за жизнью - смерть; за смертью - снова жизнь. за миром - серость; за серостью - снова мир
Глава пятнадцать, где Никки злит мужика из Альбукерке, а потом задумывается, что не стоило, наверное, злить мужика из Альбукерке и срочно старается ему понравиться.
Глава пятнадцатая
Глава пятнадцатая
На собраниях «12 шагов» и в реабилитационных клиниках, люди вечно твердят о том, как глупо и безумно совершать одни и те же поступки снова и снова в надежде на иной результат. Разумеется, они имеют в виду, что будучи наркоманом, ты вновь и вновь возвращаешься к наркотикам, зная насколько ужасными и болезненными будут последствия. Но вот я вылезаю из самолета и топаю на встречу с главой этого треклятого центра, чувствуя, что есть в этом всем что-то очень знакомое. Разница лишь в том, что я иного результата не ожидаю. Я-то точно знаю, что зря сюда приехал. А значит это не я, а все остальные мои знакомые безумны. Полагаю, что я наконец вновь обрел вменяемость. Только это не имеет никакого значения. У меня все равно нет выбора, приходится плясать под чужую дудку.
Так что, я направляюсь к пункту выдачи багажа. Главе центра без труда удается узнать меня по описанию, полученному от Мелани. Я вообще охуеть как сильно выделяюсь на фоне остальных пассажиров. Особенно благодаря этому идиотскому пиджаку с бахромой, принадлежавшему бывшему мужу Зельды и брюкам-клеш, оставшимся от самой Зельды.
— Ты, должно быть, Ник, — говорит он дружелюбным басовитым голосом, таким тоном, словно мы встретились на вечеринке по случаю гребаного воскресного просмотра футбола или что-то типа того. Он пожимает мою руку, всеми силами стараясь продемонстрировать, какой он весь из себя уверенный. Такого уровня уверенности наверняка можно достигнуть, несколько лет просидев в его общежитии для завязавших наркош в пустыне Нью-Мексико.
В его улыбке читается: «Положись на меня, мелкий пидорок. Останешься тут на год, и я сделаю из тебя настоящего мужика, вот увидишь». Серьезно, эти мужицкие программы лечения на самом деле являются культами — во главе которых вечно стоят красноречивые мошенники с самодовольными улыбками аля «я достиг просветления» как у Тома Круза. И этот мудила такой же.
У него крепкое мужицкое рукопожатие.
— Меня зовут Чип Барнс, — гордо говорит он, — рад с тобой познакомиться.
Он невысокий и коренастый, с толстыми усами как у порнозвезд 70-тых. На нем сверкающий костюм и пара ковбойских сапог из змеиной кожи.
Господи.
Я хватаю свою сумку, и мы вместе выходим на парковку. Само собой, он водит монструозных размеров внедорожник. На заднем бампере есть встроенная видеокамера, чтобы не приходилось оглядываться, когда даешь задний ход. Кожаный салон пропах лимонным освежителем воздуха.
Чисто из вредности спрашиваю, могу ли закурить.
Он отвечает, что когда мы доберемся до Галлапа, то там я смогу курить сколько влезет. И разражается смехом, будто сказал что-то забавное. Гребаный Чип Барнс — мужик, который наконец-то меня исправит. Человек, который научит меня всему, что должен знать успешный, влиятельный, уверенный в себе мужчина.
Восседает за рулем своего роскошного внедорожника. Кондиционер включил на полную мощность. Волосы зачесаны назад. На лице это ебаная улыбка. Не затыкается ни на секунду.
— Ник, я тебе сразу могу сказать, что ты попал куда нужно. Анонимные Алкоголики были основаны мужчинами, желавшими работать с мужчинами. — Он заранее смеется над еще не произнесенной шуткой. — и происходило это в те времена, когда слова «настоящий мужчина» действительно что-то значили. Смекаешь к чему я клоню? Не то, что сейчас, когда нас даже за спаривание стыдят.
Он опять смеется, подмигивает, вновь заливается смехом и подмигивает.
— Верно я говорю?
Он снимает руку с руля и похлопывает меня по плечу.
— Да уж… ха-ха, — отвечаю я.
Куда ни глянь, повсюду только безжизненная пустыня — унылые оттенки коричневого, все пожухлое и шелушащееся. Кустарники со спутанными ломкими ветвями. Кактусы, гниющие под слоями пыли и песка — выхлопные газы от автомобиля — и сумрачное небо, по цвету похожее на злокачественную опухоль. А еще, ну, тут есть Чип Барнс, продолжающий рулить. Он рулит и болтает, болтает и рулит. Мы проезжаем мимо одного торгового центра и направляемся к следующему. Еще на нашем пути попадаются небольшие жилищные комплексы — многоквартирные дома стоят так близко друг к другу, что практически соприкасаются стенами. Жизнь в четырех стенах. Огромные клетки с кондиционерами без какого-либо намека на индивидуальность. Сталинская Россия на стероидах. Американская мечта. И вот ради этого я лечился? Это именно то общество, полезным членом которого я пытаюсь стать?
Я продолжаю слушать болтовню Чипа. Я слушаю Чипа и киваю головой. Мне предстоит слушать Чипа целый, мать его, год.
— Исходя из того, что нам о тебе рассказали, — говорит он с все той же самодовольной ухмылкой, — мы с ребятами пришли к выводу, что первые пару месяцев ты у нас на первом этапе побудешь. Это значит, что днем ты будешь ходить на групповые занятия, а вечерами работать вместе с другими парнями. Пока ты на первом этапе, тебе нельзя покидать территорию общежития, разве что в сопровождении одного из старых жильцов — тех, кто уже на четвертом этапе или выше. В этом случае сопровождающие и будут нести за тебя ответственность. Если что-то случится, то вина ляжет на их плечи. Это один из наших способов организации подотчетности. Так вот, на первом этапе тебе запрещается пользоваться телефоном или компьютером, за исключением чрезвычайных ситуаций, о которых нас должны известить. Кроме того, поскольку мы хотим, чтобы ты сосредоточился на процессе лечения, мы не разрешим тебе читать литературу, не связанную с «двенадцатью шагами», и на гитаре своей ты тоже играть не сможешь — мы ее заберем и запрем в офисе. Так что, ты точно успеешь сблизиться с другими парнями — и получше узнаешь самого себя.
Мои глаза сами собой закрываются, когда я вдыхаю через нос, медленно и протяжно.
В животе спазмы, по спине градом катится холодный пот.
Я говорю дрожащим заикающимся голосом. Ничего не могу с собой поделать.
— Хорошо, — говорю я. — Да, ну, наверное, все это круто. Но дело в том, что незадолго до срыва я подписал контракт на издание книги, для меня это было настоящее чудо. В смысле, я колледж не заканчивал, ничего такого, поэтому мне кажется, что это вроде как мой единственный шанс, понимаете? Я почти половину книги написал, до того, как вступил в те отношения и снова начал употреблять. Но, кажется, всем знакомым действительно понравилось то, что я уже успел написать, поэтому теперь, когда я «чист», мне не терпится снова заняться книгой. И я уверен, что сумею дописать ее за месяц или два, что было бы просто офигенно — но мне точно понадобится компьютер. Как вы думаете, можно ли как-нибудь договориться, чтобы мне позволили днем уделять некоторое время писательству — если я пообещаю не лазить в Интернет и тд.?
Видимо, Чип меня слушал, потому что отвечает он тут же, и двух секунд не проходит. Он смеется с таким видом, словно ожидал этого вопроса с первого момента нашего знакомства — вероятно, так и было.
— Нет, Ник, извини, но я не думаю, что тебе сейчас о писательстве думать надо. Тебе настоящая работа нужна, будешь трудиться наравне с другими парнями. Один из наших ребят недавно стал менеджером в местном продуктовом магазине в Альбукерке. И договорился там с начальством, чтобы они нашим новичкам тоже работу давали. Вот что я тебе собираюсь предложить.
Я так крепко сжимаю зубы, что они начинают ныть. Челюсть ходит ходуном.
— Но, — говорю я, все еще заикаясь, — почему я не могу заниматься и тем и другим? Я уже работал в подобных местах. Блин, да я почти шесть месяцев проработал в супермаркете в Л.А. Без проблем. Но не могли бы вы, ребята, разрешить мне и писательством заниматься? Честно говоря, только это меня сейчас на Земле и держит.
Голос срывается, и я молюсь Богу, чтобы не разреветься.
— Если бы у меня не было этой книги, — пробую я опять, — то я бы вряд ли пережил процесс детоксикации. Это мой единственный шанс.
Выражение лица Чипа не меняется. Он беззвучно смеется — усмехается как последний мудак.
— Ник, послушай, что я об этом думаю. Сдается мне, что у тебя с расстановкой приоритетов совсем беда. Написание книги тебе ничем не поможет. Тебе следует сфокусироваться на «12 шагах» и налаживании отношений с другими парнями. Все остальное следует задвинуть подальше. Тебе не нужно писать. Тебе не нужно зависать с девчонками. Все, что тебе действительно необходимо, ты получишь от членов нашего братства. Остальная хрень — пустая трата времени.
— Ну, — говорю я, резко вдыхая через нос, — а мне кажется, что это «12 шагов» и ваша идиотская мужская дружба — действительно пустая трата времени. Не вам указывать, что мне нужно, а что нет. Не думаю, вы имеете право судить о чьей-либо жизни только из-за того, что владеете общежитием в пустыне.
Почему бы не дать отпор? Я в любом случае в полном дерьме.
Но его гребаное выражение лица все равно не меняется.
— Я тебе объясню, что дает мне право судить о твоей жизни. Я уже пятнадцать лет живу без наркотиков и алкоголя. А ты, похоже, и пары дней на воле продержаться не может, чтобы тебя не заперли в очередной лечебнице.
Он насмешливо фыркает.
Черт, я едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему. Я весь дрожу. Хочу плакать и орать.
— Поверьте мне, — говорю я ему, — если бы речь шла только о том, чтобы просто оставаться в завязке, так я бы справился с этой хуйней еще в восемнадцать лет. Любой может оставаться «чистым». Жить так, чтобы возникало желание оставаться «чистым» — вот в чем трудность. Признаться, я лучше обколюсь или умру, чем стану самодовольным «излечившимся», упивающимся собственной властью. Нет, я не заинтересован в такой жизни. Так что да, пихайте меня на первый этап. Мне насрать. Нахуй это.
Я стучу кулаком по своей ноге.
— Я не верю во все это дерьмо.
Впервые, с того момента, как мы сели в машину, он на секунду затыкается. Не улыбается даже. На лбу и на шее у него вздуваются вены, похожие на паразитические отростки. Его загорелое лицо делается почти что фиолетовым. Похоже, я добился своей цели. Правда, теперь уже не уверен, так ли это было необходимо. Его самодовольство, его безмятежность обернулись быстрым, кричащим безумием. Он позволил мне сполна оценить произведенный эффект.
— Если ты пытаешься сказать мне, что не хочешь тут быть, то нет проблем. Мне наплевать. Можешь поджать хвост и сбежать — я и так вижу, что ты трус. Ты у меня далеко не первый такой. Я все это уже сто раз видел. Я сто раз встречался с такими, как ты. Думаешь, что ты особенный? Нет, не особенный. Один Ник Шефф является сюда вслед за другим Ником Шеффом. Обычно дело заканчивается тем, что они топают вниз по улице к автобусной остановке и сваливают отсюда. Потом, через неделю-другую они приползают обратно, зализывают свои раны и умоляют меня дать им еще один шанс — уже совсем не такие наглые и спесивые. А что до тех, кто не возвращается, ну, как правило, мне звонят их родители, чтобы сообщить, что их ребенок мертв или попал в тюрьму. Вот что случается с людьми, которые не готовы посвятить себя лечению. И ты думаешь, что мне будет не насрать, когда позвонят насчет тебя? Вот уж нет. Я буду спать спокойно, зная, что предоставил тебе все необходимое для твоего лечения, а ты от этого отказался. Я тебе вот что скажу: программа «двенадцать шагов» подходит — и моя программа подходит- они подходят всем и каждому. Облажаться тут могут только те люди, которые не следуют моим указаниям. Парни вроде тебя, слишком заносчивые и высокомерные, слишком уж изнеженные и не способные, как следует взяться за дело. Ну что, хочешь, чтобы я тебя высадил на автобусной остановке? Без проблем. Как раз сейчас туда подъедем. Только мне кажется, что никто тебе не подкинет деньжат на билет. И завтра ночью ты будешь своей жопой торговать, просто, чтобы тебя пустили переночевать. Потому что, доложу я тебе, ночью в пустыне чертовски холодно. Но я запросто могу высадить тебя на остановке. Мне без разницы. На самом деле, тебе бы лучше принять решение прямо сейчас, поскольку если ты хочешь жить в моем общежитии, то должен будешь заткнуться и делать все в точности, заруби себе это на носу, в точности, как я скажу. Как я вижу, мы оба уже определенные выводы сделали. Так что, если я услышу, что ты доставляешь кому-то проблемы — говоришь парням, что это какой-то культ или что еще — я тут же захлопну перед тобой дверь, выброшу ключ и ноги твоей больше никогда не будет на моей частной собственности. Понял меня?
Я смотрю на потрескавшуюся панель, отделанную черной кожей — в глазах покалывает — все еще борюсь с подступающими слезами. Я дышу. Делаю еще несколько глубоких вдохов.
Стоит ли мне попробовать? Должен ли понадеяться, что Сью Эллен надо мной сжалится? В конце концов, билет на автобус наверняка стоит дешевле, чем на самолет. Поверить не могу, что я сам до этого не додумался. Но что если я не смогу остаться с ней? Вдруг я отказываюсь от последнего шанса на спасение? Что если мне и правда нужна эта лечебная программа?
— Слушайте, — говорю я, на удивление спокойно, — простите меня. Последние несколько дней были очень нервными, понимаете. На самом деле я действительно хочу поправиться. Но я в полной растерянности. В смысле, я уже столько раз пробовал лечиться по этой методике, но продолжал проебываться. Не знаю. Мне кажется, должен быть какой-то иной путь, потому что все, что я пробовал раньше не подействовало. И меня уже достало слушать, что «двенадцать шагов» — мой единственный шанс. Честно говоря, мне страшно, потому что я подозреваю, что они мне почему-то не подходят. Я боюсь, что безнадежен. И мне очень жаль, что я сорвался на вас. Простите, что я вел себя как мудак.
В данный момент меня не интересует, какое там у него выражение лица, поэтому я сижу, уставившись в окно слегка затуманенным взглядом.
— Эй, все нормально, — произносит он, и голос его звучит уже куда бодрее. — Это моя работа, верно? И я могу тебя заверить, что твое дело — не безнадежный случай. «Двенадцать шагов» — универсальный ответ для каждого — буквально каждого из нас. Могу тебе поклясться. Так что будь я на твоем месте, Ник, то перестал бы волноваться из-за того, что с программой лечения что-то там не так и задался бы вопросом, что именно мешает тебе посвятить ей всего себя. На самом деле, я хочу, чтобы ты завтра, когда будет воскресенье, свободное от групповых занятий, написал мне список причин, мешающих твоей работе над шагами.
Он делает небольшую паузу.
— Помимо этого, я хочу, чтобы ты составил список причин, мешающих установлению глубоких отношений с другими мужчинами, и объяснил как они подпитывают твои страхи, связанные с пребыванием здесь. Как тебе эта идея?
Внезапно я замечаю, что мы, видимо, недавно свернули с шоссе, потому сейчас Чип тормозит у одноэтажного здания, имеющего много общего с ранчо из «Семейки Брейди», сериала 70-тых. Таблички никакой нет, но очевидно, что мы добрались до пункта назначения. Желудок вновь завязывается в узел, но я стараюсь не подавать виду. Даже треклятую улыбку из себя выдавливаю.
— Конечно, — говорю я, — кажется, это будет полезно.
Я наконец отваживаюсь взглянуть на него и вижу, что он прямо сияет, гордясь тем, что сумел так быстро меня переубедить.
— Что же, хорошо. Я тебя тут высажу, но мне нужно, чтобы ты прямо сейчас зашел в офис и отметился там. Я обязательно с тобой первым переговорю в понедельник. И серьезно, Ник, если ты захочешь посумасбродствовать, то скажи кому-нибудь из парней, чтобы он мне позвонил. Автобусная остановка вон там, ниже по дороге, и я не хочу, приехав сюда в понедельник выяснить, что ты решил меня кинуть.
С его стороны очень любезно показать мне дорогу к остановке и лишь потом продолжить говорить.
— Помни о том, что Бог создал эту программу для тебя и для меня и для все остальных зависимых. Тебе нужно только позволить нам о тебе позаботиться и тогда начнешь выздоравливать. Понял?
Я киваю.
— Ага, — говорю я, — спасибо вам.
Он помогает мне вытащить вещи из багажника, и мы пожимаем друг другу руки.
Он бросает мне:
— Удачи!
А потом садится в свою дорогую машину и уезжает.
Я не делаю все в точности как он велел.
Я сижу на бордюре и курю сигарету.
Куда ни глянь — дома унылые и полуразвалившиеся.
Я напеваю себе под нос песню Talking Heads.
Повторяю одни и те же слова снова и снова.
This is not my beautiful life
This is not my beautiful life.
Я закрываю глаза.
Держу их закрытыми.
Но лучше не становится.
Я все еще здесь.
И на другую жизнь рассчитывать не приходится.
Мы все проебываемся
Глава пятнадцатая
Глава пятнадцатая
На собраниях «12 шагов» и в реабилитационных клиниках, люди вечно твердят о том, как глупо и безумно совершать одни и те же поступки снова и снова в надежде на иной результат. Разумеется, они имеют в виду, что будучи наркоманом, ты вновь и вновь возвращаешься к наркотикам, зная насколько ужасными и болезненными будут последствия. Но вот я вылезаю из самолета и топаю на встречу с главой этого треклятого центра, чувствуя, что есть в этом всем что-то очень знакомое. Разница лишь в том, что я иного результата не ожидаю. Я-то точно знаю, что зря сюда приехал. А значит это не я, а все остальные мои знакомые безумны. Полагаю, что я наконец вновь обрел вменяемость. Только это не имеет никакого значения. У меня все равно нет выбора, приходится плясать под чужую дудку.
Так что, я направляюсь к пункту выдачи багажа. Главе центра без труда удается узнать меня по описанию, полученному от Мелани. Я вообще охуеть как сильно выделяюсь на фоне остальных пассажиров. Особенно благодаря этому идиотскому пиджаку с бахромой, принадлежавшему бывшему мужу Зельды и брюкам-клеш, оставшимся от самой Зельды.
— Ты, должно быть, Ник, — говорит он дружелюбным басовитым голосом, таким тоном, словно мы встретились на вечеринке по случаю гребаного воскресного просмотра футбола или что-то типа того. Он пожимает мою руку, всеми силами стараясь продемонстрировать, какой он весь из себя уверенный. Такого уровня уверенности наверняка можно достигнуть, несколько лет просидев в его общежитии для завязавших наркош в пустыне Нью-Мексико.
В его улыбке читается: «Положись на меня, мелкий пидорок. Останешься тут на год, и я сделаю из тебя настоящего мужика, вот увидишь». Серьезно, эти мужицкие программы лечения на самом деле являются культами — во главе которых вечно стоят красноречивые мошенники с самодовольными улыбками аля «я достиг просветления» как у Тома Круза. И этот мудила такой же.
У него крепкое мужицкое рукопожатие.
— Меня зовут Чип Барнс, — гордо говорит он, — рад с тобой познакомиться.
Он невысокий и коренастый, с толстыми усами как у порнозвезд 70-тых. На нем сверкающий костюм и пара ковбойских сапог из змеиной кожи.
Господи.
Я хватаю свою сумку, и мы вместе выходим на парковку. Само собой, он водит монструозных размеров внедорожник. На заднем бампере есть встроенная видеокамера, чтобы не приходилось оглядываться, когда даешь задний ход. Кожаный салон пропах лимонным освежителем воздуха.
Чисто из вредности спрашиваю, могу ли закурить.
Он отвечает, что когда мы доберемся до Галлапа, то там я смогу курить сколько влезет. И разражается смехом, будто сказал что-то забавное. Гребаный Чип Барнс — мужик, который наконец-то меня исправит. Человек, который научит меня всему, что должен знать успешный, влиятельный, уверенный в себе мужчина.
Восседает за рулем своего роскошного внедорожника. Кондиционер включил на полную мощность. Волосы зачесаны назад. На лице это ебаная улыбка. Не затыкается ни на секунду.
— Ник, я тебе сразу могу сказать, что ты попал куда нужно. Анонимные Алкоголики были основаны мужчинами, желавшими работать с мужчинами. — Он заранее смеется над еще не произнесенной шуткой. — и происходило это в те времена, когда слова «настоящий мужчина» действительно что-то значили. Смекаешь к чему я клоню? Не то, что сейчас, когда нас даже за спаривание стыдят.
Он опять смеется, подмигивает, вновь заливается смехом и подмигивает.
— Верно я говорю?
Он снимает руку с руля и похлопывает меня по плечу.
— Да уж… ха-ха, — отвечаю я.
Куда ни глянь, повсюду только безжизненная пустыня — унылые оттенки коричневого, все пожухлое и шелушащееся. Кустарники со спутанными ломкими ветвями. Кактусы, гниющие под слоями пыли и песка — выхлопные газы от автомобиля — и сумрачное небо, по цвету похожее на злокачественную опухоль. А еще, ну, тут есть Чип Барнс, продолжающий рулить. Он рулит и болтает, болтает и рулит. Мы проезжаем мимо одного торгового центра и направляемся к следующему. Еще на нашем пути попадаются небольшие жилищные комплексы — многоквартирные дома стоят так близко друг к другу, что практически соприкасаются стенами. Жизнь в четырех стенах. Огромные клетки с кондиционерами без какого-либо намека на индивидуальность. Сталинская Россия на стероидах. Американская мечта. И вот ради этого я лечился? Это именно то общество, полезным членом которого я пытаюсь стать?
Я продолжаю слушать болтовню Чипа. Я слушаю Чипа и киваю головой. Мне предстоит слушать Чипа целый, мать его, год.
— Исходя из того, что нам о тебе рассказали, — говорит он с все той же самодовольной ухмылкой, — мы с ребятами пришли к выводу, что первые пару месяцев ты у нас на первом этапе побудешь. Это значит, что днем ты будешь ходить на групповые занятия, а вечерами работать вместе с другими парнями. Пока ты на первом этапе, тебе нельзя покидать территорию общежития, разве что в сопровождении одного из старых жильцов — тех, кто уже на четвертом этапе или выше. В этом случае сопровождающие и будут нести за тебя ответственность. Если что-то случится, то вина ляжет на их плечи. Это один из наших способов организации подотчетности. Так вот, на первом этапе тебе запрещается пользоваться телефоном или компьютером, за исключением чрезвычайных ситуаций, о которых нас должны известить. Кроме того, поскольку мы хотим, чтобы ты сосредоточился на процессе лечения, мы не разрешим тебе читать литературу, не связанную с «двенадцатью шагами», и на гитаре своей ты тоже играть не сможешь — мы ее заберем и запрем в офисе. Так что, ты точно успеешь сблизиться с другими парнями — и получше узнаешь самого себя.
Мои глаза сами собой закрываются, когда я вдыхаю через нос, медленно и протяжно.
В животе спазмы, по спине градом катится холодный пот.
Я говорю дрожащим заикающимся голосом. Ничего не могу с собой поделать.
— Хорошо, — говорю я. — Да, ну, наверное, все это круто. Но дело в том, что незадолго до срыва я подписал контракт на издание книги, для меня это было настоящее чудо. В смысле, я колледж не заканчивал, ничего такого, поэтому мне кажется, что это вроде как мой единственный шанс, понимаете? Я почти половину книги написал, до того, как вступил в те отношения и снова начал употреблять. Но, кажется, всем знакомым действительно понравилось то, что я уже успел написать, поэтому теперь, когда я «чист», мне не терпится снова заняться книгой. И я уверен, что сумею дописать ее за месяц или два, что было бы просто офигенно — но мне точно понадобится компьютер. Как вы думаете, можно ли как-нибудь договориться, чтобы мне позволили днем уделять некоторое время писательству — если я пообещаю не лазить в Интернет и тд.?
Видимо, Чип меня слушал, потому что отвечает он тут же, и двух секунд не проходит. Он смеется с таким видом, словно ожидал этого вопроса с первого момента нашего знакомства — вероятно, так и было.
— Нет, Ник, извини, но я не думаю, что тебе сейчас о писательстве думать надо. Тебе настоящая работа нужна, будешь трудиться наравне с другими парнями. Один из наших ребят недавно стал менеджером в местном продуктовом магазине в Альбукерке. И договорился там с начальством, чтобы они нашим новичкам тоже работу давали. Вот что я тебе собираюсь предложить.
Я так крепко сжимаю зубы, что они начинают ныть. Челюсть ходит ходуном.
— Но, — говорю я, все еще заикаясь, — почему я не могу заниматься и тем и другим? Я уже работал в подобных местах. Блин, да я почти шесть месяцев проработал в супермаркете в Л.А. Без проблем. Но не могли бы вы, ребята, разрешить мне и писательством заниматься? Честно говоря, только это меня сейчас на Земле и держит.
Голос срывается, и я молюсь Богу, чтобы не разреветься.
— Если бы у меня не было этой книги, — пробую я опять, — то я бы вряд ли пережил процесс детоксикации. Это мой единственный шанс.
Выражение лица Чипа не меняется. Он беззвучно смеется — усмехается как последний мудак.
— Ник, послушай, что я об этом думаю. Сдается мне, что у тебя с расстановкой приоритетов совсем беда. Написание книги тебе ничем не поможет. Тебе следует сфокусироваться на «12 шагах» и налаживании отношений с другими парнями. Все остальное следует задвинуть подальше. Тебе не нужно писать. Тебе не нужно зависать с девчонками. Все, что тебе действительно необходимо, ты получишь от членов нашего братства. Остальная хрень — пустая трата времени.
— Ну, — говорю я, резко вдыхая через нос, — а мне кажется, что это «12 шагов» и ваша идиотская мужская дружба — действительно пустая трата времени. Не вам указывать, что мне нужно, а что нет. Не думаю, вы имеете право судить о чьей-либо жизни только из-за того, что владеете общежитием в пустыне.
Почему бы не дать отпор? Я в любом случае в полном дерьме.
Но его гребаное выражение лица все равно не меняется.
— Я тебе объясню, что дает мне право судить о твоей жизни. Я уже пятнадцать лет живу без наркотиков и алкоголя. А ты, похоже, и пары дней на воле продержаться не может, чтобы тебя не заперли в очередной лечебнице.
Он насмешливо фыркает.
Черт, я едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему. Я весь дрожу. Хочу плакать и орать.
— Поверьте мне, — говорю я ему, — если бы речь шла только о том, чтобы просто оставаться в завязке, так я бы справился с этой хуйней еще в восемнадцать лет. Любой может оставаться «чистым». Жить так, чтобы возникало желание оставаться «чистым» — вот в чем трудность. Признаться, я лучше обколюсь или умру, чем стану самодовольным «излечившимся», упивающимся собственной властью. Нет, я не заинтересован в такой жизни. Так что да, пихайте меня на первый этап. Мне насрать. Нахуй это.
Я стучу кулаком по своей ноге.
— Я не верю во все это дерьмо.
Впервые, с того момента, как мы сели в машину, он на секунду затыкается. Не улыбается даже. На лбу и на шее у него вздуваются вены, похожие на паразитические отростки. Его загорелое лицо делается почти что фиолетовым. Похоже, я добился своей цели. Правда, теперь уже не уверен, так ли это было необходимо. Его самодовольство, его безмятежность обернулись быстрым, кричащим безумием. Он позволил мне сполна оценить произведенный эффект.
— Если ты пытаешься сказать мне, что не хочешь тут быть, то нет проблем. Мне наплевать. Можешь поджать хвост и сбежать — я и так вижу, что ты трус. Ты у меня далеко не первый такой. Я все это уже сто раз видел. Я сто раз встречался с такими, как ты. Думаешь, что ты особенный? Нет, не особенный. Один Ник Шефф является сюда вслед за другим Ником Шеффом. Обычно дело заканчивается тем, что они топают вниз по улице к автобусной остановке и сваливают отсюда. Потом, через неделю-другую они приползают обратно, зализывают свои раны и умоляют меня дать им еще один шанс — уже совсем не такие наглые и спесивые. А что до тех, кто не возвращается, ну, как правило, мне звонят их родители, чтобы сообщить, что их ребенок мертв или попал в тюрьму. Вот что случается с людьми, которые не готовы посвятить себя лечению. И ты думаешь, что мне будет не насрать, когда позвонят насчет тебя? Вот уж нет. Я буду спать спокойно, зная, что предоставил тебе все необходимое для твоего лечения, а ты от этого отказался. Я тебе вот что скажу: программа «двенадцать шагов» подходит — и моя программа подходит- они подходят всем и каждому. Облажаться тут могут только те люди, которые не следуют моим указаниям. Парни вроде тебя, слишком заносчивые и высокомерные, слишком уж изнеженные и не способные, как следует взяться за дело. Ну что, хочешь, чтобы я тебя высадил на автобусной остановке? Без проблем. Как раз сейчас туда подъедем. Только мне кажется, что никто тебе не подкинет деньжат на билет. И завтра ночью ты будешь своей жопой торговать, просто, чтобы тебя пустили переночевать. Потому что, доложу я тебе, ночью в пустыне чертовски холодно. Но я запросто могу высадить тебя на остановке. Мне без разницы. На самом деле, тебе бы лучше принять решение прямо сейчас, поскольку если ты хочешь жить в моем общежитии, то должен будешь заткнуться и делать все в точности, заруби себе это на носу, в точности, как я скажу. Как я вижу, мы оба уже определенные выводы сделали. Так что, если я услышу, что ты доставляешь кому-то проблемы — говоришь парням, что это какой-то культ или что еще — я тут же захлопну перед тобой дверь, выброшу ключ и ноги твоей больше никогда не будет на моей частной собственности. Понял меня?
Я смотрю на потрескавшуюся панель, отделанную черной кожей — в глазах покалывает — все еще борюсь с подступающими слезами. Я дышу. Делаю еще несколько глубоких вдохов.
Стоит ли мне попробовать? Должен ли понадеяться, что Сью Эллен надо мной сжалится? В конце концов, билет на автобус наверняка стоит дешевле, чем на самолет. Поверить не могу, что я сам до этого не додумался. Но что если я не смогу остаться с ней? Вдруг я отказываюсь от последнего шанса на спасение? Что если мне и правда нужна эта лечебная программа?
— Слушайте, — говорю я, на удивление спокойно, — простите меня. Последние несколько дней были очень нервными, понимаете. На самом деле я действительно хочу поправиться. Но я в полной растерянности. В смысле, я уже столько раз пробовал лечиться по этой методике, но продолжал проебываться. Не знаю. Мне кажется, должен быть какой-то иной путь, потому что все, что я пробовал раньше не подействовало. И меня уже достало слушать, что «двенадцать шагов» — мой единственный шанс. Честно говоря, мне страшно, потому что я подозреваю, что они мне почему-то не подходят. Я боюсь, что безнадежен. И мне очень жаль, что я сорвался на вас. Простите, что я вел себя как мудак.
В данный момент меня не интересует, какое там у него выражение лица, поэтому я сижу, уставившись в окно слегка затуманенным взглядом.
— Эй, все нормально, — произносит он, и голос его звучит уже куда бодрее. — Это моя работа, верно? И я могу тебя заверить, что твое дело — не безнадежный случай. «Двенадцать шагов» — универсальный ответ для каждого — буквально каждого из нас. Могу тебе поклясться. Так что будь я на твоем месте, Ник, то перестал бы волноваться из-за того, что с программой лечения что-то там не так и задался бы вопросом, что именно мешает тебе посвятить ей всего себя. На самом деле, я хочу, чтобы ты завтра, когда будет воскресенье, свободное от групповых занятий, написал мне список причин, мешающих твоей работе над шагами.
Он делает небольшую паузу.
— Помимо этого, я хочу, чтобы ты составил список причин, мешающих установлению глубоких отношений с другими мужчинами, и объяснил как они подпитывают твои страхи, связанные с пребыванием здесь. Как тебе эта идея?
Внезапно я замечаю, что мы, видимо, недавно свернули с шоссе, потому сейчас Чип тормозит у одноэтажного здания, имеющего много общего с ранчо из «Семейки Брейди», сериала 70-тых. Таблички никакой нет, но очевидно, что мы добрались до пункта назначения. Желудок вновь завязывается в узел, но я стараюсь не подавать виду. Даже треклятую улыбку из себя выдавливаю.
— Конечно, — говорю я, — кажется, это будет полезно.
Я наконец отваживаюсь взглянуть на него и вижу, что он прямо сияет, гордясь тем, что сумел так быстро меня переубедить.
— Что же, хорошо. Я тебя тут высажу, но мне нужно, чтобы ты прямо сейчас зашел в офис и отметился там. Я обязательно с тобой первым переговорю в понедельник. И серьезно, Ник, если ты захочешь посумасбродствовать, то скажи кому-нибудь из парней, чтобы он мне позвонил. Автобусная остановка вон там, ниже по дороге, и я не хочу, приехав сюда в понедельник выяснить, что ты решил меня кинуть.
С его стороны очень любезно показать мне дорогу к остановке и лишь потом продолжить говорить.
— Помни о том, что Бог создал эту программу для тебя и для меня и для все остальных зависимых. Тебе нужно только позволить нам о тебе позаботиться и тогда начнешь выздоравливать. Понял?
Я киваю.
— Ага, — говорю я, — спасибо вам.
Он помогает мне вытащить вещи из багажника, и мы пожимаем друг другу руки.
Он бросает мне:
— Удачи!
А потом садится в свою дорогую машину и уезжает.
Я не делаю все в точности как он велел.
Я сижу на бордюре и курю сигарету.
Куда ни глянь — дома унылые и полуразвалившиеся.
Я напеваю себе под нос песню Talking Heads.
Повторяю одни и те же слова снова и снова.
This is not my beautiful life
This is not my beautiful life.
Я закрываю глаза.
Держу их закрытыми.
Но лучше не становится.
Я все еще здесь.
И на другую жизнь рассчитывать не приходится.
@темы: «Неужели вы считаете, что ваш лепет может заинтересовать лесоруба из Бад-Айблинга?», никки сын метамфетамина, Проебы Никки