за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Глава третья, где Ник от критики центра в целом, переходит на критику в адрес своей наставницы. И если он не привирает, то я согласен, что сволочь она еще та.
Глава третьяГлава третья
Моя наставница, Мелани, хрен знает по какой причине назначила встречу на семь тридцать утра.
Должен сказать, я более чем уверен, что влип в неприятности. В смысле, обычно именно поэтому меня и вызывают наставники, чтобы поговорить с глазу на глаз.
Полагаю, Мелани считает, что я не отношусь к этому месту с должным уважением. Она, жирная, словно Зефирный Человек Стея Пафта, восседает в своем охренительно дорогом офисном кресле в личном кабинете, улыбается, и с невозмутимостью истинного социопата придумывает все новые виды наказаний для меня, отлично зная, на какие рычаги надо давить, чтобы получилось выебать меня пожестче.
Был период, когда мне запрещалось разговаривать с женщинами. Это правило распространялось даже на телефонные звонки, я со своей родной мамой и то не мог поговорить. Нельзя было делать заметки в блокноте, играть на той гитаре, что валяется в общей гостиной и читать в своем домике. Наставница уверяла, что все вышеперечисленное отвлекает меня от борьбы с реальными проблемами.
И, само собой, этим дело не ограничилось. Как я уже говорил, некоторое время назад я начал писать книгу для одного из нью-йорских издательств и успел закончить половину до того, как сорвался, обезумел из-за наркоты и полностью утратил контроль над собой.
Будучи в абсолютно невменяемом состоянии, я звонил своему агенту и редактору, выпрашивал у них деньги и нес полную околесицу. Честно говоря, я думал, что проебал свой шанс. В смысле, я поверить не мог, что они согласятся подождать, пока я разгребу все это дерьмо. Но они остаются на связи (с того момента, как я лег в больницу на детоксикацию), они звонят мне и пишут емейлы, оказывают поддержку, говорят, что будут ждать столько, сколько потребуется, пока я лечусь.
Слава Богу, черт возьми.
Только мысли о том, что мне нужно вернуться к написанию книги, закончить ее и опубликовать, сейчас и удерживают меня на плаву. То есть, я же с семи лет мечтал, что однажды мою книгу издадут. Тот факт, что мне удалось приблизиться к воплощению мечты, кажется настоящим чудом.
Но Мелани уверена, что я не смогу поправиться, если буду думать о написании книги. Она говорит, что из-за нее я воспринимаю себя скорее книжным персонажем, а не реальным человеком. Говорит, что я и книгу-то хочу написать только ради того, чтобы произвести впечатление на других людей. А еще утверждает, что я просто прикрываюсь книгой, не желая сталкиваться с тем, что «происходит на самом деле».
Господи.
Ее слова чуть не довели меня до слез.
— Ник, — произнесла она, широко (фальшиво) улыбнувшись, — твоя книга — просто фантазия. Ты же знаешь, что на свете полно людей, воображающих себя писателями?
Мои плечи поднялись и снова поникли. Я закатил глаза.
— Нет, не знаю, — ответил я. — И готов поклясться, что вы сами не разбираетесь в том, о чем сейчас рассуждаете.
Все ее поросячье лицо сморщилось, мясистые круглые щеки покраснели, зрачки в глазах цвета грязи заметались туда-сюда.
— Н-нет, не разбираюсь. Но с уверенностью могу сказать, что настоящих писателей на свете мало. Тот факт, что ты по-прежнему цепляешься за свою мечту о славе, только лишний раз доказывает мне до чего ты самовлюбленный. Ты все еще мнишь себя особенным. Думаешь, что лучше всех остальных. Считаешь, что слишком хорош для этого центра, для «двенадцати шагов», слишком хорош для Бога. Что же, я уже долго работаю здесь и за это время успела повстречать массу самых разных людей. Могу прямо сейчас сказать тебе, Ник, ты — посредственность. Так что, тебе пора перестать думать о том, чем ты займешься, когда (или если) уедешь отсюда и сосредоточиться на процессе лечения. Нужно относиться ко всему, чем мы здесь занимаемся, очень, очень серьезно. В противном случае, у тебя вообще не будет никакого будущего, о котором можно было бы размышлять.
Она замолчала и сделала несколько глубоких вдохов, как будто совсем выбилась из сил или типа того.
Я скрестил ноги, потом поставил обе на пол и вновь скрестил.
Мой голос дрожал. Пришлось стиснуть зубы.
— Нет, все верно, я понимаю, что вы имеете в виду… И, эм, да, я согласен, что являюсь посредственностью. Даже хуже, чем посредственность. Я настоящее ходячее недоразумение и вечно во всем лажаю. Но творчество, ну, творчество всегда оставалось тем единственным, что у меня получалось хорошо, понимаете? Это правда мой единственный шанс. Если отказаться от этого, то моя песенка спета, я навечно останусь безработным. Так что, я должен продолжать заниматься писательством. Даже если ничего не получится, я по крайней мере буду знать, что попытался. Ничего другого мне не остается.
Мелани засмеялась. Смеялась прямо мне в лицо.
— «Двенадцать шагов» — вот твой единственный шанс, — сказала она с внезапным жутким ледяным спокойствием. — Не о чем больше говорить и не на что надеяться. Либо ты примешь это как данность и продолжишь жить, либо отвергнешь и погибнешь. Выбор за тобой. А пока что тебе запрещается писать свою книгу или какие-либо другие заметки. Тебе запрещается обсуждать книгу с кем-либо. Ни со мной, ни с другими клиентами, ни с людьми, которым ты звонишь по телефону — ни с кем. Если до меня дойдут слухи, что ты продолжаешь заниматься графоманией, то мы немедленно организуем тебе встречу с Линдой, директором центра, после которой, скорее всего, будем вынуждены перевести тебя в вышестоящее учреждение строгого режима, где за тобой будут следить куда пристальнее, чем тут. Все ясно?
Я не сразу нашелся с ответом.
Ну, а что тут, блять, скажешь?
Она победила. Втоптала меня в грязь.
Такой была наша последняя встреча. Теперь вы понимаете почему я сильно разволновался из-за нового предстоящего визита к ней.
Уверен, что кто-то ей на меня настучал и именно поэтому она вытащила меня из постели в сраную рань.
Видите ли, помимо Мелани здесь есть еще примерно пятьдесят так называемых ассистентов наставников, которые постоянно снуют туда-сюда, словно вши на голове. Мне все еще кажется, что их работа сводится к тому, чтобы шпионить за нами (в частности, за мной) и докладывать начальству о каждом нашем проступке. И, блин, каким-то образом им удается замечать буквально все. По крайней мере, все, что касается меня.
Другие люди могут ходить, держась за ручки, и флиртовать напропалую, но стоит мне только взглянуть на девушку, как Мелани тотчас узнает об этом. Клянусь, это правда. Каждый раз одно и то же.
И ей прекрасно известно, что я ничерта не могу с этим сделать.
Как я уже говорил, у меня совсем нет денег, никто мне не поможет. Если меня выпнут отсюда, то я окажусь на улице. На улицах сраного города Феникс в Аризоне. Будь это Сан-Франциско или ЛА, то у меня оставался бы какой-то шанс выжить. Но здесь? Челы, я даже не в курсе, где здесь ближайший магазин.
Не говоря уже о том, что чем дольше меня тут продержат, тем больше денег родители вбухают в это проклятое место. Восхитительный расклад, серьезно. Я имею в виду, что сейчас мои родители настолько отчаялись, что готовы плясать под дудку Мелани. Она им заменяет Бога, в которого (в этом я уверен) никто из них на самом деле не верил.
Если же я начну возражать, то они решат, что я сопротивляюсь лечению, потому что втайне мечтаю о наркотиках. Если я попытаюсь объяснить, что тут нихуя на самом деле не лечат, персонал центра меня мигом заткнет, все сказанное спишут на «бред наркомана». Можно подумать, что из-за своей зависимости я лишился критического мышления и больше не способен на адекватный анализ ситуации.
Возможно, когда я был под кайфом, то действительно не различал глюки и реальность, но сейчас-то я «чист» и со всей уверенностью заявляю, что к этому центру отлично подходит фраза «а король-то голый». Абсолютно голый.
Зато врать я умею мастерски. Жду-не дождусь, чтобы посмотреть, какое выражение появится на жирном, безмятежном, туповатом лице Мелани, когда я скажу ей, что расстался с девушкой. Всего себя, как выразился Джонатан, отныне готов посвятить тяжелой работе, направленной на мое излечение.
Мы все проебываемся
Глава третьяГлава третья
Моя наставница, Мелани, хрен знает по какой причине назначила встречу на семь тридцать утра.
Должен сказать, я более чем уверен, что влип в неприятности. В смысле, обычно именно поэтому меня и вызывают наставники, чтобы поговорить с глазу на глаз.
Полагаю, Мелани считает, что я не отношусь к этому месту с должным уважением. Она, жирная, словно Зефирный Человек Стея Пафта, восседает в своем охренительно дорогом офисном кресле в личном кабинете, улыбается, и с невозмутимостью истинного социопата придумывает все новые виды наказаний для меня, отлично зная, на какие рычаги надо давить, чтобы получилось выебать меня пожестче.
Был период, когда мне запрещалось разговаривать с женщинами. Это правило распространялось даже на телефонные звонки, я со своей родной мамой и то не мог поговорить. Нельзя было делать заметки в блокноте, играть на той гитаре, что валяется в общей гостиной и читать в своем домике. Наставница уверяла, что все вышеперечисленное отвлекает меня от борьбы с реальными проблемами.
И, само собой, этим дело не ограничилось. Как я уже говорил, некоторое время назад я начал писать книгу для одного из нью-йорских издательств и успел закончить половину до того, как сорвался, обезумел из-за наркоты и полностью утратил контроль над собой.
Будучи в абсолютно невменяемом состоянии, я звонил своему агенту и редактору, выпрашивал у них деньги и нес полную околесицу. Честно говоря, я думал, что проебал свой шанс. В смысле, я поверить не мог, что они согласятся подождать, пока я разгребу все это дерьмо. Но они остаются на связи (с того момента, как я лег в больницу на детоксикацию), они звонят мне и пишут емейлы, оказывают поддержку, говорят, что будут ждать столько, сколько потребуется, пока я лечусь.
Слава Богу, черт возьми.
Только мысли о том, что мне нужно вернуться к написанию книги, закончить ее и опубликовать, сейчас и удерживают меня на плаву. То есть, я же с семи лет мечтал, что однажды мою книгу издадут. Тот факт, что мне удалось приблизиться к воплощению мечты, кажется настоящим чудом.
Но Мелани уверена, что я не смогу поправиться, если буду думать о написании книги. Она говорит, что из-за нее я воспринимаю себя скорее книжным персонажем, а не реальным человеком. Говорит, что я и книгу-то хочу написать только ради того, чтобы произвести впечатление на других людей. А еще утверждает, что я просто прикрываюсь книгой, не желая сталкиваться с тем, что «происходит на самом деле».
Господи.
Ее слова чуть не довели меня до слез.
— Ник, — произнесла она, широко (фальшиво) улыбнувшись, — твоя книга — просто фантазия. Ты же знаешь, что на свете полно людей, воображающих себя писателями?
Мои плечи поднялись и снова поникли. Я закатил глаза.
— Нет, не знаю, — ответил я. — И готов поклясться, что вы сами не разбираетесь в том, о чем сейчас рассуждаете.
Все ее поросячье лицо сморщилось, мясистые круглые щеки покраснели, зрачки в глазах цвета грязи заметались туда-сюда.
— Н-нет, не разбираюсь. Но с уверенностью могу сказать, что настоящих писателей на свете мало. Тот факт, что ты по-прежнему цепляешься за свою мечту о славе, только лишний раз доказывает мне до чего ты самовлюбленный. Ты все еще мнишь себя особенным. Думаешь, что лучше всех остальных. Считаешь, что слишком хорош для этого центра, для «двенадцати шагов», слишком хорош для Бога. Что же, я уже долго работаю здесь и за это время успела повстречать массу самых разных людей. Могу прямо сейчас сказать тебе, Ник, ты — посредственность. Так что, тебе пора перестать думать о том, чем ты займешься, когда (или если) уедешь отсюда и сосредоточиться на процессе лечения. Нужно относиться ко всему, чем мы здесь занимаемся, очень, очень серьезно. В противном случае, у тебя вообще не будет никакого будущего, о котором можно было бы размышлять.
Она замолчала и сделала несколько глубоких вдохов, как будто совсем выбилась из сил или типа того.
Я скрестил ноги, потом поставил обе на пол и вновь скрестил.
Мой голос дрожал. Пришлось стиснуть зубы.
— Нет, все верно, я понимаю, что вы имеете в виду… И, эм, да, я согласен, что являюсь посредственностью. Даже хуже, чем посредственность. Я настоящее ходячее недоразумение и вечно во всем лажаю. Но творчество, ну, творчество всегда оставалось тем единственным, что у меня получалось хорошо, понимаете? Это правда мой единственный шанс. Если отказаться от этого, то моя песенка спета, я навечно останусь безработным. Так что, я должен продолжать заниматься писательством. Даже если ничего не получится, я по крайней мере буду знать, что попытался. Ничего другого мне не остается.
Мелани засмеялась. Смеялась прямо мне в лицо.
— «Двенадцать шагов» — вот твой единственный шанс, — сказала она с внезапным жутким ледяным спокойствием. — Не о чем больше говорить и не на что надеяться. Либо ты примешь это как данность и продолжишь жить, либо отвергнешь и погибнешь. Выбор за тобой. А пока что тебе запрещается писать свою книгу или какие-либо другие заметки. Тебе запрещается обсуждать книгу с кем-либо. Ни со мной, ни с другими клиентами, ни с людьми, которым ты звонишь по телефону — ни с кем. Если до меня дойдут слухи, что ты продолжаешь заниматься графоманией, то мы немедленно организуем тебе встречу с Линдой, директором центра, после которой, скорее всего, будем вынуждены перевести тебя в вышестоящее учреждение строгого режима, где за тобой будут следить куда пристальнее, чем тут. Все ясно?
Я не сразу нашелся с ответом.
Ну, а что тут, блять, скажешь?
Она победила. Втоптала меня в грязь.
Такой была наша последняя встреча. Теперь вы понимаете почему я сильно разволновался из-за нового предстоящего визита к ней.
Уверен, что кто-то ей на меня настучал и именно поэтому она вытащила меня из постели в сраную рань.
Видите ли, помимо Мелани здесь есть еще примерно пятьдесят так называемых ассистентов наставников, которые постоянно снуют туда-сюда, словно вши на голове. Мне все еще кажется, что их работа сводится к тому, чтобы шпионить за нами (в частности, за мной) и докладывать начальству о каждом нашем проступке. И, блин, каким-то образом им удается замечать буквально все. По крайней мере, все, что касается меня.
Другие люди могут ходить, держась за ручки, и флиртовать напропалую, но стоит мне только взглянуть на девушку, как Мелани тотчас узнает об этом. Клянусь, это правда. Каждый раз одно и то же.
И ей прекрасно известно, что я ничерта не могу с этим сделать.
Как я уже говорил, у меня совсем нет денег, никто мне не поможет. Если меня выпнут отсюда, то я окажусь на улице. На улицах сраного города Феникс в Аризоне. Будь это Сан-Франциско или ЛА, то у меня оставался бы какой-то шанс выжить. Но здесь? Челы, я даже не в курсе, где здесь ближайший магазин.
Не говоря уже о том, что чем дольше меня тут продержат, тем больше денег родители вбухают в это проклятое место. Восхитительный расклад, серьезно. Я имею в виду, что сейчас мои родители настолько отчаялись, что готовы плясать под дудку Мелани. Она им заменяет Бога, в которого (в этом я уверен) никто из них на самом деле не верил.
Если же я начну возражать, то они решат, что я сопротивляюсь лечению, потому что втайне мечтаю о наркотиках. Если я попытаюсь объяснить, что тут нихуя на самом деле не лечат, персонал центра меня мигом заткнет, все сказанное спишут на «бред наркомана». Можно подумать, что из-за своей зависимости я лишился критического мышления и больше не способен на адекватный анализ ситуации.
Возможно, когда я был под кайфом, то действительно не различал глюки и реальность, но сейчас-то я «чист» и со всей уверенностью заявляю, что к этому центру отлично подходит фраза «а король-то голый». Абсолютно голый.
Зато врать я умею мастерски. Жду-не дождусь, чтобы посмотреть, какое выражение появится на жирном, безмятежном, туповатом лице Мелани, когда я скажу ей, что расстался с девушкой. Всего себя, как выразился Джонатан, отныне готов посвятить тяжелой работе, направленной на мое излечение.
@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки
-
-
25.01.2019 в 12:53Вот это точно издевательство! )) будучи закоренелой совой я б там не выжила ))
Говорит, что я и книгу-то хочу написать только ради того, чтобы произвести впечатление на других людей.
В этом, кстати, есть рациональное зерно ) но пожалуй, это единственная рабочая мотивация, которая осталась у Ника.
Может, это тактика такая - закрутить гайки, чтоб он захотел выбраться из наркотиков на зло им?
-
-
25.01.2019 в 14:33Поддерживаю, действительно же сраная рань xD
Может, это тактика такая - закрутить гайки, чтоб он захотел выбраться из наркотиков на зло им?
Наверное, но мне кажется, что это так себе план, лишать человека его единственной мотивации оставаться "трезвым". Еще и говорить, что он посредственность. А если вообще в чернейшую депрессию вгонит
-
-
25.01.2019 в 14:51Рискованно, конечно. Но как уже стало понятно, очень мало профессионалов во всех этих центрах, чаще всего они действуют наобум.
Вот читаю я это всё, в фильмы всматриваюсь - столько дремучести у них там в Америке, оказывается. Наверное, даже не меньше, чем у нас
-
-
25.01.2019 в 15:05-
-
25.01.2019 в 15:12