за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
19 часть истории Никки! К лечению Никки наконец подключают психиатра, а Спенсер, тем временем, уверенно идет на поправку)
День двести тридцать четвертый
День двести тридцать четвертый
Спенсер все еще находится в больнице, но худшее позади.
Он такой измученный и бледный. С трудом может пройтись до конца коридора и обратно. По его мнению, единственный плюс от всей этой истории в том, что он похудел. "Диета «На смертном одре», — вот как он это назвал.
Последние несколько дней я работаю в салоне красоты допоздна, остаюсь там даже после ухода Мишель. А по ночам, с тех пор, как Спенсер заболел, сижу с Люси. Езжу в больницу так часто, как это только возможно. Я рад, что у меня столько дел, потому что времени для велотренировок или других подобных занятий все еще не находится. А мне без тренировок тяжело, честно признаюсь. Без них я чувствую себя выбитым из колеи.
Тем не менее, вчера вечером я заставил себя сходить на встречу по 12 шагам, где встретился с некоторыми друзьями.
Ни один из них не переживает из-за всего на свете так сильно, как я.
Прозвучит странно, но сейчас от участия в чертовой двенадцатишаговой программе у меня те же эмоции, какие были во время учебы в старшей школе. Типа: всем вокруг это дается легко, а для меня все слишком сложно. Меня бросает из крайности в крайность. То ощущаю себя королем мира, то впадаю в уныние.
Другим людям не приходится столько бороться, как мне. Или это я опять сравниваю свои внутренние переживания с тем, что прочие и не думают скрывать. Но, Богом клянусь, создается впечатление, что у меня с любым делом возникает больше проблем, чем у остальных.
Сегодня я говорил с отцом по телефону. Позвонил ему утром, перед работой. Мы проговорили почти час. Я рассказал ему обо всех событиях последних дней. О том, как Спенсер попал в больницу и тд. А он позволил мне узнать как обстоят дела у Джаспера с Дейзи. Он сразу занял оборонительную позицию, видимо, готовясь защищать их от меня. Когда я спросил могу ли поговорить с ними, он отказал. Причина отказа понятна, но я все равно плакал после того, как разговор закончился. Отец не собирается помогать мне с оплатой квартиры и вообще не будет давать мне денег, но он готов оплатить для меня услуги психиатра. Папа истово верит в психиатрию и забеспокоился, когда я сказал, что не принимаю никаких лекарств.
Я употреблял различные антидепрессанты, начиная с восемнадцати лет. Ни один из этих препаратов не обладал чудодейственным эффектом, но все же они удерживали меня от погружения в депрессию. Я сказал отцу, что и сам волнуюсь из-за того, что живу без таблеток. Спенсер, разумеется, категорически против употребления каких-либо психотропных средств. С ним невозможно обсуждать эту тему. Видите ли, согласно его мнению, Бог избавит меня ото всех недугов. Психические заболевания в расчет не принимаются.
И, разумеется, я не могу отрицать, что рекомендуемые им методики очень эффективны, что они действительно помогают, ведь именно благодаря им я смог изменить свою жизнь. Это правда. Я не просто бросил употреблять наркотики, теперь мне не приходится целыми днями бороться со страстным желанием снова подсесть на них. Мне даже не верится, что это я был тем безумным пареньком-неудачником, ночевавшим в собственной машине. Зачем мне что-то еще, если можно просто слушаться Спенсера и делать то же, что и другие участники программы «12 шагов»? Дело в том, что по идее мне не должно быть настолько, черт возьми, тяжело. Чувство одиночества у меня куда острее, чем у друзей (судя по их рассказам).
Я хочу рассмотреть другие варианты.
Поэтому я соглашаюсь на предложение отца, и он находит для меня психиатра на Западе ЛА. Ее офис расположен недалеко от моей работы и сегодня я должен встретиться с ней после полудня. Спенсер об этом не знает, думаю, он не сможет меня понять. Пару недель назад я уже пытался поговорить с ним об этом во время велопрогулки. Мы просто расслаблялись, ездили кругами по велосипедной дорожке, которая пролегает от Марина-Дель-Рей до Эрмоса Бич. Спенсер даже не дал мне закончить мысль, прежде чем разразился длинным монологом на тему мифической пользы антидепрессантов и коррумпированности фармацевтических компаний, манипулирующих общественным мнением.
Честно говоря, во многом я с ним согласен.
Маркетинговые методы продвижения сильнодействующих лекарств просто отвратительны. Не сосчитать, сколько знакомых мне врачей выписывают рецепты ручками, подаренными производителями «Золофт» или пьют из кружек с эмблемой «Бупропион». Но я не думаю, что это повод обесценивать всю ту пользу, что люди получают от лекарств. Хотя мои проблемы антидепрессанты не решили, другим людям они помогают. И даже если полагать, что тут имеет место быть эффект плацебо, я все равно буду считать, что их существование оправдано, раз они облегчают жизнь людям.
Так что я не согласен, что нужно воспринимать эксперименты с психиатрическими препаратами (проводимые под присмотром врача, разумеется) чем-то плохим или вредным.
Как бы то ни было, я ухожу с работы пораньше, чтобы успеть вовремя добраться до улицы Уилшир. С утра облака висели низко и клубился туман, но сейчас облака развеялись и к тому моменту, как я покидаю салон, на улице тепло и ясно.
Потом мне нужно будет опять забрать Люси из школы. Спенсер с Мишель наконец решили рассказать ей правду про болезнь Спенсера, поэтому я отвезу ее в больницу, где они встретятся. Спенсер все еще валяется в постели, но он больше не облеплен всеми этими пугающими трубками и тд. Люси, кажется, сама начинала догадываться, что что-то не так, поэтому я рад, что они скажут ей правду.
Я втискиваю машину на узкое парковочное место рядом с высотным офисным зданием. Мне наконец-то хватило денег на новый альбом Secret Chiefs 3, который вышел в свет, пока я торчал в Сан-Франциско, и теперь я гоняю на повторе песни оттуда. Когда я заглушаю двигатель, музыка резко обрывается, и мне становится трудно дышать из-за жары.
Поднимаюсь на третий этаж в зеркальном лифте. Разглядываю пол, отделанный под мрамор, лишь бы не видеть свое отражение.
Приемная моего доктора, женщины по имени Рейчел Леви, обставлена точно так же, как у других психиатров, с которыми мне доводилось работать. Вплоть до небольшой лампочки, которую нужно включить, чтобы позвать врача и сообщить о своем прибытии. Я усаживаюсь на один из удобных плетеных стульев и беру в руки журнал «Нью-Йоркер». Я всегда долистываю сразу до раздела с рецензиями на фильмы. Чтение рецензий для меня сродни религии, всегда так было. На самом деле, я настолько увлекаюсь заметкой Энтони Лейна, что не замечаю, как из кабинета выходит невзрачная женщина с кучей макияжа на лице и короткой скучной стрижкой. Ей приходится окликать меня, как минимум, дважды.
Я вскакиваю на ноги и представляюсь, уставившись на ее фиолетовый деловой костюм. Мы обмениваемся неловким рукопожатием. У нее длинные отполированные ногти, а когда она впускает меня в свой кабинет, то я замечаю на стенах несколько простеньких акварелек с изображениями видов пляжей Л. А., очень похожие на те, какие можно купить в ларьках для туристов в районе Венеция. Еще на стенах есть полки с книгами по медицине и несколько дипломов в рамочках.
Я присаживаюсь на край длинной кушетки, а она садится прямо напротив меня, в свое мягкое офисное кресло. Мы оба скрещиваем ноги. Я задаюсь вопросом не зря ли сюда явился.
— Что привело вас ко мне? — спрашивает она.
Я не знаю с чего начать, так что стараюсь просто резко броситься в воду и продраться через свою историю так быстро, насколько это возможно. Знаете, поначалу я немного смущаюсь. Думаю, не слишком ли шокирую эту старомодную леди. Но потом прихожу к выводу, что пришел сюда ради собственной пользы и выкладываю все, как на духу. Я говорю примерно полчаса, а она только головой кивает. Когда я заканчиваю свой рассказ, она еще с минуту сидит тихо, продолжая покачивать головой. Издает несколько задумчивых звуков, а затем идет вытаскивать с полки большой медицинский справочник. По-прежнему не произнеся ни слова, она листает страницы справочника, пока не находит нужную. Затем она передает объемный том мне. Заголовок на странице гласит: «Биполярное расстройство (маниакальная депрессия)».
— Видите список с пунктами?
Пробегаю глазами по странице.
— Ага.
— Скажите, есть ли у вас какие-нибудь из этих признаков.
Я читаю информацию на странице — перечень симптомов того, что врачи называют манией. Среди них: чувство собственного величия, бессонница, чрезмерная вовлеченность в деятельность, сулящую наслаждение, но грозящую неприятными последствиями (наркотики, секс и тому подобное). Мне подходит каждый пункт — каждый, блять, пункт. А на следующей странице приведен перечень симптомов того, что врачи именуют клинической депрессией. В основном, речь там идет про чувство полной безнадежности или потерю интереса к повседневным делам. Также описывается чувство бесполезности и упоминается желание умереть.
— Некоторые из этих ощущений вам знакомы?
— Да, — отвечаю я. — Все.
Она молчит некоторое время.
— Итак, вот что я хотела бы предложить… Если, конечно, вы согласитесь на лечение.
— Соглашусь, — говорю я. — Терять мне нечего.
Она улыбается, но не смеется.
— Судя по тому, как вы описали свое состояние, — произносит он максимально профессиональным тоном, — у вас одна из форм мании, либо биполярное расстройство с быстрой цикличностью. Другими словами, вы проходите цикл от восторга до отчаяния в течение дня так быстро, что сами перестаете понимать, какие чувства испытываете. В подобных случаях могут быть очень эффективны такие средства как литий или Вальпроевая кислота. Также я советую вам начать принимать что-то из числа легких антидепрессантов. Возможно, Прозак подойдет. Я не уверена. Я бы даже посоветовала заодно принимать одно из легких антипсихотических средств, вроде Оланзапина, просто чтобы удостовериться, что перемены в вашем настроении не одержат победу над вашим желанием оставаться «чистым» — если это желание настоящее.
— Настоящее, — произношу я.
Это правда.
— Для начала, — продолжает она, — я выпишу вам рецепты на Вальпроевую кислоту и Прозак. Будем надеяться, что два эти средства сумеют стабилизировать ваше настроение, чтобы вы смогли сосредоточиться на повседневных делах. Больше не будете постоянно на взводе.
Я благодарю ее. Кажется, все идет как надо. «Быть на взводе» — идеальное описание для состояния, в котором я пребываю большую часть времени. Я принимаю у нее из рук исписанные рецептурные бланки с чувством волнения и надежды и прячу их в свой кошелек. Эти обыкновенные кусочки бумаги сулят мне немного нормальности.
Я встаю и снова пожимаю ее руку. Мы договариваемся о встрече на следующей неделе. Она желает мне удачи, и я ухожу прочь с опущенной головой. Снова пользуюсь лифтом и возвращаюсь к своей машине.
Солнце все еще нещадно палит, жар пробирает меня до костей. Мечтаю о дожде.
Когда я добираюсь до подготовительной школы, то вижу, что Люси играет с несколькими своими друзьями. Они возятся в песочнице и мне жаль прерывать их игру. Я оставил рецепты в ближайшей аптеке, но лекарства смогу забрать только завтра. Спешить некуда. Наблюдаю за тем, как Люси развлекается с друзьями. Когда мне было столько, сколько ей сейчас, родители еще не развелись. У меня не осталось почти никаких воспоминаний о том периоде. Единственное, что приходит на ум: я возвращаюсь из школы вместе с няней и нахожу пушистую гусеницу.
Я знал, что за нашим домом в Беверли-Хиллз есть сад и мечтал отнести гусеницу туда, чтобы дать ей возможность полакомиться всеми нашими классными растениями и прочими вещами. Помню, как думал об этом на обратном пути. Но помимо этого, у меня не сохранилось воспоминаний о той части своей жизни.
Возможно, то, что происходит в жизни Люси прямо сейчас, со временем станет для нее лишь смутными воспоминаниями. Тем не менее, детей можно сравнить с пустыми сосудами, которые вбирают в себя все что угодно и сильно подвержены влиянию со стороны окружения.
То есть, так говорили мне психологи, и я склонен с ними согласиться. События, о которых я ничего не помню, влияют на мои нынешнем решения. Теперь-то я это понимаю. Так что, даже если у Люси и не останется воспоминаний о сегодняшнем дне, все равно она сейчас впитывает информацию, словно маленькая губка. И, шаг за шагом, вырабатывает реакции на те или иные жизненные ситуации. Если ей будет страшно, то она вырастет зашуганной. А если будет чувствовать себя в безопасности, знать, что она любима, то постепенно научится доверять себе, станет уверенной и спокойной.
Я ужасно хочу помочь ей вырасти сильной, любящей себя. Додать ей того, чего никогда не было в моей жизни.
Поскольку Мишель решила, что Люси наконец может навестить Спенсера в больнице, я везу ее в Беверли-Хиллз. Пока мы едем, я пою «Абийойо», подражая голосу Пита Сигера, пересказываю ей эту историю. У нас была кассета с ней, мы с Джаспером ее часто слушали. Абийойо — это великан, который напал на деревню, а остановить его могут только мальчик-музыкант и его отец-волшебник. Я отлично запоминаю подобную информацию, так что пересказываю историю со всеми подробностями и теми же интонациями, что у Сигера. Люси, кажется, увлекается сюжетом и время в пути проходит незаметно. Она смеется, я смеюсь и мы в два голоса распеваем: «Абийойо, Абийойо, йойо йо, йойо йо».
Когда я отдаю десять баксов за парковку у медицинского центра, на часах чуть больше семи. Солнце все еще высоко в небе. На Люси разноцветная юбка, черная безрукавка, носки с пестрым узором и белые кроссовки, которые горят красным цветом во время ходьбы. Мы держимся за руки, пока идем по асфальту к главному входу. Она скачет, смеется и танцует. Я спрашиваю, не страшно ли ей, и она говорит, что нисколько.
Я приезжал сюда уже столько раз, что мне даже не приходится отмечаться на входе. Мы садимся в лифт и едем на третий этаж, где лежит Спенсер. Люминесцентные лампочки потрескивают словно насекомые. Все вокруг насквозь пропахло химикатами и дезинфицирующим средством.
Мы с Люси выходим навстречу стерильному воздуху и минуем пост медсестер, где все суетятся, кажутся сильно занятыми и переутомленными.
Идем вдоль коридора, ступая по узорчатому ковру. Дверь в палату Спенсера закрыта и я тихо стучусь в нее. Мы ждем. Когда Мишель открывает дверь, я замечаю, что выглядит она куда лучше — кажется бодрой и отдохнувшей, никакого сравнения с тем, что было в начале этой истории.
Видимо, Спенсеру действительно полегчало. На его лицо вернулись краски и он опять выглядит нормально. Кажется, даже в весе немного прибавил. Он небритый и исхудавший, но взгляд больше не затуманненный, из него пропал мертвенный глянец.
Люси кидается обнимать отца.
— Папочка!
Она запрыгивает в постель и прижимается к нему так близко, насколько это только возможно.
— О, моя взрослая девочка, — приветствует ее Спенсер, — я скучал по тебе, Непоседа.
— Папочка, ты болеешь?
— Да, сильно разболелся.
Они обнимают друг друга, а мы с Мишель обмениваемся взглядами. Глаза у нас обоих покраснели, начинают течь слезы. Помимо всего прочего, думаю, мы оба испытываем облегчение из-за того, что больше не придется обманывать Люси. Наблюдать за ней и ее отцом… видеть как сильно они любят друг друга… как сильно нуждаются друг в друге… От этого у меня перехватывает дыхание.
Когда Мишель кладет мне руку на плечо, я не в силах сдержать рыдания.
Спенсер почти выздоровел. Его выпишут из больницы завтра или послезавтра. Думаю, я даже не осознавал, как сильно на меня давила вся эта ситуация. Ощущение такое, словно сила гравитации только что в десять раз ослабла. Все мои подавляемые эмоции рвутся наружу, словно океанские волны, налетающие на причал. Бьются об него снова и снова, пытаясь сокрушить преграду своими ритмичными движениями, но в конце концов отступают прочь.
Я плачу, не знаю, что еще мне остается. Мишель тоже плачет, а потом плакать начинает и Спенсер, и вот так мы стоим, сгрудившись около больничной койки, до тех пор, пока Люси не спрашивает:
— Почему вы все такие грустные?
Я отвечаю ей:
— Милая, нам не грустно, мы счастливы.
— Тогда почему ты плачешь?
— От счастья люди тоже плачут.
Немного погодя, я покупаю всем нам пиццу на Третьей улице. Мы едим ее прямо в палате, и смотрим церемонию открытия Летних Олимпийских Игр по телевизору, висящему на потолке. Подшучиваем над костюмами и всем остальным. Люси кажется заинтересованной. Когда начинается часть с выступлением Бьорк, Люси задает мне массу вопросов про певицу, про Исландию, и тд.
Мы сидим здесь все вместе, совсем как настоящая семья, пережившая тяжелое испытание. Мы похожи на солдат, вернувшихся с войны. Готовы смеяться над чем угодно.
Мишель решает поехать домой с Люси и переночевать там вместе с ней. Так что, по крайней мере, сегодня, мне не нужно выступать в роли няни. Спенсер хочет, чтобы я подольше посидел с ним.
Ночью у него по-прежнему случаются приступы боли и ему все еще колют морфий — но в куда меньших дозах.
Когда в палате появляется толстая белая медсестра, чтобы сделать ему укол, Мишель с Люси уезжают на ночь.
У меня все волосы на теле дыбом встают при виде того, как игла протыкает кожу, как она погружается внутрь и в руку выталкивается смесь из крови и наркотика.
Меня тошнит.
Иногда я все еще испытываю желание уколоться. Просто почувствовать, как игла входит в вену. Порой я жажду этого так же сильно, как наркотиков.
Я вижу, что у Спенсера на секунду закатываются глаза, после чего он благодарит медсестру. Он приходит в себя только спустя пару минут.
— Прости, Ник, — говорит он. — Я понимаю, что тебе трудно на это смотреть.
— Да, — признаю я, потупив взгляд. — Это правда. Но я, честно говоря, радуюсь тому, что мне не нужно принимать это лживое дерьмо, затуманивающее рассудок.
— Я бы все отдал, чтобы тоже в этом не нуждаться. И за то, чтобы не пришлось заново слезать с колес.
— Трудно будет слезть?
— Видишь ли, — он улыбается, — скажем так, я наизусть заучил, когда приходит время следующего укола, и жду этого момента. Иногда из-за боли, но иногда просто потому, что моя зависимость снова вошла во вкус, а я пропустил момент, когда это случилось. Ты, может быть, думаешь, что точно этот момент не пропустишь, но где-то внутри тебя все еще сидит наркоман. Он жив, он ждет подходящего момента, чтобы снова завлечь тебя в свои сети. Он никогда полностью не исчезнет и он воспользуется любой возможностью, чтобы вернуть тебя туда, где он хочет тебя видеть.
— Да, — произношу я, глядя в сторону. — Я знаю.
— Мне понадобится твоя помощь, Ник. Мне нужно, чтобы ты прошел через это вместе со мной. Мне не к кому больше обратиться.
— Пожалуйста, Спенсер, не волнуйся. Я буду рядом. Я буду рядом с тобой каждую минуту, если захочешь. Спенсер, в первую очередь, я твой друг. То есть, ты мой лучший друг. Я в неоплатном долгу перед тобой. Я люблю тебя. Правда, люблю.
Кладу свою руку на его большую ладонь и стою так подле его постели.
— Что бы тебе не потребовалось, — продолжаю я, — я обязательно помогу.
Спенсер улыбается и переворачивается на бок.
— Утомился?
— Да, через минуту я уже спать буду. Просто хочу, чтобы ты запомнил, Ник: только забота о других людях может доставить человеку истинное удовлетворение. Неважно насколько мы известны и все в таком духе. Единственное, что на самом деле делает жизнь полноценной — наша любовь к другим. Я действительно помогаю себе тем, что помогаю тебе. Выражаю любовь к человечеству и подтверждаю наличие незримых связей между людьми. И результат говорит сам за себя. Вот скажи, как ты себя чувствовал на прошлой неделе?
Я снова возвращаюсь к соседней койке и сажусь на нее, скрестив ноги.
— Ну, я перепугался, конечно. Но да, в эти дни у меня не было времени на себя. В смысле, принять душ — это уже стало восприниматься как роскошь. Большую часть времени, я пытался убедить себя, Люси или Мишель, что с тобой все будет в порядке. И, пожалуй, это давало некое ощущение свободы. Было тяжело, но я оставался внутренне спокойным, знал, что должен делать.
— Именно об этом я и говорю, — сонно произносит Спенсер, — в этом вся суть программы «12 шагов». В тех самых эмоциях, что ты сейчас испытываешь. Мы с тобой — два человека, помогающие друг другу справляться с жизненными трудностями. Быть таким человеком для другого — ни с чем не сравнимое удовольствие. В твоем случае урок получился ебанутым, но я думаю, что оно того стоило. И теперь-то ты точно сам убедишься, что чем больше отдаешь другим, тем больше получаешь взамен. Это непреложная истина. А сейчас я хотел бы поспать, если ты не против.
— Увидимся завтра.
Поднявшись на ноги, я выключаю прикроватную лампу.
Комната погружается в темноту и я, спотыкаясь. иду к двери.
Я обдумываю слова Спенсера, пока шагаю к своей машине и на обратном пути домой. Я всегда поражался тому, с каким бескорыстием он взялся помочь мне вернуть волю к жизни. Раньше я никогда не задумывался о том, что занимаясь этим, он и себе услугу оказывал. Будучи наркоманом, меня на самом деле заботило лишь то, как бы снова кайф словить. Рядом со мной были несколько людей (Гэк, Пуля, Лорен), но всерьез я волновался лишь о том, где бы раздобыть наркотики, чтобы не пришлось терпеть ломку или куда завалиться спать, все в таком духе.
А теперь, когда Спенсер мне на это указал, я осознал, что покой в моей душе воцарялся именно в те моменты, когда я сосредотачивался на помощи другим. Был волонтером в школе у Джаспера с Дейзи, работал нянькой, готовил еду для всей семьи, убирался в доме, говорил с друзьями по телефону, просто давая им возможность высказаться, не навязывая свое мнение и не осуждая. В те моменты, когда я перестаю думать о себе, то испытываю ощущение свободы. Выражаясь словами из программы «12 шагов» это: «Свобода от рабства своеволия». Раньше я не до конца понимал значение этой фразы, но сейчас понял.
Я еду назад в свою квартиру по шоссе I-10. В ночной темноте огни Лос-Анджелеса переливаются ядовито-оранжевым светом. Телефон звонит несколько раз. Это мои друзья из программы. У Джоша только что закончилось свидание с какой-то девушкой. Он рассказывает о нем, а я просто слушаю. Кевин звонит, потому что у них с его подружкой, Эмили, возникли проблемы в отношениях. Следом за ним объявляется и сама Эмили, хочет поговорить о Кевине. Я выключаю музыку и сижу в машине с телефоном у уха еще пятнадцать минут после того, как паркуюсь в подземном гараже. Думаю обо всех людях, что меня окружают… о людях, которых я встретил, участвуя в программе… и, ну, испытываю сильную благодарность. Я облегченно выдыхаю, ощущая, что нахожусь именно там, где и должен быть.
Когда я кладу трубку и поднимаюсь в лифте на свой этаж, то мне кажется, что невозможное стало возможным. Мне комфортно и приятно находиться в собственной шкуре. Мне нравится быть собой — по крайней мере, в этот момент времени.
Попав в квартиру, я съедаю немного мороженого «Coffee Heath Bar Crunch». Вставляю DVD-диск в видеомагнитофон. И засыпаю.
День двести тридцать четвертый
День двести тридцать четвертый
Спенсер все еще находится в больнице, но худшее позади.
Он такой измученный и бледный. С трудом может пройтись до конца коридора и обратно. По его мнению, единственный плюс от всей этой истории в том, что он похудел. "Диета «На смертном одре», — вот как он это назвал.
Последние несколько дней я работаю в салоне красоты допоздна, остаюсь там даже после ухода Мишель. А по ночам, с тех пор, как Спенсер заболел, сижу с Люси. Езжу в больницу так часто, как это только возможно. Я рад, что у меня столько дел, потому что времени для велотренировок или других подобных занятий все еще не находится. А мне без тренировок тяжело, честно признаюсь. Без них я чувствую себя выбитым из колеи.
Тем не менее, вчера вечером я заставил себя сходить на встречу по 12 шагам, где встретился с некоторыми друзьями.
Ни один из них не переживает из-за всего на свете так сильно, как я.
Прозвучит странно, но сейчас от участия в чертовой двенадцатишаговой программе у меня те же эмоции, какие были во время учебы в старшей школе. Типа: всем вокруг это дается легко, а для меня все слишком сложно. Меня бросает из крайности в крайность. То ощущаю себя королем мира, то впадаю в уныние.
Другим людям не приходится столько бороться, как мне. Или это я опять сравниваю свои внутренние переживания с тем, что прочие и не думают скрывать. Но, Богом клянусь, создается впечатление, что у меня с любым делом возникает больше проблем, чем у остальных.
Сегодня я говорил с отцом по телефону. Позвонил ему утром, перед работой. Мы проговорили почти час. Я рассказал ему обо всех событиях последних дней. О том, как Спенсер попал в больницу и тд. А он позволил мне узнать как обстоят дела у Джаспера с Дейзи. Он сразу занял оборонительную позицию, видимо, готовясь защищать их от меня. Когда я спросил могу ли поговорить с ними, он отказал. Причина отказа понятна, но я все равно плакал после того, как разговор закончился. Отец не собирается помогать мне с оплатой квартиры и вообще не будет давать мне денег, но он готов оплатить для меня услуги психиатра. Папа истово верит в психиатрию и забеспокоился, когда я сказал, что не принимаю никаких лекарств.
Я употреблял различные антидепрессанты, начиная с восемнадцати лет. Ни один из этих препаратов не обладал чудодейственным эффектом, но все же они удерживали меня от погружения в депрессию. Я сказал отцу, что и сам волнуюсь из-за того, что живу без таблеток. Спенсер, разумеется, категорически против употребления каких-либо психотропных средств. С ним невозможно обсуждать эту тему. Видите ли, согласно его мнению, Бог избавит меня ото всех недугов. Психические заболевания в расчет не принимаются.
И, разумеется, я не могу отрицать, что рекомендуемые им методики очень эффективны, что они действительно помогают, ведь именно благодаря им я смог изменить свою жизнь. Это правда. Я не просто бросил употреблять наркотики, теперь мне не приходится целыми днями бороться со страстным желанием снова подсесть на них. Мне даже не верится, что это я был тем безумным пареньком-неудачником, ночевавшим в собственной машине. Зачем мне что-то еще, если можно просто слушаться Спенсера и делать то же, что и другие участники программы «12 шагов»? Дело в том, что по идее мне не должно быть настолько, черт возьми, тяжело. Чувство одиночества у меня куда острее, чем у друзей (судя по их рассказам).
Я хочу рассмотреть другие варианты.
Поэтому я соглашаюсь на предложение отца, и он находит для меня психиатра на Западе ЛА. Ее офис расположен недалеко от моей работы и сегодня я должен встретиться с ней после полудня. Спенсер об этом не знает, думаю, он не сможет меня понять. Пару недель назад я уже пытался поговорить с ним об этом во время велопрогулки. Мы просто расслаблялись, ездили кругами по велосипедной дорожке, которая пролегает от Марина-Дель-Рей до Эрмоса Бич. Спенсер даже не дал мне закончить мысль, прежде чем разразился длинным монологом на тему мифической пользы антидепрессантов и коррумпированности фармацевтических компаний, манипулирующих общественным мнением.
Честно говоря, во многом я с ним согласен.
Маркетинговые методы продвижения сильнодействующих лекарств просто отвратительны. Не сосчитать, сколько знакомых мне врачей выписывают рецепты ручками, подаренными производителями «Золофт» или пьют из кружек с эмблемой «Бупропион». Но я не думаю, что это повод обесценивать всю ту пользу, что люди получают от лекарств. Хотя мои проблемы антидепрессанты не решили, другим людям они помогают. И даже если полагать, что тут имеет место быть эффект плацебо, я все равно буду считать, что их существование оправдано, раз они облегчают жизнь людям.
Так что я не согласен, что нужно воспринимать эксперименты с психиатрическими препаратами (проводимые под присмотром врача, разумеется) чем-то плохим или вредным.
Как бы то ни было, я ухожу с работы пораньше, чтобы успеть вовремя добраться до улицы Уилшир. С утра облака висели низко и клубился туман, но сейчас облака развеялись и к тому моменту, как я покидаю салон, на улице тепло и ясно.
Потом мне нужно будет опять забрать Люси из школы. Спенсер с Мишель наконец решили рассказать ей правду про болезнь Спенсера, поэтому я отвезу ее в больницу, где они встретятся. Спенсер все еще валяется в постели, но он больше не облеплен всеми этими пугающими трубками и тд. Люси, кажется, сама начинала догадываться, что что-то не так, поэтому я рад, что они скажут ей правду.
Я втискиваю машину на узкое парковочное место рядом с высотным офисным зданием. Мне наконец-то хватило денег на новый альбом Secret Chiefs 3, который вышел в свет, пока я торчал в Сан-Франциско, и теперь я гоняю на повторе песни оттуда. Когда я заглушаю двигатель, музыка резко обрывается, и мне становится трудно дышать из-за жары.
Поднимаюсь на третий этаж в зеркальном лифте. Разглядываю пол, отделанный под мрамор, лишь бы не видеть свое отражение.
Приемная моего доктора, женщины по имени Рейчел Леви, обставлена точно так же, как у других психиатров, с которыми мне доводилось работать. Вплоть до небольшой лампочки, которую нужно включить, чтобы позвать врача и сообщить о своем прибытии. Я усаживаюсь на один из удобных плетеных стульев и беру в руки журнал «Нью-Йоркер». Я всегда долистываю сразу до раздела с рецензиями на фильмы. Чтение рецензий для меня сродни религии, всегда так было. На самом деле, я настолько увлекаюсь заметкой Энтони Лейна, что не замечаю, как из кабинета выходит невзрачная женщина с кучей макияжа на лице и короткой скучной стрижкой. Ей приходится окликать меня, как минимум, дважды.
Я вскакиваю на ноги и представляюсь, уставившись на ее фиолетовый деловой костюм. Мы обмениваемся неловким рукопожатием. У нее длинные отполированные ногти, а когда она впускает меня в свой кабинет, то я замечаю на стенах несколько простеньких акварелек с изображениями видов пляжей Л. А., очень похожие на те, какие можно купить в ларьках для туристов в районе Венеция. Еще на стенах есть полки с книгами по медицине и несколько дипломов в рамочках.
Я присаживаюсь на край длинной кушетки, а она садится прямо напротив меня, в свое мягкое офисное кресло. Мы оба скрещиваем ноги. Я задаюсь вопросом не зря ли сюда явился.
— Что привело вас ко мне? — спрашивает она.
Я не знаю с чего начать, так что стараюсь просто резко броситься в воду и продраться через свою историю так быстро, насколько это возможно. Знаете, поначалу я немного смущаюсь. Думаю, не слишком ли шокирую эту старомодную леди. Но потом прихожу к выводу, что пришел сюда ради собственной пользы и выкладываю все, как на духу. Я говорю примерно полчаса, а она только головой кивает. Когда я заканчиваю свой рассказ, она еще с минуту сидит тихо, продолжая покачивать головой. Издает несколько задумчивых звуков, а затем идет вытаскивать с полки большой медицинский справочник. По-прежнему не произнеся ни слова, она листает страницы справочника, пока не находит нужную. Затем она передает объемный том мне. Заголовок на странице гласит: «Биполярное расстройство (маниакальная депрессия)».
— Видите список с пунктами?
Пробегаю глазами по странице.
— Ага.
— Скажите, есть ли у вас какие-нибудь из этих признаков.
Я читаю информацию на странице — перечень симптомов того, что врачи называют манией. Среди них: чувство собственного величия, бессонница, чрезмерная вовлеченность в деятельность, сулящую наслаждение, но грозящую неприятными последствиями (наркотики, секс и тому подобное). Мне подходит каждый пункт — каждый, блять, пункт. А на следующей странице приведен перечень симптомов того, что врачи именуют клинической депрессией. В основном, речь там идет про чувство полной безнадежности или потерю интереса к повседневным делам. Также описывается чувство бесполезности и упоминается желание умереть.
— Некоторые из этих ощущений вам знакомы?
— Да, — отвечаю я. — Все.
Она молчит некоторое время.
— Итак, вот что я хотела бы предложить… Если, конечно, вы согласитесь на лечение.
— Соглашусь, — говорю я. — Терять мне нечего.
Она улыбается, но не смеется.
— Судя по тому, как вы описали свое состояние, — произносит он максимально профессиональным тоном, — у вас одна из форм мании, либо биполярное расстройство с быстрой цикличностью. Другими словами, вы проходите цикл от восторга до отчаяния в течение дня так быстро, что сами перестаете понимать, какие чувства испытываете. В подобных случаях могут быть очень эффективны такие средства как литий или Вальпроевая кислота. Также я советую вам начать принимать что-то из числа легких антидепрессантов. Возможно, Прозак подойдет. Я не уверена. Я бы даже посоветовала заодно принимать одно из легких антипсихотических средств, вроде Оланзапина, просто чтобы удостовериться, что перемены в вашем настроении не одержат победу над вашим желанием оставаться «чистым» — если это желание настоящее.
— Настоящее, — произношу я.
Это правда.
— Для начала, — продолжает она, — я выпишу вам рецепты на Вальпроевую кислоту и Прозак. Будем надеяться, что два эти средства сумеют стабилизировать ваше настроение, чтобы вы смогли сосредоточиться на повседневных делах. Больше не будете постоянно на взводе.
Я благодарю ее. Кажется, все идет как надо. «Быть на взводе» — идеальное описание для состояния, в котором я пребываю большую часть времени. Я принимаю у нее из рук исписанные рецептурные бланки с чувством волнения и надежды и прячу их в свой кошелек. Эти обыкновенные кусочки бумаги сулят мне немного нормальности.
Я встаю и снова пожимаю ее руку. Мы договариваемся о встрече на следующей неделе. Она желает мне удачи, и я ухожу прочь с опущенной головой. Снова пользуюсь лифтом и возвращаюсь к своей машине.
Солнце все еще нещадно палит, жар пробирает меня до костей. Мечтаю о дожде.
Когда я добираюсь до подготовительной школы, то вижу, что Люси играет с несколькими своими друзьями. Они возятся в песочнице и мне жаль прерывать их игру. Я оставил рецепты в ближайшей аптеке, но лекарства смогу забрать только завтра. Спешить некуда. Наблюдаю за тем, как Люси развлекается с друзьями. Когда мне было столько, сколько ей сейчас, родители еще не развелись. У меня не осталось почти никаких воспоминаний о том периоде. Единственное, что приходит на ум: я возвращаюсь из школы вместе с няней и нахожу пушистую гусеницу.
Я знал, что за нашим домом в Беверли-Хиллз есть сад и мечтал отнести гусеницу туда, чтобы дать ей возможность полакомиться всеми нашими классными растениями и прочими вещами. Помню, как думал об этом на обратном пути. Но помимо этого, у меня не сохранилось воспоминаний о той части своей жизни.
Возможно, то, что происходит в жизни Люси прямо сейчас, со временем станет для нее лишь смутными воспоминаниями. Тем не менее, детей можно сравнить с пустыми сосудами, которые вбирают в себя все что угодно и сильно подвержены влиянию со стороны окружения.
То есть, так говорили мне психологи, и я склонен с ними согласиться. События, о которых я ничего не помню, влияют на мои нынешнем решения. Теперь-то я это понимаю. Так что, даже если у Люси и не останется воспоминаний о сегодняшнем дне, все равно она сейчас впитывает информацию, словно маленькая губка. И, шаг за шагом, вырабатывает реакции на те или иные жизненные ситуации. Если ей будет страшно, то она вырастет зашуганной. А если будет чувствовать себя в безопасности, знать, что она любима, то постепенно научится доверять себе, станет уверенной и спокойной.
Я ужасно хочу помочь ей вырасти сильной, любящей себя. Додать ей того, чего никогда не было в моей жизни.
Поскольку Мишель решила, что Люси наконец может навестить Спенсера в больнице, я везу ее в Беверли-Хиллз. Пока мы едем, я пою «Абийойо», подражая голосу Пита Сигера, пересказываю ей эту историю. У нас была кассета с ней, мы с Джаспером ее часто слушали. Абийойо — это великан, который напал на деревню, а остановить его могут только мальчик-музыкант и его отец-волшебник. Я отлично запоминаю подобную информацию, так что пересказываю историю со всеми подробностями и теми же интонациями, что у Сигера. Люси, кажется, увлекается сюжетом и время в пути проходит незаметно. Она смеется, я смеюсь и мы в два голоса распеваем: «Абийойо, Абийойо, йойо йо, йойо йо».
Когда я отдаю десять баксов за парковку у медицинского центра, на часах чуть больше семи. Солнце все еще высоко в небе. На Люси разноцветная юбка, черная безрукавка, носки с пестрым узором и белые кроссовки, которые горят красным цветом во время ходьбы. Мы держимся за руки, пока идем по асфальту к главному входу. Она скачет, смеется и танцует. Я спрашиваю, не страшно ли ей, и она говорит, что нисколько.
Я приезжал сюда уже столько раз, что мне даже не приходится отмечаться на входе. Мы садимся в лифт и едем на третий этаж, где лежит Спенсер. Люминесцентные лампочки потрескивают словно насекомые. Все вокруг насквозь пропахло химикатами и дезинфицирующим средством.
Мы с Люси выходим навстречу стерильному воздуху и минуем пост медсестер, где все суетятся, кажутся сильно занятыми и переутомленными.
Идем вдоль коридора, ступая по узорчатому ковру. Дверь в палату Спенсера закрыта и я тихо стучусь в нее. Мы ждем. Когда Мишель открывает дверь, я замечаю, что выглядит она куда лучше — кажется бодрой и отдохнувшей, никакого сравнения с тем, что было в начале этой истории.
Видимо, Спенсеру действительно полегчало. На его лицо вернулись краски и он опять выглядит нормально. Кажется, даже в весе немного прибавил. Он небритый и исхудавший, но взгляд больше не затуманненный, из него пропал мертвенный глянец.
Люси кидается обнимать отца.
— Папочка!
Она запрыгивает в постель и прижимается к нему так близко, насколько это только возможно.
— О, моя взрослая девочка, — приветствует ее Спенсер, — я скучал по тебе, Непоседа.
— Папочка, ты болеешь?
— Да, сильно разболелся.
Они обнимают друг друга, а мы с Мишель обмениваемся взглядами. Глаза у нас обоих покраснели, начинают течь слезы. Помимо всего прочего, думаю, мы оба испытываем облегчение из-за того, что больше не придется обманывать Люси. Наблюдать за ней и ее отцом… видеть как сильно они любят друг друга… как сильно нуждаются друг в друге… От этого у меня перехватывает дыхание.
Когда Мишель кладет мне руку на плечо, я не в силах сдержать рыдания.
Спенсер почти выздоровел. Его выпишут из больницы завтра или послезавтра. Думаю, я даже не осознавал, как сильно на меня давила вся эта ситуация. Ощущение такое, словно сила гравитации только что в десять раз ослабла. Все мои подавляемые эмоции рвутся наружу, словно океанские волны, налетающие на причал. Бьются об него снова и снова, пытаясь сокрушить преграду своими ритмичными движениями, но в конце концов отступают прочь.
Я плачу, не знаю, что еще мне остается. Мишель тоже плачет, а потом плакать начинает и Спенсер, и вот так мы стоим, сгрудившись около больничной койки, до тех пор, пока Люси не спрашивает:
— Почему вы все такие грустные?
Я отвечаю ей:
— Милая, нам не грустно, мы счастливы.
— Тогда почему ты плачешь?
— От счастья люди тоже плачут.
Немного погодя, я покупаю всем нам пиццу на Третьей улице. Мы едим ее прямо в палате, и смотрим церемонию открытия Летних Олимпийских Игр по телевизору, висящему на потолке. Подшучиваем над костюмами и всем остальным. Люси кажется заинтересованной. Когда начинается часть с выступлением Бьорк, Люси задает мне массу вопросов про певицу, про Исландию, и тд.
Мы сидим здесь все вместе, совсем как настоящая семья, пережившая тяжелое испытание. Мы похожи на солдат, вернувшихся с войны. Готовы смеяться над чем угодно.
Мишель решает поехать домой с Люси и переночевать там вместе с ней. Так что, по крайней мере, сегодня, мне не нужно выступать в роли няни. Спенсер хочет, чтобы я подольше посидел с ним.
Ночью у него по-прежнему случаются приступы боли и ему все еще колют морфий — но в куда меньших дозах.
Когда в палате появляется толстая белая медсестра, чтобы сделать ему укол, Мишель с Люси уезжают на ночь.
У меня все волосы на теле дыбом встают при виде того, как игла протыкает кожу, как она погружается внутрь и в руку выталкивается смесь из крови и наркотика.
Меня тошнит.
Иногда я все еще испытываю желание уколоться. Просто почувствовать, как игла входит в вену. Порой я жажду этого так же сильно, как наркотиков.
Я вижу, что у Спенсера на секунду закатываются глаза, после чего он благодарит медсестру. Он приходит в себя только спустя пару минут.
— Прости, Ник, — говорит он. — Я понимаю, что тебе трудно на это смотреть.
— Да, — признаю я, потупив взгляд. — Это правда. Но я, честно говоря, радуюсь тому, что мне не нужно принимать это лживое дерьмо, затуманивающее рассудок.
— Я бы все отдал, чтобы тоже в этом не нуждаться. И за то, чтобы не пришлось заново слезать с колес.
— Трудно будет слезть?
— Видишь ли, — он улыбается, — скажем так, я наизусть заучил, когда приходит время следующего укола, и жду этого момента. Иногда из-за боли, но иногда просто потому, что моя зависимость снова вошла во вкус, а я пропустил момент, когда это случилось. Ты, может быть, думаешь, что точно этот момент не пропустишь, но где-то внутри тебя все еще сидит наркоман. Он жив, он ждет подходящего момента, чтобы снова завлечь тебя в свои сети. Он никогда полностью не исчезнет и он воспользуется любой возможностью, чтобы вернуть тебя туда, где он хочет тебя видеть.
— Да, — произношу я, глядя в сторону. — Я знаю.
— Мне понадобится твоя помощь, Ник. Мне нужно, чтобы ты прошел через это вместе со мной. Мне не к кому больше обратиться.
— Пожалуйста, Спенсер, не волнуйся. Я буду рядом. Я буду рядом с тобой каждую минуту, если захочешь. Спенсер, в первую очередь, я твой друг. То есть, ты мой лучший друг. Я в неоплатном долгу перед тобой. Я люблю тебя. Правда, люблю.
Кладу свою руку на его большую ладонь и стою так подле его постели.
— Что бы тебе не потребовалось, — продолжаю я, — я обязательно помогу.
Спенсер улыбается и переворачивается на бок.
— Утомился?
— Да, через минуту я уже спать буду. Просто хочу, чтобы ты запомнил, Ник: только забота о других людях может доставить человеку истинное удовлетворение. Неважно насколько мы известны и все в таком духе. Единственное, что на самом деле делает жизнь полноценной — наша любовь к другим. Я действительно помогаю себе тем, что помогаю тебе. Выражаю любовь к человечеству и подтверждаю наличие незримых связей между людьми. И результат говорит сам за себя. Вот скажи, как ты себя чувствовал на прошлой неделе?
Я снова возвращаюсь к соседней койке и сажусь на нее, скрестив ноги.
— Ну, я перепугался, конечно. Но да, в эти дни у меня не было времени на себя. В смысле, принять душ — это уже стало восприниматься как роскошь. Большую часть времени, я пытался убедить себя, Люси или Мишель, что с тобой все будет в порядке. И, пожалуй, это давало некое ощущение свободы. Было тяжело, но я оставался внутренне спокойным, знал, что должен делать.
— Именно об этом я и говорю, — сонно произносит Спенсер, — в этом вся суть программы «12 шагов». В тех самых эмоциях, что ты сейчас испытываешь. Мы с тобой — два человека, помогающие друг другу справляться с жизненными трудностями. Быть таким человеком для другого — ни с чем не сравнимое удовольствие. В твоем случае урок получился ебанутым, но я думаю, что оно того стоило. И теперь-то ты точно сам убедишься, что чем больше отдаешь другим, тем больше получаешь взамен. Это непреложная истина. А сейчас я хотел бы поспать, если ты не против.
— Увидимся завтра.
Поднявшись на ноги, я выключаю прикроватную лампу.
Комната погружается в темноту и я, спотыкаясь. иду к двери.
Я обдумываю слова Спенсера, пока шагаю к своей машине и на обратном пути домой. Я всегда поражался тому, с каким бескорыстием он взялся помочь мне вернуть волю к жизни. Раньше я никогда не задумывался о том, что занимаясь этим, он и себе услугу оказывал. Будучи наркоманом, меня на самом деле заботило лишь то, как бы снова кайф словить. Рядом со мной были несколько людей (Гэк, Пуля, Лорен), но всерьез я волновался лишь о том, где бы раздобыть наркотики, чтобы не пришлось терпеть ломку или куда завалиться спать, все в таком духе.
А теперь, когда Спенсер мне на это указал, я осознал, что покой в моей душе воцарялся именно в те моменты, когда я сосредотачивался на помощи другим. Был волонтером в школе у Джаспера с Дейзи, работал нянькой, готовил еду для всей семьи, убирался в доме, говорил с друзьями по телефону, просто давая им возможность высказаться, не навязывая свое мнение и не осуждая. В те моменты, когда я перестаю думать о себе, то испытываю ощущение свободы. Выражаясь словами из программы «12 шагов» это: «Свобода от рабства своеволия». Раньше я не до конца понимал значение этой фразы, но сейчас понял.
Я еду назад в свою квартиру по шоссе I-10. В ночной темноте огни Лос-Анджелеса переливаются ядовито-оранжевым светом. Телефон звонит несколько раз. Это мои друзья из программы. У Джоша только что закончилось свидание с какой-то девушкой. Он рассказывает о нем, а я просто слушаю. Кевин звонит, потому что у них с его подружкой, Эмили, возникли проблемы в отношениях. Следом за ним объявляется и сама Эмили, хочет поговорить о Кевине. Я выключаю музыку и сижу в машине с телефоном у уха еще пятнадцать минут после того, как паркуюсь в подземном гараже. Думаю обо всех людях, что меня окружают… о людях, которых я встретил, участвуя в программе… и, ну, испытываю сильную благодарность. Я облегченно выдыхаю, ощущая, что нахожусь именно там, где и должен быть.
Когда я кладу трубку и поднимаюсь в лифте на свой этаж, то мне кажется, что невозможное стало возможным. Мне комфортно и приятно находиться в собственной шкуре. Мне нравится быть собой — по крайней мере, в этот момент времени.
Попав в квартиру, я съедаю немного мороженого «Coffee Heath Bar Crunch». Вставляю DVD-диск в видеомагнитофон. И засыпаю.
@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», шаламэ мое шаламэ, никки сын метамфетамина
Спенсер даже не дал мне закончить мысль, прежде чем разразился длинным монологом на тему мифической пользы антидепрессантов и коррумпированности фармацевтических компаний, манипулирующих общественным мнением.
Я так понимаю, терапии без лекарственных средств у них не бывает? Вообще, способ диагностирования у мадам ещё тот... Что-то не вызывает у меня доверия такой психиатр.
Я всегда долистываю сразу до раздела с рецензиями на фильмы. Чтение рецензий для меня сродни религии, всегда так было.
Наш человек! ))
«СвободафЫВВВВВ от рабства своеволия»
Тут я что-то не понял...
да уж( Мог бы и дать поговорить, я думаю, чем он им навредит на расстоянии.
Я так понимаю, терапии без лекарственных средств у них не бывает?
Бывает, но для Ника психологи, видимо, уже не рассматриваются как вариант. Видимо, его в 18 и перенаправили к психиатрам, да так и оставили.
Учитывая, что до его срыва осталось пятнадцать страниц - да, не очень она помогла xD
Тут я что-то не понял...
Ах старые-добрые глюки при копировании
мне кажется, простой разговор пошел бы на пользу. Он же, наверное, не сказал детям, что Ника нет и больше не будет.
Учитывая, что до его срыва осталось пятнадцать страниц - да, не очень она помогла xD
Да как вообще можно так диагноз ставить? возьмите справочник и найдите у себя похожее. Так что угодно у себя можно обнаружить.
дети по нему как раз скучали, по-моему, и спрашивали как он( В конце концов, они все-таки встретились, это через главу будет.
Да как вообще можно так диагноз ставить? возьмите справочник и найдите у себя похожее. Так что угодно у себя можно обнаружить.
меня удивило только, что так быстро диагностировали. Про биополярку пишут, например:
У меня БАР диагностировал врач-психиатр, беседуя со мной и наблюдая за переменами в моем состоянии в течение нескольких месяцев. В течение диагностики я раз в некоторое время проходила тесты с кучей вопросов, все они простейшие, вроде: "смогли бы вы работать библиотекарем?", "бывает ли у вас ощущение, что за вами скрыто наблюдают?", "разговариваете ли вы вслух с самим собой?".
А тут с одного визита, за полчаса.
ох, чувствую, к этому нужно подготовиться, накапать валерьяночки себе )
А тут с одного визита, за полчаса.
Да даже ничего не зная об этом заболевании, возникает интуитивное ощущение шарлатанства. Это же психиатрия, а не ОРВИ какое-нибудь. и таблеток навыписывала сходу, наркоману, ага. Помнится, всякие таблетки тоже были в его арсенале, которые он у Лорен тырил
И вроде бы уже после этой книги Никки еще лечился от зависимости от таблеток, которые ему добрые психиатры навыписывали.
Ну это вообще пипец, полечили называется :/
Да как вообще можно так диагноз ставить? возьмите справочник и найдите у себя похожее. Так что угодно у себя можно обнаружить.
нда, фуфельный какой-то психиатр
тут здоровому человеку дай такой справочник, так он у себя чего только по симптомам не найдёт.
а вот по-настоящему больные кстати и не найдут
по поводу болезни. Ник же не психически больной, он болен наркоманией, а когда происходит отказ от наркотиков лечение какое? симптоматическое. если настроение упало-вот вам афобазол))) и далее по списку. Может потому и не возилась психолог с ним) а пока Ник находится на стадии именно борьбы с желанием уколоцца, ему пока не до нормальной жизни и какого то развития и интересов, он многое делает на автопилоте.
но зачем ему тогда диагностировать биополярку? это же точно психическое заболевание. могла бы просто Прозак дать и сказать часть про перепады настроения.