за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Всем шестую часть приключений Ника, пацаны и пацанессы 
Теперь с редактурой! А также с малолетками под метом и авторитетным мнением Ника о психотерапевтах.
День десятый
День десятый
Несколько часов спустя в доме начинают раздаваться телефонные звонки. Домашний телефон и мобильный Лорен трезвонят не переставая. Через окна проникает свет, так что я могу с уверенностью сказать, что сейчас уже день и на улице солнечно. На экране мобильного телефона Лорен номер звонящего определяется как «ПАПА». Он упорно продолжает звонить. Лорен эти звуки спать не мешают, но мне из-за этого тревожно и как-то не по себе, так что я тормошу Лорен, чтобы разбудить.
— Ну чего? Что, блять, случилось?
— Слушай, тут твой отец постоянно звонит. Наверное, до твоих родителей дошла инфа о том, что ночью было.
— Твою мать. Наверняка это блядские соседи им доложили.
У нее опухшие глаза и волосы в полном беспорядке. А ее грудь странным образом обвисла и теперь кажется слишком большой для ее исхудавшего тела.
— Хочешь, сделаю кофе? — спрашиваю я.
— Ага. Я еще посплю немного, а потом буду соображать, что им говорить.
— Окей.
— Ник?
— Что?
— Ты мне жизнь спас.
— Ой, да забей.
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, Лорен.
Вроде бы так и есть, но никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Я поднимаюсь наверх. Там светло и жарко. Я завариваю кофе и готовлю омлет с жареными грибами и авокадо. Пока все это остывает, делаю для себя дозу мета. Попадаю в вену, но после того, как набираю кровь в шприц, рука дергается, и когда я вкалываю дозу, то чувствую жжение. Приходится искать новое место для укола. Проходит примерно десять минут, а я все пытаюсь найти хоть одну чертову вену. Затем я внезапно понимаю, что давление в поршне шприца уже слишком возросло, так что я отодвигаю его от руки и жму на шток, чтобы его уменьшить. В головке шприца свернулась кровь. Я жму и жму, но наружу ничего не выходит. В конце концов я давлю на шток со всей доступной силой, это срабатывает, и кровь брызгает прямиком на белую кухонную стену. После этого я вновь возвращаюсь к поиску вены и все-таки ухитряюсь себе укол, хотя более чем уверен, что наркоты в шприце к этому моменту уже не осталось.
Пытаюсь оттереть кровь, но она уже засохла, хрена с два ее так просто уберешь.
Я ем омлет с тостами и насыпаю в кофе побольше сахара. Если родители Лорен и правда узнали о ее рецидиве, значит, мне точно пи. Они наверняка забьют на поездку и примчатся домой, а значит, нынешней роскошной жизни придет конец. Я несу Лорен ее кофе и ловлю себя на мысли, что даже немного жалею о чертовом звонке в 911. Небось и так бы все обошлось. Но, разумеется, теперь уже не узнаешь.
Разбудить Лорен мне удается с трудом, а проснувшись, она принимается плакать.
— Тебе нужно им позвонить, — говорю я.
— Угу.
— Оставить тебя одну?
— Это всего на пару минут. И… можешь дать мне дозу?
Могу. Делаю укол в вену на ее запястье. Это единственная вена, которую получается найти.
После этого я выхожу из дома и курю на заднем дворе. Сильный ветер треплет листья кипарисов и высокую траву. Еще здесь есть три корги, которых я раньше не видел. Интересно, когда их в последний раз кормили. Они дружно тявкают на меня, но я не обращаю внимания. Ясное небо и теплая погода словно насмехаются надо мной. Я же знаю, насколько бледным теперь стал. Может, стоило бы сходить поплавать, но я чувствую, что у меня нет на это сил. Даже мет меня больше не бодрит.
Я докуриваю третью сигарету, когда на заднем дворе появляется Лорен. Она рыдает как сумасшедшая. Лицо перекошено.
— Он хочет поговорить с тобой.
— Со мной?
Я почему-то пугаюсь, желудок словно ухает вниз.
— Пожалуйста, — упрашивает она.
Так что я иду внутрь и обнаруживаю, что телефонная трубка снята и лежит на кровати. Я поднимаю трубку, сажусь и говорю, несмотря на то, что слова норовят застрять у меня в горле:
— Эм, здравствуйте?
Мужской голос на другом конце телефонного провода дрожит от слез. Говорит он с изысканным южным акцентом.
— Ник? — спрашивает он.
— Да.
— Я помню, что уже видел тебя раньше. Ты учился в одной школе с Лорен?
— Да.
— Ник, Лорен рассказала мне, что вчера ночью ты спас ей жизнь. Сынок, словами не выразить, как много это значит для меня. Я свою дочку очень люблю, и я… я… люблю и тебя, потому что ты ее спас, понимаешь?
Тут он давится воздухом.
— Я знаю, что ты тоже желаешь ей только добра, — продолжает он, — поэтому я прошу тебя… умоляю… помочь мне помочь Лорен. Хорошо?
Голос его с самого начала звучит покровительственно, он разговаривает со мной как с маленьким ребенком. Но я все равно ему подыгрываю.
— Да, конечно.
Потом он пересказывает мне историю всех путешествий Лорен по реабилитационным центрам. Говорит мне, что она наркоманка, не может жить как все нормальные люди и бла-бла-бла. Я слушаю и помалкиваю. Он просит меня уговорить Лорен на неделю уехать домой к ее лечащему врачу в Санта-Круз. Он понимает, что в больницу она возвращаться не хочет, а этот вариант — хороший компромисс. Я соглашаюсь, обещаю ему сделать все, что смогу. Он утверждает, будто знает, что может мне доверять. От этого мне делается совсем паршиво.
— Ладно, теперь дай мне снова поговорить с Лорен, — просит он.
Я передаю ей трубку. Лорен скребет ногтями шею, многократно повторяет «хорошо» и потом заканчивает разговор.
— Жюль заедет после работы, чтобы забрать меня в Санта-Круз.
— Это твой мозгоправ, да?
— Ага.
— Я сказал, что уговорю тебя поехать туда.
— Мне это не нужно, понимаешь?
Она смотрит прямо на меня. Я замечаю какие у нее блестящие красные глаза — выглядят так, словно покрыты слоем вощеной бумаги.
— Пойду соберу вещи, — говорит Лорен. — Я с тобой уеду.
Обдумываю этот план. Честно говоря, не могу представить, как Лорен живет вместе со мной в машине. Мне нужно, чтобы она оставалась в этом доме и могла пользоваться родительскими деньгами. Мне не плевать на ее чувства, вовсе нет, просто стараюсь оставаться реалистом. Мы должны действовать осторожно, а не отказываться от того, что нам только на руку. Так я ей и говорю, а она снова плачет. Я пью теплое белое вино, оставшееся с прошлой ночи. Лорен от него отказывается. Потом мы неохотно занимаемся любовью, просто чтобы скоротать время. Принимаем душ вместе, она пакует вещи, а я подбираю с пола всю фигню, что успел тут разбросать. Лорен останавливает меня, когда я уже собираюсь уходить.
— Слушай, — говорит она, — почему бы тебе не остаться здесь?
— Здесь?
Лорен говорит, что отдаст мне ключи от машины и от дома. Она собирается провести дома у Жюля всего одну ночь («это всех успокоит»), а потом я смогу приехать и забрать ее.
— Я люблю тебя, — говорит она.
— Я тебя тоже.
Она берет с меня обещание, что я не буду никого сюда водить в ее отсутствие. Разумеется, я соглашаюсь. А потом ухожу — не хочу встречаться с ее психиатром. Уезжаю на машине Лорен.
Есть кое-что забавное во всей этой теме с психологами и психиатрами. В смысле, я от них не вылезаю, почитай, всю свою хренову жизнь. Отец всегда относился к психотерапии чуть ли не как к религии. После маминого отъезда меня направили к городскому мозгоправу. Это оказалась полная женщина с усиками над верхней губой, носившая просторные цветастые платья. Большую часть времени я просто играл с куклами и другими игрушками у нее в кабинете. У нее был небольшой деревянный кукольный домик, и я расставлял там куколок. Помню, как психолог спрашивала меня спокойным и ровным голосом, где именно обитает каждая из кукол. Я в ответ указывал на разные комнаты в домике.
— Вот здесь живет папа, — говорил я, показывая на одну сторону дома. — А здесь — мама. — Я тыкал пальцем в другую часть дома.
— А что насчет этой куклы? — спросила она, указав на куклу, которую я все еще держал в руке.
— А, это ребенок, — ответил я. — Ему негде жить, он спит на улице.
Психолог нацарапала что-то в своем блокноте.
И все же никакая терапия так и не смогла избавить меня от раздирающих изнутри противоречий. Я научился выражать свои чувства словами, вот и все. И что бы ни нарекали первопричиной моих бед (например, страх быть отвергнутым), это почему-то совершенно ничерта не меняло. Я понимал подоплеку своих действий, но все равно не мог измениться. Я стремился к безумию. Я был им очарован. Никакая терапия не могла с этим справиться.
Первые серьезные отношения у меня были с девушкой по имени Лирика. Она была на год младше меня и ходила в старшую школу, с которой наша школа соперничала. Она была великодушной, добродетельной всеобщей любимицей и после школы поступила в Гарвард. Но дело в том, что она была еще и булимичкой и на пару со мной нажиралась в сопли. Даже в тот период, когда мне было всего шестнадцать лет, алкоголизм и наркозависимость уже начали брать верх над моей жизнью.
У Лирики дела обстояли далеко не так плохо, как у меня, но обычно мы с ней начинали пить около полудня и весь день продолжали в том же духе.
Она принадлежала именно к тому типажу девушек, с которыми я всегда встречался. Какая-то странная магнетическая сила притягивала меня к ним, а их ко мне.
И мне что-то нихрена не легче от знания, что истоки этой проблемы следует искать в моем детстве.
Итак, покинув Лорен, я еду на ее машину в Тендерлойн, а в кармане у меня лежат ключи от дома ее родителей. Я слушаю музыку и чувствую себя таким успешным. Будто на всем белом свете на сыскать афериста круче, чем я.
Но нельзя сказать, что я совсем не был с ней честен.
У нас с Лорен много общего: она тоже ведет себя как маленький ребенок, склонна к отчаянному саморазрушению и старается ни о чем не думать.
Я звоню Гэку с телефона-автомата, и мы договариваемся встретиться у его отеля. Мой запас мета подходит к концу, так что нам нужно раздобыть новую партию. Я иду в банк и снимаю со счета кучу денег. Приходится обращаться напрямую к кассиру, ведь от кредитки я избавился. Здорово, конечно, что мне удалось заблокировать карту до того, как Джо украл с нее деньги, но средств на счету все равно маловато, чуть больше тысячи долларов. Поразительно, как быстро исчезают деньги. Но я рассчитываю, что мы с Гэком сможем все вернуть, распродав товар.
Солнце медленно уплывает за горизонт, но небо ясное, и на улице все еще жарко. Уже почти шесть часов.
У меня возникает чувство, словно... ну, сама судьба на моей стороне. Любые сомнения вытесняются наркотиками, музыкой, играющей в машине Лорен, и бла-бла-бла. Я еду с опущенным стеклом, с сигаретой во рту. Хочется плакать от радости из-за того, насколько прекрасна моя жизнь (или, по крайней мере, так мне кажется).
Гэк хвастается передо мной новой обувью.
— Это мне отец купил, — говорит он.
Это черные кроссовки с толстыми шнурками.
— Поздравляю, чувак.
— А как там Лорен?
Я рассказываю ему про отца Лорен и психотерапевта из Санта-Круз.
— Значит, ключи у тебя?
— Ага. Давай захватим твою подружку и поедем туда. Хочу с ней познакомиться.
— Отлично.
— А еще мне нужно наркоты прикупить.
— Без проблем, у меня есть идея, где достать товар.
Мы едем к Черч энд Маркет и некоторое время кружим там. Я пытаюсь добиться от Гэка еще каких-нибудь интересных историй из его жизни. Продолжаю говорить ему, что если все это записать, то выйдет отличная книга.
— Ты мой куратор по уличной жизни, — говорю я ему.
— Ага, чел, а ты неплохо справляешься. Тебя какие-то поехавшие ангелы-хранители оберегают.
— И ты из их числа, чувак. В смысле, как же круто, что мы познакомились. Серьезно, надо это все опубликовать. Может, в SF Weekly отправить, типа огго.
— Я прославлюсь, чел.
— Ты этого заслуживаешь.
Гэк рассказывает мне о своих приемных родителях, которые живут в округе Напа. Впервые он сбежал от них в город, когда ему было двенадцать. Около года назад он то жил на улице, то возвращался в их трейлер рядом с Сонома. Жил он во всяких заброшках в разных уголках города. Домой приходил, только когда других вариантов не оставалось. Ничего удивительного, что как только объявился настоящий отец, он переехал к нему. У его отца были серьезные проблемы со спиной, так что ему часто требовалась помощь, а кроме того, у него было полным-полно болеутоляющих лекарств. О прошлом своего отца Гэк почти ничего не знал. С матерью встречался время от времени. Она тоже живет в Напе и вот уже шесть лет как ничего не употребляет. Посещает собрания «12 шагов» и все такое. Гэк говорит, что она ничего такая. Кажется, что нынешняя жизнь его полностью устраивает, хотя следы от уколов на его руках, видимо, говорят об обратном.
Продолжая рулить, я никак не могу добиться от Гэка ответа, что именно мы тут высматриваем. Он только повторяет:
— Оно само о себе даст знать.
— Что именно? — спрашиваю я.
— Увидим.
Мы все ездим и ездим. Начинают открываться бары, а у дверей ресторанов на Маркет-стрит выстраиваются очереди из людей, предпочитающих ранний ужин. Уличные ребятишки сидят рядом со входом в Сафуэй — выискивают возможности на халяву разжиться наркотой. Некоторым из них мы продавали дозы, но имен их я не знаю. Я невольно задумываюсь об их их родителях, семьях, детстве. Одеваются они все примерно одинаково: узкие штаны с кучей молний, высокие ботинки, толстовки с капюшонами. Чем больше вещей черного цвета, тем лучше.
Мы еще несколько раз объезжаем квартал.
— Вот, — указывает Гэк.
— Что?
— Вон там. Притормози-ка.
Я жду, пока Гэк бежит куда-то вниз по улице. Пытаюсь найти нужную песню в плеере. Ставлю десятый трек в альбоме с концертными записями «Talking Heads», песню «This Must Be the Place.» Каким-то образом сразу попадаю на нее. Забавно, что именно под эту песню друзья моих родителей, Тим и Сьюзан, танцевали на своей свадьбе. Дело было в доме моих родителей на Пойнт Рейес. Когда я был маленьким, Сьюзан даже успела побыть моей няней. А когда я подрос, крепко сдружился с ее бойфрендом, Тимом. Тим увлекся серфингом примерно в то же время, что и я, и мы с ним вместе ездили в Санта Круз. Мы целыми днями серфили на Four Mile, Hook или Steamers. Плавали в холодной-прехолодной воде, обсуждая музыку или что угодно еще. Уходили из дома мы примерно в семь утра, завтракали кофе и маффинами в кафе на пляже. В воде мы торчали часами, а потом отправлялись есть буррито в «El Toro». Или в «Cole’s BBQ» — если дело было в Санта Круз. Тим собирал для меня подборки песен из всех новых альбомов, что он постоянно приобретал в «Amoeba», огромном музыкальном магазине в Хейт. Он водил меня в клубы вместе со своим шурином, Си. Там мы танцевали, гоняли шары в бильярде и все такое. Тим отлично танцевал. Си познакомил меня с философией и трудами Бодлера, Рембо и Камю. Сам он был родом из Китая, родился в самый разгар Культурной Революции. Эти ребята, Тим и Си, были моими кумирами. Я столько всего узнал, общаясь с ними. На свадьбе мексиканская группа играла в нашем саду, пока Тим и Сьюзан шли по проходу к алтарю. В роли диджея выступал бандитского вида чувак, здоровенный, не меньше шести с половиной футов ростом. Его нашли в каком-то баре к югу от Маркет-стрит. Тим и Сьюзан танцевали вдвоем под эту песню Talking Heads. Обнялись и танцевали. В песне есть такая строчка:
«Я буду любить тебя, пока сердце не остановится, буду любить тебя до самой смерти».
Слушая эту песню сейчас, я мысленно переношусь в тот вечер. Я открывал устрицы для гостей, устанавливал микрофоны для музыкантов, помогал поставить навес вокруг танцпола, защищавший от мелкого дождя. И, само собой, я танцевал и болтал с гостями, а на следующее утро проснулся рано и пошел серфить на «Drakes Estero».
А в настоящем времени Гэк залезает в машину вместе с какой-то девчонкой постарше, у которой длинные кудрявые волосы рыжего цвета, бледная кожа и всюду веснушки, веснушки, просто куча веснушек. Она устраивается на заднем сидении, а Гэк садится рядом со мной и говорит:
— Это Анджела. Ей нужно вернуться на Маркет-стрит. Подвезем?
Я представляюсь. Анджела все повторяет, какая у меня классная машина, а я пытаюсь объяснить ей, что машина не моя, что она принадлежит одной девушке, а так-то я сам не особо отличаюсь от Гэка, тоже бездомный и вынужден бороться за выживание. Единственная разница между нами состоит в том, что по какой-то безумной случайности, прихоти судьбы или желанию Бога мне сопутствует удача. И еще я успел скопить немного денег, пока держался без наркотиков и работал. Бла-бла-бла. Гэк бросает на меня взгляд, в котором читается «заткнись нахрен». Или, может быть, это скорее жалость из-за того, что я вечно рвусь рассказывать о себе, из кожи вон лезу, чтобы показать людям, какой я на самом деле, пытаясь завоевать их расположение. Или не знаю на что. Мне нужно успокоиться, закинуться и поменять наконец этот чертов диск.
Когда мы добираемся до какого-то переулка на Маркет, Гэк и Анджела говорят, что им нужно на минутку заглянуть к Анджеле домой. Я более-менее успокоился и прекратил болтать — при помощи сигарет и силы самовнушения. Гэк и Анджела почти ничего не говорили, пока мы ехали сюда, а меня такое всегда нервирует. Но я продолжал убеждать себя, что все в порядке.
И вот теперь они идут по переулку, но Гэк вдруг разворачивается, подбегает к машине и наклоняется к окну.
— Чувак, дай мне свой кошелек.
— Зачем?
— Она мне наркоту продаст, но нужно, чтобы она решила, будто это мои деньги.
— Она — и продаст?
— Доверься мне.
Я отдаю ему кошелек.
Потом ввожу себе немного героина и сижу, залипая со страшной силой, пока жду их возвращения. Я нахожусь в каком-то странном полусне или, может, ловлю галлюцинации, поэтому когда Гэк стучит в боковую дверь, я аж подпрыгиваю от неожиданности. Он ржет как безумный.
— Чувак, такая мощная дурь!
— Сколько достал?
— Три с лишним грамма.
— Нихрена себе!
— Так что надо нам это добро поделить и разделать на продажу. Согласен?
— Хочешь, поедем в дом Лорен?
— Ясное дело!
— А сколько можно будет для нас самих оставить?
— Половину.
— Зашибись.
Возвращаемся в дом Лорен. Я заказываю для нас кучу димсамов из одной кафешки на бульваре Гири и упаковку с шестью бутылками пива Циндао.
— Тебе стоит сюда свою девчонку позвать, — говорю я.
— Точно?
— Ага.
— Слушай, она мет раньше никогда не пробовала. Можно будет с ней поделиться, как думаешь?
— Само собой, чел.
Мы едим булочки со свининой и чоу-мейн, пьем пиво и курим, сидя на кухне.
— Дофига тут комнат, — дивится Гэк.
— Ну да.
— Я никогда раньше в таком доме не был.
— Понимаю.
— Я съезжу за Эрин.
— Можешь не торопиться.
Он уходит, а я решаю проверить свою почту с компьютера мачехи Лорен. И пока поднимаюсь вверх по лестнице, ступени которой усланы ковровым покрытием, слышу какое-то непонятное скуление. Возвращаюсь вниз и открываю заднюю дверь. Три собаки тявкают на дверь. Я впускаю их в дом и оглядываюсь в поисках собачьей еды. Мне довольно-таки стыдно из-за того, что я бросил их на улице. Там сейчас мокро и холодно.
Кабинет мачехи Лорен находится на втором этаже. Там полно бумаг и фотографий Лорен, но еще больше снимков с ее сводной сестрой. Кажется, она примерно того же возраста, что мой младший братик, только у нее белокурые волосы, какие и у меня были когда-то в детстве.
Я залогиниваюсь и проверяю почтовый ящик. Пусто. Никто не пишет. Никто даже не пытается упросить меня вернуться домой. Ни единого сообщения от моих родных, вообще ни от кого. Задумываюсь, стоит ли дожидаться, пока вернется Гэк со своей девушкой, чтобы попробовать новый мет. Прихожу к выводу, что подождать можно, но почему бы не распить в процессе ожидания бутылочку красного вина. Выбираю подходящую, а потом пытаюсь расписать сюжет будущей книги про Гэка, Пулю и всех остальных. Можно отправить эту историю в «SF Weekly» или в «Гардиан». Как правило, на меня быстро снисходит вдохновение, но в этот раз я не меньше часа с маниакальным упорством пытаюсь подобрать правильные слова. И даже после всех этих усилий на странице остается нечто совершенно невразумительное.
Мне вдруг становится страшно. Раньше у меня не возникало проблем с писательством. Меня всегда прельщал образ творца-изгоя, черпающего вдохновение в наркотиках. Вспоминаю одного нью-йорского художника, лечившегося от героиновой зависимости, известного мастера. Он мне признавался, что если бы рисовал лучше благодаря героину, то точно бы не завязал. Но ему легче работалось без наркотиков. В конце концов, сказал он, искусство превыше всего. Я тогда был всецело с этим согласен.
В дверь звонят. Я спускаюсь вниз и впускаю в дом Гэка с его девушкой. Собачье трио сопровождает меня до двери.
Эрин на вид не дашь больше одиннадцати или двенадцати. Половое созревание обошло ее стороной, оставив с высоким мягким голоском и крошечным носиком. У нее короткие, неровно обрезанные светлые волосы и очень много пирсингов. Из одежды на ней огромная кофта с капюшоном, джинсы и кеды от Converse. Карие глаза широко распахнуты. Она восторженно ахает вслух, когда переступает порог дома.
— Как здесь красиво!
— Хочешь вина?
Я протягиваю ей свой бокал, и она отпивает из него.
— Пойдем вниз.
Девушка так сильно нервничает, что едва может говорить. Я включаю музыку (старый CD с песнями Амона Тобина), а Гэк готовит нам всем дозы.
— Это твой первый раз, значит? — спрашиваю я, внезапно устыдившись.
— Угу.
— Чур ей слишком много не давать, — говорит Гэк. — Ей еще завтра в школу.
Я наблюдаю за действиями Гэка, отмечая про себя, что его версия «не слишком много» — это дохуя больше мета, чем хотел бы употребить я, будь это мой первый раз. Особенно если дурь и правда такая мощная, как он сказал. Но вслух я ничего не говорю. Вместо этого расспрашиваю Эрин про учебу в старшей школе, про ее друзей и все такое. Она отделывается односложными фразами.
Гэк подходит к ней с иглой, и она закатывает рукав кофты. Ее рука покрыта белыми полосками шрамов.
— Режешь себя, да? — интересуюсь я.
— Раньше резала.
— Это сексуально.
— Нет, нихрена, — говорит Гэк, сжимая ее бицепс, чтобы проступили вены. — Больше она такого делать не будет.
Эрин закатывает глаза и корчит рожицу.
Когда Гэк втыкает иглу и делает ей укол, она начинает судорожно хватать ртом воздух.
— Мне нужно… нужно…
— Вон туда, — указываю я.
Она бежит в ванную, где ее тошнит (я надеюсь) в унитаз. Судя по звукам, все так и есть.
— Девчонки вечно блюют, — говорит Гэк.
— Еще бы, блять, ты ей огромную дозу вколол.
Я слышу, как из ванной доносится ее голос.
— Гэк, дай сигарету?
Он смотрит на меня, и я выкладываю свою пачку на пол.
— Детка, ты там в порядке?
— Вроде бы да. Черт, а ведь и правда здорово.
Я смеюсь.
— Вы, ребята, сходите-ка наверх, посмотрите другие комнаты, — советую я.
— Точняк. Спасибо, чел.
Теперь Гэк вкалывает дозу мне. Наркота действительно высший сорт. Я чувствую резкий всплеск возбуждения, по ощущениям в чем-то сродни оргазму. Даже лучше, чем оргазм, на мой взгляд. Я сжимаю голову руками.
— Хорошо пошло, а?
— Ага. Срочно тащи свою девчонку наверх.
Они отправляются трахаться, а я врубаю музыку на полную громкость. Рисую на куске картона теми масляными карандашами, что есть у Лорен. По крайней мере, это у меня еще получается. Рисовать можно бездумно.
Клянусь, не проходит и десяти минут, как Гэк с Эрин снова спускаются в подвал. Она заметно на взводе и все повторяет:
— Гэк, скорей, пойдем уже.
— Нам нужно уйти, — говорит Гэк.— Я еще вернусь потом.
Эрин мне ничего не говорит. Просто дергает Гэка за руку и выглядит очень напуганной. Он точно ей дал слишком большую дозу. Я раньше только один раз сталкивался со случаем метамфетаминового психоза. Дилер, Анника, которая была девушкой моего друга Тайлера, однажды переборщила со спидами. Я пришел в ее дом в Панхандле, чтобы купить дозу, но когда она открыла дверь, то тут же приложила палец к губам. Велела мне вести себя тихо, потому что поблизости копы. Это было ужасно странно. Никакие разумные доводы на нее не действовали. Она все продолжала твердить что-то типа:
— Я знаю, что происходит. Ты меня за идиотку держишь. Но я не тупая. Я все знаю. Все знаю.
В конце концов я просто развернулся и ушел, потому что она кричала все громче и громче, а спиды мне так и не продала. Мне пришлось тащиться до самого гребаного Окленда, чтобы купить наркоту. Насколько я знаю, ее той же ночью госпитализировали.
Надеюсь, Эрин до такого не дойдет. Она же совсем молоденькая.
Я запираю за гостями дверь и иду звонить Лорен. Она отвечает, но, судя по голосу, находится под воздействием лекарств.
— Ник?
— Да, это я.
— Малыш, я сплю.
— Окей.
— Приезжай за мной завтра.
— Ты уверена?
— Да. — Она зевает. — Я люблю тебя.
— Я тебя тоже.
Мы прощаемся, и я снова иду рисовать и слушать музыку. Гэк возвращается только около половины второго ночи. Похоже, он совсем выдохся.
— Надо заняться делом, — говорит он.
— Каким делом? Эрин-то в порядке?
— Вроде бы. Она от паранойи прямо с ума сходила. Сказала, что ей нужно просто полежать в постели, поспать.
— Поспать? Уснет она, как же.
— Угу, но ты-то пошевеливайся. Нам нужно дозы готовить. У меня тут витамин В есть, можем его подмешивать.
— Окей, чел, как скажешь.
Так что мы идем на кухню, находим стакан и размешиваем в нем кристаллы мета вместе с витамином В. Потом добавляем немного воды и держим получившуюся смесь на медленном огне. Когда смесь окончательно становится жидкой, мы выливаем ее на противень для выпечки печенья и засовываем в холодильник. По правде говоря, всем этим занимается один Гэк. Пять минут спустя мы снова вытаскиваем противень. Витамин В и мет на нем слились в единое целое, а получившаяся субстанция очень похожа на мыло.
Гэк счищает все кусочки с противня и высыпает на стойку. В итоге у нас получается некая порошкообразная смесь желтого цвета.
— Ну и что это за хрень?
— Не кипишуй. — утешает Гэк. — Нужно просто еще кристаллов подбавить.
Я достаю оставшиеся пакетики с метом — один для нас, один на продажу. Оба уже порядком опустели.
— Господи, — говорю я, — ни хрена себе, как много мы потратили.
— Да уж.
Только сейчас я обращаю внимание на то, что рот у Гэка нервно подергивается. А глаза навыкате и взгляд бегает туда-сюда.
Смотрю на собственные руки. Они ужасно трясутся.
— Блять, чувак, тебе не кажется, что мы переборщили?
— Да не, все путем, — возражает Гэк. — Нам просто надо сосредоточиться. Давай сюда все, что осталось в этом пакете.
— А ты точно знаешь, что делаешь?
Он спрашивает, подводил ли меня когда-нибудь прежде, и я, покачав головой, все же отдаю ему дурь. Он повторяет весь процесс готовки и охлаждения. Ну, вторая партия выглядит немного получше, чем первая. Но все равно это нечто слоистое, порошкообразное и желтое.
— Чувак, я бы такое дерьмо никогда не купил.
— Да все нормально, — говорит Гэк.
Он делает еще несколько попыток: сокращает время приготовления, увеличивает, всячески экспериментирует с размешиванием. Каким-то образом партия с каждым разом становится все меньше и меньше.
— Да ну нахер, — наконец говорит Гэк. — И так сойдет.
— Мда?
— Скажем народу, что это дерьмо чистейшее, необработанное. Они поведутся и купят. Доверься мне. Да и в упакованном виде оно точно будет лучше выглядеть.
Я иду вниз за своими туфлями, курткой и прочими вещами. Когда я снова поднимаюсь наверх, наше «сырье» уже расфасовано по маленьким пластиковым мешочкам. Каждая доза, теоретически, стоит двадцать баксов. Я настроен скептически, но молчу. Знаю же, что Гэк старается как может.
— Извини, чел, — наконец говорит он. — Больше этим разбавлять не будем.
Я смеюсь.
— Да ты что.
— Ну брось, все равно выкрутимся.
Уже поздно, около трех часов, но подростки все еще ошиваются рядом с супермаркетом Сейфуэй на углу Черч и Маркет. Я жду в машине, пока Гэк разговаривает с некоторыми из них. Он возвращается через пару минут.
— К черту этих ребят, чел, вечно у них денег нет. Давай пойдем на Кастро.
Так что мы быстро минуем Маркет-стрит. Кроме нас здесь никого нет, вообще ни души. Но примерно в квартале от Сейфуэй нас окликает какой-то припанковый чувак с выбеленным ирокезом, в высоких шнурованных ботинках. Мы останавливаемся. Он подходит к нам и говорит, что хочет купить дозу за двадцатку. У него светлая щетина на лице и совершенно обкуренный взгляд. Он долго пялится на мешочек с дурью, который мы ему отдаем.
— Что это за хрень?
— Это необработанная дурь, чел, совсем чистый товар, неразбавленный.
— Да не, херня какая-то.
— Слушай, мужик, ты просто попробуй. А мы сюда вернемся минут через двадцать.
— Ладно, но если оно окажется дерьмом, я вас из-под земли достану.
— Не будет такого.
Чувак отдает Гэку измятую двадцатку, и мы продолжаем свой путь вниз по улице. Поперек дороги спит, завернувшись в одеяло, какой-то парень, похожий на труп. Мы перешагиваем через него. На Кастро нам удается продать дозу какой-то парочке геев, которые откуда-то там приехали. Наблюдая за мужчинами, нарезающими круги вокруг 18-той улицы, я чувствую, как у меня скручивает желудок. Мне даже чудится, будто я узнаю одного из этих парней, азиата на белом Мустанге. Он продолжает ездить по кругу, все кружит и кружит. Но нет, я уверен, что обознался.
На обратном пути к Сейфуэй к нам снова подходит парень с ирокезом. Он все время шмыгает носом.
— В чем дело? — спрашивает Гэк.
— Чувак, — говорит он, нервно дергаясь. — С этой дурью что-то не то.
— Не, чел, тебя просто торкнуло хорошо.
— Да, но как-то странно. Верните мне бабло.
— Ну да, щас, — отвечаю я.
— Да уж, мужик, так не пойдет.
— Парни, со мной шутки плохи. Вы не можете продавать такую срань и думать, что вам это с рук сойдет.
Его челюсть реально ходуном ходит.
У меня в голове стучит. Или звенит. Что-то типа того. Гэк продолжает идти вперед.
— Ты и сам знаешь, что товар настоящий.
— Да, спиды там есть, но вы в нее что-то еще подмешали.
— Брось, чел, у тебя уже галюны начались.
— Вам это с рук не сойдет!
Он подходит так близко, что я чувствую, как от него несет потом.
Гэк все шагает и шагает, не останавливаясь ни на секунду.
— Если не вернете деньги, парни, я всем в округе расскажу, что вы бавленым дерьмом торгуете.
Вот теперь Гэк оборачивается и надвигается на пацана, готовясь к драке.
— Ну все, с меня хватит. Отъебись от нас… ЖИВО.
Он резко дергается в сторону малыша-Ирокеза, и малыш-Ирокез вздрагивает. Я тоже подхожу ближе, возвышаясь над Гэком, и сжимаю кулаки. Парнишка не выдерживает и убегает прочь, крича:
— Вам конец!
Сердце слегка частит.
По правде говоря, оно просто-таки ломится мне в грудную клетку.
— Что это было? — спрашиваю я.
— Фигня. Пора убираться отсюда.
Мы забираемся в мою машину. Точнее, гм, в машину Лорен. Гэк продолжает повторять, что волноваться не о чем. Мол, если я отдам ему все оставшиеся дозы, то он их сам продаст, без проблем.
— Все получится, — твердит он.
И тут меня впервые одолевают сомнения. Я думаю о том, как жил без наркотиков: работа, ранние пробуждения ради поездок на велосипеде, походы в кино. Я уже две недели газет не читал. Может, война началась, а я и не в курсе. Но я живу как хочу, верно? В смысле, я же счастлив.
По дороге обратно я осознаю, что мне ничего другого не остается, кроме как принять новую дозу наркотиков или выкурить еще несколько сигарет. Мы возвращаемся в дом Лорен и проводим остаток ночи в ее комнате, маясь от безделья.
Гэку удается разобрать на части мой портативный CD-плеер, который работал с перебоями, но собрать его обратно он не может. Приходится выбросить. Я приканчиваю почти весь героин, оставив небольшую дозу на утро. Утро, правда, уже давным-давно настало. Солнце взошло, а мы наконец-то находим время поспать.
Я гадаю, действительно ли это все того стоит. Мы словно попали в какой-то зацикленный круг.
Когда я просыпаюсь, меня долго тошнит в ванной. Я лежу на плиточном полу и даже позволяю себе немного поплакать, пока никто не видит. Я чувствую себя насквозь несчастным, но слез почти нет. Я вспотел, весь дрожу, и пахнет от меня ужасно. Я принимаю душ, но этот кисловатый запах никуда не исчезает. Кожа у меня посеревшая, шелушащаяся, поврежденная. Тело пожирает само себя.
Теперь с редактурой! А также с малолетками под метом и авторитетным мнением Ника о психотерапевтах. Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День десятый
День десятый
Несколько часов спустя в доме начинают раздаваться телефонные звонки. Домашний телефон и мобильный Лорен трезвонят не переставая. Через окна проникает свет, так что я могу с уверенностью сказать, что сейчас уже день и на улице солнечно. На экране мобильного телефона Лорен номер звонящего определяется как «ПАПА». Он упорно продолжает звонить. Лорен эти звуки спать не мешают, но мне из-за этого тревожно и как-то не по себе, так что я тормошу Лорен, чтобы разбудить.
— Ну чего? Что, блять, случилось?
— Слушай, тут твой отец постоянно звонит. Наверное, до твоих родителей дошла инфа о том, что ночью было.
— Твою мать. Наверняка это блядские соседи им доложили.
У нее опухшие глаза и волосы в полном беспорядке. А ее грудь странным образом обвисла и теперь кажется слишком большой для ее исхудавшего тела.
— Хочешь, сделаю кофе? — спрашиваю я.
— Ага. Я еще посплю немного, а потом буду соображать, что им говорить.
— Окей.
— Ник?
— Что?
— Ты мне жизнь спас.
— Ой, да забей.
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, Лорен.
Вроде бы так и есть, но никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Я поднимаюсь наверх. Там светло и жарко. Я завариваю кофе и готовлю омлет с жареными грибами и авокадо. Пока все это остывает, делаю для себя дозу мета. Попадаю в вену, но после того, как набираю кровь в шприц, рука дергается, и когда я вкалываю дозу, то чувствую жжение. Приходится искать новое место для укола. Проходит примерно десять минут, а я все пытаюсь найти хоть одну чертову вену. Затем я внезапно понимаю, что давление в поршне шприца уже слишком возросло, так что я отодвигаю его от руки и жму на шток, чтобы его уменьшить. В головке шприца свернулась кровь. Я жму и жму, но наружу ничего не выходит. В конце концов я давлю на шток со всей доступной силой, это срабатывает, и кровь брызгает прямиком на белую кухонную стену. После этого я вновь возвращаюсь к поиску вены и все-таки ухитряюсь себе укол, хотя более чем уверен, что наркоты в шприце к этому моменту уже не осталось.
Пытаюсь оттереть кровь, но она уже засохла, хрена с два ее так просто уберешь.
Я ем омлет с тостами и насыпаю в кофе побольше сахара. Если родители Лорен и правда узнали о ее рецидиве, значит, мне точно пи. Они наверняка забьют на поездку и примчатся домой, а значит, нынешней роскошной жизни придет конец. Я несу Лорен ее кофе и ловлю себя на мысли, что даже немного жалею о чертовом звонке в 911. Небось и так бы все обошлось. Но, разумеется, теперь уже не узнаешь.
Разбудить Лорен мне удается с трудом, а проснувшись, она принимается плакать.
— Тебе нужно им позвонить, — говорю я.
— Угу.
— Оставить тебя одну?
— Это всего на пару минут. И… можешь дать мне дозу?
Могу. Делаю укол в вену на ее запястье. Это единственная вена, которую получается найти.
После этого я выхожу из дома и курю на заднем дворе. Сильный ветер треплет листья кипарисов и высокую траву. Еще здесь есть три корги, которых я раньше не видел. Интересно, когда их в последний раз кормили. Они дружно тявкают на меня, но я не обращаю внимания. Ясное небо и теплая погода словно насмехаются надо мной. Я же знаю, насколько бледным теперь стал. Может, стоило бы сходить поплавать, но я чувствую, что у меня нет на это сил. Даже мет меня больше не бодрит.
Я докуриваю третью сигарету, когда на заднем дворе появляется Лорен. Она рыдает как сумасшедшая. Лицо перекошено.
— Он хочет поговорить с тобой.
— Со мной?
Я почему-то пугаюсь, желудок словно ухает вниз.
— Пожалуйста, — упрашивает она.
Так что я иду внутрь и обнаруживаю, что телефонная трубка снята и лежит на кровати. Я поднимаю трубку, сажусь и говорю, несмотря на то, что слова норовят застрять у меня в горле:
— Эм, здравствуйте?
Мужской голос на другом конце телефонного провода дрожит от слез. Говорит он с изысканным южным акцентом.
— Ник? — спрашивает он.
— Да.
— Я помню, что уже видел тебя раньше. Ты учился в одной школе с Лорен?
— Да.
— Ник, Лорен рассказала мне, что вчера ночью ты спас ей жизнь. Сынок, словами не выразить, как много это значит для меня. Я свою дочку очень люблю, и я… я… люблю и тебя, потому что ты ее спас, понимаешь?
Тут он давится воздухом.
— Я знаю, что ты тоже желаешь ей только добра, — продолжает он, — поэтому я прошу тебя… умоляю… помочь мне помочь Лорен. Хорошо?
Голос его с самого начала звучит покровительственно, он разговаривает со мной как с маленьким ребенком. Но я все равно ему подыгрываю.
— Да, конечно.
Потом он пересказывает мне историю всех путешествий Лорен по реабилитационным центрам. Говорит мне, что она наркоманка, не может жить как все нормальные люди и бла-бла-бла. Я слушаю и помалкиваю. Он просит меня уговорить Лорен на неделю уехать домой к ее лечащему врачу в Санта-Круз. Он понимает, что в больницу она возвращаться не хочет, а этот вариант — хороший компромисс. Я соглашаюсь, обещаю ему сделать все, что смогу. Он утверждает, будто знает, что может мне доверять. От этого мне делается совсем паршиво.
— Ладно, теперь дай мне снова поговорить с Лорен, — просит он.
Я передаю ей трубку. Лорен скребет ногтями шею, многократно повторяет «хорошо» и потом заканчивает разговор.
— Жюль заедет после работы, чтобы забрать меня в Санта-Круз.
— Это твой мозгоправ, да?
— Ага.
— Я сказал, что уговорю тебя поехать туда.
— Мне это не нужно, понимаешь?
Она смотрит прямо на меня. Я замечаю какие у нее блестящие красные глаза — выглядят так, словно покрыты слоем вощеной бумаги.
— Пойду соберу вещи, — говорит Лорен. — Я с тобой уеду.
Обдумываю этот план. Честно говоря, не могу представить, как Лорен живет вместе со мной в машине. Мне нужно, чтобы она оставалась в этом доме и могла пользоваться родительскими деньгами. Мне не плевать на ее чувства, вовсе нет, просто стараюсь оставаться реалистом. Мы должны действовать осторожно, а не отказываться от того, что нам только на руку. Так я ей и говорю, а она снова плачет. Я пью теплое белое вино, оставшееся с прошлой ночи. Лорен от него отказывается. Потом мы неохотно занимаемся любовью, просто чтобы скоротать время. Принимаем душ вместе, она пакует вещи, а я подбираю с пола всю фигню, что успел тут разбросать. Лорен останавливает меня, когда я уже собираюсь уходить.
— Слушай, — говорит она, — почему бы тебе не остаться здесь?
— Здесь?
Лорен говорит, что отдаст мне ключи от машины и от дома. Она собирается провести дома у Жюля всего одну ночь («это всех успокоит»), а потом я смогу приехать и забрать ее.
— Я люблю тебя, — говорит она.
— Я тебя тоже.
Она берет с меня обещание, что я не буду никого сюда водить в ее отсутствие. Разумеется, я соглашаюсь. А потом ухожу — не хочу встречаться с ее психиатром. Уезжаю на машине Лорен.
Есть кое-что забавное во всей этой теме с психологами и психиатрами. В смысле, я от них не вылезаю, почитай, всю свою хренову жизнь. Отец всегда относился к психотерапии чуть ли не как к религии. После маминого отъезда меня направили к городскому мозгоправу. Это оказалась полная женщина с усиками над верхней губой, носившая просторные цветастые платья. Большую часть времени я просто играл с куклами и другими игрушками у нее в кабинете. У нее был небольшой деревянный кукольный домик, и я расставлял там куколок. Помню, как психолог спрашивала меня спокойным и ровным голосом, где именно обитает каждая из кукол. Я в ответ указывал на разные комнаты в домике.
— Вот здесь живет папа, — говорил я, показывая на одну сторону дома. — А здесь — мама. — Я тыкал пальцем в другую часть дома.
— А что насчет этой куклы? — спросила она, указав на куклу, которую я все еще держал в руке.
— А, это ребенок, — ответил я. — Ему негде жить, он спит на улице.
Психолог нацарапала что-то в своем блокноте.
И все же никакая терапия так и не смогла избавить меня от раздирающих изнутри противоречий. Я научился выражать свои чувства словами, вот и все. И что бы ни нарекали первопричиной моих бед (например, страх быть отвергнутым), это почему-то совершенно ничерта не меняло. Я понимал подоплеку своих действий, но все равно не мог измениться. Я стремился к безумию. Я был им очарован. Никакая терапия не могла с этим справиться.
Первые серьезные отношения у меня были с девушкой по имени Лирика. Она была на год младше меня и ходила в старшую школу, с которой наша школа соперничала. Она была великодушной, добродетельной всеобщей любимицей и после школы поступила в Гарвард. Но дело в том, что она была еще и булимичкой и на пару со мной нажиралась в сопли. Даже в тот период, когда мне было всего шестнадцать лет, алкоголизм и наркозависимость уже начали брать верх над моей жизнью.
У Лирики дела обстояли далеко не так плохо, как у меня, но обычно мы с ней начинали пить около полудня и весь день продолжали в том же духе.
Она принадлежала именно к тому типажу девушек, с которыми я всегда встречался. Какая-то странная магнетическая сила притягивала меня к ним, а их ко мне.
И мне что-то нихрена не легче от знания, что истоки этой проблемы следует искать в моем детстве.
Итак, покинув Лорен, я еду на ее машину в Тендерлойн, а в кармане у меня лежат ключи от дома ее родителей. Я слушаю музыку и чувствую себя таким успешным. Будто на всем белом свете на сыскать афериста круче, чем я.
Но нельзя сказать, что я совсем не был с ней честен.
У нас с Лорен много общего: она тоже ведет себя как маленький ребенок, склонна к отчаянному саморазрушению и старается ни о чем не думать.
Я звоню Гэку с телефона-автомата, и мы договариваемся встретиться у его отеля. Мой запас мета подходит к концу, так что нам нужно раздобыть новую партию. Я иду в банк и снимаю со счета кучу денег. Приходится обращаться напрямую к кассиру, ведь от кредитки я избавился. Здорово, конечно, что мне удалось заблокировать карту до того, как Джо украл с нее деньги, но средств на счету все равно маловато, чуть больше тысячи долларов. Поразительно, как быстро исчезают деньги. Но я рассчитываю, что мы с Гэком сможем все вернуть, распродав товар.
Солнце медленно уплывает за горизонт, но небо ясное, и на улице все еще жарко. Уже почти шесть часов.
У меня возникает чувство, словно... ну, сама судьба на моей стороне. Любые сомнения вытесняются наркотиками, музыкой, играющей в машине Лорен, и бла-бла-бла. Я еду с опущенным стеклом, с сигаретой во рту. Хочется плакать от радости из-за того, насколько прекрасна моя жизнь (или, по крайней мере, так мне кажется).
Гэк хвастается передо мной новой обувью.
— Это мне отец купил, — говорит он.
Это черные кроссовки с толстыми шнурками.
— Поздравляю, чувак.
— А как там Лорен?
Я рассказываю ему про отца Лорен и психотерапевта из Санта-Круз.
— Значит, ключи у тебя?
— Ага. Давай захватим твою подружку и поедем туда. Хочу с ней познакомиться.
— Отлично.
— А еще мне нужно наркоты прикупить.
— Без проблем, у меня есть идея, где достать товар.
Мы едем к Черч энд Маркет и некоторое время кружим там. Я пытаюсь добиться от Гэка еще каких-нибудь интересных историй из его жизни. Продолжаю говорить ему, что если все это записать, то выйдет отличная книга.
— Ты мой куратор по уличной жизни, — говорю я ему.
— Ага, чел, а ты неплохо справляешься. Тебя какие-то поехавшие ангелы-хранители оберегают.
— И ты из их числа, чувак. В смысле, как же круто, что мы познакомились. Серьезно, надо это все опубликовать. Может, в SF Weekly отправить, типа огго.
— Я прославлюсь, чел.
— Ты этого заслуживаешь.
Гэк рассказывает мне о своих приемных родителях, которые живут в округе Напа. Впервые он сбежал от них в город, когда ему было двенадцать. Около года назад он то жил на улице, то возвращался в их трейлер рядом с Сонома. Жил он во всяких заброшках в разных уголках города. Домой приходил, только когда других вариантов не оставалось. Ничего удивительного, что как только объявился настоящий отец, он переехал к нему. У его отца были серьезные проблемы со спиной, так что ему часто требовалась помощь, а кроме того, у него было полным-полно болеутоляющих лекарств. О прошлом своего отца Гэк почти ничего не знал. С матерью встречался время от времени. Она тоже живет в Напе и вот уже шесть лет как ничего не употребляет. Посещает собрания «12 шагов» и все такое. Гэк говорит, что она ничего такая. Кажется, что нынешняя жизнь его полностью устраивает, хотя следы от уколов на его руках, видимо, говорят об обратном.
Продолжая рулить, я никак не могу добиться от Гэка ответа, что именно мы тут высматриваем. Он только повторяет:
— Оно само о себе даст знать.
— Что именно? — спрашиваю я.
— Увидим.
Мы все ездим и ездим. Начинают открываться бары, а у дверей ресторанов на Маркет-стрит выстраиваются очереди из людей, предпочитающих ранний ужин. Уличные ребятишки сидят рядом со входом в Сафуэй — выискивают возможности на халяву разжиться наркотой. Некоторым из них мы продавали дозы, но имен их я не знаю. Я невольно задумываюсь об их их родителях, семьях, детстве. Одеваются они все примерно одинаково: узкие штаны с кучей молний, высокие ботинки, толстовки с капюшонами. Чем больше вещей черного цвета, тем лучше.
Мы еще несколько раз объезжаем квартал.
— Вот, — указывает Гэк.
— Что?
— Вон там. Притормози-ка.
Я жду, пока Гэк бежит куда-то вниз по улице. Пытаюсь найти нужную песню в плеере. Ставлю десятый трек в альбоме с концертными записями «Talking Heads», песню «This Must Be the Place.» Каким-то образом сразу попадаю на нее. Забавно, что именно под эту песню друзья моих родителей, Тим и Сьюзан, танцевали на своей свадьбе. Дело было в доме моих родителей на Пойнт Рейес. Когда я был маленьким, Сьюзан даже успела побыть моей няней. А когда я подрос, крепко сдружился с ее бойфрендом, Тимом. Тим увлекся серфингом примерно в то же время, что и я, и мы с ним вместе ездили в Санта Круз. Мы целыми днями серфили на Four Mile, Hook или Steamers. Плавали в холодной-прехолодной воде, обсуждая музыку или что угодно еще. Уходили из дома мы примерно в семь утра, завтракали кофе и маффинами в кафе на пляже. В воде мы торчали часами, а потом отправлялись есть буррито в «El Toro». Или в «Cole’s BBQ» — если дело было в Санта Круз. Тим собирал для меня подборки песен из всех новых альбомов, что он постоянно приобретал в «Amoeba», огромном музыкальном магазине в Хейт. Он водил меня в клубы вместе со своим шурином, Си. Там мы танцевали, гоняли шары в бильярде и все такое. Тим отлично танцевал. Си познакомил меня с философией и трудами Бодлера, Рембо и Камю. Сам он был родом из Китая, родился в самый разгар Культурной Революции. Эти ребята, Тим и Си, были моими кумирами. Я столько всего узнал, общаясь с ними. На свадьбе мексиканская группа играла в нашем саду, пока Тим и Сьюзан шли по проходу к алтарю. В роли диджея выступал бандитского вида чувак, здоровенный, не меньше шести с половиной футов ростом. Его нашли в каком-то баре к югу от Маркет-стрит. Тим и Сьюзан танцевали вдвоем под эту песню Talking Heads. Обнялись и танцевали. В песне есть такая строчка:
«Я буду любить тебя, пока сердце не остановится, буду любить тебя до самой смерти».
Слушая эту песню сейчас, я мысленно переношусь в тот вечер. Я открывал устрицы для гостей, устанавливал микрофоны для музыкантов, помогал поставить навес вокруг танцпола, защищавший от мелкого дождя. И, само собой, я танцевал и болтал с гостями, а на следующее утро проснулся рано и пошел серфить на «Drakes Estero».
А в настоящем времени Гэк залезает в машину вместе с какой-то девчонкой постарше, у которой длинные кудрявые волосы рыжего цвета, бледная кожа и всюду веснушки, веснушки, просто куча веснушек. Она устраивается на заднем сидении, а Гэк садится рядом со мной и говорит:
— Это Анджела. Ей нужно вернуться на Маркет-стрит. Подвезем?
Я представляюсь. Анджела все повторяет, какая у меня классная машина, а я пытаюсь объяснить ей, что машина не моя, что она принадлежит одной девушке, а так-то я сам не особо отличаюсь от Гэка, тоже бездомный и вынужден бороться за выживание. Единственная разница между нами состоит в том, что по какой-то безумной случайности, прихоти судьбы или желанию Бога мне сопутствует удача. И еще я успел скопить немного денег, пока держался без наркотиков и работал. Бла-бла-бла. Гэк бросает на меня взгляд, в котором читается «заткнись нахрен». Или, может быть, это скорее жалость из-за того, что я вечно рвусь рассказывать о себе, из кожи вон лезу, чтобы показать людям, какой я на самом деле, пытаясь завоевать их расположение. Или не знаю на что. Мне нужно успокоиться, закинуться и поменять наконец этот чертов диск.
Когда мы добираемся до какого-то переулка на Маркет, Гэк и Анджела говорят, что им нужно на минутку заглянуть к Анджеле домой. Я более-менее успокоился и прекратил болтать — при помощи сигарет и силы самовнушения. Гэк и Анджела почти ничего не говорили, пока мы ехали сюда, а меня такое всегда нервирует. Но я продолжал убеждать себя, что все в порядке.
И вот теперь они идут по переулку, но Гэк вдруг разворачивается, подбегает к машине и наклоняется к окну.
— Чувак, дай мне свой кошелек.
— Зачем?
— Она мне наркоту продаст, но нужно, чтобы она решила, будто это мои деньги.
— Она — и продаст?
— Доверься мне.
Я отдаю ему кошелек.
Потом ввожу себе немного героина и сижу, залипая со страшной силой, пока жду их возвращения. Я нахожусь в каком-то странном полусне или, может, ловлю галлюцинации, поэтому когда Гэк стучит в боковую дверь, я аж подпрыгиваю от неожиданности. Он ржет как безумный.
— Чувак, такая мощная дурь!
— Сколько достал?
— Три с лишним грамма.
— Нихрена себе!
— Так что надо нам это добро поделить и разделать на продажу. Согласен?
— Хочешь, поедем в дом Лорен?
— Ясное дело!
— А сколько можно будет для нас самих оставить?
— Половину.
— Зашибись.
Возвращаемся в дом Лорен. Я заказываю для нас кучу димсамов из одной кафешки на бульваре Гири и упаковку с шестью бутылками пива Циндао.
— Тебе стоит сюда свою девчонку позвать, — говорю я.
— Точно?
— Ага.
— Слушай, она мет раньше никогда не пробовала. Можно будет с ней поделиться, как думаешь?
— Само собой, чел.
Мы едим булочки со свининой и чоу-мейн, пьем пиво и курим, сидя на кухне.
— Дофига тут комнат, — дивится Гэк.
— Ну да.
— Я никогда раньше в таком доме не был.
— Понимаю.
— Я съезжу за Эрин.
— Можешь не торопиться.
Он уходит, а я решаю проверить свою почту с компьютера мачехи Лорен. И пока поднимаюсь вверх по лестнице, ступени которой усланы ковровым покрытием, слышу какое-то непонятное скуление. Возвращаюсь вниз и открываю заднюю дверь. Три собаки тявкают на дверь. Я впускаю их в дом и оглядываюсь в поисках собачьей еды. Мне довольно-таки стыдно из-за того, что я бросил их на улице. Там сейчас мокро и холодно.
Кабинет мачехи Лорен находится на втором этаже. Там полно бумаг и фотографий Лорен, но еще больше снимков с ее сводной сестрой. Кажется, она примерно того же возраста, что мой младший братик, только у нее белокурые волосы, какие и у меня были когда-то в детстве.
Я залогиниваюсь и проверяю почтовый ящик. Пусто. Никто не пишет. Никто даже не пытается упросить меня вернуться домой. Ни единого сообщения от моих родных, вообще ни от кого. Задумываюсь, стоит ли дожидаться, пока вернется Гэк со своей девушкой, чтобы попробовать новый мет. Прихожу к выводу, что подождать можно, но почему бы не распить в процессе ожидания бутылочку красного вина. Выбираю подходящую, а потом пытаюсь расписать сюжет будущей книги про Гэка, Пулю и всех остальных. Можно отправить эту историю в «SF Weekly» или в «Гардиан». Как правило, на меня быстро снисходит вдохновение, но в этот раз я не меньше часа с маниакальным упорством пытаюсь подобрать правильные слова. И даже после всех этих усилий на странице остается нечто совершенно невразумительное.
Мне вдруг становится страшно. Раньше у меня не возникало проблем с писательством. Меня всегда прельщал образ творца-изгоя, черпающего вдохновение в наркотиках. Вспоминаю одного нью-йорского художника, лечившегося от героиновой зависимости, известного мастера. Он мне признавался, что если бы рисовал лучше благодаря героину, то точно бы не завязал. Но ему легче работалось без наркотиков. В конце концов, сказал он, искусство превыше всего. Я тогда был всецело с этим согласен.
В дверь звонят. Я спускаюсь вниз и впускаю в дом Гэка с его девушкой. Собачье трио сопровождает меня до двери.
Эрин на вид не дашь больше одиннадцати или двенадцати. Половое созревание обошло ее стороной, оставив с высоким мягким голоском и крошечным носиком. У нее короткие, неровно обрезанные светлые волосы и очень много пирсингов. Из одежды на ней огромная кофта с капюшоном, джинсы и кеды от Converse. Карие глаза широко распахнуты. Она восторженно ахает вслух, когда переступает порог дома.
— Как здесь красиво!
— Хочешь вина?
Я протягиваю ей свой бокал, и она отпивает из него.
— Пойдем вниз.
Девушка так сильно нервничает, что едва может говорить. Я включаю музыку (старый CD с песнями Амона Тобина), а Гэк готовит нам всем дозы.
— Это твой первый раз, значит? — спрашиваю я, внезапно устыдившись.
— Угу.
— Чур ей слишком много не давать, — говорит Гэк. — Ей еще завтра в школу.
Я наблюдаю за действиями Гэка, отмечая про себя, что его версия «не слишком много» — это дохуя больше мета, чем хотел бы употребить я, будь это мой первый раз. Особенно если дурь и правда такая мощная, как он сказал. Но вслух я ничего не говорю. Вместо этого расспрашиваю Эрин про учебу в старшей школе, про ее друзей и все такое. Она отделывается односложными фразами.
Гэк подходит к ней с иглой, и она закатывает рукав кофты. Ее рука покрыта белыми полосками шрамов.
— Режешь себя, да? — интересуюсь я.
— Раньше резала.
— Это сексуально.
— Нет, нихрена, — говорит Гэк, сжимая ее бицепс, чтобы проступили вены. — Больше она такого делать не будет.
Эрин закатывает глаза и корчит рожицу.
Когда Гэк втыкает иглу и делает ей укол, она начинает судорожно хватать ртом воздух.
— Мне нужно… нужно…
— Вон туда, — указываю я.
Она бежит в ванную, где ее тошнит (я надеюсь) в унитаз. Судя по звукам, все так и есть.
— Девчонки вечно блюют, — говорит Гэк.
— Еще бы, блять, ты ей огромную дозу вколол.
Я слышу, как из ванной доносится ее голос.
— Гэк, дай сигарету?
Он смотрит на меня, и я выкладываю свою пачку на пол.
— Детка, ты там в порядке?
— Вроде бы да. Черт, а ведь и правда здорово.
Я смеюсь.
— Вы, ребята, сходите-ка наверх, посмотрите другие комнаты, — советую я.
— Точняк. Спасибо, чел.
Теперь Гэк вкалывает дозу мне. Наркота действительно высший сорт. Я чувствую резкий всплеск возбуждения, по ощущениям в чем-то сродни оргазму. Даже лучше, чем оргазм, на мой взгляд. Я сжимаю голову руками.
— Хорошо пошло, а?
— Ага. Срочно тащи свою девчонку наверх.
Они отправляются трахаться, а я врубаю музыку на полную громкость. Рисую на куске картона теми масляными карандашами, что есть у Лорен. По крайней мере, это у меня еще получается. Рисовать можно бездумно.
Клянусь, не проходит и десяти минут, как Гэк с Эрин снова спускаются в подвал. Она заметно на взводе и все повторяет:
— Гэк, скорей, пойдем уже.
— Нам нужно уйти, — говорит Гэк.— Я еще вернусь потом.
Эрин мне ничего не говорит. Просто дергает Гэка за руку и выглядит очень напуганной. Он точно ей дал слишком большую дозу. Я раньше только один раз сталкивался со случаем метамфетаминового психоза. Дилер, Анника, которая была девушкой моего друга Тайлера, однажды переборщила со спидами. Я пришел в ее дом в Панхандле, чтобы купить дозу, но когда она открыла дверь, то тут же приложила палец к губам. Велела мне вести себя тихо, потому что поблизости копы. Это было ужасно странно. Никакие разумные доводы на нее не действовали. Она все продолжала твердить что-то типа:
— Я знаю, что происходит. Ты меня за идиотку держишь. Но я не тупая. Я все знаю. Все знаю.
В конце концов я просто развернулся и ушел, потому что она кричала все громче и громче, а спиды мне так и не продала. Мне пришлось тащиться до самого гребаного Окленда, чтобы купить наркоту. Насколько я знаю, ее той же ночью госпитализировали.
Надеюсь, Эрин до такого не дойдет. Она же совсем молоденькая.
Я запираю за гостями дверь и иду звонить Лорен. Она отвечает, но, судя по голосу, находится под воздействием лекарств.
— Ник?
— Да, это я.
— Малыш, я сплю.
— Окей.
— Приезжай за мной завтра.
— Ты уверена?
— Да. — Она зевает. — Я люблю тебя.
— Я тебя тоже.
Мы прощаемся, и я снова иду рисовать и слушать музыку. Гэк возвращается только около половины второго ночи. Похоже, он совсем выдохся.
— Надо заняться делом, — говорит он.
— Каким делом? Эрин-то в порядке?
— Вроде бы. Она от паранойи прямо с ума сходила. Сказала, что ей нужно просто полежать в постели, поспать.
— Поспать? Уснет она, как же.
— Угу, но ты-то пошевеливайся. Нам нужно дозы готовить. У меня тут витамин В есть, можем его подмешивать.
— Окей, чел, как скажешь.
Так что мы идем на кухню, находим стакан и размешиваем в нем кристаллы мета вместе с витамином В. Потом добавляем немного воды и держим получившуюся смесь на медленном огне. Когда смесь окончательно становится жидкой, мы выливаем ее на противень для выпечки печенья и засовываем в холодильник. По правде говоря, всем этим занимается один Гэк. Пять минут спустя мы снова вытаскиваем противень. Витамин В и мет на нем слились в единое целое, а получившаяся субстанция очень похожа на мыло.
Гэк счищает все кусочки с противня и высыпает на стойку. В итоге у нас получается некая порошкообразная смесь желтого цвета.
— Ну и что это за хрень?
— Не кипишуй. — утешает Гэк. — Нужно просто еще кристаллов подбавить.
Я достаю оставшиеся пакетики с метом — один для нас, один на продажу. Оба уже порядком опустели.
— Господи, — говорю я, — ни хрена себе, как много мы потратили.
— Да уж.
Только сейчас я обращаю внимание на то, что рот у Гэка нервно подергивается. А глаза навыкате и взгляд бегает туда-сюда.
Смотрю на собственные руки. Они ужасно трясутся.
— Блять, чувак, тебе не кажется, что мы переборщили?
— Да не, все путем, — возражает Гэк. — Нам просто надо сосредоточиться. Давай сюда все, что осталось в этом пакете.
— А ты точно знаешь, что делаешь?
Он спрашивает, подводил ли меня когда-нибудь прежде, и я, покачав головой, все же отдаю ему дурь. Он повторяет весь процесс готовки и охлаждения. Ну, вторая партия выглядит немного получше, чем первая. Но все равно это нечто слоистое, порошкообразное и желтое.
— Чувак, я бы такое дерьмо никогда не купил.
— Да все нормально, — говорит Гэк.
Он делает еще несколько попыток: сокращает время приготовления, увеличивает, всячески экспериментирует с размешиванием. Каким-то образом партия с каждым разом становится все меньше и меньше.
— Да ну нахер, — наконец говорит Гэк. — И так сойдет.
— Мда?
— Скажем народу, что это дерьмо чистейшее, необработанное. Они поведутся и купят. Доверься мне. Да и в упакованном виде оно точно будет лучше выглядеть.
Я иду вниз за своими туфлями, курткой и прочими вещами. Когда я снова поднимаюсь наверх, наше «сырье» уже расфасовано по маленьким пластиковым мешочкам. Каждая доза, теоретически, стоит двадцать баксов. Я настроен скептически, но молчу. Знаю же, что Гэк старается как может.
— Извини, чел, — наконец говорит он. — Больше этим разбавлять не будем.
Я смеюсь.
— Да ты что.
— Ну брось, все равно выкрутимся.
Уже поздно, около трех часов, но подростки все еще ошиваются рядом с супермаркетом Сейфуэй на углу Черч и Маркет. Я жду в машине, пока Гэк разговаривает с некоторыми из них. Он возвращается через пару минут.
— К черту этих ребят, чел, вечно у них денег нет. Давай пойдем на Кастро.
Так что мы быстро минуем Маркет-стрит. Кроме нас здесь никого нет, вообще ни души. Но примерно в квартале от Сейфуэй нас окликает какой-то припанковый чувак с выбеленным ирокезом, в высоких шнурованных ботинках. Мы останавливаемся. Он подходит к нам и говорит, что хочет купить дозу за двадцатку. У него светлая щетина на лице и совершенно обкуренный взгляд. Он долго пялится на мешочек с дурью, который мы ему отдаем.
— Что это за хрень?
— Это необработанная дурь, чел, совсем чистый товар, неразбавленный.
— Да не, херня какая-то.
— Слушай, мужик, ты просто попробуй. А мы сюда вернемся минут через двадцать.
— Ладно, но если оно окажется дерьмом, я вас из-под земли достану.
— Не будет такого.
Чувак отдает Гэку измятую двадцатку, и мы продолжаем свой путь вниз по улице. Поперек дороги спит, завернувшись в одеяло, какой-то парень, похожий на труп. Мы перешагиваем через него. На Кастро нам удается продать дозу какой-то парочке геев, которые откуда-то там приехали. Наблюдая за мужчинами, нарезающими круги вокруг 18-той улицы, я чувствую, как у меня скручивает желудок. Мне даже чудится, будто я узнаю одного из этих парней, азиата на белом Мустанге. Он продолжает ездить по кругу, все кружит и кружит. Но нет, я уверен, что обознался.
На обратном пути к Сейфуэй к нам снова подходит парень с ирокезом. Он все время шмыгает носом.
— В чем дело? — спрашивает Гэк.
— Чувак, — говорит он, нервно дергаясь. — С этой дурью что-то не то.
— Не, чел, тебя просто торкнуло хорошо.
— Да, но как-то странно. Верните мне бабло.
— Ну да, щас, — отвечаю я.
— Да уж, мужик, так не пойдет.
— Парни, со мной шутки плохи. Вы не можете продавать такую срань и думать, что вам это с рук сойдет.
Его челюсть реально ходуном ходит.
У меня в голове стучит. Или звенит. Что-то типа того. Гэк продолжает идти вперед.
— Ты и сам знаешь, что товар настоящий.
— Да, спиды там есть, но вы в нее что-то еще подмешали.
— Брось, чел, у тебя уже галюны начались.
— Вам это с рук не сойдет!
Он подходит так близко, что я чувствую, как от него несет потом.
Гэк все шагает и шагает, не останавливаясь ни на секунду.
— Если не вернете деньги, парни, я всем в округе расскажу, что вы бавленым дерьмом торгуете.
Вот теперь Гэк оборачивается и надвигается на пацана, готовясь к драке.
— Ну все, с меня хватит. Отъебись от нас… ЖИВО.
Он резко дергается в сторону малыша-Ирокеза, и малыш-Ирокез вздрагивает. Я тоже подхожу ближе, возвышаясь над Гэком, и сжимаю кулаки. Парнишка не выдерживает и убегает прочь, крича:
— Вам конец!
Сердце слегка частит.
По правде говоря, оно просто-таки ломится мне в грудную клетку.
— Что это было? — спрашиваю я.
— Фигня. Пора убираться отсюда.
Мы забираемся в мою машину. Точнее, гм, в машину Лорен. Гэк продолжает повторять, что волноваться не о чем. Мол, если я отдам ему все оставшиеся дозы, то он их сам продаст, без проблем.
— Все получится, — твердит он.
И тут меня впервые одолевают сомнения. Я думаю о том, как жил без наркотиков: работа, ранние пробуждения ради поездок на велосипеде, походы в кино. Я уже две недели газет не читал. Может, война началась, а я и не в курсе. Но я живу как хочу, верно? В смысле, я же счастлив.
По дороге обратно я осознаю, что мне ничего другого не остается, кроме как принять новую дозу наркотиков или выкурить еще несколько сигарет. Мы возвращаемся в дом Лорен и проводим остаток ночи в ее комнате, маясь от безделья.
Гэку удается разобрать на части мой портативный CD-плеер, который работал с перебоями, но собрать его обратно он не может. Приходится выбросить. Я приканчиваю почти весь героин, оставив небольшую дозу на утро. Утро, правда, уже давным-давно настало. Солнце взошло, а мы наконец-то находим время поспать.
Я гадаю, действительно ли это все того стоит. Мы словно попали в какой-то зацикленный круг.
Когда я просыпаюсь, меня долго тошнит в ванной. Я лежу на плиточном полу и даже позволяю себе немного поплакать, пока никто не видит. Я чувствую себя насквозь несчастным, но слез почти нет. Я вспотел, весь дрожу, и пахнет от меня ужасно. Я принимаю душ, но этот кисловатый запах никуда не исчезает. Кожа у меня посеревшая, шелушащаяся, поврежденная. Тело пожирает само себя.
@темы: Эстер, «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ
-
-
13.08.2018 в 11:39— А, это ребенок. — Ответил я. — Ему негде жить, он спит на улице.
Вот чувствую, что что-то не так там с родителями было. Не мог совершенно золотой благополучный талантливый ребенок так отчаянно себя не любить, что чувствовал себя человеком только под наркотой. Если папу покажут однобоко героическим, это будет очень обидно и неправда.
Тебя точно оберегают какие-то сумасшедшие ангелы-хранители.
Вот это стопудово факт!
Тим и Сьюзан танцевали вдвоем под эту песню от Talking Heads
Привет футболке Элио )
Но ему легче работалось без наркотиков. В конце концов, сказал он, искусство превыше всего.
Видимо, это однажды и остановило, а не папины усилия...
Я гадал, действительно ли это все того стоит. Мы словно попали в какой-то зацикленный круг.
Вот-вот. Уже и наркота не выход.
-
-
13.08.2018 в 14:42спасибо х) Но он правда здорово пишет, очень живо. Правильно ему мужчина-художник говорил, что в некоторых случаях лучше без наркотиков, чем с ними.
Вот чувствую, что что-то не так там с родителями было. Не мог совершенно золотой благополучный талантливый ребенок так отчаянно себя не любить, что чувствовал себя человеком только под наркотой. Если папу покажут однобоко героическим, это будет очень обидно и неправда.
да, развод на него сильно повлиял, я думаю( и то, что папа сразу стал относиться как к взрослому другу, знакомить со своими женщинами, оставлять с какими-то сомнительными секси-Одри и прочее. А мать как будто только на летних каникулах им и интересовалась.
Вот-вот. Уже и наркота не выход.
тем более, с продажами наркоты все хуже и бизнес явно накрывается. Спасибо, ему самому и Гэку.
-
-
13.08.2018 в 14:51Ребенок не успел побыть ребенком и чувствовал себя лишним, судя по всему. И пустой ящик электронной почты лишь подпитывал эти чувства... Грустно ( а папа-то, небось, рассказывает, как он бился за него, как любил "больше всего на свете". Чота пока не заметно. :/
-
-
13.08.2018 в 20:04-
-
13.08.2018 в 20:48-
-
13.08.2018 в 21:16теперь о прекрасном, вернее сказать о темном
ну вот помечтал о запретном
-
-
13.08.2018 в 21:49Вот чтоб наркоман-наркоман, циничный и страшный с виду, бледный и худой (ну это есть)), местами грязный и неопрятный.
ну вот помечтал о запретном выговорился. почти)))
дааа, понимаю. На оргии я бы точно с удовольствием посмотрел. Вот на то их прошлой главы, где он отдался всем желающим. С Тимми это можно было бы невероятно сочно снять.
-
-
13.08.2018 в 22:58спасибо, еще столько определений узнаю) ну, так от Ника ожидаемо, он же художник в душе, коль книгу написал, и для него важны предметы, которые определяют красоту например, их можно пощупать -бокалы, вино, машина, дом, и то что можно купить за деньги, а боль -она вот в шрамах, значит девочка страдала, это круто для него( тем более сколько песен написано и рисунков нарисовано про это)
но для нее порезы в прошлом, а мет в настоящем( это ужасно.
была бы у мну корочка режиссера, я б вам снял как надо
-
-
14.08.2018 в 12:00Спасибо большое!
-
-
14.08.2018 в 19:48-
-
14.08.2018 в 19:48