за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Оби-Ван на Татуине, параллели с концовкой Мастера и Маргариты у меня в голове.
драббл, юстовый обикин, PG-13, ангст и психология (все еще очень не хватает в списке жанров "психодел")
Обманываться радКогда два солнца — преследователь и преследуемый — почти исчезают за линией горизонта и в пустыне становится легче дышать, Оби-Ван закрывает глаза. Делает глубокий вздох. Отчетливо представляет кровавую дорогу, прочерченную от одного небесного светила к другому.
Всегда двое их — учитель и ученик.
Если ты не убьешь его сейчас, он будет преследовать тебя вечно, — говорила ему предводительница тускенов, пересказывая мораль легенды, повествующей о вражде светил. Некогда они были друг другу братьями.
Нечто похожее говорили ему и раньше, другие существа, в другой жизни.
Мир — просто старая несмешная шутка, которую произносят слишком часто, — думал Оби-Ван.
Он также думал и о том, что Старший, не справившийся с убийством Младшего, мог считаться счастливцем, а не проклятым. Уж лучше ненависть и бесконечная погоня, чем смерть, ставящая последнюю точку в любой истории. Лучше гонка по небу, битва без начала и конца, в которой невиновный чувствует свою вину, а виновный поддерживает его в этой иллюзии.
Иногда Оби-Ван запрокидывал голову и представлял, как маленький мальчик с песочными волосами когда-то, быть может, стоял на этом самом месте и глядел туда же, куда смотрел сквозь полуприкрытые ресницы он.
Симпатизируя Младшему, отстающему, бесправному? Похожему на раба.
«Я согласился бы остаться здесь рабом, Эни, если бы это могло что-то изменить».
По сути, он и был рабом, рабом воспоминаний. Он останется им до конца жизни, на любой из планет.
Ночь за ночью ему снится один и тоже сон, растворяющийся в алой предрассветной дымке, не оставляющий после себя воспоминаний. Снится ему, что он идет по той самой, выдуманной им дороге, протянутой от одного солнца к другому. Дороге, что кажется не толще нити, но стоит ступить на нее, и понимаешь, что на ней достаточно места для двоих.
Спутник, сопровождающий его в этом необычном путешествии, мог бы идти рядом, соприкасаясь с ним рукавами, но проявляет обычное для себя нетерпение и рвется вперед. Оби-Ван спешит за ним и все равно отстает на полшага. Он хочет попросить Энакина подождать, но слова эти почему-то встают поперек горла. Оби-Ван необъяснимо боится, что если окликнет Скайуокера, то он тотчас обернется, и тогда случится нечто непоправимое.
Не лучше ли так, догоняя, не сближаясь окончательно?
Он протягивает руку и проводит кончиками пальцев по непослушным (как и сам Эни) кудрям бывшего падавана. Тот не вздрагивает и не отстраняется, вздыхает тихо и умиротворенно, словно давно ждал именно этого - его прикосновения, и знал, что обязательно его заслужит.
Затем он оборачивается, и Оби-Ван, на краткий миг забывший от ужаса о необходимости дышать, разом обмякает. Опускает руку. Энакин. Он выглядит так, как и всегда. Красивый и самоуверенный, улыбающийся одними уголками губ. И чего Оби-Ван, собственно, ждал? В глазах Эни — все звезды и все галактики, планеты, где кому-то ежесекундно требуется спасение.
— Учитель, — говорит Энакин, тем особым, неправильно-идеально интимным тоном, что отлично известен им обоим. — Учитель, с вами все в порядке?
— Конечно, — спешит откликнуться Оби-Ван. Поводов для страха нет.
Энакин протягивает ему руку. Протез — пальцы скрыты под черного цвета перчаткой. Оби-Ван охотнее взял бы его за другую, но не хочет обидеть бывшего падавана.
— Мне сегодня во время медитации привиделась такая нелепость, — говорит Оби-Ван, прикасаясь к руке, от которой не исходит тепла. — Будто бы мы с тобой сражались.
— Как на тренировке? — механические пальцы держат крепко, переплетаясь с его настоящими.
Энакин замедляет шаг и встает рядом, но Оби-Ван сознает, что все еще находится в роли ведомого.
— Нет, по-настоящему. В этом-то и заключается нелепость. Мы сражались друг с другом с таким остервенением и ненавистью, будто стали заклятыми врагами.
— Действительно, полная чушь, — легко соглашается Энакин. — Этого не случится.
— И никогда не случалось прежде?
Конечно же, ответ Оби-Вану известен. Его не запугать видениями… но ему очень важно услышать подтверждение из уст Энакина.
Скайуокер мог бы съязвить («Учитель, вас подводит память, возненавидели меня и забыли?»), но вместо этого он отвечает твердо, без малейшего промедления:
— Конечно, Учитель. Мы с вами всегда будем вместе.
Оби-Ван кивает ему, совершенно успокоенный.
Каким-то образом все в мире наконец приходит в равновесие, и гармония оказывается достигнута без их участия. Оби-Ван думает, что теперь у них есть самое необходимое — время. Сколько раз им приходилось откладывать важные разговоры на неопределенное «потом», ради выполнения заданий Совета. Сколько раз он обещал Энакину, что станет откровеннее и будет чаще рассказывать ему о своих чувствах, а после проглатывал рвущиеся на волю опасные слова и делал вид, что ничего особенного не происходит, что их отношения не выходят за рамки правил, обозначенных в Кодексе.
Как хорошо, что до сих пор не поздно начать говорить правду.
Энакину уже не нужны советы, которые он не успел дать ему в то время, когда Избранному было двенадцать… четырнадцать… семнадцать…
Но ему по-прежнему нужен сам Оби-Ван (верно?).
И здесь, где над ними не властен ни Совет, ни Кодекс, где не нужно никуда спешить и не может быть ничего важнее той силы, что на самом деле управляла ими на протяжении стольких лет, заставляя снова и снова стремиться друг к другу… Даже когда они перестали быть учителем и падаваном. Даже в пылу сражений, на бессмысленной войне, начатой не ими.
Здесь и сейчас он будет говорить с Энакином о любви.
Оби-Ван еще верит в это, когда красная дорога, до того спокойно стелящаяся под ногами, поднимается волной. Отделяет его от Энакина. Накрывает с головой. Он делает отчаянный вдох, собираясь закричать. В воздухе пахнет кровью. Огнем. Горелой плотью. Пахнет Мустафаром.
Сквозь красную пелену Оби-Ван смотрит на свою руку, только что сжимавшую металлические пальцы Энакина.
Его ладонь перепачкана пеплом.
Он встает на рассвете. Неторопливо (время здесь не движется, а ползет, у него в распоряжении бесконечность) заваривает чай и вместо того, чтобы выпить его на кухне, ставит чашку на блюдце и вместе с ней идет на улицу. На полу в коридоре снова полно песка. Он все еще не удосужился сделать входную дверь. Какая необходимость? Воров он не боится, красть у него нечего.
Когда-то, кажется, три жизни назад, он ежедневно вставал пораньше, чтобы успеть заварить чай для своего Учителя. Две жизни назад он делал то же самое для маленького Энакина, только носил ему не чай, а свежее молоко и фрукты из столовой Храма.
Сила привычки заставляет его двигаться, гонит прочь из дома.
Но далеко он не уходит. Останавливается у порога. Делает первый глоток, глядя на светлеющее небо.
Солнца появляются одно за другим, с разницей всего в несколько минут. Красноватое сияние, исходящее от них, подсвечивает песок, отбрасывает тени. Мир становится законченным, тьма соединяется со светом.
Погоня продолжается.
драббл, юстовый обикин, PG-13, ангст и психология (все еще очень не хватает в списке жанров "психодел")
Обманываться радКогда два солнца — преследователь и преследуемый — почти исчезают за линией горизонта и в пустыне становится легче дышать, Оби-Ван закрывает глаза. Делает глубокий вздох. Отчетливо представляет кровавую дорогу, прочерченную от одного небесного светила к другому.
Всегда двое их — учитель и ученик.
Если ты не убьешь его сейчас, он будет преследовать тебя вечно, — говорила ему предводительница тускенов, пересказывая мораль легенды, повествующей о вражде светил. Некогда они были друг другу братьями.
Нечто похожее говорили ему и раньше, другие существа, в другой жизни.
Мир — просто старая несмешная шутка, которую произносят слишком часто, — думал Оби-Ван.
Он также думал и о том, что Старший, не справившийся с убийством Младшего, мог считаться счастливцем, а не проклятым. Уж лучше ненависть и бесконечная погоня, чем смерть, ставящая последнюю точку в любой истории. Лучше гонка по небу, битва без начала и конца, в которой невиновный чувствует свою вину, а виновный поддерживает его в этой иллюзии.
Иногда Оби-Ван запрокидывал голову и представлял, как маленький мальчик с песочными волосами когда-то, быть может, стоял на этом самом месте и глядел туда же, куда смотрел сквозь полуприкрытые ресницы он.
Симпатизируя Младшему, отстающему, бесправному? Похожему на раба.
«Я согласился бы остаться здесь рабом, Эни, если бы это могло что-то изменить».
По сути, он и был рабом, рабом воспоминаний. Он останется им до конца жизни, на любой из планет.
Ночь за ночью ему снится один и тоже сон, растворяющийся в алой предрассветной дымке, не оставляющий после себя воспоминаний. Снится ему, что он идет по той самой, выдуманной им дороге, протянутой от одного солнца к другому. Дороге, что кажется не толще нити, но стоит ступить на нее, и понимаешь, что на ней достаточно места для двоих.
Спутник, сопровождающий его в этом необычном путешествии, мог бы идти рядом, соприкасаясь с ним рукавами, но проявляет обычное для себя нетерпение и рвется вперед. Оби-Ван спешит за ним и все равно отстает на полшага. Он хочет попросить Энакина подождать, но слова эти почему-то встают поперек горла. Оби-Ван необъяснимо боится, что если окликнет Скайуокера, то он тотчас обернется, и тогда случится нечто непоправимое.
Не лучше ли так, догоняя, не сближаясь окончательно?
Он протягивает руку и проводит кончиками пальцев по непослушным (как и сам Эни) кудрям бывшего падавана. Тот не вздрагивает и не отстраняется, вздыхает тихо и умиротворенно, словно давно ждал именно этого - его прикосновения, и знал, что обязательно его заслужит.
Затем он оборачивается, и Оби-Ван, на краткий миг забывший от ужаса о необходимости дышать, разом обмякает. Опускает руку. Энакин. Он выглядит так, как и всегда. Красивый и самоуверенный, улыбающийся одними уголками губ. И чего Оби-Ван, собственно, ждал? В глазах Эни — все звезды и все галактики, планеты, где кому-то ежесекундно требуется спасение.
— Учитель, — говорит Энакин, тем особым, неправильно-идеально интимным тоном, что отлично известен им обоим. — Учитель, с вами все в порядке?
— Конечно, — спешит откликнуться Оби-Ван. Поводов для страха нет.
Энакин протягивает ему руку. Протез — пальцы скрыты под черного цвета перчаткой. Оби-Ван охотнее взял бы его за другую, но не хочет обидеть бывшего падавана.
— Мне сегодня во время медитации привиделась такая нелепость, — говорит Оби-Ван, прикасаясь к руке, от которой не исходит тепла. — Будто бы мы с тобой сражались.
— Как на тренировке? — механические пальцы держат крепко, переплетаясь с его настоящими.
Энакин замедляет шаг и встает рядом, но Оби-Ван сознает, что все еще находится в роли ведомого.
— Нет, по-настоящему. В этом-то и заключается нелепость. Мы сражались друг с другом с таким остервенением и ненавистью, будто стали заклятыми врагами.
— Действительно, полная чушь, — легко соглашается Энакин. — Этого не случится.
— И никогда не случалось прежде?
Конечно же, ответ Оби-Вану известен. Его не запугать видениями… но ему очень важно услышать подтверждение из уст Энакина.
Скайуокер мог бы съязвить («Учитель, вас подводит память, возненавидели меня и забыли?»), но вместо этого он отвечает твердо, без малейшего промедления:
— Конечно, Учитель. Мы с вами всегда будем вместе.
Оби-Ван кивает ему, совершенно успокоенный.
Каким-то образом все в мире наконец приходит в равновесие, и гармония оказывается достигнута без их участия. Оби-Ван думает, что теперь у них есть самое необходимое — время. Сколько раз им приходилось откладывать важные разговоры на неопределенное «потом», ради выполнения заданий Совета. Сколько раз он обещал Энакину, что станет откровеннее и будет чаще рассказывать ему о своих чувствах, а после проглатывал рвущиеся на волю опасные слова и делал вид, что ничего особенного не происходит, что их отношения не выходят за рамки правил, обозначенных в Кодексе.
Как хорошо, что до сих пор не поздно начать говорить правду.
Энакину уже не нужны советы, которые он не успел дать ему в то время, когда Избранному было двенадцать… четырнадцать… семнадцать…
Но ему по-прежнему нужен сам Оби-Ван (верно?).
И здесь, где над ними не властен ни Совет, ни Кодекс, где не нужно никуда спешить и не может быть ничего важнее той силы, что на самом деле управляла ими на протяжении стольких лет, заставляя снова и снова стремиться друг к другу… Даже когда они перестали быть учителем и падаваном. Даже в пылу сражений, на бессмысленной войне, начатой не ими.
Здесь и сейчас он будет говорить с Энакином о любви.
Оби-Ван еще верит в это, когда красная дорога, до того спокойно стелящаяся под ногами, поднимается волной. Отделяет его от Энакина. Накрывает с головой. Он делает отчаянный вдох, собираясь закричать. В воздухе пахнет кровью. Огнем. Горелой плотью. Пахнет Мустафаром.
Сквозь красную пелену Оби-Ван смотрит на свою руку, только что сжимавшую металлические пальцы Энакина.
Его ладонь перепачкана пеплом.
Он встает на рассвете. Неторопливо (время здесь не движется, а ползет, у него в распоряжении бесконечность) заваривает чай и вместо того, чтобы выпить его на кухне, ставит чашку на блюдце и вместе с ней идет на улицу. На полу в коридоре снова полно песка. Он все еще не удосужился сделать входную дверь. Какая необходимость? Воров он не боится, красть у него нечего.
Когда-то, кажется, три жизни назад, он ежедневно вставал пораньше, чтобы успеть заварить чай для своего Учителя. Две жизни назад он делал то же самое для маленького Энакина, только носил ему не чай, а свежее молоко и фрукты из столовой Храма.
Сила привычки заставляет его двигаться, гонит прочь из дома.
Но далеко он не уходит. Останавливается у порога. Делает первый глоток, глядя на светлеющее небо.
Солнца появляются одно за другим, с разницей всего в несколько минут. Красноватое сияние, исходящее от них, подсвечивает песок, отбрасывает тени. Мир становится законченным, тьма соединяется со светом.
Погоня продолжается.
@темы: эники-беники, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?»
Репостнуть можно?
Параллель с Пилатом - просто все стрелы в сердце)и два светила Татуина, белое и красное, это настолько в точку. О таком попадании даже не мечталось. Это лучший драббл и психодел, и обикин, и вообще. Вы сделали мне вечер, спасибо)
Репостнуть можно?
Можно)
Параллель эта не оставляла меня в покое с тех пор, как прочитал легенду из "Кеноби", пришлось все-таки написать)
Запала она мне в душу, никогда до этого не смотрел на татуиновские светила с такой точки зрения)
Татуинские светила своими цветами мне запали сразу, но чтобы ТАК. Ох, вот это да.
Здорово, что вы теперь это написали))))))))))
(а можно, если что, на «ты», нет?)
(а можно, если что, на «ты», нет?)
Да, мне совершенно непринципиально)
аналогия с МиМ так точно бьёт. потрясающая
хоть и ужасающаяидея!вечность печали, сожалений и одиночества