за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Небольшая 25-тая часть истории Никки. Его знакомство с родителями Зельды. С тем родителем, что остался, мда.
Песня, что упоминается в главе:
считаю без нее картина не полная.
День триста девятыйДень триста девятый
Я по-прежнему катаюсь на велосипеде вместе с группой, участники которой встречаются на перекрестке 26-той улицы и бульвара San Vicente в 6:30, но теперь выезжаю к ним от дома Зельды в Голливуде. Вот уже месяц, как я провожу каждую ночь у нее в квартире, и Новый год мы тоже встречали вместе. Переезд произошел быстро. Мы ничего не планировали заранее, и он случился спонтанно, как-то сам собой, понимаете? Сложившаяся ситуация, по всей видимости, беспокоит всех моих знакомых. Каждый из друзей счел своим долгом ясно дать мне понять, что по их мнению, я веду себя глупо. Они твердят, что Зельда нестабильна и представляет угрозу для моей «трезвой» жизни.
К тому же, все заметили, как сильно я ею одержим. Не хочу и на минуту с ней расставаться. Мечтаю, чтобы мы стали единым целым.
Отец с мамой единодушны в своих опасениях. Спенсер только головой качает, каждый раз, как я разговариваю с ним на эту тему.
— Я люблю ее, — говорю я.
— Тебе нравится ее идеализированный образ, — возражает он. — Ее саму ты не любишь.
— Боже, Спенсер, ты меня не слышишь. Не представляю, как мне тебя переубедить.
— Видимо, никак, — произносит он. — Развлекайся.
Я вешаю трубку.
Я еду домой (в смысле, домой к Зельде) с работы. На автостраде I-10 все двигаются бампер к бамперу, неповоротливый динозавр, состоящий из машин, раскинулся вплоть до Пасадены. Хотя поди разгляди Пасадену в этом чертовом смоге. Я слушаю концертный альбом Talking Heads. Раздумываю, не позвонить ли папе, но он ведь отнесется к моим словам точно так же как Спенсер: скептично и снисходительно. С мамой та же история.
А я нервничаю.
Зельда позвала меня на ужин с ее отцом и мачехой. Ее настоящая мама умерла десять лет назад. Она проходила лечение от героиновой зависимости и повесилась на собачьем поводке. Кроме отца у Зельды никого нет.
Он редко виделся с ней, когда она была маленькой, но теперь осел на одном месте, и они сблизились. Я буду представлен ему как ее новый парень. Она сказала, что отец ненавидел Майка, но я-то ему точно понравлюсь.
Когда я добираюсь до дома, Зельда валяется на кровати, смотрит «Будучи там» по телевизору. Я устраиваюсь рядом с ней. Питера Селлерса на экране запихивает в лифт какой-то слуга из здешнего огромного особняка.
— Это такая крохотная комната, да? — интересуется Питер.
Мы с Зельдой смеемся. Обсуждаем повседневные дела. Занимаемся любовью. Она выкуривает сигарету, и мы вместе идем в душ. В душевой кабинке она сама моет меня. Обтирает меня губкой. Моет мои волосы и распутывает пряди.
После душа она намазывает мое лицо кремом и причесывает меня. Спрашивает, хочу ли я одолжить какую-нибудь одежду. Я соглашаюсь, и она начинает вытаскивать из шкафа разные брюки и рубашки, чтобы я мог их примерить.
— Это реально «Прада»? — спрашиваю я, натягивая черные расклешенные брюки.
— Ага, — смеется она, — так что поаккуратнее.
Когда я надеваю всю эту дорогую одежду, то чувствую себя весьма модным и стильным.
— Откуда у тебя эти вещи? — интересуюсь я.
— О, понимаешь, когда я еще была замужем, то могла просто пойти в «Barney's» или любой другой бутик, и продавцы там на время закрывали магазин, чтобы все свое время уделить мне. Они приносили мне бокал вина, и я могла покупать все, что пожелаю. У меня полно одежды. Весь гараж забит тряпками. Надо нам съездить туда, сможешь взять себе все, что захочешь. Там валяется куча одежды с его гастролей.
— Было бы круто, — соглашаюсь я.
Глядя в зеркало, я нервно сглатываю. С трудом могу узнать себя в таком образе.
— Так, — говорит она, подойдя и поцеловав меня, — я немного волнуюсь из-за твоего возраста, малыш. Не знаю, что все могут подумать. Запомни, ты не должен говорить им, что работаешь на ресепшене. Можешь называть себя писателем. Это же не ложь.
— Нет, конечно. Назовусь писателем, без проблем.
Я снова смотрю в зеркало.
— Отлично, идем.
Мы едем на ужин в новеньком «Volkswagen Jetta», подаренном Зельде ее отцом, объезжаем голливудские холмы, направляясь к Студио Сити. Я не так уж много времени проводил в Долине, поэтому не представляю, где мы находимся. Зельда врубает на полную громкость альбом Кэта Стивенса. Я знаю только его песню из «Гарольд и Мод».
Зельда курит одну сигарету за другой. Она едет быстро, срезая углы, не заботясь о безопасности. Под толстым слоем ее макияжа я могу разглядеть измученное лицо человека, на котором прошлое оставило свой след. Из-за героина люди выглядят так, словно их заморозили в формальдегиде. В случае с Зельдой это не сильно заметно, но иногда, при правильном освещении, я вижу это особенно четко. А на ее руках все еще различимы многочисленные следы от игл. Но мне все равно. Я считаю ее самим красивым человеком на Земле.
Я наклоняюсь к ней и целую в щеку.
— Малыш, — произносит она.
Встреча с ее отцом и мачехой пройдет в каком-то шикарном итальянском ресторане на бульваре Вентура. Мы не пользуемся услугами парковщика, поскольку на это у нас просто нет денег.
В самом ресторане свет очень тусклый. Зельда машет рукой своему отцу, огромному мужчине с седыми волосами и тату Морской Пехоты на предплечье. Он пожимает мне руку, хватка у него стальная. Мачеха Зельды — милая женщина, слегка полноватая, с осветленными, совершенно «убитыми» волосами. За одним столом с ними сидит еще одна пара, люди хорошо одеты и кажутся преуспевающими. Зельда, похоже, с ними знакома, они все болтают друг с другом, а я сижу тихо. До тех пор, пока ее отец не устраивает мне допрос. Он расспрашивает обо всем, буквально обо всем. Чем я занимаюсь, где живу и тд. Он не рассержен, но выпаливает свои вопросы рявкающим тоном, словно дрилл-сержант. В конце концов, мне, кажется, удается завоевать его доверие. Может быть, это потому что разговор зашел о моей семье, о том, как мой отец брал интервью у Джона и Йоко для Плейбоя. Как бы то ни было, он поворачивается к Зельде и говорит:
— Этот мне нравится.
После чего успокаивается, и мы разговариваем нормально. Зельда и ее отец, смеясь, рассказывают историю о том, как она позвонила ему среди ночи, чтобы он приехал и увез ее в Л. А. Он жил на севере Л. А., а восьмилетняя Зельда тогда уехала на неделю в гости к своей маме-наркоманке и одному из ее бойфрендов. Мама Зельды напилась в хлам и захотела сделать ей такой макияж, словно ее избили: нарисовать синяк под глазом и все такое. Зельда перепугалась и втайне от нее связалась с отцом, поскольку ее мама становилась все более и более агрессивной.
— И ты приехал и спас меня, папа, — говорит Зельда.
— Да, но я бы хотел суметь сделать больше.
— Знаю.
Они обмениваются взглядами, а я думаю, что этот человек может быть очень милым.
Зельда всегда предельно четко выражает свои желания, когда заказывает еду и просит, чтобы блюда готовили строго определенным образом. А сегодня ей приносят Феттуччине Альфредо без горошка. Мы все смеемся и в конце концов съедаем ее порцию.
Потом она заказывает несколько разных десертов. Она мила и полна энтузиазма. Она выглядит так круто и все вокруг ее, похоже, сильно ее уважают. Когда я поднимаюсь на ноги, собираясь уходить, мы все пожимаем друг другу руки. Отец Зельды дает ей пару сотен баксов и говорит, что гордится ею. Он прощается со мной и у меня возникает чувство, словно я прошел некое посвящение.
— Ты им понравился, — говорит Зельда, закуривая сигарету, когда мы выезжаем на Голливудскую автостраду.
Машины и дома тут выстроились в линию, их огни похожи на красочные, мигающие рождественские гирлянды, и этот цветистый узор тянется через всю долину.
— Да, они, кажется, классные.
Она смеется.
— Время от времени. Но мой отец порой кошмарно себя ведет, бывает жестоким, так что не слишком им очаровывайся.
— Нет, конечно же, не буду. Прости.
Я чувствую, что обязан защищать Зельду. Я хочу, чтобы она забыла обо всех тех ужасах, что случались в ее жизни.
— Черт, Зел.
— Забей, — говорит она, прибавляя скорости. — У нас обоих дерьмо в жизни случалось, верно?
Я смеюсь.
— Одинаково Раненные, — цитирую я.
— Что?
— Это название песни.
Она говорит, что любит меня. Я отвечаю, что видел саму ее суть, держал ее душу в своих руках и никогда об этом не забуду. Обещаю, что буду с ней до тех пор, пока она позволит мне оставаться рядом. Признаюсь ей в любви.
— Я никогда тебя не покину, — клянусь я.
Она улыбается.
— Посмотрим.
Вернувшись домой, мы занимаемся любовью. Я чувствую, что мы едины. Чувствую, что понимаю ее и могу ей помочь. Я могу стать ее спасителем. Может, это слишком громкое заявление, но я уверен, что это правда. Зельде пришлось пережить столько страданий, испытать столько боли. Я хочу ее спасти. Думаю, я хочу на ней жениться. Хочу всю свою жизнь посвятить ей одной, это будет идеально. Если случайностей в жизни не бывает, как утверждает Спенсер, значит, и наши отношения не просто так начались.
Я применяю знания из учений Спенсера для того, чтобы подтвердить собственные ощущения, убедиться в их правдивости. Если уж считать, что всевидящий и всезнающий Бог существует, значит он все это и организовал. Иначе почему я снова сошелся с Зельдой? Таков мой ход рассуждений.
Песня, что упоминается в главе:
считаю без нее картина не полная.
Tweak: Growing Up on Methamphetamines
День триста девятыйДень триста девятый
Я по-прежнему катаюсь на велосипеде вместе с группой, участники которой встречаются на перекрестке 26-той улицы и бульвара San Vicente в 6:30, но теперь выезжаю к ним от дома Зельды в Голливуде. Вот уже месяц, как я провожу каждую ночь у нее в квартире, и Новый год мы тоже встречали вместе. Переезд произошел быстро. Мы ничего не планировали заранее, и он случился спонтанно, как-то сам собой, понимаете? Сложившаяся ситуация, по всей видимости, беспокоит всех моих знакомых. Каждый из друзей счел своим долгом ясно дать мне понять, что по их мнению, я веду себя глупо. Они твердят, что Зельда нестабильна и представляет угрозу для моей «трезвой» жизни.
К тому же, все заметили, как сильно я ею одержим. Не хочу и на минуту с ней расставаться. Мечтаю, чтобы мы стали единым целым.
Отец с мамой единодушны в своих опасениях. Спенсер только головой качает, каждый раз, как я разговариваю с ним на эту тему.
— Я люблю ее, — говорю я.
— Тебе нравится ее идеализированный образ, — возражает он. — Ее саму ты не любишь.
— Боже, Спенсер, ты меня не слышишь. Не представляю, как мне тебя переубедить.
— Видимо, никак, — произносит он. — Развлекайся.
Я вешаю трубку.
Я еду домой (в смысле, домой к Зельде) с работы. На автостраде I-10 все двигаются бампер к бамперу, неповоротливый динозавр, состоящий из машин, раскинулся вплоть до Пасадены. Хотя поди разгляди Пасадену в этом чертовом смоге. Я слушаю концертный альбом Talking Heads. Раздумываю, не позвонить ли папе, но он ведь отнесется к моим словам точно так же как Спенсер: скептично и снисходительно. С мамой та же история.
А я нервничаю.
Зельда позвала меня на ужин с ее отцом и мачехой. Ее настоящая мама умерла десять лет назад. Она проходила лечение от героиновой зависимости и повесилась на собачьем поводке. Кроме отца у Зельды никого нет.
Он редко виделся с ней, когда она была маленькой, но теперь осел на одном месте, и они сблизились. Я буду представлен ему как ее новый парень. Она сказала, что отец ненавидел Майка, но я-то ему точно понравлюсь.
Когда я добираюсь до дома, Зельда валяется на кровати, смотрит «Будучи там» по телевизору. Я устраиваюсь рядом с ней. Питера Селлерса на экране запихивает в лифт какой-то слуга из здешнего огромного особняка.
— Это такая крохотная комната, да? — интересуется Питер.
Мы с Зельдой смеемся. Обсуждаем повседневные дела. Занимаемся любовью. Она выкуривает сигарету, и мы вместе идем в душ. В душевой кабинке она сама моет меня. Обтирает меня губкой. Моет мои волосы и распутывает пряди.
После душа она намазывает мое лицо кремом и причесывает меня. Спрашивает, хочу ли я одолжить какую-нибудь одежду. Я соглашаюсь, и она начинает вытаскивать из шкафа разные брюки и рубашки, чтобы я мог их примерить.
— Это реально «Прада»? — спрашиваю я, натягивая черные расклешенные брюки.
— Ага, — смеется она, — так что поаккуратнее.
Когда я надеваю всю эту дорогую одежду, то чувствую себя весьма модным и стильным.
— Откуда у тебя эти вещи? — интересуюсь я.
— О, понимаешь, когда я еще была замужем, то могла просто пойти в «Barney's» или любой другой бутик, и продавцы там на время закрывали магазин, чтобы все свое время уделить мне. Они приносили мне бокал вина, и я могла покупать все, что пожелаю. У меня полно одежды. Весь гараж забит тряпками. Надо нам съездить туда, сможешь взять себе все, что захочешь. Там валяется куча одежды с его гастролей.
— Было бы круто, — соглашаюсь я.
Глядя в зеркало, я нервно сглатываю. С трудом могу узнать себя в таком образе.
— Так, — говорит она, подойдя и поцеловав меня, — я немного волнуюсь из-за твоего возраста, малыш. Не знаю, что все могут подумать. Запомни, ты не должен говорить им, что работаешь на ресепшене. Можешь называть себя писателем. Это же не ложь.
— Нет, конечно. Назовусь писателем, без проблем.
Я снова смотрю в зеркало.
— Отлично, идем.
Мы едем на ужин в новеньком «Volkswagen Jetta», подаренном Зельде ее отцом, объезжаем голливудские холмы, направляясь к Студио Сити. Я не так уж много времени проводил в Долине, поэтому не представляю, где мы находимся. Зельда врубает на полную громкость альбом Кэта Стивенса. Я знаю только его песню из «Гарольд и Мод».
Зельда курит одну сигарету за другой. Она едет быстро, срезая углы, не заботясь о безопасности. Под толстым слоем ее макияжа я могу разглядеть измученное лицо человека, на котором прошлое оставило свой след. Из-за героина люди выглядят так, словно их заморозили в формальдегиде. В случае с Зельдой это не сильно заметно, но иногда, при правильном освещении, я вижу это особенно четко. А на ее руках все еще различимы многочисленные следы от игл. Но мне все равно. Я считаю ее самим красивым человеком на Земле.
Я наклоняюсь к ней и целую в щеку.
— Малыш, — произносит она.
Встреча с ее отцом и мачехой пройдет в каком-то шикарном итальянском ресторане на бульваре Вентура. Мы не пользуемся услугами парковщика, поскольку на это у нас просто нет денег.
В самом ресторане свет очень тусклый. Зельда машет рукой своему отцу, огромному мужчине с седыми волосами и тату Морской Пехоты на предплечье. Он пожимает мне руку, хватка у него стальная. Мачеха Зельды — милая женщина, слегка полноватая, с осветленными, совершенно «убитыми» волосами. За одним столом с ними сидит еще одна пара, люди хорошо одеты и кажутся преуспевающими. Зельда, похоже, с ними знакома, они все болтают друг с другом, а я сижу тихо. До тех пор, пока ее отец не устраивает мне допрос. Он расспрашивает обо всем, буквально обо всем. Чем я занимаюсь, где живу и тд. Он не рассержен, но выпаливает свои вопросы рявкающим тоном, словно дрилл-сержант. В конце концов, мне, кажется, удается завоевать его доверие. Может быть, это потому что разговор зашел о моей семье, о том, как мой отец брал интервью у Джона и Йоко для Плейбоя. Как бы то ни было, он поворачивается к Зельде и говорит:
— Этот мне нравится.
После чего успокаивается, и мы разговариваем нормально. Зельда и ее отец, смеясь, рассказывают историю о том, как она позвонила ему среди ночи, чтобы он приехал и увез ее в Л. А. Он жил на севере Л. А., а восьмилетняя Зельда тогда уехала на неделю в гости к своей маме-наркоманке и одному из ее бойфрендов. Мама Зельды напилась в хлам и захотела сделать ей такой макияж, словно ее избили: нарисовать синяк под глазом и все такое. Зельда перепугалась и втайне от нее связалась с отцом, поскольку ее мама становилась все более и более агрессивной.
— И ты приехал и спас меня, папа, — говорит Зельда.
— Да, но я бы хотел суметь сделать больше.
— Знаю.
Они обмениваются взглядами, а я думаю, что этот человек может быть очень милым.
Зельда всегда предельно четко выражает свои желания, когда заказывает еду и просит, чтобы блюда готовили строго определенным образом. А сегодня ей приносят Феттуччине Альфредо без горошка. Мы все смеемся и в конце концов съедаем ее порцию.
Потом она заказывает несколько разных десертов. Она мила и полна энтузиазма. Она выглядит так круто и все вокруг ее, похоже, сильно ее уважают. Когда я поднимаюсь на ноги, собираясь уходить, мы все пожимаем друг другу руки. Отец Зельды дает ей пару сотен баксов и говорит, что гордится ею. Он прощается со мной и у меня возникает чувство, словно я прошел некое посвящение.
— Ты им понравился, — говорит Зельда, закуривая сигарету, когда мы выезжаем на Голливудскую автостраду.
Машины и дома тут выстроились в линию, их огни похожи на красочные, мигающие рождественские гирлянды, и этот цветистый узор тянется через всю долину.
— Да, они, кажется, классные.
Она смеется.
— Время от времени. Но мой отец порой кошмарно себя ведет, бывает жестоким, так что не слишком им очаровывайся.
— Нет, конечно же, не буду. Прости.
Я чувствую, что обязан защищать Зельду. Я хочу, чтобы она забыла обо всех тех ужасах, что случались в ее жизни.
— Черт, Зел.
— Забей, — говорит она, прибавляя скорости. — У нас обоих дерьмо в жизни случалось, верно?
Я смеюсь.
— Одинаково Раненные, — цитирую я.
— Что?
— Это название песни.
Она говорит, что любит меня. Я отвечаю, что видел саму ее суть, держал ее душу в своих руках и никогда об этом не забуду. Обещаю, что буду с ней до тех пор, пока она позволит мне оставаться рядом. Признаюсь ей в любви.
— Я никогда тебя не покину, — клянусь я.
Она улыбается.
— Посмотрим.
Вернувшись домой, мы занимаемся любовью. Я чувствую, что мы едины. Чувствую, что понимаю ее и могу ей помочь. Я могу стать ее спасителем. Может, это слишком громкое заявление, но я уверен, что это правда. Зельде пришлось пережить столько страданий, испытать столько боли. Я хочу ее спасти. Думаю, я хочу на ней жениться. Хочу всю свою жизнь посвятить ей одной, это будет идеально. Если случайностей в жизни не бывает, как утверждает Спенсер, значит, и наши отношения не просто так начались.
Я применяю знания из учений Спенсера для того, чтобы подтвердить собственные ощущения, убедиться в их правдивости. Если уж считать, что всевидящий и всезнающий Бог существует, значит он все это и организовал. Иначе почему я снова сошелся с Зельдой? Таков мой ход рассуждений.
@темы: Музыка странного сна (с), «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина
Но это их упование на бога меня уже реально бесит :/ от него один только вред
Никки бы точно так же и дьяволом прикрывался, по-моему) Сперва хотел, чтобы Боженька как-то сам его спас от зависимости, теперь с помощью самообмана убеждается, что Боженька одобряет их с Зельдой отношения. Спенсер явно не это имел в виду