за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Пятая часть приключений Ника! Теперь отредаченная :3
Тут у нас много интересного, передоз Лорен и триумфальное появление Зельды. Запомните Зельду. Во второй части книги ей будет уделено очень много внимания. Картинка в посте отображает суть отношений Ника с Зельдой
![](https://pp.userapi.com/c834202/v834202606/165d9e/ZEOyLepbjaI.jpg)
День девятый
День девятый
После того, как родители Лорен уехали, мы просидели три дня в ее доме практически безвылазно. Оказалось, что у ее отца есть превосходный винный погреб, содержимым которого мы (точнее, я) занялись вплотную. К тому же, будучи неплохим поваром, я совершал налеты заодно и на их кладовку. Я делал кофе во френч-прессе по утрам, готовил пасту, салаты и яичницы, пил Божоле-нуво, Бордо, самые разные Пино и Кьянти. В еде и вине я действительно кое-что понимаю. Лето перед выпускным классом в старшей школе я провел во Франции, отправившись туда по школьной программе. Мне было шестнадцать. Программа была рассчитана на одно лето, и продумали ее неплохо. Жил ты в отеле вместе с другими учениками старших классов, днем вы ходили на уроки французского, потом дружно ужинали, а по вечерам могли посещать различные «экскурсии». Мои сверстники забирались на верхушку Эйфелевой башни, играли в боулинг и всякое такое. За распитие алкоголя полагалось исключение.
Я в первую же ночь встретился там с девушкой по имени Капучино, чьи родители дружили с моей мачехой. Она была всего на несколько лет старше меня и согласилась показать мне город. Сама она жила неподалеку от Парижа, в Сен-Клу. Едва познакомившись, мы с ней отправились в бар и сильно там напились (по крайней мере, я). Той ночью мы обошли весь Монмартр и поднялись к известнейшей Базилике Сакре-Кёр.
Стоя рядом с этой девушкой и ее друзьями, взирая на город с большой высоты, я чувствовал себя таким взрослым, мудрым и классным. Словно стал персонажем одного из французских фильмов новой волны, вроде «На последнем дыхании», «Боб-прожигатель», «Четыреста ударов», «Лифт на эшафот».
Прогуливаясь по городу с сигаретой «Gitanes» в зубах, я чувствовал себя Жаном-Полем Бельмондо, Аленом Делоном или кем-нибудь еще из обоймы недосягаемых бесчувственных звезд. В отель я той ночью так и не вернулся. Остался у Капучино.
Вскоре после этого я приучился начинать свой день с алкоголя. Мы поехали на север Франции, навестить семью Капучино, и там распивали вино из виноградников Сен-Тропе. Я просыпался, наливал себе бокал вина (а иногда и водки) и выпивал вместе с кофе. У меня при себе была отцовская кредитка, и я без проблем скупал себе одежду от Шевиньон и Агнес Би. Я решил никогда не возвращаться в США. Повторюсь: я верил, что если исправить внешние недостатки, то и внутри сделается не так ужасно.
Четыре месяца спустя все кредитки заблокировали, а меня наконец смогли убедить вернуться домой и закончить старшую школу.
Вернуться в Залив, сидеть на уроках, наблюдать за выступлениями чирлидерш и прочей подобной ерундой было по меньшей мере странно.
Вроде совсем недавно я пил водку узо и колесил на мотоцикле по Монпелье, а теперь должен был соблюдать комендантский час и заниматься в команде по плаванию. Я так отчаянно хотел повзрослеть. Я всегда думал, что как только вырасту, стану самостоятельным, то перестану чувствовать отчаяние и безнадежность. Тогда я начал бы походить на одного из персонажей любимых фильмов.
Наркотики и алкоголь дарили мне это чувство. Стоило принять дозу — и вот я снова гулял по пляжу с Капучино, обещая ей совместное будущее и веря каждому своему слову.
Мне кажется, что здесь и сейчас, с Лорен, повторяется примерно та же история. Вот он я, такой взрослый, но все еще совсем юный. Застрял где-то между взрослой жизнью и детскими мечтаниями. Но этими мыслями я ни с кем не делюсь, а только увеличиваю дозы метамфетамина и героина.
Несколько раз я оставляю Лорен одну, чтобы встретиться с Гэком.
Машину я паркую около супермаркета Саут-оф-Маркет.
Мы с Гэком стоим на углу и повторяем глупые фразочки типа «Лед, лед» или «Хочешь веселиться всю ночь напролет?» Прохожие либо игнорируют нас, либо проявляют интерес, и тогда мы идем с ними за угол и продаем им дурь. Вот так все просто. Никто не жалуется, что дозы такие маленькие. Бешеных денег мы не зарабатываем, но нам самим хотя бы остается достаточно бесплатной наркоты. Гэк продолжает настаивать на покупке уоки-токи, но я в этом смысла не вижу. Думаю, ему просто кажется, что так будет круче. Мы с Гэком делим выручку пополам, и все заработанное я приношу домой к Лорен. Героин у нее отлично пошел. У нее есть такая фишка — она начинает бояться всего подряд, если перебарщиват с метом. Бывает, занимаемся мы с ней любовью, и тут она меня останавливает, вообразив, что наверху кто-то есть.
На самом деле, в большинстве случаев действительно создается впечатление, что там кто-то ходит. Чудится какой-то шум, звуки шагов или хлопок закрывающейся двери. Но это все глюки. В таких случаях я говорю что-нибудь вроде:
— Слушай, детка, я знаю, кажется, будто наверху кто-то есть. Постоянно так. Но давай просто условимся считать, что там никого нет, потому что иначе это нас с ума сведет. Да и что с того, даже если там кто-то есть? Что мы можем поделать? Давай повторять себе, что это причуды воображения. Ты же знаешь, что это правда?
Я давно преуспел в самообмане, но она более подвержена паранойе. А героин ее хорошо успокаивает. Поэтому, когда он кончается, она убеждает меня позвонить Кэнди. На часах примерно полдевятого вечера, и на улице уже стемнело. Кэнди сможет встретиться с нами только через пару часов, поэтому я предлагаю Лорен прогуляться к Форт Пойнт. Ворота заперты, так что мы паркуем машину Лорен у скал, а сами спускаемся вниз по скрипучим деревянным ступенькам. Даже за руки держимся. Слушая Лорен, я собираю по кусочкам историю ее жизни в период после окончания школы. В принципе, она во многом схожа с моей. До таких глубин порока, как я, Лорен пока не опускалась, но у нее, возможн, все еще впереди. По крайней мере, есть у меня такое ощущение.
Лорен впервые попала в реабилитационный центр сразу после выпуска. В этом центре умели лечить оба ее недуга: наркозависимость и булимию. После этого она успела поработать практиканткой в нескольких юридических конторах в разных уголках города, но куда больше времени проводила на курсах реабилитации и участвуя в различных лечебных программах. Очевидно, что проку от них было мало.
Форт Пойнт примыкает к столпам моста Золотые Ворота. Волны со всей силы обрушиваются на них и откатываются назад к каменистому причалу. Из устья залива дует ветер, океан обдает нас брызгами и песком, пока мы идем по берегу. Свет огней района Марина отражается в воде канала и достигает заброшенных военных бараков. Покосившихся под тяжестью влажного соленого воздуха, заколоченных, покрытых слоями граффити.
Я держу Лорен за руку, и мы говорим о том, как у нас все замечательно, и что нет на свете другого такого города, как Сан-Франциско.
В какой-то момент за нашими спинами возникает большой официального вида грузовик, и когда мы оборачиваемся, чтобы взглянуть на него, нас ослепляет свет фар.
Лорен немножко паникует.
— Бежим?
— Не надо никуда бежать.
Грузовик проезжает мимо, никак нас не побеспокоив.
Возможно, мое сердце бьется чуть быстрее, чем нужно.
— Что-то мне стремно, — причитает Лорен. — Давай вернемся.
— Все будет хорошо.
— А тебя ничем не проймешь, да?
Я смеюсь.
— Ты даже не представляешь.
Она спрашивает, какие у меня планы на будущее.
— Понятия не имею. В смысле, а что вообще нужно делать? Кто-то может сказать, что я трачу свою жизнь впустую, но все относительно. Будь я адвокатом, пошел бы в сраную юридическую школу. Но я не адвокат. Я наркоман, а значит, должен продолжать употреблять, верно? Принимать наркоту, пока замертво не свалюсь. Вот чем мы с тобой займемся, Лорен.
Я притягиваю ее к себе и целую.
— Чего еще нам желать от жизни? — вопрошаю я. — Вот мы гуляем по любимому городу, слушаем шум океана, целуемся, кайфуем. Мы с тобой, Лорен, берем от жизни все.
Теперь уже она смеется.
— Но что мы будем делать, когда мои родители вернутся? Нам же некуда податься.
— Я найду жилье.
— Для нас обоих.
— Не сомневайся.
— Так значит, мы теперь официально встречаемся?
— Если ты этого хочешь.
— Ник, ну ответь.
— Конечно, встречаемся.
Мы снова целуемся.
Забравшись в машину, Лорен обнаруживает, что потеряла шарф. Должно быть, где-то обронила. Я говорю ей, чтобы оставалась в машине, а сам бегу назад, той же дорогой, которой мы шли. На глаза наворачиваются слезы от холода, но я чувствую себя так, словно лечу, и преисполнен благодарности к миру. Все складывается идеально. Я даже нахожу шарф Лорен в самом конце дорожки. Я прибегаю назад, Лорен радуется, и мы отправляемся на встречу с Кэнди, по дороге слушая старый CD-диск с «Тоской» и выкуривая одну сигарету за другой.
У Кэнди через всю левую щеку наложены швы, которых не было раньше. Из-за этого половина лица у нее опухла и блестит. Она заправляет волосы за уши и обращается ко мне:
— Ну, в чем дело? Почему так долго не звонил?
— Понимаешь, я сам больше по мету. А героином только приглушаю.
— Хорошо получается, да?
Я киваю, не сводя с нее глаз.
— Может, как-нибудь позависаем вдвоем? — интересуюсь я.
Она смотрит на меня, прищурив серые глаза. На лице у нее слишком много макияжа, но со шрамом она кажется мне куда привлекательнее. Такой вот я дурной.
— Обязательно, — отвечает она, — но не сегодня.
— Мы могли бы куда-нибудь вместе сходить.
— Слушай, ты еще ребенок.
— Не во всех смыслах.
Она передает мне дозу, а я отдаю ей деньги.
Она закуривает ментоловый «Парламент».
— Посмотрим. Не затягивай со следующим звонком, окей?
— Договорились.
Я сажусь за руль машины Лорен и еду обратно к ее дому. Меня все еще преследует взгляд Кэнди. По спине бегут мурашки. Она, точнее, ее запах, напоминает мне о ком-то.
А потом я вдруг вспоминаю. Когда жена того известного актера, с которой папа встречался, порвала с ним, мы переехали в квартиру в районе Миссия. Мама была вынуждена уехать в Л. А. и работать там со своим прежним бойфрендом, и ее я видел только по большим праздникам (например, в Рождество).
Отец, по правде говоря, всегда относился ко мне скорее как к другу, чем как к сыну. Особенно в то время. Он всюду брал меня с собой: в гости, на вечеринки. Мои крестные родители, гей-пара, жили через дорогу от нас. Мы часто ходили к ним на ужины и там говорили о политику, фильмах и самых разных вещах. Благодаря им я чувствовал себя взрослым, полноправным участником беседы.
Но потом папа, разумеется, начал ходить и на свидания. Он был молод и одинок, не стоило удивляться тому, что по вечерам он уходил встречаться с девушками, оставляя меня под присмотром нянек. Я уже не помню точно, где он нашел Одри (кажется, на открытии какой-то выставки), но помню, что она была длинноволосой блондинкой и вся в татуировках. Ей было где-то двадцать один или двадцать два, и от нее всегда пахло благовониями. Она сидела со мной всего раза три, но я никогда не забуду ее запах. Она была такой прекрасной и несчастной одновременно. Укладывая меня спать, она ложилась в постель рядом со мной и обнимала, а я вдыхал ее запах и заводился от этого. Я старался скрывать от нее свою небольшую эрекцию. Однажды она взяла напрокат кассету с «Последним искушением Христа» и мы посмотрели фильм вместе. Мне тогда было восемь.
Уезжая от Кэнди, я думаю о том, как лежал в одной постели с Одри. Кэнди пахнет точно как она, и взгляд у нее такой же. Какое-то непонятное чувство рвет на части паутину моих вен изнутри. Добравшись до дома, я иду прямиком в комнату Лорен. Я трахаю ее — жестко, очень долго. Нашим потом пропитываются ее простыни, матрас, ковровое покрытие на полу. Когда все заканчивается, я закидываюсь героином и иду достать бутылку белого вина из холодильника. Бутылку я отношу на кухню и наливаю вино в большой бокал.
Я стою абсолютно обнаженный у панорамного окна, гляжу на улицу внизу и чувствую себя всемогущим.
Я закусываю яблоком, а еще одно беру для Лорен.
В ее комнате очень тихо. Я зову ее, но она не откликается.
Когда я работал в реабилитационной клинике, руководство заставило меня посетить занятие по оказанию первой помощи в Красном Кресте. Тогд я думал, что это пустая трата времени. Какой-то медик с толстой шеей очень быстро тараторил и задавал тупые риторические вопросы. Лекция длилась где-то часа три, и я, наверное, все-таки что-то усвоил. Дурацкий сертификат-то я получил.
Увидев Лорен на полу с посиневшим лицом, я реагирую на это спокойно. Не паникую, ничего такого. Остаюсь хладнокровным и вспоминаю слова того медика.
Что он велел делать в первую очередь? Трясешь человека и кричишь: «Ты в порядке?»
Так я и поступаю.
Проверьте, есть ли пульс.
Да, есть.
Проверьте дыхание.
Не дышит.
Ладно, значит, освободите человеку дыхательные пути, слегка запрокиньте ему голову и начинайте делать непрямой массаж сердца.
Я прижимаюсь ртом к ее холодным маленьким губам.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Я чувствую, как ее ребра и кости грудной клетки трещат под моим весом, когда надавливаю ей на грудь. Ее живот вздувается, когда я вдуваю воздух ей в рот. Грудь вздымается.
Я оглядываюсь по сторонам, хватаю телефон и набираю 911.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Экстренная служба 911, чем я могу вам помочь?
— У моей девушки передоз героином. Срочно нужна «скорая».
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Вы умеете оказывать первую помощь?
— Прямо сейчас и оказываю.
— Где вы находитесь?
— Я не знаю точного адреса. Си Клифф. Вы же можете отследить звонок?
Вдох.
Раз два, три, четыре, пять.
А вот теперь я начинаю паниковать. Блять, ну не может же она умереть. Кожа у нее совсем прозрачная, из-под нее проступают голубые вены.
— Сэр, бригада «Скорой помощи» уже в пути.
Я вешаю трубку.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Проверить сердце.
Все еще бьется.
— Господи, — говорю я вслух. — Я в тебя не верю, но сейчас самый подходящий момент, чтобы устроить нам одно из твоих сраных чудес.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
И потом, словно по мановению волшебной палочки, она делает судорожный вдох, еще один, еще — и приходит в себя. Несколько раз моргает и начинает рыдать. Я обнимаю ее и тоже плачу. Заслышав звуки сирены снаружи, я выхожу на улицу и говорю пожарным (или кто они там такие), что Лорен в порядке, но они все равно заходят в дом. Похоже, вся эта ситуация их порядком бесит. Согласно правилам, они должны забрать Лорен в больницу, но она отказывается ехать. Она голая, и мы никак не можем уговорить ее одеться. Она все плачет и плачет, и ее плач напоминает стенания больной кошки. Один из рослых парней угрожает, что вызовет сюда отряд полиции. И вот эта угроза на Лорен действует.
Но она все еще совершенно не в себе, ее шатает в разные стороны. И она по-прежнему цепляется за меня, так что мне приходится практически на себе волочь ее к машине «Скорой помощи». Она целует меня, пока я просто всеми силами стараюсь вытащить ее из дома.
Мне говорят, что я смогу увидеть Лорен в УСФ Медикал Сентер. Ненавижу находиться в этих гребаных отделениях скорой помощи, но все равно соглашаюсь.
Единственный раз, когда я сам оказался в таком отделении, случился из-за передоза. Тогда я жил в Нью-Йорке, промышляя проституцией. К тому моменту я уже несколько дней не спал и постоянно закидывался коксом вперемешку с метом. К тому же, я много пил. Чертовски много.
Чрезвычайно мускулистый парень, которого звали, кажется, Брайан, подцепил меня в одном из тех забавных гей-баров, где тебя угощают бесплатной выпивкой, если скинешь футболку. Наркота была его. У меня-то не было ни гроша. Дело кончилось тем, что я обнаружил себя в собственной квартире в самом разгаре гей-оргии. Я смутно помню, что кто-то трахал меня языком, а мой член отказывался вставать. В конце концов я просто сдался и позволил меня трахнуть всем, кто хотел. В какой-то момент я приметил флакон с оксибутиратом на прикроватном столике. Я выпил примерно три четверти, полагая, что это неплохая альтернатива дозе. Когда я начал терять сознание, то испытал облегчение. Наконец-то все это закончится, подумал я. И отрубился.
Разумеется, потом я очнулся. В палате ближайшего отделения скорой помощи, с трубкой в горле, капельницами на руках, катетером в члене и со сломанными ребрами, пострадавшими в процессе моего реанимирования. Но самым паршивым, реально самым поганым, была моя первая мысль после того, как я пришел в сознание. Видите ли, когда я ушел в ванную у себя дома, то остался наедине с пакетом мета и сумел спрятать некоторую его часть в пузырек с амбиеном, который принимал по назначению врача. Я знал, что мет все еще там.
Я издал несколько хрюкающих звуков, намекая, чтобы меня освободили от трубки во рту, а когда это желание исполнили, на меня напала тошнота, и я все вокруг заблевал. Потом медсестры ушли, а я принялся выдергивать все иглы капельниц из рук. Катетер в члене представлял из себя пластиковую трубку, подсоединенную к мочеприемнику. Когда я начал вытаскивать катетер из отверстия в головке члена, то почувствовал жгучую боль. Член словно огнем горел, а катетер все равно не отсоединялся. Тем не менее, я продолжал пытаться извлечь его до тех пор, пока боль не стала совсем нестерпимой. Пришлось умолять медсестер избавить меня от этой проклятой штуки, что они в конце концов и сделали. Как только с этим было покончено, я встал на ноги и прямо как был, в больничной рубашке, направился к выходу. Меня остановил охранник, силой притащил обратно. Но я продолжал пытаться слинять оттуда, пока мне не дали на подпись бумагу о добровольном отказе от лечения, раз уж я оказался такой занозой в заднице. Примерно неделю спустя я загремел в третью по счету реабилитационную программу.
Вспоминая свою ночь в отделении скорой помощи, я иду в подвал и закидываюсь дозой героина, прежде чем еду в УСФ Медикал Сентер. К тому моменту, как я добираюсь до больницы, Лорен уже там, поэтому меня пропускают. Лорен сидит на белой кушетке в центре тесного вестибюля. Мимо снуют доктора и медсестры, передают друг другу какие-то бумаги, перекидываются шутками, вводят информацию в компьютеры. Других пациентов поблизости не видно, но медики все равно куда-то торопятся и выглядят обеспокоенными. Один врач с мягкими чертами лица и прической кефаль, собранной в хвост на затылке, пытается добиться хоть чего-нибудь вразумительного от Лорен. Думаю, он пытается выяснить, не было ли это попыткой суицида, но напрямую о таком врачи никогда не спрашивают. Я вмешиваюсь в разговор, говорю, что Лорен всего раз или два в жизни употребляла героин и поэтому ошиблась с дозировкой. Врач разговаривает со мной так, словно я заботливый отец Лорен — кто-то ответственный за нее. Он засыпает меня вопросами. В каких условиях она живет? Нуждается ли она в лечении? Приходится прикладывать серьезные усилия, чтобы не выпасть из реальности, пока он говорит. Не уверен, что хорошо справляюсь. Я спрашиваю, можно ли Лорен вернуться домой, и он отвечает, что нет. С ней должен поговорить психиатр.
— У меня уже есть психиатр, — говорит Лорен. — Его зовут Жюль Бернабей. Работает в Закерберг Сан-Франциско.
Врач ее игнорирует.
— Можем мы подписать добровольный отказ от лечения? — спрашиваю я.
— Что? — говорит доктор.
— Я сам однажды лежал в больнице, но попросил принести на подпись бумагу с добровольным отказом от лечения, и меня выписали. Врачам пришлось это сделать. Ну же, док. Я смогу о ней позаботиться.
— Нет-нет. Боюсь, что так не выйдет.
— Вы нас задержите?
— Да. Мы можем привлечь к делу представителей местной власти, если вам так хочется.
Лорен протягивает мне свою сумочку. Я целую ее и уверяю, что мы обязательно со всем разберемся. Она продолжает настаивать на встрече со своим психиатром, и врачи соглашаются его вызвонить. Я не знаю, что обо всем этом думать, так что просто возвращаюсь на улицу, к густому влажному воздуху, зажигаю там сигарету и курю. Наверное, все вокруг на меня пялятся. Я вытаскиваю телефон Лорен. На часах полтретьего ночи. С чего-то я вдруг решаю позвонить Зельде. Может, потому, что только ее номер я помню наизусть.
Зельда необычайно красива. Впервые я увидел ее во время какого-то голливудского прослушивания. Себя она называла дебютанткой. На ней были большие солнцезащитные очки, а ее рыжие волосы волной спадали по спине. На протяжении всего прослушивания я от нее глаз отвести не мог: разглядывал высокие скулы, длинный угловатый нос, шершавые приоткрытые губы. Она была такой худенькой. Острые плечики торчали словно крылья ангела. Она будто сошла с одной из картин Эгона Шиле. Я даже решился тогда попросить у нее номер телефона. Раньше никогда так не делал. Номер она мне продиктовала, но в тот момент она участвовала в одной из лечебных программ, где никому не позволялось ей звонить в течение трех месяцев. Я не вспоминал о ней до тех пор, пока однажды ночью не вернулся в свое общежитие. Мне только-только стукнуло двадцать один — я праздновал день рождения среди завязавших наркоманов.
Зельда как раз туда заселилась всего за неделю до этого. Мы начали разговаривать, и я мгновенно почувствовал, насколько она близка мне по духу. Я будто беседовал с самим собой. Но чуть позже, я, конечно, выяснил, что она намного старше меня и что у нее есть бойфренд. К тому же, у нее и жизненного опыта было в разы больше. Она более семи лет прожила в браке с актером. Все ее бойфренды были хоть чем-то да знамениты, и то же самое можно было сказать о членах ее семьи. Она этим вовсе не кичилась, но меня такой расклад все равно напряг, и я был уверен, что она никогда не захочет быть со мной так же сильно, как того желал я — все сильнее и сильнее. Тем не менее, мы стали проводить все больше времени вместе. Я рассказывал ей то, чем больше ни с кем не делился. Однажды ночью мы отправились в отель Шато-Мармон на Сансет-бульвар. Мы пили черный чай, она курила сигареты, а какая-то маленькая девочка, лет семи или восьми, наигрывала рядом привязчивые простенькие мелодии на фортепиано. То есть, она была просто случайным ребенком, со скуки перебиравшим клавиши, но получалось у нее чертовски круто. Кто-то даже дал ей двадцать баксов.
Я не помню, о чем мы с Зельдой тогда говорили или чем эта ночь выделялась среди других подобных. Она подвезла меня до дома, мы стали целоваться в машине, и все это время она плакала. Начиная с того дня, я все больше влюблялся в нее. Мы пытались расстаться, но нас неизбежно снова притягивало друг к другу. Как я могу объяснить, что в Зельде было такого необыкновенного? Конечно, она потрясающе выглядела, но ведь было что-то и помимо этого. Печаль, смешанная с мудростью, самоуничижительный юмор. Что бы это ни было, мне чудилось, будто я могу разглядеть мотыльков, отчаянно бьющих крылышками в глубине ее серебристой, мерцающей души. А еще мне казалось, что нам предначертано быть вместе: она, с её неувядающей красотой, и я, одновременно старик и маленький мальчик. Когда мы целовались или занимались любовью, это были совершенно особенные ощущения, я раньше ничего похожего не испытывал. И это при том, что тогда я обходился без наркотиков. Но бросать Майка ради меня она не собиралась. Не знаю почему. Может, не чувствовала себя защищенной рядом со мной. Или я действительно был для нее слишком молод.
И от этого меня буквально разрывало на части.
И вот теперь я звоню Зельде с телефона Лорен. Она не отвечает. Я оставляю бессвязное голосовое сообщение. Даже слышать запись ее голоса на автоответчике тяжело, сразу столько воспоминаний возвращается. Вообще это меня даже злит, так что я обрываю звонок и еще некоторое время брожу туда-сюда. В конце концов, возвращаюсь в приемную и пытаюсь поспать, устроившись на двух оранжевых пластиковых стульях. Не выходит. Ноги все время конвульсивно дергаются. Кроме того, мне здорово хочется в туалет, но из-за героина все мышцы в теле слишком расслаблены, и я не представляю, как мне нормально помочиться. Помимо меня, в холле находится группа смуглокожих латиноамериканок, они громко переговариваются, и звуки их голосов эхом отражаются от линолеума. Я решаю немного пройтись по больнице, потому что женщина в регистратуре говорит, что психиатр к Лорен до сих пор не приехал. Некоторое время я катаюсь туда-сюда на лифте, задаваясь вопросом, установлены ли в нем камеры и не стоит ли остановить его между этажами, чтобы вмазаться прямо там. Прихожу к выводу, что привлеку к себе слишком много внимания, да и камеры там, скорее всего, всё-таки есть. Так что просто езжу вверх-вниз. Даже лифт насквозь пропах проклятыми больничными запахами.
Келли, мать одного моего друга, работает медсестрой в больнице Окленда. Чтобы не вылететь из старшей школы, мне пришлось выполнять общественно-полезные работы. Келли согласилась взять меня с собой в больницу на несколько дней. Одно из самых ярких моих воспоминаний о том периоде — мужчина с ужасающе раздутым животом. Сам он был очень худым, а вот живот — просто огромным. Я сидел рядом с ним, пока ждал Келли. Он спрашивал меня про школу и все в таком духе. Был очень милым, вежливым и вообще на позитиве. Когда пришла Келли, она попросила его снять рубашку, что он и сделал.
Ему пришлось пережить колостомию: часть его ободочной кишки вывели наружу через переднюю брюшную стенку. Проблема была в том, что у него жидкость скапливалась рядом с местом вскрытия. Я сбежал из кабинета, соврав, что хочу попить воды, и едва не упал в обморок в коридоре. Позже Келли сказала мне, что этот мужчина умрет через несколько месяцев. Другое яркое воспоминание: наркоман-шизофреник, который пытался покончить с собой, спрыгнув с крыши. Он сломал себе шею, но не умер — его парализовало.
— Мы просто осмотрим рану на его пятой точке, — сказала Келли.
Она подняла покрывало, и я увидел, что парень в буквальном смысле остался без левой ягодицы. Там все сгнило из-за каких-то плотоядных бактерий. Комнату моментально заполнил запах разлагающейся плоти и дерьма. В тот раз я все-таки лишился чувств посреди больничного коридора. А на следующий день Келли отправила меня помогать урологам вставлять катетеры в члены старикам.
Я покидаю лифт и иду спрашивать, как там Лорен. Медики отвечают, что сейчас она спит и что ей поставили капельницу, чтобы восполнить потерю жидкости в организме.
Я звоню Гэку с телефона Лорен. Отвечает его отец.
— Привет, Майк, это Ник. Вы не спите?
— Как обычно. Хочешь поговорить с малышом Гэком?
— Да. У Лорен, блять, передоз. Я сейчас в больнице нахожусь.
— Она в порядке?
— Да. Пришлось ее откачивать и все такое, но она жива.
— А ты сам-то в порядке?
— Да вроде бы. Спасибо, Майк.
Он зовет к телефону Гэка. Я прямо поражаюсь тому, какими охуенно добрыми эти люди могут быть. Я рассказываю Гэку обо всем, что случилось, и спрашиваю не сможет ли он раздобыть для меня травы.
— Чувак, у меня есть немного. Мне до тебя час на автобусе.
— Ну, я отсюда точно никуда не денусь.
— Заметано.
Мы встречаемся у входа два часа спустя. Закидываемся спидами в машине Лорен, а затем забиваем косяк. Я чувствую себя до тупости обкуренным.
— Значит, ты ей жизнь спас, — говорил Гэк. — Охуенно.
Готов поклясться, что этот дубина никогда не переодевается. Голова у него по-прежнему обвязана все той же самой банданой, как у Каратэ-пацана.
— Ага, — отвечаю я. — Даже странно, что совсем не психовал в тот момент.
— Здорово она охренеет, когда поймет, что ты для нее сделал.
— Ну, начнем с того, что если бы не я, то у нее и передоза бы не случилось.
— Да ну. Она просто повод искала, чтобы снова начать употреблять, разве нет? Рано или поздно все равно бы до этого дошло. Знаешь, тут ведь поблизости моя девушка живет.
— Твоя девушка?
— Ага, чувак. Ее зовут Эрин.
— Черт, надо выбраться куда-нибудь всем вместе.
— Ей всего семнадцать.
— И что?
Он рассказывает, как они познакомились, когда он попытался продать ей травку. Она живет с мамой и еще учится в старшей школе. Гэк треплет языком, пока мы некоторое время шатаемся по округе. УСФ Медикал Сентер окружен густым лесом, и эвкалиптовые деревья на холме взирают сверху вниз на парк Золотые Ворота. Из-за тумана в этом месте всегда сохраняется высокая влажность, что делает его одновременно и жутким, и идиллическим.
— Обожаю этот город, — говорю я.
— И я.
Спустя двадцать минут телефон Лорен начинает звонить, и я отвечаю на вызов.
Это Лорен звонит из больницы.
— Ник, ты где?
— На улице. Мы можем уже убраться отсюда?
— Да, только тебе надо сперва зайти внутрь, подписать кое-какие бумаги.
— Мне?
— Ну да, а что? В чем проблема?
— Ни в чем. Сейчас буду.
Я прощаюсь с Гэком, условившись встретиться с ним позже. Он собирается заглянуть в школу к Эрин.
Пять часов утра. Иду обратно в больницу. Я слишком накуренный для всего этого дерьма. Внутри поджидают врачи, они заставляют пообещать, что я буду внимательно следить за Лорен и удостоверюсь, что она достаточно отдыхает. Я обещаю — опять выступаю в роли ответственного человека. После этого я подписываю какие-то бумаги и забираю Лорен домой. Там я пропускаю через вату остатки героина и ввожу нам с Лорен по дозе. Мы трахаемся, пока за окнами восходит солнце, и все это время она почти ничего не говорит. Я замечаю, как сильно она исхудала. Выступающие кости врезаются мне в кожу.
Засыпаем мы только ближе к десяти.
Тут у нас много интересного, передоз Лорен и триумфальное появление Зельды. Запомните Зельду. Во второй части книги ей будет уделено очень много внимания. Картинка в посте отображает суть отношений Ника с Зельдой
![:dlmao:](http://static.diary.ru/userdir/1/0/1/9/1019/85415543.png)
![](https://pp.userapi.com/c834202/v834202606/165d9e/ZEOyLepbjaI.jpg)
Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День девятый
День девятый
После того, как родители Лорен уехали, мы просидели три дня в ее доме практически безвылазно. Оказалось, что у ее отца есть превосходный винный погреб, содержимым которого мы (точнее, я) занялись вплотную. К тому же, будучи неплохим поваром, я совершал налеты заодно и на их кладовку. Я делал кофе во френч-прессе по утрам, готовил пасту, салаты и яичницы, пил Божоле-нуво, Бордо, самые разные Пино и Кьянти. В еде и вине я действительно кое-что понимаю. Лето перед выпускным классом в старшей школе я провел во Франции, отправившись туда по школьной программе. Мне было шестнадцать. Программа была рассчитана на одно лето, и продумали ее неплохо. Жил ты в отеле вместе с другими учениками старших классов, днем вы ходили на уроки французского, потом дружно ужинали, а по вечерам могли посещать различные «экскурсии». Мои сверстники забирались на верхушку Эйфелевой башни, играли в боулинг и всякое такое. За распитие алкоголя полагалось исключение.
Я в первую же ночь встретился там с девушкой по имени Капучино, чьи родители дружили с моей мачехой. Она была всего на несколько лет старше меня и согласилась показать мне город. Сама она жила неподалеку от Парижа, в Сен-Клу. Едва познакомившись, мы с ней отправились в бар и сильно там напились (по крайней мере, я). Той ночью мы обошли весь Монмартр и поднялись к известнейшей Базилике Сакре-Кёр.
Стоя рядом с этой девушкой и ее друзьями, взирая на город с большой высоты, я чувствовал себя таким взрослым, мудрым и классным. Словно стал персонажем одного из французских фильмов новой волны, вроде «На последнем дыхании», «Боб-прожигатель», «Четыреста ударов», «Лифт на эшафот».
Прогуливаясь по городу с сигаретой «Gitanes» в зубах, я чувствовал себя Жаном-Полем Бельмондо, Аленом Делоном или кем-нибудь еще из обоймы недосягаемых бесчувственных звезд. В отель я той ночью так и не вернулся. Остался у Капучино.
Вскоре после этого я приучился начинать свой день с алкоголя. Мы поехали на север Франции, навестить семью Капучино, и там распивали вино из виноградников Сен-Тропе. Я просыпался, наливал себе бокал вина (а иногда и водки) и выпивал вместе с кофе. У меня при себе была отцовская кредитка, и я без проблем скупал себе одежду от Шевиньон и Агнес Би. Я решил никогда не возвращаться в США. Повторюсь: я верил, что если исправить внешние недостатки, то и внутри сделается не так ужасно.
Четыре месяца спустя все кредитки заблокировали, а меня наконец смогли убедить вернуться домой и закончить старшую школу.
Вернуться в Залив, сидеть на уроках, наблюдать за выступлениями чирлидерш и прочей подобной ерундой было по меньшей мере странно.
Вроде совсем недавно я пил водку узо и колесил на мотоцикле по Монпелье, а теперь должен был соблюдать комендантский час и заниматься в команде по плаванию. Я так отчаянно хотел повзрослеть. Я всегда думал, что как только вырасту, стану самостоятельным, то перестану чувствовать отчаяние и безнадежность. Тогда я начал бы походить на одного из персонажей любимых фильмов.
Наркотики и алкоголь дарили мне это чувство. Стоило принять дозу — и вот я снова гулял по пляжу с Капучино, обещая ей совместное будущее и веря каждому своему слову.
Мне кажется, что здесь и сейчас, с Лорен, повторяется примерно та же история. Вот он я, такой взрослый, но все еще совсем юный. Застрял где-то между взрослой жизнью и детскими мечтаниями. Но этими мыслями я ни с кем не делюсь, а только увеличиваю дозы метамфетамина и героина.
Несколько раз я оставляю Лорен одну, чтобы встретиться с Гэком.
Машину я паркую около супермаркета Саут-оф-Маркет.
Мы с Гэком стоим на углу и повторяем глупые фразочки типа «Лед, лед» или «Хочешь веселиться всю ночь напролет?» Прохожие либо игнорируют нас, либо проявляют интерес, и тогда мы идем с ними за угол и продаем им дурь. Вот так все просто. Никто не жалуется, что дозы такие маленькие. Бешеных денег мы не зарабатываем, но нам самим хотя бы остается достаточно бесплатной наркоты. Гэк продолжает настаивать на покупке уоки-токи, но я в этом смысла не вижу. Думаю, ему просто кажется, что так будет круче. Мы с Гэком делим выручку пополам, и все заработанное я приношу домой к Лорен. Героин у нее отлично пошел. У нее есть такая фишка — она начинает бояться всего подряд, если перебарщиват с метом. Бывает, занимаемся мы с ней любовью, и тут она меня останавливает, вообразив, что наверху кто-то есть.
На самом деле, в большинстве случаев действительно создается впечатление, что там кто-то ходит. Чудится какой-то шум, звуки шагов или хлопок закрывающейся двери. Но это все глюки. В таких случаях я говорю что-нибудь вроде:
— Слушай, детка, я знаю, кажется, будто наверху кто-то есть. Постоянно так. Но давай просто условимся считать, что там никого нет, потому что иначе это нас с ума сведет. Да и что с того, даже если там кто-то есть? Что мы можем поделать? Давай повторять себе, что это причуды воображения. Ты же знаешь, что это правда?
Я давно преуспел в самообмане, но она более подвержена паранойе. А героин ее хорошо успокаивает. Поэтому, когда он кончается, она убеждает меня позвонить Кэнди. На часах примерно полдевятого вечера, и на улице уже стемнело. Кэнди сможет встретиться с нами только через пару часов, поэтому я предлагаю Лорен прогуляться к Форт Пойнт. Ворота заперты, так что мы паркуем машину Лорен у скал, а сами спускаемся вниз по скрипучим деревянным ступенькам. Даже за руки держимся. Слушая Лорен, я собираю по кусочкам историю ее жизни в период после окончания школы. В принципе, она во многом схожа с моей. До таких глубин порока, как я, Лорен пока не опускалась, но у нее, возможн, все еще впереди. По крайней мере, есть у меня такое ощущение.
Лорен впервые попала в реабилитационный центр сразу после выпуска. В этом центре умели лечить оба ее недуга: наркозависимость и булимию. После этого она успела поработать практиканткой в нескольких юридических конторах в разных уголках города, но куда больше времени проводила на курсах реабилитации и участвуя в различных лечебных программах. Очевидно, что проку от них было мало.
Форт Пойнт примыкает к столпам моста Золотые Ворота. Волны со всей силы обрушиваются на них и откатываются назад к каменистому причалу. Из устья залива дует ветер, океан обдает нас брызгами и песком, пока мы идем по берегу. Свет огней района Марина отражается в воде канала и достигает заброшенных военных бараков. Покосившихся под тяжестью влажного соленого воздуха, заколоченных, покрытых слоями граффити.
Я держу Лорен за руку, и мы говорим о том, как у нас все замечательно, и что нет на свете другого такого города, как Сан-Франциско.
В какой-то момент за нашими спинами возникает большой официального вида грузовик, и когда мы оборачиваемся, чтобы взглянуть на него, нас ослепляет свет фар.
Лорен немножко паникует.
— Бежим?
— Не надо никуда бежать.
Грузовик проезжает мимо, никак нас не побеспокоив.
Возможно, мое сердце бьется чуть быстрее, чем нужно.
— Что-то мне стремно, — причитает Лорен. — Давай вернемся.
— Все будет хорошо.
— А тебя ничем не проймешь, да?
Я смеюсь.
— Ты даже не представляешь.
Она спрашивает, какие у меня планы на будущее.
— Понятия не имею. В смысле, а что вообще нужно делать? Кто-то может сказать, что я трачу свою жизнь впустую, но все относительно. Будь я адвокатом, пошел бы в сраную юридическую школу. Но я не адвокат. Я наркоман, а значит, должен продолжать употреблять, верно? Принимать наркоту, пока замертво не свалюсь. Вот чем мы с тобой займемся, Лорен.
Я притягиваю ее к себе и целую.
— Чего еще нам желать от жизни? — вопрошаю я. — Вот мы гуляем по любимому городу, слушаем шум океана, целуемся, кайфуем. Мы с тобой, Лорен, берем от жизни все.
Теперь уже она смеется.
— Но что мы будем делать, когда мои родители вернутся? Нам же некуда податься.
— Я найду жилье.
— Для нас обоих.
— Не сомневайся.
— Так значит, мы теперь официально встречаемся?
— Если ты этого хочешь.
— Ник, ну ответь.
— Конечно, встречаемся.
Мы снова целуемся.
Забравшись в машину, Лорен обнаруживает, что потеряла шарф. Должно быть, где-то обронила. Я говорю ей, чтобы оставалась в машине, а сам бегу назад, той же дорогой, которой мы шли. На глаза наворачиваются слезы от холода, но я чувствую себя так, словно лечу, и преисполнен благодарности к миру. Все складывается идеально. Я даже нахожу шарф Лорен в самом конце дорожки. Я прибегаю назад, Лорен радуется, и мы отправляемся на встречу с Кэнди, по дороге слушая старый CD-диск с «Тоской» и выкуривая одну сигарету за другой.
У Кэнди через всю левую щеку наложены швы, которых не было раньше. Из-за этого половина лица у нее опухла и блестит. Она заправляет волосы за уши и обращается ко мне:
— Ну, в чем дело? Почему так долго не звонил?
— Понимаешь, я сам больше по мету. А героином только приглушаю.
— Хорошо получается, да?
Я киваю, не сводя с нее глаз.
— Может, как-нибудь позависаем вдвоем? — интересуюсь я.
Она смотрит на меня, прищурив серые глаза. На лице у нее слишком много макияжа, но со шрамом она кажется мне куда привлекательнее. Такой вот я дурной.
— Обязательно, — отвечает она, — но не сегодня.
— Мы могли бы куда-нибудь вместе сходить.
— Слушай, ты еще ребенок.
— Не во всех смыслах.
Она передает мне дозу, а я отдаю ей деньги.
Она закуривает ментоловый «Парламент».
— Посмотрим. Не затягивай со следующим звонком, окей?
— Договорились.
Я сажусь за руль машины Лорен и еду обратно к ее дому. Меня все еще преследует взгляд Кэнди. По спине бегут мурашки. Она, точнее, ее запах, напоминает мне о ком-то.
А потом я вдруг вспоминаю. Когда жена того известного актера, с которой папа встречался, порвала с ним, мы переехали в квартиру в районе Миссия. Мама была вынуждена уехать в Л. А. и работать там со своим прежним бойфрендом, и ее я видел только по большим праздникам (например, в Рождество).
Отец, по правде говоря, всегда относился ко мне скорее как к другу, чем как к сыну. Особенно в то время. Он всюду брал меня с собой: в гости, на вечеринки. Мои крестные родители, гей-пара, жили через дорогу от нас. Мы часто ходили к ним на ужины и там говорили о политику, фильмах и самых разных вещах. Благодаря им я чувствовал себя взрослым, полноправным участником беседы.
Но потом папа, разумеется, начал ходить и на свидания. Он был молод и одинок, не стоило удивляться тому, что по вечерам он уходил встречаться с девушками, оставляя меня под присмотром нянек. Я уже не помню точно, где он нашел Одри (кажется, на открытии какой-то выставки), но помню, что она была длинноволосой блондинкой и вся в татуировках. Ей было где-то двадцать один или двадцать два, и от нее всегда пахло благовониями. Она сидела со мной всего раза три, но я никогда не забуду ее запах. Она была такой прекрасной и несчастной одновременно. Укладывая меня спать, она ложилась в постель рядом со мной и обнимала, а я вдыхал ее запах и заводился от этого. Я старался скрывать от нее свою небольшую эрекцию. Однажды она взяла напрокат кассету с «Последним искушением Христа» и мы посмотрели фильм вместе. Мне тогда было восемь.
Уезжая от Кэнди, я думаю о том, как лежал в одной постели с Одри. Кэнди пахнет точно как она, и взгляд у нее такой же. Какое-то непонятное чувство рвет на части паутину моих вен изнутри. Добравшись до дома, я иду прямиком в комнату Лорен. Я трахаю ее — жестко, очень долго. Нашим потом пропитываются ее простыни, матрас, ковровое покрытие на полу. Когда все заканчивается, я закидываюсь героином и иду достать бутылку белого вина из холодильника. Бутылку я отношу на кухню и наливаю вино в большой бокал.
Я стою абсолютно обнаженный у панорамного окна, гляжу на улицу внизу и чувствую себя всемогущим.
Я закусываю яблоком, а еще одно беру для Лорен.
В ее комнате очень тихо. Я зову ее, но она не откликается.
Когда я работал в реабилитационной клинике, руководство заставило меня посетить занятие по оказанию первой помощи в Красном Кресте. Тогд я думал, что это пустая трата времени. Какой-то медик с толстой шеей очень быстро тараторил и задавал тупые риторические вопросы. Лекция длилась где-то часа три, и я, наверное, все-таки что-то усвоил. Дурацкий сертификат-то я получил.
Увидев Лорен на полу с посиневшим лицом, я реагирую на это спокойно. Не паникую, ничего такого. Остаюсь хладнокровным и вспоминаю слова того медика.
Что он велел делать в первую очередь? Трясешь человека и кричишь: «Ты в порядке?»
Так я и поступаю.
Проверьте, есть ли пульс.
Да, есть.
Проверьте дыхание.
Не дышит.
Ладно, значит, освободите человеку дыхательные пути, слегка запрокиньте ему голову и начинайте делать непрямой массаж сердца.
Я прижимаюсь ртом к ее холодным маленьким губам.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Я чувствую, как ее ребра и кости грудной клетки трещат под моим весом, когда надавливаю ей на грудь. Ее живот вздувается, когда я вдуваю воздух ей в рот. Грудь вздымается.
Я оглядываюсь по сторонам, хватаю телефон и набираю 911.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Экстренная служба 911, чем я могу вам помочь?
— У моей девушки передоз героином. Срочно нужна «скорая».
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
— Вы умеете оказывать первую помощь?
— Прямо сейчас и оказываю.
— Где вы находитесь?
— Я не знаю точного адреса. Си Клифф. Вы же можете отследить звонок?
Вдох.
Раз два, три, четыре, пять.
А вот теперь я начинаю паниковать. Блять, ну не может же она умереть. Кожа у нее совсем прозрачная, из-под нее проступают голубые вены.
— Сэр, бригада «Скорой помощи» уже в пути.
Я вешаю трубку.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
Проверить сердце.
Все еще бьется.
— Господи, — говорю я вслух. — Я в тебя не верю, но сейчас самый подходящий момент, чтобы устроить нам одно из твоих сраных чудес.
Вдох.
Раз, два, три, четыре, пять.
И потом, словно по мановению волшебной палочки, она делает судорожный вдох, еще один, еще — и приходит в себя. Несколько раз моргает и начинает рыдать. Я обнимаю ее и тоже плачу. Заслышав звуки сирены снаружи, я выхожу на улицу и говорю пожарным (или кто они там такие), что Лорен в порядке, но они все равно заходят в дом. Похоже, вся эта ситуация их порядком бесит. Согласно правилам, они должны забрать Лорен в больницу, но она отказывается ехать. Она голая, и мы никак не можем уговорить ее одеться. Она все плачет и плачет, и ее плач напоминает стенания больной кошки. Один из рослых парней угрожает, что вызовет сюда отряд полиции. И вот эта угроза на Лорен действует.
Но она все еще совершенно не в себе, ее шатает в разные стороны. И она по-прежнему цепляется за меня, так что мне приходится практически на себе волочь ее к машине «Скорой помощи». Она целует меня, пока я просто всеми силами стараюсь вытащить ее из дома.
Мне говорят, что я смогу увидеть Лорен в УСФ Медикал Сентер. Ненавижу находиться в этих гребаных отделениях скорой помощи, но все равно соглашаюсь.
Единственный раз, когда я сам оказался в таком отделении, случился из-за передоза. Тогда я жил в Нью-Йорке, промышляя проституцией. К тому моменту я уже несколько дней не спал и постоянно закидывался коксом вперемешку с метом. К тому же, я много пил. Чертовски много.
Чрезвычайно мускулистый парень, которого звали, кажется, Брайан, подцепил меня в одном из тех забавных гей-баров, где тебя угощают бесплатной выпивкой, если скинешь футболку. Наркота была его. У меня-то не было ни гроша. Дело кончилось тем, что я обнаружил себя в собственной квартире в самом разгаре гей-оргии. Я смутно помню, что кто-то трахал меня языком, а мой член отказывался вставать. В конце концов я просто сдался и позволил меня трахнуть всем, кто хотел. В какой-то момент я приметил флакон с оксибутиратом на прикроватном столике. Я выпил примерно три четверти, полагая, что это неплохая альтернатива дозе. Когда я начал терять сознание, то испытал облегчение. Наконец-то все это закончится, подумал я. И отрубился.
Разумеется, потом я очнулся. В палате ближайшего отделения скорой помощи, с трубкой в горле, капельницами на руках, катетером в члене и со сломанными ребрами, пострадавшими в процессе моего реанимирования. Но самым паршивым, реально самым поганым, была моя первая мысль после того, как я пришел в сознание. Видите ли, когда я ушел в ванную у себя дома, то остался наедине с пакетом мета и сумел спрятать некоторую его часть в пузырек с амбиеном, который принимал по назначению врача. Я знал, что мет все еще там.
Я издал несколько хрюкающих звуков, намекая, чтобы меня освободили от трубки во рту, а когда это желание исполнили, на меня напала тошнота, и я все вокруг заблевал. Потом медсестры ушли, а я принялся выдергивать все иглы капельниц из рук. Катетер в члене представлял из себя пластиковую трубку, подсоединенную к мочеприемнику. Когда я начал вытаскивать катетер из отверстия в головке члена, то почувствовал жгучую боль. Член словно огнем горел, а катетер все равно не отсоединялся. Тем не менее, я продолжал пытаться извлечь его до тех пор, пока боль не стала совсем нестерпимой. Пришлось умолять медсестер избавить меня от этой проклятой штуки, что они в конце концов и сделали. Как только с этим было покончено, я встал на ноги и прямо как был, в больничной рубашке, направился к выходу. Меня остановил охранник, силой притащил обратно. Но я продолжал пытаться слинять оттуда, пока мне не дали на подпись бумагу о добровольном отказе от лечения, раз уж я оказался такой занозой в заднице. Примерно неделю спустя я загремел в третью по счету реабилитационную программу.
Вспоминая свою ночь в отделении скорой помощи, я иду в подвал и закидываюсь дозой героина, прежде чем еду в УСФ Медикал Сентер. К тому моменту, как я добираюсь до больницы, Лорен уже там, поэтому меня пропускают. Лорен сидит на белой кушетке в центре тесного вестибюля. Мимо снуют доктора и медсестры, передают друг другу какие-то бумаги, перекидываются шутками, вводят информацию в компьютеры. Других пациентов поблизости не видно, но медики все равно куда-то торопятся и выглядят обеспокоенными. Один врач с мягкими чертами лица и прической кефаль, собранной в хвост на затылке, пытается добиться хоть чего-нибудь вразумительного от Лорен. Думаю, он пытается выяснить, не было ли это попыткой суицида, но напрямую о таком врачи никогда не спрашивают. Я вмешиваюсь в разговор, говорю, что Лорен всего раз или два в жизни употребляла героин и поэтому ошиблась с дозировкой. Врач разговаривает со мной так, словно я заботливый отец Лорен — кто-то ответственный за нее. Он засыпает меня вопросами. В каких условиях она живет? Нуждается ли она в лечении? Приходится прикладывать серьезные усилия, чтобы не выпасть из реальности, пока он говорит. Не уверен, что хорошо справляюсь. Я спрашиваю, можно ли Лорен вернуться домой, и он отвечает, что нет. С ней должен поговорить психиатр.
— У меня уже есть психиатр, — говорит Лорен. — Его зовут Жюль Бернабей. Работает в Закерберг Сан-Франциско.
Врач ее игнорирует.
— Можем мы подписать добровольный отказ от лечения? — спрашиваю я.
— Что? — говорит доктор.
— Я сам однажды лежал в больнице, но попросил принести на подпись бумагу с добровольным отказом от лечения, и меня выписали. Врачам пришлось это сделать. Ну же, док. Я смогу о ней позаботиться.
— Нет-нет. Боюсь, что так не выйдет.
— Вы нас задержите?
— Да. Мы можем привлечь к делу представителей местной власти, если вам так хочется.
Лорен протягивает мне свою сумочку. Я целую ее и уверяю, что мы обязательно со всем разберемся. Она продолжает настаивать на встрече со своим психиатром, и врачи соглашаются его вызвонить. Я не знаю, что обо всем этом думать, так что просто возвращаюсь на улицу, к густому влажному воздуху, зажигаю там сигарету и курю. Наверное, все вокруг на меня пялятся. Я вытаскиваю телефон Лорен. На часах полтретьего ночи. С чего-то я вдруг решаю позвонить Зельде. Может, потому, что только ее номер я помню наизусть.
Зельда необычайно красива. Впервые я увидел ее во время какого-то голливудского прослушивания. Себя она называла дебютанткой. На ней были большие солнцезащитные очки, а ее рыжие волосы волной спадали по спине. На протяжении всего прослушивания я от нее глаз отвести не мог: разглядывал высокие скулы, длинный угловатый нос, шершавые приоткрытые губы. Она была такой худенькой. Острые плечики торчали словно крылья ангела. Она будто сошла с одной из картин Эгона Шиле. Я даже решился тогда попросить у нее номер телефона. Раньше никогда так не делал. Номер она мне продиктовала, но в тот момент она участвовала в одной из лечебных программ, где никому не позволялось ей звонить в течение трех месяцев. Я не вспоминал о ней до тех пор, пока однажды ночью не вернулся в свое общежитие. Мне только-только стукнуло двадцать один — я праздновал день рождения среди завязавших наркоманов.
Зельда как раз туда заселилась всего за неделю до этого. Мы начали разговаривать, и я мгновенно почувствовал, насколько она близка мне по духу. Я будто беседовал с самим собой. Но чуть позже, я, конечно, выяснил, что она намного старше меня и что у нее есть бойфренд. К тому же, у нее и жизненного опыта было в разы больше. Она более семи лет прожила в браке с актером. Все ее бойфренды были хоть чем-то да знамениты, и то же самое можно было сказать о членах ее семьи. Она этим вовсе не кичилась, но меня такой расклад все равно напряг, и я был уверен, что она никогда не захочет быть со мной так же сильно, как того желал я — все сильнее и сильнее. Тем не менее, мы стали проводить все больше времени вместе. Я рассказывал ей то, чем больше ни с кем не делился. Однажды ночью мы отправились в отель Шато-Мармон на Сансет-бульвар. Мы пили черный чай, она курила сигареты, а какая-то маленькая девочка, лет семи или восьми, наигрывала рядом привязчивые простенькие мелодии на фортепиано. То есть, она была просто случайным ребенком, со скуки перебиравшим клавиши, но получалось у нее чертовски круто. Кто-то даже дал ей двадцать баксов.
Я не помню, о чем мы с Зельдой тогда говорили или чем эта ночь выделялась среди других подобных. Она подвезла меня до дома, мы стали целоваться в машине, и все это время она плакала. Начиная с того дня, я все больше влюблялся в нее. Мы пытались расстаться, но нас неизбежно снова притягивало друг к другу. Как я могу объяснить, что в Зельде было такого необыкновенного? Конечно, она потрясающе выглядела, но ведь было что-то и помимо этого. Печаль, смешанная с мудростью, самоуничижительный юмор. Что бы это ни было, мне чудилось, будто я могу разглядеть мотыльков, отчаянно бьющих крылышками в глубине ее серебристой, мерцающей души. А еще мне казалось, что нам предначертано быть вместе: она, с её неувядающей красотой, и я, одновременно старик и маленький мальчик. Когда мы целовались или занимались любовью, это были совершенно особенные ощущения, я раньше ничего похожего не испытывал. И это при том, что тогда я обходился без наркотиков. Но бросать Майка ради меня она не собиралась. Не знаю почему. Может, не чувствовала себя защищенной рядом со мной. Или я действительно был для нее слишком молод.
И от этого меня буквально разрывало на части.
И вот теперь я звоню Зельде с телефона Лорен. Она не отвечает. Я оставляю бессвязное голосовое сообщение. Даже слышать запись ее голоса на автоответчике тяжело, сразу столько воспоминаний возвращается. Вообще это меня даже злит, так что я обрываю звонок и еще некоторое время брожу туда-сюда. В конце концов, возвращаюсь в приемную и пытаюсь поспать, устроившись на двух оранжевых пластиковых стульях. Не выходит. Ноги все время конвульсивно дергаются. Кроме того, мне здорово хочется в туалет, но из-за героина все мышцы в теле слишком расслаблены, и я не представляю, как мне нормально помочиться. Помимо меня, в холле находится группа смуглокожих латиноамериканок, они громко переговариваются, и звуки их голосов эхом отражаются от линолеума. Я решаю немного пройтись по больнице, потому что женщина в регистратуре говорит, что психиатр к Лорен до сих пор не приехал. Некоторое время я катаюсь туда-сюда на лифте, задаваясь вопросом, установлены ли в нем камеры и не стоит ли остановить его между этажами, чтобы вмазаться прямо там. Прихожу к выводу, что привлеку к себе слишком много внимания, да и камеры там, скорее всего, всё-таки есть. Так что просто езжу вверх-вниз. Даже лифт насквозь пропах проклятыми больничными запахами.
Келли, мать одного моего друга, работает медсестрой в больнице Окленда. Чтобы не вылететь из старшей школы, мне пришлось выполнять общественно-полезные работы. Келли согласилась взять меня с собой в больницу на несколько дней. Одно из самых ярких моих воспоминаний о том периоде — мужчина с ужасающе раздутым животом. Сам он был очень худым, а вот живот — просто огромным. Я сидел рядом с ним, пока ждал Келли. Он спрашивал меня про школу и все в таком духе. Был очень милым, вежливым и вообще на позитиве. Когда пришла Келли, она попросила его снять рубашку, что он и сделал.
Ему пришлось пережить колостомию: часть его ободочной кишки вывели наружу через переднюю брюшную стенку. Проблема была в том, что у него жидкость скапливалась рядом с местом вскрытия. Я сбежал из кабинета, соврав, что хочу попить воды, и едва не упал в обморок в коридоре. Позже Келли сказала мне, что этот мужчина умрет через несколько месяцев. Другое яркое воспоминание: наркоман-шизофреник, который пытался покончить с собой, спрыгнув с крыши. Он сломал себе шею, но не умер — его парализовало.
— Мы просто осмотрим рану на его пятой точке, — сказала Келли.
Она подняла покрывало, и я увидел, что парень в буквальном смысле остался без левой ягодицы. Там все сгнило из-за каких-то плотоядных бактерий. Комнату моментально заполнил запах разлагающейся плоти и дерьма. В тот раз я все-таки лишился чувств посреди больничного коридора. А на следующий день Келли отправила меня помогать урологам вставлять катетеры в члены старикам.
Я покидаю лифт и иду спрашивать, как там Лорен. Медики отвечают, что сейчас она спит и что ей поставили капельницу, чтобы восполнить потерю жидкости в организме.
Я звоню Гэку с телефона Лорен. Отвечает его отец.
— Привет, Майк, это Ник. Вы не спите?
— Как обычно. Хочешь поговорить с малышом Гэком?
— Да. У Лорен, блять, передоз. Я сейчас в больнице нахожусь.
— Она в порядке?
— Да. Пришлось ее откачивать и все такое, но она жива.
— А ты сам-то в порядке?
— Да вроде бы. Спасибо, Майк.
Он зовет к телефону Гэка. Я прямо поражаюсь тому, какими охуенно добрыми эти люди могут быть. Я рассказываю Гэку обо всем, что случилось, и спрашиваю не сможет ли он раздобыть для меня травы.
— Чувак, у меня есть немного. Мне до тебя час на автобусе.
— Ну, я отсюда точно никуда не денусь.
— Заметано.
Мы встречаемся у входа два часа спустя. Закидываемся спидами в машине Лорен, а затем забиваем косяк. Я чувствую себя до тупости обкуренным.
— Значит, ты ей жизнь спас, — говорил Гэк. — Охуенно.
Готов поклясться, что этот дубина никогда не переодевается. Голова у него по-прежнему обвязана все той же самой банданой, как у Каратэ-пацана.
— Ага, — отвечаю я. — Даже странно, что совсем не психовал в тот момент.
— Здорово она охренеет, когда поймет, что ты для нее сделал.
— Ну, начнем с того, что если бы не я, то у нее и передоза бы не случилось.
— Да ну. Она просто повод искала, чтобы снова начать употреблять, разве нет? Рано или поздно все равно бы до этого дошло. Знаешь, тут ведь поблизости моя девушка живет.
— Твоя девушка?
— Ага, чувак. Ее зовут Эрин.
— Черт, надо выбраться куда-нибудь всем вместе.
— Ей всего семнадцать.
— И что?
Он рассказывает, как они познакомились, когда он попытался продать ей травку. Она живет с мамой и еще учится в старшей школе. Гэк треплет языком, пока мы некоторое время шатаемся по округе. УСФ Медикал Сентер окружен густым лесом, и эвкалиптовые деревья на холме взирают сверху вниз на парк Золотые Ворота. Из-за тумана в этом месте всегда сохраняется высокая влажность, что делает его одновременно и жутким, и идиллическим.
— Обожаю этот город, — говорю я.
— И я.
Спустя двадцать минут телефон Лорен начинает звонить, и я отвечаю на вызов.
Это Лорен звонит из больницы.
— Ник, ты где?
— На улице. Мы можем уже убраться отсюда?
— Да, только тебе надо сперва зайти внутрь, подписать кое-какие бумаги.
— Мне?
— Ну да, а что? В чем проблема?
— Ни в чем. Сейчас буду.
Я прощаюсь с Гэком, условившись встретиться с ним позже. Он собирается заглянуть в школу к Эрин.
Пять часов утра. Иду обратно в больницу. Я слишком накуренный для всего этого дерьма. Внутри поджидают врачи, они заставляют пообещать, что я буду внимательно следить за Лорен и удостоверюсь, что она достаточно отдыхает. Я обещаю — опять выступаю в роли ответственного человека. После этого я подписываю какие-то бумаги и забираю Лорен домой. Там я пропускаю через вату остатки героина и ввожу нам с Лорен по дозе. Мы трахаемся, пока за окнами восходит солнце, и все это время она почти ничего не говорит. Я замечаю, как сильно она исхудала. Выступающие кости врезаются мне в кожу.
Засыпаем мы только ближе к десяти.
@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ
И вот читаешь, как он всё это описывает, и выглядит так, что "а чо такова? ну передоз, ну оргия - делов-то. Вот целая ягодица сгнила - это дааа". Жуткое дело.
и еще нравится а травки не можешь достать? всё мало и мало..
дааа. Но у Тимми явно там летом все был поспокойнее, это Ник умудрился сразу пойти вразнос xD еще бы ему потом хотелось возвращаться в США.
И вот читаешь, как он всё это описывает, и выглядит так, что "а чо такова? ну передоз, ну оргия - делов-то. Вот целая ягодица сгнила - это дааа". Жуткое дело.
меня особенно поразило, что они тут же закинулись героином как вернулись из больницы. у нее передоз был несколько часов назад, ау, дебилы.
У этих людей, видимо, чувство самосохранения уже атрофировалось. А Ник, мне кажется, был бы даже рад передозу
У этих людей, видимо, чувство самосохранения уже атрофировалось. А Ник, мне кажется, был бы даже рад передозу
да, при его-то любви к саморазрушению... Но вот Лорен явно умирать не собирается, могла бы хоть немного об остатках своего здоровья подумать.