когда писалась книга.
Тогда да, должно было производить сильное впечатление.
Там весь смысл в том, что они не жестокие сами по себе (в смысле, осознанно), а вполне обыкновенные. Просто какая-то порочная цепь событий и обстоятельств помноженная на подростковую нестабильную психику иногда дает такой страшный результат.
Имхо, старшие товарищи прекрасно все осознавали, поэтому им и требовались дикие оправдания с привлечением религии и теории переселения душ. А Терлей просто обыкновенный трусливый домашний мальчик, неспособный на что-то решиться. То, что они обыкновенные, не делает их менее жестокими. Это-то и плохо, что жестокость среди подрастающего поколения оправдывается тем, что они незрелые личности. В их возрасте уже стоит нести ответственность за свои действия, а в итоге подобные истории заметаются под ковры.